РПМ по сравнению с другими галлюциногенами все равно что ложка толченого сахарина по сравнению с куском сахара. Я горько каялся несколько раз, когда пытался пробовать РПМ. Его техническое название эл-рибопропилметионин, но сейчас люди на улицах называют его "пеклом". Когда я впервые попробовал РПМ, моя реакция была настолько ужасной, что мне пришлось принять его еще раз. Я просто не мог поверить, что мне может быть настолько плохо. Это было оскорблением моего личного титула "Победителя всех химикатов".
Теперь меня ни за какие деньги не заставишь его попробовать.
И эту дрянь Билл дни и ночи напролет закачивал в свои артерии. Нечего и говорить, что он постоянно был под кайфом. Он был похож не столько на таксиста, сколько на астролога со съехавшей крышей, который наверняка совратит целое королевское семейство и кончит тем, что его утопят в полночь в ледяной реке.
Ехать с Биллом - тоже шиза, потому что он всегда огибает все, что только видит на дороге. К тому же он убежден, что рядом с ним сидят демоны - ифриты - и сбивают его с толку, искушают его и так досаждают, что ему приходится собирать все свое внимание, чтобы уберечься от смерти и не разбиться в лепешку на шоссе. Билл и те комментарии, что он бормотал себе под нос, казались мне просто замечательными. Он был для меня примером того, как не надо жить. Я говорил себе: "Ты можешь кончить как он, если не перестанешь все время глотать таблетки".
- И ты все же рекомендуешь этого водителя? - с сомнением сказал Фридландер-Бей.
- Да, - сказал я, - поскольку все внимание Билла может пройти сквозь игольное ушко и оставить в стороне слона. Он даже не вспомнит о нас, как только мы выйдем из такси. Иногда он все забывает прежде, чем ему заплатят.
Папа подергал себя за седую бороду, которую просто необходимо было привести в порядок.
- Вижу. Значит, его в самом деле невозможно подкупить, и не потому, что он честен, а лишь потому, что ничего не помнит.
Я кивнул. Я уже искал уличный телефон. Подошел к одному, бросил монетку и назвал в трубку его код. Пришлось крутить диск пятнадцать раз, и наконец Билл ответил. Он, как обычно, сидел прямо у восточных ворот Будайина, на бульваре аль-Джамаль. Билл пару минут не мог вспомнить, кто я такой, хотя мы знали друг друга уже много лет. Он сказал, что приедет и заберет нас.
- Теперь, - сказал Фридландер-Бей, - нам надо хорошенько подумать, куда поехать.
Я сунул в рот палец и задумался:
- За "Чири", конечно, следят.
"Чири" - это ночной клуб на Улице. Папа вынудил Чиригу продать его, а затем подарил мне. Чири прежде была одной из лучших моих подруг, а после этого с трудом могла заставить себя говорить со мною. Я сумел убедить ее, что это все идея Папы, а затем продал ей половину клуба. И мы снова стали друзьями.
- Мы не можем позволить себе общаться с кем-нибудь из наших прежних друзей, - сказал он. - Похоже, я знаю решение.
Он подошел к телефону и некоторое время спокойно с кем-то разговаривал. Повесив трубку, он коротко улыбнулся мне и сказал:
- Похоже, я решил проблему. У Феррари есть пара свободных комнат над ночным клубом, и я дал ему знать, что сегодня вечером мне понадобится помощь. Также я напомнил ему о кое-каких услугах, которые много лет ему оказывал.
- Феррари? - спросил я, - "Голубой попугай"? Я там никогда не был. Слишком шикарное место.
"Голубой попугай" был одним из тех респектабельных клубов, куда ходят в шикарном костюме, где подают шампанское и где играет латиноамериканский ансамбль. Синьор Феррари скользит между столов и бормочет комплименты, пока фанаты потолка медленно поворачиваются вверху. Тут даже голых грудей не увидишь. В этом месте мне было не по себе.
- Это куда лучше. Твой водитель отвезет нас к черному ходу в клуб. Дверь будет открыта. Мы с комфортом устроимся в верхних комнатах, а после двух часов ночи, когда клуб закроется, наш хозяин присоединится к нам, иншалла . Что до молодого бен-Турки, то мне кажется, будет лучше и безопаснее, если мы пошлем его к нам домой. Черкни пару строк на одной из своих голограмм, но не подписывай. Юссефу и Тарику этого хватит.
