- Таким образом отец Гидеон оказался в руках Ламберта. Дом на окраине города, где живут старый, бросивший службу, стражник, и его парализованная воспитанница. Даже если он сгорит, на него не обратят внимания. Но, обжегшись на предыдущих ошибках, Ламберт теперь не стремился действовать, напротив, следующий удар он решил подготовить тщательнее и вернее. Для этого у него были все возможности - ведь мы сами приняли его в круг и посвящали во все тонкости расследования. Он охотно помогал нам идти по следу никогда не существовавшего Темного культа, мягко подталкивая нас в этом направлении. Он не спешил, предпочитая держать руку на пульсе вместо того чтобы рубить с плеча. Вдруг нам взбрело бы в голову сообщить о наших открытиях епископу?.. При мысли о Темных культах тот бы подскочил на своей преосвященной заднице, и вокруг отца Гидеона закрутилось бы столько всего, что устранить его было бы уже невозможно. Поэтому на некоторое время он сосредоточился на пассивных действиях. Например, он ловко заложил зажигательную гранату в нутро Геномера. Он думал, что это позволит избавиться от меня, не правда ли, капитан? Конечно, я постоянно несла всякий вздор и воевала с несуществующими культами, как с ветряными мельницами, но он уже успел понять, что моя странно устроенная голова совершенно непредсказуема и слишком скора на решения. Все выглядело бы естественно - неосторожное вскрытие адепта, огненная ловушка, и одна маленькая парализованная девчонка наконец прекращает мозолить глаза на этом свете.
Бальдульф ничего не сказал, но судя по тому, как тяжело он дышал, ему сейчас приходилось прилагать некоторое усилие для того чтобы не спустить спусковой крючок, запачкав содержимым капитанской головы и без того грязную стену. Я не хотела давать ему такой возможности, поэтому все зависело от самого капитана. Тот, против опасений, вел себя спокойно, едва ли не расслабленно. Как боевой механизм с отключенным питанием, находящийся в режиме наблюдения. Это мне не понравилось. Слишком уж расслабленный. Одно из двух. Или настолько превосходно скрывает свои чувства, что затруднительно даже с его недюжинными умениями, или на что-то рассчитывает.
На что?..
- Судьба не смилостивилась над ним, она спешила нанести очередной удар - я обнаружила след, который вывел нас на "Хильду" и прошлое Геномера, а также - какова неожиданность! - на покойного отца Каинана.
- Но Альберка, ведь он сам дал нам этот след! - подал голос отец Гидеон, - Он сам привел мемория, который и упомянул впервые отца Каинана. Согласитесь, это очень… странный ход.
- Для обычного человека. Но не для такого хитреца, как наш капитан. Я уже говорила, он чертовски хитер и сообразителен, лишь прячет эти качества за маской тупого солдафона.
- Польщен, - Ламберт изобразил короткий поклон. Достаточно короткий чтобы Бальдульф не счел его основанием продырявить ему голову, - Признаться, я получаю искреннее удовольствие от этого рассказа. Не каждый день поражаешься собственной хитроумности.
- Поберегите силы, капитан. Вам еще много предстоит говорить. Но уже не нам. Да, святой отец, я тоже не сразу поняла, зачем он сам вложил нам в руки эту нить. Лишь сейчас поняла.
- Вы придумываете это на ходу?
