Племя остановилось на вторую ночевку. Лагерь наш в точности походил на тот, что мы разбили прошлым вечером. Я не понимал, как же эти люди находят путь в огромной пустыне? Я даже испугался на миг: а вдруг мы заблудились? Вдруг они только делают вид, что знают дорогу? Что случится, когда кончится вода в козьих бурдюках?
Я забыл о своей глупости, когда Сулейман бен-Шариф уложил Фатму. Я сполз с ее округлого бока и принялся разминать свои ноющие мышцы. Я гордился, что весь день ехал без модиков. Потом подошел к Папе и помог ему спешиться. Мы пошли помочь Бани Салим разбить лагерь.
Еще одна мирная, чудесная ночь в пустыне. Но спокойствие было, наконец, нарушено, когда Ибрагим бен-Мусаид подошел ко мне и, чуть не уткнувшись носом мне в лицо, закричал:
- Я слежу за тобой, горожанин! Я вижу, как ты смотришь на Нуру! Я вижу, как она бесстыдно смотрит на тебя! Клянусь жизнью и всемогущим Аллахом, я скорее убью ее, чем позволю тебе насмехаться над Бани Салим!
Бен-Мусаид меня достал. Мне очень хотелось врезать этому сукиному сыну как следует, но я знал, что Бани Салим очень серьезно воспринимают физическую угрозу. Двинь я его хорошенько кулаком по носу, и этого бы хватило, чтобы бен-Мусаид убил меня, причем все Бани Салим были бы на его стороне. Я взялся за бороду - у бедуинов в обычае делать это, когда они клянутся, - и сказал:
- Я не обесчестил Нуру и не обесчестил Бани Салим. Сомневаюсь, что кто-нибудь нанес бесчестье и тебе, потому что у тебя чести нет.
Со всех сторон послышался громкий ропот, и я подумал, не зашел ли я слишком далеко. Иногда меня заносило. Как бы то ни было, бен-Мусаид потемнел лицом, но больше ничего не сказал. Когда он утихомирился, я понял, что нажил себе врага на всю оставшуюся жизнь. Он замолчал, снова повернулся ко мне и ткнул в меня пальцем. Его трясло от ярости.
- Я убью ее! - закричал он.
Я повернулся к Хилялю и бен-Турки, но они только пожали плечами. Бен-Мусаид - это моя проблема, им до этого дела нет.
Через некоторое время снова послышалась громкая брань, за костром, в дальнем конце лагеря. Пятеро человек кричали друг на друга, и вопли становились все громче и яростнее. Я увидел бен-Мусаида и Нуру, махавших друг на друга руками. Затем бен-Шариф, тот юноша, за которого хотела выйти замуж Нура, бросился ей на помощь, и оба юноши тут же схватили друг друга за глотку. К ним подбежала пожилая женщина, которая тоже набросилась на Нуру с обвинениями.
- Это Умм Рашид, - сказал Хиляль. - У нее нрав, как у пустынной лисицы.
- Я не могу разобрать, что они кричат.
Бен-Турки рассмеялся:
- Она обвиняет Нуру в том, что та спит с ее мужем. Ее муж слишком стар, чтобы вообще хоть с кем-то спать, все Бани Салим это знают, но Умм Рашид обвиняет Нуру в том, что муж на нее не обращает внимания.
- Не понимаю. Нура добрая, хорошенькая девочка. Она ничем не заслужила такого обращения.
- В этой жизни быть доброй и хорошенькой уже достаточно, чтобы навлечь на себя беду, - нахмурился Хиляль. - Да охранит меня Владыка Миров.
Умм Рашид орала на Нуру и всплескивала руками как сумасшедшая курица. Бен-Мусаид присоединился к ней, обвиняя Нуру в том, что она соблазнила мужа старухи. Бен-Шариф пытался вступиться за девушку, но ему едва удавалось вставить слово.
Наконец решил вмешаться отец Нуры, Нашиб. Он вышел из шатра, зевнул и почесал живот.
- В чем дело? - спросил он.
Умм Рашид завопила ему в одно ухо, бен-Му-саид - в другое. Отец Нуры лениво улыбнулся и покачал рукой.
- Нет-нет, - сказал он. - Этого не может быть. Моя Нура честная девушка.
- Твоя Нура сука и потаскуха! - закричала Умм Рашид.
