- И ни одной зацепки, - кивнул детектив, - если не считать еще нескольких фактов, которые можно трактовать против вашей дражайшей леди Гринберг.
- Вы все еще думаете, что это она убила барона?
Увидев мой скептический настрой, Эйзенхарт рассмеялся.
- Нет, хотя и не отрицаю такой вероятности. На самом деле, я бы сказал, что то, что рассказал нам мистер Коппинг, свидетельствует скорее в ее пользу. Во-первых, имя Мари. Коппингу было неизвестно о соглашении между леди Эвелин и бароном, но если оно существует, то я сомневаюсь, что барон Фрейбург стал бы называть ее ласковыми именами. Во-вторых, время свидания. Не зря же выражение сinq Ю sept стало в нашем обществе нарицательным. Женщине круга леди Гринберг было бы гораздо удобнее назначить тайное свидание перед ужином, с пяти до семи, когда ей положено наносить визиты или прогуливаться по магазинам, и ее отсутствие пройдет незамеченным. В девять обычно назначают свидания те женщины, которые не будут против, если кавалер останется у них на ночь.
- Поэтому вы собираетесь искать таинственную Мари среди уволившихся служанок? - с сомнением поинтересовался я.
- Должен же я с чего-то начинать. Я не могу сросить каждую Марию в Гетценбурге, спала ли она с бароном и не с ней ли он собирался встретиться перед смертью.
- Знаете, что меня беспокоит? - спросил я спустя какое-то время. - Все следы до сих пор вели к женщинам: сначала к леди Гринберг, теперь к этой неизвестной Марии. Хотя женщина могла обезглавить барона, особенно если тот находился под действием наркотика, мне трудно представить, что бы она стала делать с ним дальше. Дотащить труп до реки, а тем более довезти - как бы она смогла это провернуть?
- Я знаю, - согласился со мной Эйзенхарт, - это выглядит пока не слишком правдоподобно. Но, возможно, ей не пришлось его никуда везти. Вы готовы продолжить нашу экскурсию на пленэре, доктор?
Эйзенхарт выступил на проезжую часть и замахал извозчику, чтобы тот остановился.
Глава 6
Реддингтон-парк располагался на границе старого города и района, находившего свое место в разговорах между людьми среднего класса и выше только как "тот берег". Берег трущоб и работных домов, бездомных и наркоманов, коптящих фабрик и мусорных свалок. И все это благолепие было отделено от остального Гетценбурга только рекой и узкой полосой болотистой почвы, названной в честь генерала Реддингтона. Городские власти сделали все, что могли, пытаясь облагородить парк и заставить жителей забыть, что скрывалось за ним. Но, глядя перед собой, я признавал, что их старания ни к чему не привели. Из-за особенностей почвы вымощенные тропинки местами просели, из фонарей - ради экономии электричества или по неизвестной мне другой причине - были выкручены лампы, а в воздухе висел дымовой туман от фабрик по другую сторону Таллы, чей запах смешивался с неповторимым гнилым ароматом старых листьев.
- Специфическая здесь обстановка, верно? - спросил Эйзенхарт, когда мы добрались до набережной-променады.
Я согласился и заметил, что в одном месте заросли камышей были поломаны, словно там вытаскивали из воды что-то тяжелое. Земля поблизости была испещрена следами ботинок.
- Это здесь нашли тело барона?
Эйзенхарт кивнул.
- За деревьями, вам его сейчас не видно, доктор, находится мост. В народе его давно прозвали Мостом утопленников. В центре города в воду не спрыгнешь - решетки, высокие ограды, да и полицейские патрули часто ходят. Здесь ничего этого нет. Поэтому и идут сюда, что с этого берега, что с того. Проигравшиеся в пух и прах картежники и нищие, не способные больше выносить тяготы жизни, страдающие из-за несчастной любви романтичные девушки и постаревшие проститутки, которых сводник выкинул из борделя, страдающие от сплина, невылеченных болезней или от наркомановой ломки… Все надеются, что обретут покой на дне реки, а вместо этого мы вылавливаем их в камышах, - Эйзенхарт закурил и предложил мне сигарету. - У Таллы темперамент коровы на выпасе, все вскоре к берегу пристают. Но мне не хотелось бы, чтобы вы обольщались, доктор, - он внимательно посмотрел на меня. - Как говорится, тихие воды глубоки и полны опасностей. И с тихими провинциальными городами так же.