- В некотором роде. Некоторые вещи додумываются вослед. Главное было сложить основные куски, мелкие начали выстраиваться за ними легко и послушно. Итак, капитан Ламберт сам вспомнил про "Хильду" и сам привел мемория. Зачем? Совершенно глупо давать противнику такой лакомый кусок. Но он рассуждал на два хода вперед. В любой момент мы в отчаянье могли выложить все Его Преосвященству. И тогда дело бы запахло совсем паршиво - для Ламберта и графа Нантского, конечно. Ведь если бы Церкви стало известно то, что стало известно нам, отца Каинана встретили бы монахи-рыцари из личной епископской гвардии уже через четверть часа. У Церкви много внутренних источников, и головоломка с "Хильдой" их бы надолго не задержала. Ламберт пришел к выводу, что очередное звено его цепи засвечено, и от него надо избавиться - чтобы последующая проверка клирикалами, если она последует, не вышла на него. Он подписал приговор отцу Каинану еще до того, как мы впервые услышали его имя. Священник должен был покинуть этот мир. Бегство и маскировка - слишком рискованно. Пуля в голову - куда надежнее. Дьявольски ловкий трюк - идти вместе с нами и идти на шаг впереди одновременно. Убить человека, и громче всех убиваться ускользнувшими убийцами. Лжец громче всех требует истины, сребролюбец прославляет бессеребреничество, а грешник превозносит добродетель. Старо как мир.
- И кто ж убил Каинана? - спросил Бальдульф, не спуская пистолета с Ламберта, - Кто приказ отдал-то?
- Ты еще не понял? Он сам. Ламберт.
- Но он был с нами!
- Он был один, во флигеле, напротив дома священника. Ты видел капитана Ламберта с улицы?
- Нет, конечно, - Бальдульф задумался.
- То-то и оно. В то время, как вы готовились взять дом штурмом, он просто взял вокс-аппарат, позвонил священнику и приказал ему спешно отправляться на небо. А тот был слишком хорошо воспитан чтобы спорить. Как?
- Ужасно, - с чувством сказал отец Гидеон, - Это звучит просто ужасно. Капитан, ради всех святых я надеюсь, что в рассуждениях Альберки есть ошибка, иначе…
- А если нет? - с интересом спросил Ламберт, взглянув на него, - Вы меня повесите прямо здесь?
- Не думаю. Полагаю, мы свяжемся с епископом, - сказала я с улыбкой, - И отдадим вас в его распоряжение.
На лице Ламберта промелькнуло что-то, слишком быстрое чтобы можно было с уверенностью разобрать. Неужели мне удалось пробить непроницаемую броню?.. Хорошо, если так. Я знала, что это не имеет значения, почти все слова уже сказаны, но я почувствовала бы себя легче, если бы мне удалось сломить его, заставить выдать себя хотя бы лицом. Бой идет до тех пор, пока противник не уничтожен. Но когда он спускает флаг, это всегда обнадеживает.
- Хорошо, - отец Гидеон нервно захрустел костяшками пальцев, - Хорошо, хорошо, хорошо… Но если его целью и в самом деле было похищение меня, отчего он не сделал этого прежде? Прошло без малого шесть дней. Довольно большой срок, даже если собираешься выждать и убедиться в отсутствии опасности. Мы же так и не предупредили епископа.
- Очень просто. Он не хотел рисковать, так как эта ошибка могла бы стать по-настоящему последней. Думаю, тут виновата и баронская самонадеянность, которой мы дали щедрую пищу. Убедившись, что может вертеть нами как хочет без риска быть разоблаченным, подкидывая нам нужные куски и невидимым образом влияя на нас, капитан Ламберт решил обойтись без лишнего риска. Да, я имею в виду, что он решил не убивать меня, Бальдульфа и Клаудо. Всегда удобно, когда телец сам приходит на бойню и кладет голову на плаху, не правда ли? Бальдульф весьма силен даже для капитана Ламберта, да и отец Гидеон - не ярмарочный пряник, старая армейская кость. Открытое противостояние Ламберту не улыбалось. Сам солдат, сейчас он избегал боя, надеясь взять все трофеи хитростью. Что ему практически и удалось. Он сам подвел нас к мысли о том, что явиться к графу - наш единственный способ избежать верной смерти.
- И… Никакого Темного культа нет? - слабо спросил отец Гидеон.
- Ни малейшего. Посудите сами. Темный культ слишком трясется за свою безопасность. Превыше всего остального он думает о секретности, а какая ж тут секретность, если несколько его звеньев уже вскрыты, а четверо человек знают о его существовании?.. Будь здесь Темный культ, мы не прожили бы и часа. Нас четверых бы попросту уничтожили, забыв про всякие ритуальные убийства. Сожгли вместе с домом, и все. Никто бы не стал играть с нами в такие игры. Я была слишком глупа чтобы сообразить это сразу. Или слишком слепа. Или и то и другое.