Я понял, чего он хочет. Я нацарапал короткое послание на обороте одной из голограмм с видом Дамаска: "Юссеф и Тарик, это наш друг бен-Турки. Обращайтесь с ним хорошо до нашего возвращения. Вскоре увидимся. Подпись: Магрибинец". Я отдал карточку бедуину.
- Спасибо, о шейх, - сказал он. Его все еще трясло от возбуждения. - Вы уже сделали больше, чем я смогу когда-нибудь отплатить.
Я пожал плечами.
- Не думай о благодарности, друг мой, - сказал я. - Мы найдем способ помочь тебе все отработать. - Я повернулся к Фридландер-Бею. - Я верю тебе насчет Феррари, о шейх, поскольку не знаю, насколько он честен.
Папа еще раз улыбнулся.
- Честен? Я не верю честным людям. Как ты сам знаешь, предают всегда впервые. Синьор Феррари скорее боится меня, а на это я вполне могу положиться. Что до его честности, он не честнее, чем кто-либо другой в Будайине.
Не слишком честен, значит. Хотя в этом был свой резон. Я задумался о том, как буду убивать время в комнатах Феррари. Однако прежде чем я успел поговорить об этом с Фридландер-Беем, приехал Билл.
Он посмотрел на меня из своего такси безумными глазами - казалось, что они вот-вот зашипят.
- Ну? - спросил он.
- Во имя Аллаха, благого, милосердного, - пробормотал Папа.
- Во имя Кристи Мэтьюсона, дохлого и зарытого, - прорычал в ответ Билл.
Я посмотрел на Папу.
- Кто такой Кристи Мэтьюсон? - спросил я.
Папа едва заметно пожал плечами. Мне было любопытно, но я понимал, что сейчас не время завязывать разговоры. Таксист может разъяриться, или уехать, или начать болтать, и мы не доберемся в "Голубой попугай" до самого рассвета.
- Ну? - угрожающе спросил Билл.
- Давайте сядем в такси, - спокойно сказал Фридландер-Бей. Мы забрались внутрь. - "Голубой попугай" в Будайине. К черному ходу.
- Да? - спросил Билл. - Улица закрыта для движения автомобилей, а мы и есть автомобиль или станем им, как только я тронусь с места. Точнее, мы все стронемся, потому что…
- Не беспокойся насчет распоряжений городских властей, - сказал Папа. - Я тебе разрешаю.
- Да? Хотя мы везем огненных демонов?
- Об этом тоже не беспокойся, - сказал я. - У нас специальный пропуск, - подыграл я в свою очередь.
- Да? - проворчал Билл.
- Бисмилла , - взмолился Папа.
Билл нажал на газ, и мы рванули прочь от аэропорта, словно ракета, кренясь в стороны на углах. На поворотах Билл всегда прибавлял газу, словно ему не терпелось поскорее увидеть, что там, дальше. Когда-нибудь там окажется большой грузовой фургон. И будет большой бенц.
- Йа Аллах! - в ужасе восклицал бен-Турки. - Йа Аллах! - По дороге его вопли слились в перепуганное подвывание.
На самом деле наша поездка оказалась на удивление спокойной - по крайней мере для меня. Я привык к манере Билла. Папа глубоко вжался в сиденье, закрыл глаза и то и дело повторял: " Бисмилла, бисмилла ". А Билл разливался в бессмысленном монологе насчет того, как бейсболисты жаловались на лысые мячи, но попробовали бы они поиграть с ифритом , тогда увидели бы, как трудно отбивать огненные мячи, и даже если отобьешь, то он не уйдет к воротам, а просто рассыплется красными и желтыми искрами, вот это попробовали бы, может, тогда бы люди поняли, что… И прочее в том же духе.
Мы свернули с прекрасного будайинского бульвара аль-Джамаль и проехали через восточные ворота. Даже Билл понял, что на Улице слишком много пешеходов, и потому мы медленно подъехали к "Голубому попугаю". Затем обогнули квартал, чтобы подобраться к черному ходу. Когда мы с Папой вышли из такси, Фридландер-Бей заплатил за проезд и дал Биллу скромные чаевые.