- Не понимаю, о чем вы.
Я поежился, избегая встречаться взглядом с Эйзенхартом. Разумеется, я прекрасно понял его предупреждение. После долгих лет жизни в зоне военных действий, мне никак не удавалось воспринимать жизнь в Империи всерьез. Я видел города с фотографических открыток, выстроенные в ряд пряничные фасады домов, но не замечал их оборотной стороны, преступности и насилия. Это обескураживало и дезориентировало, но никакие до сих пор усилия с моей стороны не помогли мне поверить в то, что в пасторальном городке на краю Империи было не менее опасно, чем на войне, где судьбы обрывались каждую секунду.
- Просто подумал, что Гетценбург должен сильно отличаться от вашего обычного места жительства. Было бы жаль, если бы вы попали в неприятности только из-за того, что неправильно оценили его, - Эйзенхарт улыбнулся, чтобы разрядить атмосферу. - Тело барона вытащили из реки здесь, но я привел вас сюда не за этим. Тут уже все осмотрели, и нам искать нечего. К тому же, я обещал вам место преступления, помните? И благодаря вам я его, кажется, нашел.
Мы поднялись по ступеням моста, и я задержал взгляд на пляшущем пламени свечей в стеклянных футлярах, то тут, то там жавшихся к парапету. К одной из них, прислоненная, стояла фотография молодой девушки с перьями в волосах. Под ногами хрустели зерна овса; должно быть, перед дождем их рассыпали вокруг фотографии. Самоубийство - один из немногих актов неповиновения Судьбе и Духам, которые мы можем себе позволить. Но плата за него высока: никто не похоронит тело самоубийцы, никто не насыпет на гроб зерна, чтобы облегчить ему переход в мир Духов, понтификс не проводит их души в последний путь. Вместо этого тела самоубийц, навсегда отрубая им дорогу на тот свет, сжигают, как и тела преступников… и бездушников.
Я устыдился своих мыслей и поспешил за Эйзенхартом, уже не останавливаясь у мерцавших в смоге огоньков. Пройдя гребень моста, я отметил, что фотографий и свечей становилось все меньше и меньше, и, чем ближе мы подходили к берегу, тем отчетливее среди дыма и едких химикатов чувствовался другой, тошнотворно-сладковатый запах. С каждым шагом эта новая вонь все сильнее забивала промышленные выхлопы, вызывая в моей памяти картины из прошлого.
- Сигарету, доктор? - предложил мне Эйзенхарт, вновь доставший из кармана портсигар.
Я с благодарностью ее принял. Приправленный вишней табачный дым на некоторое время унял рвотные позывы, и я задышал, стараясь, впрочем, не вдыхать полной грудью.
- Что находится за мостом? - наконец спросил я.
- Большие Шлахтгаусы. Последняя скотобойня, оставшаяся в черте города. К сожалению, она же и самая старая. Держитесь, скоро станет легче.
Обогнув стену из старых, кое-как нагроможденных камней, мы двинулись по набережной к подъездным воротам.
- Полиция, - постучал в небольшую дверь рядом с ними Эйзенхарт, - открывайте.
Привратник, худой лупоглазый парень лет двадцати, посторонился и пропустил нас внутрь. Вид у него был настороженный, как и у рабочего-синду, стоявшего рядом с ним.
- Мне нужно увидеть управляющего, - потребовал Эйзенхарт, показав им полицейский значок. - Скажите ему, что это срочно.