Я не сразу заметила, что Ламберт смотрит прямо на меня. Это было неуютное ощущение - как заглядывать в два отверстия, просверленные в обшивке космического корабля, которые ведут в ледяной вакуум. В этих глазах было все и в то же время в них не было ничего. Кому они принадлежат? Мальчишке? Старику? Убийце? Палачу? Стражнику? Это невозможно было сказать. Эти глаза хранили какую-то тайну, по сравнению с которой даже разгаданная мною только что, была не более, чем наивным детским секретом. Было в них что-то страшное, непроницаемое, жуткое. Именно это пугало меня, поняла я, а не сам Ламберт или те люди, которые стояли за ним. Именно его проклятые непонятные глаза пугали меня с самого начала, с самого первого дня. Должно быть, когда все закончится, они еще не один день будут преследовать меня во сне.
А все наконец закончилось. Я ощущала себя настолько опустошенной, что даже на слова едва оставались силы. Точно кто-то выпотрошил меня, оставив под ребрами звенящую пустоту. Даже вино, которого я выпила на протяжении долгой речи пинты три, не могло занять эту отвратительную пустоту.
А еще эта пустота говорила о том, что чего-то не хватает. Ощущение незанятости, незаполненности. Такое бывает, если сложишь большую и сложную мозаику, и вдруг найдешь в уже готовом изображении зияющий провал.
Это ощущение обожгло меня изнутри, точно вакуумом. Ужасное ощущение того, что что-то упущено, позабыто, оставлено без внимания.
- Это все? - осведомился человек в стальной броне с вежливым интересом. Его ужасные пугающие глаза смотрели прямо мне в душу - и не встречали в образовавшемся вместо нее вакууме никакого сопротивления.
- Это все, - откликнулась я через силу. Язык пытался примерзнуть к небу, - По крайней мере, я думаю, что этого хватит Его Преосвященству чтобы приказать заковать вас в кандалы и препроводить в самую глубокую и сырую монастырскую темницу среди всех в этом графстве. Уж не знаю, как святой Престол будет разбираться в дальнейшем с графом. Это и не наше дело. Мы и без того слишком долго сидели в этом болоте. Ну как, понравилась вам история?
- Да, вполне, - сказал капитан Ламберт, его губы искривились тонкой, как плохо зарубцевавшийся шрам, улыбкой, - Но в ней есть одна деталь, которая меня смущает.
- Какая?
- Вы сказали, что я не привел в исполнения свои планы немедленно только потому, что не был уверен в своей победе. Что Бальдульф и отец Гидеон могли помешать мне и сорвать все дело.
- Верно, - сказала я, с внутренним напряжением ожидая его слов. В том, что эти слова последуют, я не сомневалась, - И что?
- Это неправда, - мягко сказал Ламберт.
Я хотела крикнуть Бальдульфу, потому что вдруг поняла, что сейчас произойдет. Но Бальдульф был стократно опытнее меня, опережая мой крик, он уже начал двигаться, ловя в прицел голову Ламберта, который еще мгновение расслабленно стоял у стены, и которого там уже не было.
Человек не может двигаться так быстро, особенно человек, облаченный в тяжеленную броню класса "Барбатос", огромную, как имперский фрегат. Человек не способен так быстро исчезнуть из поля зрения. Еще мгновение назад я видела Ламберта, его искаженные тонкой улыбкой губы и эти дьявольские непонятные глаза. И вот его уже не стало, лишь зыбкий серый контур, отпечаток на сетчатке глаза, еще пульсировал вместо него.
