* * *
Риту я застал у себя в номере. Она сидела за столом и курила. Выглядела она как после недельной оргии, я невольно отвел взгляд.
- Где ты был? - тихо спросила она, когда я присел напротив.
- В милиции.
Она кивнула и не стала ни о чем больше спрашивать. Мне это понравилось еще меньше, чем ее внешний вид. Я ждал упреков. За то, что бросил ее одну.
- Голова болит, - пожаловалась Рита. - У меня в номере есть таблетки, но я боюсь идти туда одна. - Проводишь?
Я кивнул и встал.
Мы поднялись на четвертый этаж. У дверей номера я забрал у нее ключ, открыл дверь и заглянул внутрь. Как и следовало ожидать, никого там не было. Я широко распахнул двери номера, Рита вошла и выразительно посмотрела на меня. Я кивнул и вышел.
За дверью, я остановился в нерешительности. Что дальше? На спуске у моста меня ждала Дуня, но я не собирался выполнять ее указания. С какой стати? От кого прятаться? Делом об убийстве занимается краповый берет, сумасшедшие бомжи не бродят здесь стаями, а милиция сейчас землю роет, чтобы найти напугавшего Риту старика. Так что пусть она сейчас приводит себя в порядок, мне тоже нужно этим заняться. Я провел ладонью по щеке - суточная щетина сухо скрипнула.
Я уже сделал шаг прочь, как из-за двери донесся сдавленный крик. В тот же миг я ворвался в номер.
Высокий молодой мужик держал в объятиях отбивающуюся полуодетую Риту, зажимая ей рот. Он обернулся на звук двери, и я с невольным удивлением заметил, что выглядит он странно: длинные волосы, собранные на затылке в хвостик, короткая бородка клинышком. Несмотря на растительность, выглядел он как уголовник - урка уркой.
- Пусти ее, мразь!
Он отшвырнул Риту в сторону и сунул руку в карман. Достал какой-то тонкий предмет. Сухо щелкнула пружина, и в руке бородатого блеснуло лезвие ножа. Длинное, узкое - достанет до сердца, даже вонзившись наполовину.
- Ну что, защитничек? - хрипло засмеялся урка, показывая коричневые кривые зубы. - Поиграем?
Вместо ответа я махнул ногой. Он ловко увернулся и снова засмеялся. Зря. Теперь он следил за моими ногами, выставив вперед подбородок. Идеальная позиция для неожиданного хука слева.
Зубы его щелкнули, и он кулем рухнул на пол. Нож выпал, я торопливо подобрал и, сложив, сунул в карман. Затем перевернул бесчувственное тело и быстро ощупал. Другого оружия при нем не оказалось.
- Он в ванной прятался, - всхлипнула позади Рита. - Я только дверь туда открыла, а он как выскочит…
С минуту я на смотрел то на нее, то на лежавшего без движения урку. Нравы этого городка нравились мне все меньше и меньше.
- Ты можешь быстро собраться?
Она недоуменно смотрела меня, и я добавил:
- Нам нужно уехать из гостиницы. Не то вот эти, - я кивнул в сторону неподвижного тела, - не оставят нас в покое.
Она кивнула и заметалась по комнате, собирая разбросанные вещи. Я отвернулся. В одной маечке и трусиках она выглядела соблазнительно даже после происшедшего этой ночью. Хорошо, что она не спросила, куда мы едем. Я и сам не знал ответа…
Чтобы не сидеть без дела, я поднял с пола урку и затащил его в ванную. Там он стал приходить в себя, пришлось дать ему еще раз… Я вытащил кожаный пояс из его брюк и крепко связал ему руки за спиной. Снял с крючка полотенце и завязал урке рот. Затем свалил бесчувственное тело в ванную.
Когда я вернулся в номер, Рита уже заканчивала одеваться. Я помог ей закрыть чемодан, мы вышли в коридор, и я закрыл дверь ключом. У себя в номере я быстро собрал сумку. Теперь следовало подумать, как покинуть гостиницу незамеченными. И я придумал…
Мы спустились на первый этаж и прошли по пустынному в этот час коридору до торцевого окна. Я открыл его, осторожно спустил вниз Риту, затем сбросил вещи и выпрыгнул сам. Погрузив вещи в багажник моей "омеги", я попросил Риту подождать в салоне.