Нура, видимо, решила, что с нее хватит, и побежала в шатер, но не к своему отцу, а к дяде Хассанейну.
- Я не позволю называть ее так! - гневно сказал бен-Шариф.
- Ага, вот и ее сводник! - вскричала старуха, уперев руки в боки и наклонив голову. - Говорю тебе, если не будешь держать эту шлюху подальше от моего мужа, пожалеешь! Коран говорит, что у меня есть на это право! Истинный Путь позволяет мне убить ее, ежели она угрожает разрушить мою семью!
- Нет, не позволяет! - сказал бен-Шариф. - Нигде про это не сказано!
Умм Рашид и не взглянула на него.
- Если бы ты пекся о ее благе, - сказала она, повернувшись к Нашибу, - ты держал бы ее подальше от моего мужа!
Отец Нуры только усмехался.
- Она хорошая девушка, - сказал он. - Она чиста, она девственна.
- Это ты виноват, дядя, - сказал бен-Мусаид. - Лучше я увижу ее мертвой, чем совращенной такими, как этот неверный из города!
- Какой неверный из города? - растерянно спросил Нашиб.
- Знаешь, - задумчиво сказал Хиляль, - у таких хороших и добрых, как Нура, всегда найдется куча врагов, готовых причинить ей зло.
Я кивнул. Я вспомнил его слова следующим утром, когда нашел Нуру мертвой.
Глава 7
Бани Салим стояли полукругом вокруг тела Нуры, в выемке подковообразной дюны недалеко от лагеря. Она лежала на спине, ее правая рука, покоившаяся на холмике песка, будто бы тянулась к небу. Ее широко раскрытые глаза смотрели в безоблачную высь. Горло ее было перерезано от уха до уха, и золотой песок потемнел от ее крови.
- Прямо как животное, - прошептал бен-Турки. - Ее зарезали, словно козу или верблюда.
Бедуины разбились на несколько групп. Фридландер-Бей стоял рядом с Хилялем и бен-Турки. По одну сторону от него на коленях кричали от горя Нашиб и его жена. У Нашиба был потерянный вид, он все время повторял:
- Нет бога, кроме Бога. Нет бога, кроме Бога.
Неподалеку от них стояли Ибрагим бен-Мусаид и Сулейман бен-Шариф. Они яростно переругивались. Я увидел, как бен-Шариф резко ткнул пальцем в сторону Нуры, а бен-Мусаид поднял обе руки, словно Защищаясь от удара. Шейх Хассанейн с мрачным лицом стоял в стороне и кивал своему брату Абу Ибрагиму, который что-то говорил ему. Все прочие громко высказывали различные предположения, спорили и молились, лишь добавляя шума и суматохи. Слышны были и цитаты из Писания.
"О том, кто убит несправедливо, - процитировал Хиляль, - даем мы позволение на месть его наследнику, но да не будет он мстить слишком жестоко. Воззрите же! Да будет нам помощь!"
Хвала Аллаху, - сказал бен-Турки, - но кто же будет мстить за Нуру?
Хиляль покачал головой:
- Только Нашиб, ее отец. Но я думаю, он не слишком подходит для этого. У него духу не хватит.
- Может, ее дяди? - предположил я.
- Если они не захотят, мы возьмем это на себя, - сказал Фридландер-Бей. - Это бессмысленная трагедия. Я очень любил эту молодую женщину. Она была добра ко мне, когда ухаживала за мной.
Я кивнул. Пламя гнева загоралось в моей душе. Это было то самое, жаркое, пугающее чувство, которое всегда охватывало меня, когда я становился свидетелем сцены убийства. Но это было тогда, дома. В Будайине преступление и насильственная смерть были повседневным делом. Мои зачерствевшие душой друзья и бровью не вели при виде чьей-то смерти.
Здесь было другое дело. Убийство произошло среди крепко связанных друг с другом людей, в племени, благополучие которого зависело от каждого из его членов. Я знал, что правосудие жителей пустыни более прямое и скорое, чем правосудие городов, и это меня радовало. Месть не вернет Нуры, но она хоть немного облегчала ситуацию, поскольку все понимали, что дни ее убийцы сочтены.
Однако до сих пор не было ясно, кто ее убил. Двумя вероятными кандидатами были те, кто прошлым вечером громко и прилюдно угрожал ей, а именно бен-Мусаид и Умм Рашид.