Все мои чувства заплелись в клубок, спутались вместе, пытаясь донести до потрясенного разума картину происходящего, которая рассыпалась веером беспорядочных образов и фрагментов. Оглушительный треск - ломается что-то деревянное. Крик - уже не понять, чья глотка исторгла его. Свист - точно в дом пробрался хищный осенний ветер, приходящий с моря, стегнувший алчно и тонко, точно стальной хлыст. Опять треск, опять что-то ломается. Звон разбитого стекла. Что-то кувырком летит в сторону, огромное, непонятное, грузное. Оглушительный грохот. Запах пороха, такой острый и сильный, что дерет горло. Обломки стола падают неподалеку от меня, они выглядят так, точно побывали под поездом. Что-то кричит отец Гидеон. Опять грохот, и весь дом содрогается от этого удара. Что-то опять летит через всю комнату.
Слишком много событий, слишком быстро, слишком страшно.
Я не могла даже вздрогнуть. Я могла лишь ожидать окончания, каким бы оно ни было.
Все закончилось так же, внезапно, как и началось. Такие фокусы иногда происходят в пьесах, которые транслируют по развлекательной сети. Ты видишь сцену, на которой выстроились затейливые декорации герцогского палаццо, а перед ними - отважные кавалеры с обнаженными шпагами, испуганные дамы в розовом шелке, смазливые пажи, трепещущие фрейлины и кривляющиеся паяцы. Потом софиты гаснут, сцена затемняется, звук клавесина сменяется жуткой скрежещущей какофонией, доносятся звуки ударов, сверкают молнии, в неверном ледяном свете которых видны мечущиеся по сцене фигуры в развевающихся одеждах. А потом свет вновь зажигается, клавесин подхватывает прерванную на середине ноты мелодию - и зритель едва сдерживает взволнованный вздох, наблюдая за тем, как главный герой, рыцарь в сверкающих латах, держит клинок над головой распростертого злодея.
Все закончилось так внезапно, что я не сразу и поняла это - ошеломленные чувства не поспевали за происходящим. Лишь заметила, что вокруг меня воцарилась тишина, но тишина не обычная, как бывает в комнате, где все хранят молчание, а послегрозовая, тяжелая, в которой еще гудит эхо отгромыхавшей стихии.
Первое, что я заметила - дырку размером с кулак в потолке. Из нее медленно сыпались хлопья штукатурки вперемешку с раздробленным в песок камнем перекрытия. Как снег. Только снег в Нанте обычно был грязный, серого цвета. Отец Гидеон лежал на том месте, где прежде был стол, и, судя по бесформенным деревянным обломкам вокруг него, эта замена произошла не без жертв. Сам он был жив и в сознании - стиснув зубы, растирал обвисшую плетью руку.
Бальдульфа не было видно, но судя по глухому стону и грохоту, донесшемуся из противоположного конца комнаты, который я не могла видеть, он выбирался из-под какого-то завала. Вряд ли ему был причинен серьезный урон, но про интерьер многострадальной комнаты этого сказать нельзя было - из всей мебели кроме моей кровати невредимым остался лишь стул - его смело к стене еще до того, как начались основные действия.
- Теперь это выглядит как крепость после нашествия мавров, - сказал Ламберт, покачав головой, - Я старался не причинить излишних разрушений, но это было непросто сделать. Отче, а у вас недурной правый хук. Я имею в виду, для особы вашего духовного сана.
Он возвышался посреди комнаты, и сталь его доспехов блестела как и прежде. А глаза, как и прежде, смотрели на меня - глаза, принадлежащие живому существу, но, верно, не человеку. И, кажется, эти глаза улыбались мне. Только их было три. Первые два были мне знакомы - эти переменчивые непостоянные неграненые драгоценные камни, чьи глубины, казалось, меняются в зависимости от того, с какой стороны падает на них свет. Третий был черным и пустым - дуло пистолета, смотрящее мне в лицо.
- Если бы я был помоложе, я бы разорвал тебя на части, мерзавец… - пробормотал отец Гидеон, кряхтя и силясь подняться.
- Бальдульф! - крикнула я.
- Он в порядке, - заверил Ламберт, - Даже не потерял сознания, лишь немного оглушен. Очень крепок, старая закалка. Жаль, что ушел на пенсию, мог бы быть сейчас капитаном.