Сторож поклонился и побежал докладывать о нашем приходе. Я же сделал глубокую затяжку и осмотрелся. Во внутреннем дворе фабрики, как ни удивительно, дышалось легче, вероятно, теперь мы находились не с подветренной стороны. Из-за вечернего времени людей было немного, только пара рабочих в запачканных фартуках курила на крыльце одного из зданий, и синду, отошедший к машине-холодильнику, посматривал изредка на нас из-под густых ресниц.
- Мистер Глет примет вас.
Сторож вернулся и попросил нас пройти за ним. По его уже откровенно испуганному виду у меня создалось впечатление, что ему есть что скрывать - как от хозяина, так и от полиции, но, вероятно, моя подозрительность объяснялась общением с Эйзенхартом.
В кабинете управляющего было душно и сильно пахло мужским одеколоном. Похоже, что, чтобы избавиться от вони, он выливал на себя не меньше половины пузырька в день. Я не мог его винить за это: на его месте я тоже предпочел бы запах духов стоявшему на скотобойне смраду.
- Вы, - с ходу накинулся он на Эйзенхарта, - как вы смеете!
- В чем, собственно, дело? - спокойно поинтересовался тот. - У вас какие-то претензии?
- Претензии?! Мы сообщаем вам о краже, а что делает наша доблестная полиция?
- Что? - с любопытством спросил Эйзенхарт.
- Ничего! Проходит три дня, и наконец полиция заваливается ко мне и спрашивает, какие у меня претензии! - управляющий, маленький круглый человечек в дешевом костюме-тройке, кипел от возмущения.
- Три дня, вы сказали? - переспросил детектив. - Кража произошла в среду?
- В ночь со среды на четверг, - подтвердил коротышка и тут же вновь взорвался. - Как будто вы это сами не знаете!
- Не знаем. Мы из другого отдела, - Эйзенхарту вновь пришлось продемонстрировать свой значок. - У нас есть основания полагать, что на вашей территории произошло убийство.
- Убийство?! - управляющий поперхнулся. - Ничего подобного! Ничего такого у нас не происходило! Почему вы…
- Мы считаем, что жертву обезглавили одной из ваших пил, - перебил его Эйзенхарт.
Мистер Глет спал с лица.
- В среду… нас обокрали… вскрыли шкаф с инструментами… - запинаясь, он достал из нагрудного кармана платок и начал промокать лицо.
- У вас есть список украденного?
- Сейчас… мы напечатали три экземпляра… один в полицию… один в страховую компанию… один остался у нас… вот, держите, - я забрал протянутый управляющим листок дешевой бумаги, взглянул на неровно отпечатанный на машинке список и передал его Эйзенхарту.
- Четыре пилы, два тесака, ножи… баранья туша и касса с дневной выручкой. - Эйзенхарт нахмурился. - Список выглядит довольно случайным. Сколько денег было в кассе?
- Немного, десять шиллингов с мелочью. Все деньги, поступившие до пяти часов, я завожу в банк по дороге домой. Если водитель не успевает развезти все заказы и вернуться до этого времени, то он оставляет полученную плату и квитанции в моем кабинете.
Эйзенхарт кинул еще один задумчивый вгляд на список.
- Значит, кража произошла ночью, и вы обнаружили пропажу всего этого в четверг утром?
- Так точно, сэр.
- Разве территория по ночам никак не охраняется?
Мистер Глет смутился.
- Боюсь, на это нам не хватило бы денег. Да и не надо это, - горячо заверил он нас, - за всю мою работу здесь не было ни одного проишествия кроме этого. У нас есть привратник, он приходит к шести утра и уходит в полночь.
- И он ничего не видел?
- До того, как пришел утром, нет. Утром он увидел развороченные замки и сразу же вызвал меня.
Я удивился. Либо кража на скотобойне не имела отношения к убийству (что было бы одним из самых странных совпадений за мою жизнь), либо я, вместе с полицейским патологом, ошибся во времени смерти. И то, и другое казалось мне маловероятным.
- Мне понадобится допросить его, - сообщил Эйзенхарт управляющему.