Шейх Хассанейн воздел руки к небу и призвал всех ко вниманию.
- Девушку нужно похоронить до заката, - сказал он. - Ее убийца должен быть найден и наказан.
- И кровь должна быть оплачена! - вскричал сраженный горем Нашиб.
- Все будет сделано в соответствии с Книгой, - заверил его Хассанейн. - Абу Ибрагим, помоги мне отнести нашу племянницу в лагерь. Ты, Хиляль, и бен-Турки должны выкопать могилу.
- Да смилуется над ней Аллах! - сказал кто-то, и Хассанейн вместе со своим братом завернули Нуру в плащ и подняли ее. Медленной процессией мы пошли от подковообразной дюны по узкой долине к лагерю. Шейх выбрал место для последнего ложа Нуры, Хиляль с бен-Турки принесли две складные лопаты и начали копать твердую плоть пустыни.
Тем временем Хассанейн на несколько минут скрылся в своем шатре. Когда он вернулся, его кафия была обвязана вокруг головы более аккуратно. Я догадался, что он вставил один из своих модиков, наверное, тот, который придавал ему мудрость религиозного лидера-суннита.
Бани Салим были по-прежнему обеспокоены и разгневаны. Повсюду люди громко обсуждали убийство, пытаясь выяснить его причину. Единственным, кто не принимал в этом участия, был бен-Мусаид. Казалось, он нарочно держался в стороне. Я смотрел на него, он на меня, наконец он медленно, намеренно оскорбительно повернулся ко мне спиной.
- Шейх Марид, - сказал Хассанейн. - Я хотел бы поговорить с тобой.
- М-м? Да, конечно.
Он увел меня в свой шатер. Пригласил сесть, что я и сделал.
- Пожалуйста, прости меня, - сказал он, - но я должен задать тебе несколько вопросов. Если ты ничего не имеешь против, мы обойдемся без кофе и предварительных бесед. Сейчас я хочу узнать, как погибла Нура. Расскажи мне, как ты ее нашел.
Я очень разволновался, хотя Хассанейн вряд ли держал меня за главного подозреваемого. Я был прямо как мальчишка, который хотя и не писал грязных слов на доске, с виноватым видом краснеет, когда учитель об этом спрашивает. "Все, что ты можешь сейчас сделать, - сказал я себе, - так только глубоко вздохнуть и рассказать шейху все, как было".
Я глубоко вздохнул.
- Я встал незадолго до рассвета, - сказал я. - Мне надо было облегчиться, и, помню, мне хотелось бы знать, скоро ли Хамад бен-Мубарак разбудит нас на молитву. Луна стояла низко над горизонтом, но небо было таким светлым, что мне было совсем не трудно идти по маленьким проходам между дюнами на восток от лагеря. Когда я оправился, я побрел назад к костру. Наверное, я пошел другим путем, потому что в первый раз я Нуру не заметил. Она лежала прямо передо мной так, как ты видел. В лунном свете ее бескровное лицо казалось призрачным. Я сразу же понял, что она мертва. Тогда я решил сразу же пойти в твой шатер. Я не хотел беспокоить других прежде, чем не расскажу все тебе.
Хассанейн просто смотрел на меня несколько мгновений. С вставленным модиком имама он говорил и вел себя гораздо осторожнее.
- Но видел ли ты кого-нибудь еще? Следы? Может, оружие?
- Да, - сказал я. - Были следы. Я не умею читать следов на песке, так же как и на грязи, о шейх. Наверное, это были следы Нуры и ее убийцы.
- Не видел ли ты длинных следов, будто бы ее волокли туда?
Я снова вызвал в памяти залитую лунным светом картину.
- Нет, - сказал я. - Таких следов точно не было. Наверное, она пришла туда и встретила того, другого человека. Или, может, он сам привел ее туда. Она была живой, когда пришла, потому что кровавого следа от лагеря не было.
- После того как ты рассказал мне о Нуре, - сказал он, - говорил ли ты с кем-нибудь еще?
- Прости мне, о шейх, но когда я вернулся к костру, проснулся бен-Турки и спросил, все ли у меня в порядке. Я рассказал ему о Нуре. Он очень разволновался, наш разговор разбудил Хиляля, и вскоре об этом узнали все.
- На все воля Аллаха, - сказал Хассанейн, поднимая руки вверх, ладонями вперед. - Благодарю тебя за правдивость. Не окажешь ли мне честь и не поможешь ли расспросить некоторых других?