- Он ушел чтобы заботиться обо мне, - сказала я, - И он найдет тебя даже на последнем кругу Ада, если ты хоть пальцем прикоснешься ко мне.
Лежать под прицелом пистолета было невыносимо. Я, привыкшая лежать всю свою жизнь, сейчас внутренне корчилась, пытаясь найти хоть какой-то способ приглушить это ощущение. Ощущение полной беззащитности. Не грозное, как опасность, не горькое, как предрешенность, а выедающее нутро, бьющееся ртутью в жилах, стискивающее гадючьей пастью сердце ощущение полной и окончательной беспомощности. Сейчас я бы согласилась отдать половину своего тела только ради того чтобы обрести на короткий миг способность двигаться.
Но этой способности у меня не было.
- Ваша история была очень оригинальна, логична и по-своему красива, госпожа Альберка, - Ламберт не опускал пистолет, смотрящий мне в лицо, его стальная рука наверно могла удерживать его навесу в течении года, если не больше, - Но вы допустили в ней одну ошибку. Одну маленькую ошибку. Которая, тем не менее, многое изменила.
"Это не страшно, - сказала я себе. Одна Альберка сказала это другой. Уверенная и спокойная внутренняя Альберка - перепуганной, упрямо стиснувшей зубы Альберке внешней, - Будет просто хлопок - и темнота за ним. Это ничуть не страшно. В одном мгновенье ты есть, а в другом тебя нет. Вселенная даже не заметит этого. Но ты должна смотреть ему в глаза до самого конца".
"Обещаю", - ответила я ей.
- Заканчивайте цирк, барон, - устало попросила я, - Мне до смерти хочется отведать того вина, которое подают на том свете, и вы меня лишь задерживаете.
Он улыбнулся, тоже в своей обычной манере - едва заметно.
- И вам даже не интересно, где ошибка закралась в цепь ваших рассуждений?
Лгать ему было бесполезно. Человеку с такими глазами невозможно лгать.
- Интересно, - сказала я, - Очень интересно.
- Мне понравилась ваша история. Все очень жизненно и заставляет задуматься. Ошибка заключается лишь в том, что граф никогда не приказывал мне устранить отца Гидеона.
Раздался легкий металлический стук - и мои трусливые глаза сами собой сомкнулись, ожидая обещанной темноты, которая должна последовать. Темнота была, но какая-то неправильная - не та, что должна была придти за мной. Боги, даже последний акт в этой проклятой пьесе оказался фальшивым!..
Ламберт положил пистолет на мою кровать, рукоятью ко мне, и теперь протягивал руку отцу Гидеону, помогая подняться.
"Мы все тут рехнулись, - подумала я, наблюдая за тем, как священник осторожно, морщась от боли, поднимается на ноги, - Просто я, наверно, чуть раньше прочих".
- Осторожнее, святой отец. Бальдульф, вы в порядке?
- Если не считать, что я чувствую себя так, точно угодил в загон со строптивыми жеребцами и провел целый день в качестве чучела, которое они лягали, - Бальдульф, хромая, подошел. Он выглядел немного скомканным, взъерошенным, как будто спал на полу, и половина его лица, потемнев, уже надувалась знатной гематомой, но живым и относительно здоровым.
- Извините, что пришлось помять вас. Мне очень не хотелось получить пулю в голову. Если хотите, можете взять пистолет и попробуем еще раз.
Бальдульф покосился на оружие, лежащее на моей кровати. Он мог бы поднять его, если бы протянул руку. Но, кажется, он не собирался этого делать.
- Спасибо, господин капитан, повременю. Даже в развлечении надо знать меру, так я думаю, и сейчас моя печенка и все прочие мои потроха, единодушно меня в этом поддерживают.
- Извините, если напугал вас, госпожа Альберка. Честно говоря, у меня не было необходимости действовать подобным образом, но я подумал, что это будет самым действенным доводом.
- Так вы… вы не член тайной графской клики, Ламберт?