- Разумеется, - подобострастно согласился мистер Глет. - Это тот самый человек, что привел вас. В ту ночь была его смена. Что-нибудь еще?
Эйзенхарт повернулся ко мне.
- Скорее всего, барона убили прямо в шлахтгаусе, где лишнее пятно крови не обратит на себя внимание, - тихо сказал он. - Мы можем как-то доказать это, доктор?
- Нет, - я с сожалением покачал головой. - Современная наука способна дифференцировать человечскую кровь и кровь животных по размеру кровяных телец, но этот метод работает только на свежих, еще не высохших, образцах.
- В таком случае нам больше ничего не требуется, мистер Глет. Но если вы вспомните что-то еще, мы будем вам крайне признательны.
Эйзенхарт отдал управляющему визитную карточку, и мы вышли во двор.
- Эй, - позвал он сторожа, - как тебя зовут?
Парень подошел к нам, испуганно поглядывая то на меня, то на Эйзенхарта.
- Джек Нолби, сэр.
- В ночь со среды на четверг была твоя смена?
- Да, сэр.
- И ты первым увидел следы взлома?
- Да, сэр. Ворота были открыты, я сразу побежал в "Три метлы", это кабак рядом, и позвонил оттуда господину Глету.
- Что сделал мистер Глет по прибытии?
- Наорал на меня, сэр, - Джек неуверенно улыбнулся. - Потом вместе со мной прошелся по бойне, проверял, что исчезло.
- И отправил кого-то за полицией, я полагаю?
- Да, сэр. Меня и Сэма, он как раз приехал.
- Сэма?
Сторож подозвал к нам синду, все еще копавшегося в грузовике.
- Тебя действительно зовут Сэмюэлем? - уточнил Эйзенхарт, оглядывая его с ног до головы. - Странное имя для чистокровного синду.
Тот только белозубо улыбнулся.
- Саиб привез моих родителей из колоний. Я родился уже здесь, - сообщил он. В его речи причудливым образом смешивались местный акцент и по-синдийски растянутые гласные. - Можно сказать, что я больше имперец, чем синду.
- Что же случилось с твоим хозяином, что ты оказался на скотобойне?
- Разорился, - синду равнодушно пожал плечами. - Хвала Духам, что предки до этого не дожили. Но здесь даже лучше, еще пара лет и накоплю денег на гражданство.
- Ты работаешь здесь водителем?
Синду кивнул.
- И это тебя управляющий послал за полицией в четверг?
В темных глазах появилась настороженность.
- Послал он Джека, а мне велел его отвезти. Чтоб быстрее обернулись.
Эйзенхарт посмотрел на обоих свидетелей.
- И кому из вас пришла в голову идея не сообщать в полицию о краже? - медленно поинтересовался он.
Джек Нолби побледнел как мел. Признаться, для меня этот вопрос тоже оказался неожиданностью.
- Мы сообщили в полицию. Нам сказали, что пришлют кого-нибудь, если у них будет время, - заявил Сэмюэль, смерив Эйзенхарта насмешливым взглядом. - И вот вы приехали. Разве нет?
- Нет, - ответил ему Эйзенхарт. - Я думаю, все было иначе. Кто-то из вас решил по дороге, что будет лучше развернуться, не доезжая до участка, и отбрехаться тем, что система правосудия у нас окончательно загнила, на жалобы жителей не реагирует, работать не работает. В конце концов, все сейчас на это жалуются, верно? А второй согласился. И я очень хочу знать почему.
- У вас есть какие-нибудь доказательства? - в почти безмятежном тоне синду с трудом угадывалось напряжение.
- Пока нет. Но когда я съезжу в районное отделение полиции, я узнаю, что в книге посетителей ни один из вас не записан. И тогда у меня будут доказательства, а у вас статья за соучастие в убийстве.
- Убийстве?! - прокудахтал вконец перепуганный Нолби. - Каком убийстве?!
- Украденные у вас инструменты использовались при убийстве, совершенном той же ночью, - вновь пояснил Эйзенхарт. - Так как, будете стоять на своем?