Когда я вошел в гостиницу с парадного входа, дежурная возилась за стойкой - из-за нее был виден только пучок крашеных волос. Развернувшись в холле, я подошел к стойке со стороны лестницы и небрежно положил на нее ключи: свой и Риты. Она подняла голову слишком поздно, чтобы заметить, сколько ключей прибавилось в общей груде.
- Прогуляюсь, - буркнул я в ответ на немой вопрос и заспешил к двери. Я чувствовал, что она смотрит мне вслед. В этой гостинице у наших врагов были пособники: кто-то же открыл урке двери номера Риты. Ни ключа, ни отмычек при нем не оказалось.
Выйдя из гостиницы, я повернул вправо - к центру городка (меня могли видеть через окно администраторской). За углом торопливо свернул и, обогнув квартал, через пять минут был у "омеги".
Рита ждала меня на заднем сиденье, как я велел, - пригнувшись. "Омега" - большая машина (в маленьких я не помещаюсь), спрятаться позади можно. Я завел мотор…
У знакомого горбатого моста я остановился. Дуня недовольно открыла дверь справа:
- Сколько можно ждать?!
Заметив Риту, она недовольно насупилась, но села рядом. Махнула рукой вперед. Пока мы переезжали мост, я в двух словах рассказал ей о происшествии в гостинице.
- Кнур! - сердито прошипела она, когда я описал нападавшего. - Дьяк поганый!
- Какой дьяк?
Вместо ответа она насупилась, и я не стал приставать. Миновав мост, мы проехали по узкой гравейке еще с полкилометра и поднялись на противоположный берег широкой речной поймы. Покатили по улице. По обеим сторонам ее тянулись невысокие деревянные дома.
- Заречье, - пояснила Дуня и гордо добавила: - Сюда они не сунутся.
Я не стал уточнять, кто это "они" и почему не сунутся в эту занюханную пригородную деревню. Молча рулил, подчиняясь дуниным указаниям. У одного из домов она сделала знак остановиться, и выскочила, чтобы открыть ворота. Через окно я заметил ряды зеленых ульев в саду, просторный двор и темные мощные бревна, из которых сложен дом.
Мы заехали во двор, а затем - в высокий сарай, ворота которого Дуня распахнула, закрыв въездные. Я достал из багажника сумку и чемодан. Рита шла за мной.
У порога нас встретил старик. Он был невысокого роста, худ и лыс. Скользнув по мне взглядом, он остановил его Рите. Затем, шагнув вперед, взял ее за руку и повел в дом. Я потащился следом.
В доме старик усадил Риту перед невысоким столиком с иконами и, чиркнув спичкой, зажег перед ними свечу. Затем он взял со столика кружку и зашептал. Я стоял у порога, и не мог разобрать слов. Нечто вроде "Пресвятая Богородица Дева Мария… Спаси, сохрани и огради рабу Божию…". Закончив шептать, старик взял с тарелочки перед иконами уголек, отхлебнул из кружки и, держа уголек перед собой, прыснул на Риту. К моему удивлению, она даже не вздрогнула. Старик проделал это еще дважды, затем куда-то вышел и появился с другой эмалированной кружкой. Протянул ее мне.
- Выпей! - услышал я позади голос Дуни.
"Что это?" - хотел спросить я, но вместо этого послушно взял кружку и выпил до дна. Это был какой-то отвар: горький и ароматный. Тепло растеклось у меня внутри, я почувствовал, как наливаются тяжестью руки и ноги, а веки норовят сами собой закрыться.
- Пойдем!
Дуня за руку вывела меня во двор и отвела в стоявшую посреди сада рубленую баню. Там она сняла с гвоздя на стене длинный тулуп и расстелила на широком полке.
- Ложись!
Я послушно прилег на мягкую овечью шкуру. Сквозь единственное, крохотное окошко бани внутрь вливался тусклый свет пасмурного дня. Дуня стащила с меня туфли и пошла к двери. Спросонок я услышал, как лязгают запоры, и хотел возмутиться: не надо меня запирать! Но сил на это уже не оставалось. Вдруг я услышал, как по деревянному полу прошлепали босые ноги, кто-то маленький и легкий прилег рядом и прикрыл меня широкой полой тулупа.