Билл помахал загорелой рукой.
- Рад был повидать тебя, - сказал он.
- Ладно, Билл, - отозвался я. - А кто такой Кристи Мэтьюсон?
- Один из лучших игроков в истории бейсбола. Его называли Большая шестерка. Он жил лет двести, а может, сто пятьдесят назад.
- Сто пятьдесят лет? - изумился я.
- Ну? - сердито сказал Билл. - И что? Я покачал головой.
- Знаешь, где дом Фридландер-Бея?
- Конечно, - ответил Билл. - А в чем дело? Вы что, ребята, забыли, где он стоит? Не приделали же ему ноги!
Вот еще десять киамов. Отвези моего друга в дом Фридландер-Бея и удостоверься, что он добрался туда в целости и сохранности.
- Уж конечно, - сказал водитель.
Я посмотрел на заднее сиденье, где сидел бен-Турки, испуганный, что ему придется одному ехать с Биллом по огромному городу.
- Через день-два увидимся, - сказал ему я. - А пока Юссеф и Тарик позаботятся о тебе. Всего доброго!
Бен-Турки просто смотрел на меня, широко открыв глаза, но сказать ничего не мог. Я повернулся и пошел с Папой к незапертой двери "Голубого попугая". Я был уверен, что Билл забудет весь этот разговор, как только доставит бен-Тур-ки в особняк.
Мы поднялись по лестнице из твердого полированного дерева. Она описала полный круг, и мы оказались перед площадкой, на которую выходили две двери. Левая была заперта, возможно, это была личная комната Феррари. За правой дверью оказалась большая гостиная в европейском стиле - там было много темного полированного дерева, пальмы в кадках и пианино в углу. Модерная мебель, однако, подобрана со вкусом. Из гостиной двери вели в кухню и две спальни, каждая с отдельной ванной.
- Наверное, нам тут будет удобно, - сказал я.
Папа хмыкнул и пошел в ванную. Ему было уже почти двести лет, и этот день для него был долгим и утомительным. Он захлопнул за собой дверь ванной, а я остался в гостиной, тихонько наигрывая на пианино.
Минут через пятнадцать к нам поднялся синьор Феррари.
- Я слышал, как сюда поднимались, - извиняясь, объяснил он, - и хотел увериться, что здесь именно вы. Все ли понравилось синьору бею?
- Да, и мы оба хотим поблагодарить вас за гостеприимство.
- О, не стоит!
Феррари был невероятно жирным типом, запихнутым в белую льняную сорочку. Он носил красную войлочную феску с кисточкой и все время беспокойно потирал руки, что совсем не вязалось с его учтивым, масляным голосом.
- И все же, - сказал я, - уверен, что Фридландер-Бей захочет вознаградить вас за вашу доброту.
- Если он так хочет, - ответил Феррари, прищурив свои поросячьи глазки, - я сочту за честь принять его благодарность.
- Я уверен.
- Теперь я должен вернуться к своим завсегдатаям. Если вам что-нибудь понадобится, поднимите трубку и наберите 111. Моим служащим приказано выполнять все ваши желания.
- Прекрасно, синьор Феррари. Если вы немного подождете, я бы хотел написать кое-что. Может, кто из ваших служащих передаст записку?
- Ну…
- Чириге, на Улице.
- Конечно, - сказал он.
Я написал короткую записку Чири, сообщая, что я на самом деле жив, но что она должна держать это в тайне, пока мы не очистим наши имена. Я написал, чтобы она позвонила по номеру Феррари и добавила 777, если захочет поговорить со мной, но только не по клубному телефону, поскольку его наверняка прослушивают. Я сложил записку и передал ее Феррари, который обещал, что через пятнадцать минут она будет доставлена.
- Благодарю вас за все, синьор, - зевая, сказал я.
- Теперь я покидаю вас, - сказал Феррари. - Вам, вне всякого сомнения, нужно поспать.
Я хмыкнул и закрыл дверь. Затем пошел во вторую спальню и растянулся на кровати. Я ждал телефонного звонка.