- Сделаю что могу, - ответил я. Я был удивлен, что он попросил помощи у меня. Может, он думал, что городские арабы более привычны к такому. Ну, в моем случае он был очень даже прав.
- Тогда приведи моего брата Нашиба.
Я вышел наружу. Хиляль и бен-Турки все еще копали могилу, но дело продвигалось медленно. Я подошел к Нашибу и его жене, которые стояли на коленях возле завернутого в плащ тела дочери и рыдали. Я наклонился к старику и тронул его за плечо. Он поднял на меня пустой взгляд. Я испугался, что он в шоке.
- Идем, - сказал я, - шейх хочет вас видеть.
Отец Нуры кивнул и медленно поднялся на ноги.
Я помог встать и его жене. Она вопила и била себя кулаком в грудь. Я даже не мог понять, что она кричит. Я повел их в шатер Хассанейна.
- Да пошлет тебе Аллах мир, - сказал шейх. - Нашиб, брат мой, я скорблю вместе с тобой.
- Нет бога, кроме Бога, - прошептал Нашиб.
- Кто сделал это? - крикнула его жена. - Кто отнял у меня мое дитя?
При виде их горя я почувствовал себя непрошеным гостем, мне было не по себе от того, что я ничем не могу им помочь. Я просто тихо сидел около минут десять, пока Хассанейн шептал им утешения и пытался смягчить боль и успокоить супругов, чтобы они могли ответить на несколько вопросов.
- Придет день Воскресения, - сказал Хассанейн, - и в этот день Нура со светлым лицом встанет перед Аллахом. А лицо ее врага будет полно страха.
- Хвала Аллаху, Владыке Миров! - воскликнула Умм Нура. - Благому, милосердному, Владыке Судного дня!
- Нашиб, - сказал Хассанейн.
- Нет бога, кроме Бога, - сказал брат шейха, врядли понимая, где он находится.
- Нашиб, кто, по-твоему, убил твою дочь?
Нашиб моргнул раз, другой, затем выпрямился. Длинными пальцами потеребил седую бороду.
Мою дочь? - прошептал он. - Это Умм Рашид. Эта сумасшедшая старуха сказала, что убьет ее, и убила. И ты должен заставить ее заплатить за это! - Он посмотрел прямо в глаза брату. - Ты должен заставить ее заплатить, Хассанейн, клянусь могилой нашего отца!
- Нет! - воскликнула его жена. - Это не она! Это бен-Мусаид, этот ревнивый злобный убийца! Это он!
Хассанейн бросил на меня взгляд, полный боли. Я не завидовал его положению. Еще несколько минут он утешал родителей Нуры, затем я снова вывел их из шатра.
Следующим Хассанейн пожелал выслушать Сулеймана бен-Шарифа. Молодой человек вошел в шатер шейха и сел на песчаный пол. Я видел, что он с трудом держит себя в руках. Взгляд его метался по сторонам, он то сжимал, то разжимал кулаки, лежавшие на коленях.
- Салам алейкум , добрый человек, - сказал Хассанейн. Он внимательно рассматривал бен-Шарифа сузившимися глазами.
- Алейкум ас-салам , - сказал юноша.
Прежде чем сказать что-нибудь еще, Хассанейн выдержал длинную паузу.
- Что ты об этом знаешь? - наконец спросил он.
Бен-Шариф резко выпрямился, словно сел на шило.
- Что я знаю? - воскликнул он. - Откуда я могу что-нибудь знать об этом ужасном поступке?
- Это я и хочу выяснить. Как ты относился к Нуре бинт-Нашиб?
Бен-Шариф перевел взгляд с Хассанейна на меня и обратно.
- Я любил ее, - прямо сказал он. - Я думаю, все Бани Салим это знали.
- Да, это все знают. А как ты думаешь, она отвечала тебе взаимностью?
- Да, - сразу же ответил он. - Я это знаю.
- Но ваша женитьба была невозможна. Ибрагим бен-Мусаид никогда бы этого не позволил.
- Да сделает Аллах лицо этого пса черным! - воскликнул бен-Шариф. - Да разрушит Аллах его дом!
Хассанейн поднял руку и подождал, пока молодой человек успокоится.
- Это ты убил ее? Ты убил Нуру бинт-Нашиб, чтобы она не досталась бен-Мусаиду?