- Спи, Акимушка, спи… Настрадался, бедный…
Маленькая твердая ладошка ласково погладила меня по щеке. Слезинка выкатилась из-под моего закрытого века и пробежала по щеке. И это было последнее, что я ощутил наяву…
6
- Падъязжаем, паночку!
Молодой мужик в телеге нагло смотрел на меня и скалил зубы. Степан, сын местного дьячка. Когда староста выводил меня из дома, он стоял у телеги, также скалясь. И дорогой постоянно ухмылялся. Чему ты рад, образина? Дать бы сейчас ногой по роже, чтоб покатился прямо на дорогу - лаптями кверху! Нельзя… Их двое. Не посмотрят, что в телеге господин студент Императорского Санкт-Петербургского университета (историко-филологический факультет, славяно-русское отделение) с официальным предписанием местным властям оказывать всяческое содействие. Возьмут палки и намнут бока прямо тут, посреди дороги.
Я повернулся. Могучая спина возницы маячила впереди, закрывая дорогу. С этим вообще лучше не связываться. Я видел, как на Духов день, подвыпив, он на спор носил на спине лошадь. Медведь. Заломает - и все. Соскочить - и в лес? Догонят. Да и поздно. Раньше надо было…
Лес вдоль дороги кончился, мимо потянулись заросшие жесткой отавой пойменные луга. Скоро переедем мост - и станция. Кончилась этнографическая экспедиция…
- По вашему делу лучше в Прилеповку, - сказал мне месяц назад исправник, когда я предъявил ему предписание, - там у нас глушь и тьма египетская. (Исправнику перед столичным гостем хотелось выглядеть образованным человеком.) Только зачем вам это: колдуны, суеверия? Неужели в столице этим интересуются? Странно… Двадцатый век на пороге!
Мне пришлось терпеливо объяснять ему, что такое этнография. А после долго отбиваться от любезного предложения лично отвести в Прилеповку. Кто из крестьян будет откровенничать с человеком, которого привез исправник?
- Я все-таки дам вам записку старосте, - заключил наш разговор исправник. - Он-то хитрая бестия, - это слово он произнес с особым удовольствием, демонстрируя ученость, - но меня боится. Пусть только попробует не помочь!
Староста Прилеповки, куда я добрался к вечеру на обывательских лошадях, действительно оказался хитроватым, тертым мужичком и долго изображал из себя темного и непонимающего.
- Вы, паночку, часом не сицилист? - спросил он, наконец, когда я уже начал терять терпение. - Сицилистам тут не можна. Исправник велел вязать и вести в волость.
Вместо ответа я сунул ему записку исправника и официальное предписание. Он долго читал по складам, затем облегченно вздохнул:
- Так бы и казали адразу, что по казенной справе. А то обычаи… Обычаев (он делал ударение на "ча") у нас тут воз и маленькая тележка. Бяды бы не было…
Он хотел поселить меня у попа, но я твердо настоял на крестьянской избе. Повздыхав, он отвел меня к вдове по фамилии Воробей. Муж ее погиб на отхожих промыслах, но, видимо, деньгами обеспечить успел: жила вдова не бедно. Дом ее, большой пятистенок с холодным прирубом, где я и поселился, стоял на высоком берегу реки. Вдова, кругленькая хлопотливая старушка лет пятидесяти, выдав дочек на сторону, жила одна и с удовольствием приютила студента. Мы быстро сдружились. Другие обитатели Прилеповки первые дни смотрели на меня косо, но после того как в воскресенье мы с хозяйкой сходили к обедне (в церкви я истово крестился и бил поклоны, не забыв перед этим облобызать почитаемые в деревне изображения святых) все успокоились. Ходит себе человек, разговаривает с дедами, про старое расспрашивает - ну и Бог с ним. Мало ли из волости скудных умом приезжает…
За неделю я наслушался сказок. Про то, как колдуны, если не оказать им должного почтения, превращают свадьбы в волчьи стаи, или "портят" молодых. Про то, как проходящий солдат победил самого черта, который гнался за ним до другой деревни и сумел даже съесть на ходу под солдатом лошадь. Про свинью-оборотня, которая высасывала молоко у коровы и оказалась на проверку балующейся ведьмовством тещей… Таких побасенок в этнографических отчетах, как сказал староста, воз с тележкой. Не за тем ехали…
К Прохору Пискижеву я наведался на второй неделе в Прилеповке. Меня встретил высокий старик с седой бородой и лохматой копной таких же седых волос на голове. Глаза - карие, блестящие, под густыми нависшими бровями. Взгляд у него был острый и пронизывающий. Без долгих разговоров я выставил на стол штоф водки и положил завернутый в тряпицу шмат сала.