Мне не пришлось ждать долго. Через некоторое время я поднял трубку и коротко спросил:
- Где ты?
Конечно, это была Чири. Несколько секунд она несла невероятную белиберду. Постепенно я начал разбирать в этом истерическом словоизвержении отдельные слова.
- Ты правда жив? Это не шутка?
Я рассмеялся:
- Ты права, Чири. Все это я устроил перед своей смертью. Ты говоришь с записью. Черт, я на самом деле жив! Неужели ты не можешь поверить…
Хаджар принес мне известие, что вас с Папой взяли по обвинению в убийстве и что вас отправили в ссылку в такое, место, откуда вы вряд ли вернетесь.
- Но я вернулся, Чири.
- Черт, мы все тут ужасно переживали, думали, что вы погибли! Значит, мы горевали напрасно? Это ты хочешь сказать?
- Горевали? - Должен признаться, что я испытал некое извращенное удовольствие.
- Ну, я, конечно, до чертиков горевала, и еще пара девчонок, и… и Индихар. Она думала, что овдовела вторично.
Несколько секунд я молчал, покусывая губу.
- Ладно, можешь сказать Индихар, но больше - никому. Поняла? Ни Полу-Хаджу, никому из моих друзей. Они все еще под подозрением. Откуда ты звонишь?
- С платного телефона в "Пестрой еде".
Это было нечто вроде буфетной стойки. Еда там была на самом деле не слишком пестрой. А название было таким из-за ошибки художника, которую никто не удосужился исправить.
- Прекрасно, Чири. Запомни то, что я сказал.
- Как насчет того, чтобы я завтра зашла к тебе?
Я подумал, затем решил, что риск невелик. Мне хотелось снова увидеть каннибальскую ухмылку Чири.
- Ладно. Знаешь, где мы?
- Над "Голубым попугаем"?
- Ага.
Черный девушка будет очень-очень рад увидеть твоя завтра, бвана.
- Да, ты права, - сказал я, бросая трубку.
В голове моей толпились мысли и планы. Я пытался заснуть, но вместо этого около часа пролежал на кровати. Наконец я услышал, что Фридландер-Бей возится на кухне, и пошел к нему.
- Тут что, заварочного чайника нет? - ворчал Папа.
Я посмотрел на часы. Было четверть третьего ночи.
- Почему бы нам не спуститься? - спросил я. - Феррари уже должен закрыть свое заведение.
Он подумал.
- Хорошо бы, - сказал он. - Хорошо бы посидеть и отдохнуть за стаканчиком-другим чая.
Мы пошли вниз. Я тщательно проверил, все ли посетители ушли, и тогда Папа сел за столик. Один из официантов Феррари принес ему чашку чая, и после этой чашки вы никогда бы не сказали, что Папа только что вернулся из мрачной и опасной ссылки. Папа тосковал по цивилизованному чаю всякий раз, как ему приходилось заглатывать жидкий, солоноватый чай Бани Салим.
Я стоял у двери, наблюдая за дорожкой. Три или четыре полицейские машины прогрохотали по булыжной мостовой.
Наконец усталость одолела нас, и мы еще раз пожелали синьору Феррари доброй ночи. Затем поднялись по лестнице в наше убежище. Раздевшись и забравшись в роскошную гостевую постель, я в несколько минут уснул.
Проспал я часов десять. Это был самый освежающий, самый роскошный отдых, какой я только мог припомнить. Я так давно не имел удовольствия спать на чистых простынях! Меня разбудил телефонный звонок. Я протянул с кровати руку и взял трубку.
- Да? - сказал я.
- Синьор Одран, - произнес голос Феррари, - тут две молодые женщины хотят вас видеть. Отправить их к вам?
- Прошу вас, - сказал я, расчесывая пятерней свои спутанные волосы. Я повесил трубку и торопливо оделся.
С лестницы я услышал голос Чири:
- Марид? Какая дверь? Где ты, Марид?
У меня не было времени на то, чтобы умыться или побриться, но мне было наплевать. Думаю, Чири тоже. Я сказал, в какую дверь идти, и с удивлением уставился на Индихар.