Недолго думая, привратник вышел вперед.
- Вы правы, сэр. Мы не были в полиции. Сэм, - он сглотнул, - прикрывает меня.
- Джек… - предостерегающе обратился к нему синду.
- Это я попросил его солгать про полицию, сэр, - храбро доложился Нолби.
- Почему же?
- В ту ночь… Сэм вернулся часов в восемь, да, Сэм? - синду кивнул. - Мы были на бойне одни, смена заканчивается в шесть, господин Глет уходит еще раньше, и я предложил ему сходить пропустить по паре кружек в "Метлах".
- Полагаю, вы уже не первый раз так делали?
- Да, сэр. Я думал обернуться за час-другой, никто бы и не заметил, но…
- Но что? - спросил Эйзенхарт после паузы.
- Но он напился, - хмуро сказал Сэмюэль. - Ради Духов, Джек, если уж начал говорить, то говори все! - он повернулся к Эйзенхарту и продолжил рассказ. От раздражения его речь ускорилась, и теперь по голосу его было не отличить от коренного лемманца. - Какая-то дура его бросила, и он решил, что это достойный повод. Через час его уже так развезло, что мне пришлось тащить его на себе наверх…
- Я снимаю комнату над "Метлами", - вставил пунцовый от стыда Нолби.
- … ну, я бросил его на кровать и поехал к себе. Думал, проспится, утром завтра отопрет бойню, никто и не заметит. А на утро - на тебе!
- И это все? - поинтересовался Эйзенхарт.
Парни утвердительно кивнули.
- Я побоялся, что если купы копать начнут, узнают, что меня той ночью на бойне не было, - признался привратник. - И не видать мне тут больше работы как своих ушей. Вот и уговорил Сэма подыграть мне, дескать купы нас отшили. Ну кто же мог подумать, что именно в эту ночь такое случится!
Эйзенхарт задумчиво согласился.
- Действительно, кто…
Глава 7
В понедельник дела забросили меня в городской морг. Проведя первую половину дня за осмотром невостребованных тел и отбирая среди них подходящие для танатологических экспериментов, чтобы отправить их в дальнейшем в университет, к обеду я обнаружил, что нахожусь в непосредственной близости от Главного полицейского управления. Дело барона все еще не шло у меня из головы: я не мог вообразить, как Эйзенхарт по столь мизерному количеству не связанных между собой фактов, которые он смог обнаружить в моем присутствии, сможет его распутать. Поэтому я решил воспользоваться предоставившейся мне возможностью и узнать у него, продвинулось ли расследование.
Найдя его кабинет, я с удивлением посмотрел на детектива. На Эйзенхарте был все тот же костюм, в котором я видел его в субботу, лицо заросло двухдневной щетиной. В кабинете царил разгром: на всех горизонтальных поверхностях (столе, подоконниках, стульях для посетителей и даже картотечном шкафе) стояли грязные кружки, по полу приходилось идти крайне осторожно, чтобы не наступить на разложенные по нему стопки бумаг, а в углу на вешалке висел ворох несвежих сорочек.
- Вы выглядите так, словно не покидали участок тех пор, как мы виделись в последний раз, - поприветствовал я его. - Разве у вас вчера был не выходной?
- Выходной? - рассмеялся он. - Что такое "выходной"?
Эйзенхарт устало потер глаза и продолжил:
- В поселении беженцев случилась небольшая потасовка. Шестеро убитых, сорок человек в больнице - включая нашего присяжного переводчика, бедняга словил нож в спину, до сих пор без сознания, - и полсотни зачинщиков распихана по камерам. Держать их там дольше двух суток без допроса мы не имеем права, а переводчика из столицы пришлют только в среду. Так и живем, - Эйзенхарт хлебнул холодного кофе и взглянул на меня более осмысленным взором. - А вы с чем ко мне пожаловали, доктор?
- Думал пригласить вас на обед, - с сомнением предложил я. - Но, как вижу, я немного не вовремя…