- Занедужил? - поинтересовался он, жадно поглядывая на штоф.
- Голова… - соврал я, скорчив жалобную мину.
- Это мы можем, - важно сказал он, указывая на лавку. - Садитесь, господин, - он говорил не по-местному, - это мы мигом…
Он сходил в сени и вернулся с яйцом и кружкой воды в руках. Кружку поставил на стол, а яйцом стал медленно водить вокруг моей головы, тихо пришептывая. Как ни старался я прислушиваться, но уловил только: "Уходи, злая болесть, от раба божия Александра, не ломай его буйной головы, ярого тела, белой кости…" Пошептав, он разбил яйцо о край кружки, и вылил его в воду. Приглядевшись, сказал:
- Ну вот, теперь будешь здоров. Была на тебе черная немочь - лихой человек наслал, теперь ему самому худо будет. Не знал он, что к самому Пискижу придешь…
Я поблагодарил и взялся штоф. Он сходил за стаканами. Скоро старик захмелел и долго хвастался своей силой. Рассказы о его подвигах были перелицовкой описаний евангельских чудес и уже слышанных мной побасенок. Я зря терял время. Но, когда я встал с лавки, он схватил меня за руку:
- Помру я скоро, - жалобно сказал, пьяно всхлипнув, - а силу передать некому. Дети не хотят, другие сродственники - тоже. В Прилеповке тоже крутят - тут я чужой. Прими ты, добрый человек! А?
Смотреть на него было противно, и, чтобы отвязаться, я пообещал подумать. На прощание он дал мне мешочек с льняным семенем.
- Пойдешь от меня, бросай через плечо! - велел строго. - А то ребятки мои рассердились, что я тебя невредимым выпускаю, работы им не дал, набросятся по дороге и разорвут на части. Я им велю семя собирать, вот им и не до тебя станет. Как силу мою возьмешь, тебе служить будут. Вон они, по столу скачут! Кыш! Кыш! - заворчал он, смахивая нечто невидимое со стола и полы своего полукафтана. - Привязались. Будет, ужо, вам! Кыш!..
Мне стало не по себе. Старик явно страдал белой горячкой: было ясно, что своих "ребяток" он видит наяву. Дома я первым делом перелистал записи. Способов передачи и получения колдовской силы было несколько. От предварительного ношения в сапоге под правой пяткой нательного креста, пролезания через чрево огромной жабы с последующим поеданием ее рвоты (меня передернуло), до таинственного обряда наедине с умирающим колдуном, о подробностях которого сведений ни у кого не было. И это меня заинтересовало.
- Не ходив бы ты больш к Пискижеву, - сказала мне вечером вдова, которой, конечно, доложили о моем визите деревенские кумушки. - Паганы ён человек, еретник.
- Он же людей лечит, - попытался возразить я.
- Каго леча, а каго - и в сыру зямлю! - возразила вдова. - Мужики б яго давно жывым закапали, но страшно, что всю дяревню пракляне, чаравник паганы.
Неохотно уступив моим просьбам, вдова рассказала мне о Пискижеве. Он появился в Прилеповке несколько несколько лет назад и первое время жил один в пустой хибаре. Первым прознали об его колдовстве бабы и девки, которые потихоньку стали бегать к нему: кто полечиться, кто приворожить хлопца. Скоро Пискижев перебрался жить к молодухе. Та была замужем, но Пискижев сделал так, что ее муж потерял способность к половому общению, но остался жить в избе с женой и ее сожителем, покорно работая на образовавшуюся пару. После этого все в Прилеповке стали бояться колдуна. Его приглашали почетным гостем на свадьбы - дабы не "испортил" молодых и гостей, перед ним заискивали на праздниках и без возражений угощали его водкой - пил Пискижев много и охотно. Как рассказала вдова, в последнюю неделю молодуха со своим законным мужем сбежали от Пискижева: тот совсем распоясался, пил каждый день и требовал от молодухи, когда станет умирать, принять от него колдовскую силу.