- Входите, - тихо сказал я. - Придется говорить тихо, поскольку Папа спит.
- Ладно, - прошептала Чири. - Хорошенькое тут у Феррари местечко.
- О, это просто гостевые комнаты. Могу представить, каковы его собственные апартаменты.
Индихар была в черном одеянии вдовы. Она подошла ко мне и коснулась моего лица.
- Я рада, что ты жив и здоров, муж, - сказала она и, отвернувшись, расплакалась.
- Я хочу узнать одну вещь, - сказала Чири, с размаху плюхаясь в старинное кресло с изогнутой спинкой. - Вы убили полицейского или нет?
- Да не убивали, - яростно сказал я. - Нам с Папой пришили это дело, заочно осудили и забросили нас в Пустую четверть. Теперь, когда мы вернулись - можете быть уверены, кое-кто думал, что мы никогда не вернемся, - мы должны распутать это преступление, чтобы очистить свое имя. Когда мы это сделаем, вокруг полетят головы. В прямом смысле этого слова.
Я верю тебе, муж, - сказала Индихар, которая сидела рядом со мной на дорогой кушетке под стать креслу Чири. - Мой… мой прежний муж и я крепко дружили с этим убитым полицейским. Его звали Халид Максвелл, и он был добрым, благородным человеком. Я не хочу, чтобы его убийца ушел от расплаты.
- Обещаю тебе, жена моя, этого не произойдет. Он дорого заплатит.
На миг повисло неловкое молчание. Я посмотрел на Индихар, перевел взгляд на ее руки, сложенные на коленях. Чири пришла нам на помощь. Она вежливо кашлянула, затем сказала:
- Я кое-что принесла тебе, мистер Босс.
Я посмотрел на нее - она усмехалась, ее татуированное лицо пошло морщинками удовольствия. Она вынула пластиковую коробочку с модиками.
- Мои модики! - радостно сказал я. - Похоже, тут все.
- Тут достаточно психов, которые позволят тебе убить время, пока ты будешь лежать на дне, - сказала Чири.
- А вот кое-что еще, муж. - Индихар протянула мне какую-то желтовато-коричневую пластиковую штучку.
- Моя аптечка!
Я обрадовался ей больше, чем модикам. Открыл ее и увидел, что она полна "красотулями", "солнышками", паксиумом, всем, что может помочь работающему беглецу сохранить разум в нашем жестоком мире.
- Вообще-то, - сказал я, прочищая горло, - я пытаюсь завязать.
- Это хорошо, муж, - сказала Индихар. Она промолчала о том, что до сих пор обвиняет меня и мои химикаты в смерти своего первого мужа.
И то, что она дала мне аптечку, с ее стороны было широким жестом.
- Где ты это взяла? - спросил я.
- У Кмузу, - сказала Чири. - Я просто ласково поговорила с этим хорошеньким мальчиком, пока тот не понял, к чему я клоню.
- Готов поспорить, - сказал я, - Кмузу тоже знает, что я вернулся.
- Ну, это же Кмузу, - сказала Чири. - Ты можешь ему доверять.
- Да, я действительно доверял Кмузу. Больше, чем кому другому. Я сменил тему:
- Жена, как мои приемные дети?
- В порядке. - Она впервые улыбнулась. - Они все хотят знать, куда ты подевался. Думаю, малышка Захра очень тебя любит.
Я рассмеялся, хотя это известие несколько взволновало меня.
- Ладно, - сказала Чири. - Нам надо идти. Магрибинец должен подумать о планах мести. Да, Марид?
- Да, нечто вроде этого. Спасибо, что пришли. И спасибо за модики и аптечку. Это было очень мудро.
- Не за что, муж, - ответила Индихар. - Я буду молиться Аллаху и благодарить Его за то, что он вернул тебя нам. - Она подошла ко мне и целомудренно поцеловала меня в щеку.
Я проводил их до двери.
- А как дела с клубом? - спросил я.
Чири пожала плечами:
- Старая история. Бизнес заглох, девушки все пытаются втереть нам очки, остальное ты знаешь.
Индихар рассмеялась:
- Остальное в том, что твой клуб кует деньги, как сумасшедший, и теперь тебе придется везти свою долю в банк на тракторе!