Бен-Шариф попытался ответить, но не смог выдавить ни звука. Он глотнул воздуха и начал снова:
- Нет, о шейх, я ее не убивал. Клянусь в этом жизнью Пророка, да будет с ним благословение Аллаха и мир его!
Хассанейн встал и положил руку на плечо бен-Шарифа.
- Я верю тебе, - сказал он. - Если бы я мог утишить твое горе!
Бен-Шариф поднял на него полный муки взгляд.
- Когда ты найдешь убийцу, - тихо сказал он, - пусть я стану его погибелью!
- Прости, сын мой, но нет. Это тяжкая обязанность должна быть только моей. - Однако Хассанейна такая обязанность, кажется, тоже не радовала.
Мы с бен-Шарифом вышли. Теперь настала очередь Умм Рашид. Я подошел к ней, но она при моем приближении спрятала лицо.
- Мир тебе, о госпожа, - сказал я. - Шейх желает говорить с тобой.
Она в ужасе уставилась на меня, словно я был афритом . Она попятилась прочь.
- Не подходи ко мне! - завопила она. - Не говори со мной! Ты не из Бани Салим, ты для меня никто!
- Прошу тебя, госпожа. Шейх Хассанейн желает….
Она упала на колени и начала молиться.
- О мой Бог! Велики мои испытания и горести, глубоки мои скорби и страдания, и малочисленны мои добрые дела, и тяжко гнетут меня грехи мои! Потому, Господь мой, я и заклинаю Тебя во имя величия Твоего…
Я попытался поднять ее, но она снова начала визжать и бить меня кулаками. Я попятился, Умм Рашид снова упала на колени.
Шейх вышел из шатра и что-то прошептал ей. Я увидел, как она решительно замотала головой. Он снова заговорил с ней, показывая рукой. Лицо его было кротким, а голос слишком тих, чтобы я мог разобрать его слова. Женщина снова покачала головой. Наконец Хассанейн взял ее под локоть и помог встать. Она разрыдалась, и бедуин отвел ее в шатер мужа.
Наконец он вернулся и начал вынимать утварь для приготовления кофе.
- С кем ты еще желаешь поговорить? - спросил я.
- Сядь, шейх Марид, - сказал он. - Я приготовлю кофе.
- Единственный подозреваемый - это Ибрагим бен-Мусаид.
Хассанейн вел себя как ни в чем не бывало. Он насыпал полную горсть кофейных зерен на маленькую железную сковородку с длинной ручкой. Поставил ее на горящие угли костра, который утром развела его жена.
- Если мы вовремя тронемся в путь, - сказал он, - то доберемся до Кхабы к вечерней молитве, иншалла .
Я окинул взглядом лагерь, но Фридландер-Бея не увидел. Два молодых человека по-прежнему копали девушке могилу. Некоторые из Бани Салим стояли рядом, обсуждая все подробности происшедшего, остальные уже разошлись по шатрам или присматривали за животными. Бен-Мусаид стоял один-одинешенек, спиной к нам, словно все это нисколько его не касалось.
Когда кофейные зерна поджарились так, как любил Хассанейн, он дал им остыть. Встал, достал небольшой козий бурдюк и принес его к костру.
- Здесь, - сказал он, - лабан , который жена готовит мне каждое утро, что бы ни случилось.
Это было сквашенное верблюжье молоко, напоминавшее йогурт. Я взял бурдюк и прошептал: " Бисмилла ". Затем отпил немного, подумав: как странно, что все, начиная с моей матери и кончая шейхом Хассанейном, пичкают меня сквашенным верблюжьим молоком. Я не слишком его любил, но из уважения к хозяину сделал вид, что оно мне очень нравится.
Я вернул ему бурдюк, и он отпил немного лабана . К тому времени кофейные зерна остыли, и он ссыпал их в бронзовую ступку и растер каменным пестиком. У него было две джезвы: одна из светлой бронзы, блестящая и полированная, вторая черная от сажи. Он открыл закопченную джезву с остатками утреннего кофе и ссыпал туда свежесмолотый. Долил воды из козьего бурдюка и добавил щепотку толченого кардамона. Затем поставил закопченную джезву на огонь и стал осторожно помешивать кофе, пока тот не закипел.
- Возблагодарим же Аллаха за кофе! - сказал Хассанейн.