- Табе не гаварыв пра свою силу? - строго спросила вдова, закончив свой рассказ. - Каб ты взяв?
Я отрицательно покачал головой.
- Гляди! - погрозила мне пальцем вдова.
После того, как мы вместе сходили к обедне, вдова стала относиться ко мне, как к своему, и это мешало. Что я мог ей возразить? Что она могла знать о жизни своекоштного студента университета, которого отец-генерал лишил всяческого вспомоществования за отказ идти в военную службу по примеру старшего брата? Для Прилеповки три рубля - огромные деньги, а мне столько платят за час уроков. Но для Петербурга три рубля - крохи. В столице много богатых купцов, которым лестно, что их отпрысков учит студент дворянских кровей, из знаменитого рода. Урочных денег мне хватает на жизнь, но заплатить за курс…
В журнале за статью мне пообещали двести рублей.
- Можем заплатить и четыреста, - сказал мне редактор, выдавая аванс в дорогу. - Если привезете нечто такое, о чем никто никогда не писал. Обычные побасенки про леших и домовых нам не нужны. Вот их сколько! - махнул он рукой в сторону этажерки, заваленной кипами бумаг. - Вы мне колдуна подавайте, настоящего, что волосы у читателя дыбом стояли!
Четыреста рублей мне хватит, чтобы заплатить за год учебы, и справить новую шинель с теплой фуражкой - зимы в Петербурге холодные. Никто из пишущих в журналы никогда не видел собственными глазами, как колдун передает свою силу, никто не получал ее лично. За такое и пятьсот рублей попросить можно!
… Я опоздал. Назавтра Пискижев слег, вокруг его избы стояли мужики, которые не пустили меня к колдуну. Со слов вдовы я знал, что умирал он долго и тяжко.
- Стреху разабрали, - рассказывала она, не обращая внимания на мою досаду, - матицу подымали, веник пад падушку лажыли. А ён все крычав. Черти яго душили, за то, што никаму их не передав, аж пачарнев. Тольки на третий день супакоився…
Меня не пустили и на похороны Пискижева. К обеду в дом вдовы пришли двое мужиков и тихо сели на лавку у двери.
- Не треба вам гэта бачить, паночку, - сказал один из них, преградив мне путь. - Не панская гэта справа…
Я чуть не заплакал тогда от обиды. Но смирился - выхода не было.
Через несколько дней после похорон по деревне поползли дурные слухи. На улице шептались, что нечистого покойника не принимает земля: многие видели его ночами. С наступлением темноты в Прилеповке наглухо запирали дома и сараи, некоторые жгли свечи всю ночь. Как-то мне удалось подслушать разговор обозленных мужиков.
- Неправильна пахаранили! - возмущался один. - Не паслухали дзядов.
- Усе зрабили, як нада! - не согласился другой. - Из хаты вынасили галавой вперед, а не нагами, за дяревней гроб пакрутили некальки раз, каб дарагу назад не знайшов. И перед кладищем крутили…
- Треба было галаву отрубить, и - меж ног! Як з усими чаравниками робять, - настаивал первый. - А у магиле калом асинавым скрозь серца, каб не устав. А тяперь што? Магилу нехта раскапав, и - никаго там нету!
- Стараста казав, скора бабы будуть дяревню апахивать. Удава Сяменовна - за главную, девок ёй падабрали. З ими многа народу пойдзе…
Домой в тот вечер я прибежал взволнованный. С самим Пискижевым не повезло, будет другое. Никто из пишущей братии никогда не видел древний обряд опахивания деревни от нечистой силы. Свои четыреста рублей я получу!
Ночью я спал плохо, в думах решая, где и как я буду смотреть за церемонией. Но утром в дом к вдове пришел староста с двумя мужиками…