* * *
Прошло ровно двенадцать минут, когда вновь загрохотали ворота.
Из них, заметно горбясь и шаркая ногами, вышла женщина в бесформенном балахоне.
Разглядев ее изнуренное лицо, я чуть не проглотила сигарету.
Это была тень, призрак великолепной мадам Цацуевой.
– Что они с вами сделали?! – потрясенно спросила я.
Пышущая жизнью толстушка уменьшилась вдвое, и теперь на ней обвисла не только одежда, но и кожа. Налитая грудь сдулась, от румянца на щеках не осталось и следа, да еще и брыли, как у бульдога!
– Мы не закончили работу! – возмутился доктор Красапетов, выглядывая из-за все еще необъятной "кормы" мадам Цацуевой. – Мы вот это все уберем… убрали бы!
– У вас не будет такой возможности, – Мердок склонил голову. – Мадам Цацуева, я следователь Мердок. Пройдемте.
Только теперь она подняла взгляд.
– Д-да! – выговорила она и покачнулась.
Мердок ухватил ее под локоть, а я добыла из сумки припрятанную на всякий пожарный шоколадку.
– Возьмите!
И протянула ей всю плитку.
Думаю, с этого момента у меня не было более верного друга.
– Теперь все? – доктор смерил бывшую пациентку мрачным взглядом.
Прямо на его глазах она обращала в прах работу врачей. Все, все, что достигнуто непосильным трудом!..
– Почти, – Мердок испытующе разглядывал суетливого доктора. – Только один вопрос. Не работает ли у вас некая Ядвига Стравински?
Красапетов опешил. Затем пошевелил губами, прочистил горло и произнес:
– Я не имею право разглашать сведения о персонале. Пишите запрос!
Я прикусила губу. Слова не требовались – лицо доктора было достаточно красноречиво.
Мердок кивнул, словно не ожидал ничего иного, и прохладно поблагодарил:
– Признателен за помощь. До свидания!
* * *
Проглотив шоколадку, мадам Цацуева оживилась и приободрилась.
– Итак, – не выдержал Мердок и полуобернулся. Мы с Цацуевой устроились на заднем сиденье, а он на переднем. – Что вы можете рассказать об обстоятельствах своего исчезновения? И, разумеется, о вашем похитителе.
– Ничего! – она подняла подбородок, но губы ее дрожали. – Я сама сюда приехала. Просто я хотела домой, а меня не пускали.
– Ничего? – опасно мягким тоном переспросил Мердок. – А знаете ли вы, что я расследую ваше похищение? Если вы уехали сюда по доброй воле, не удосужившись предупредить близких, то должны понимать, что из-за вашей безалаберности была напрасно потрачена масса ресурсов, в том числе на производство экспертиз.
Я прикусила губу, пряча улыбку. Как там? Ищут пожарные, ищет полиция…
Мердок, конечно, прав, но Цацуева выглядела такой бледной и несчастной, что язык не поворачивался ее упрекать.
Хотя ее версия, прямо скажем, шита белыми нитками.
– А что за женщина пришла к вам той ночью? – вмешалась я. – Моя мама? В смысле, Ядвига Стравински?
Бедняга Цацуева побелела, покраснела и снова побелела.
– Что за вопросы? Какое вам дело до моих гостей?!
Вид надменный, зато в голосе – неприкрытый страх.
Мердок молчал, признавая, что я лучше знаю "своих" жильцов.
– Мадам Цацуева, – вкрадчиво произнесла я, – а ведь Хельги обвинили в вашем похищении…
– Что?! – вскинулась она. – Да как вы смеете?!
О, это снова была настоящая мадам Цацуева – тигрица, защищающая своего тигренка… в смысле, тролленка.
– Это не мы, – вздохнула я. – Но теперь вы понимаете, сколько проблем у всех из-за вашей пропажи.
Она отвернулась. Дрогнул подбородок (уже единственный!) и мадам призналась тихо:
– Я не могу сказать. На мне заклятие.
И отогнула широкий рукав, обнажая запястье. Вены словно перечеркнуты несколькими символами, вписанными в круг. Среди них была и знакомая фигура человечка.
Я шепотом выругалась, а Мердок, одарив меня укоризненным взглядом, заметил:
– Насколько мне известно, подобные заклятия накладываются исключительно с согласия… хм, объекта.
Мадам Цацуева расправила плечи.
– Я согласилась.
– Но зачем?! – не выдержала я. – Только не говорите, что взамен вам предложили эту клинику!
На обвисших щеках Цацуевой зарделись пятна.
– Не скажу. Я таки ничего вам не скажу!
– Основное нам известно и так, – возразил Мердок и скомандовал водителю: – Едем на Абрикосовую, семь. Знаете, где это?
– Найдем, – флегматично пообещал тот.
– Лучше сначала на угол Абрикосовой и Виноградной, – поправила я и полюбопытствовала: – Мадам Цацуева, а что будет, если вы расскажете?
Она повела плечами и отвернулась к окошку.
– Я облысею и покроюсь прыщами, если уж вам так интересно!
Не сдержавшись, я фыркнула. Страшная угроза!
– Не смейте! – тут же взвилась Цацуева. В покое и безопасности к ней стремительно возвращались привычные манеры. – Да я жаловаться буду!
– В этом нет необходимости, – примирительно заметил Мердок. – Итак, мы получили косвенное подтверждение, что у вас имелась информация о некоем лице, – при таксисте он тщательно подбирал слова. – Которой вы не стали делиться с правоохранительными органами.
– Да, – Цацуева дрогнула подбородком и призналась: – Я же тогда, у троллей, Петю узнала… А он мне раньше звонил, как в город приехал. Сказал, что хочет забрать документы, которые на хранение оставлял. Но пропал…
Видимо, об этом рассказывать не запрещалось.
Собственно, именно поэтому такие заклятия теперь применяют редко. Слишком много нюансов надо учесть, ведь действует только прямой запрет "тебе нельзя говорить, что…", а это открывает широкое поле для намеков и недомолвок.
– И вы заинтересовались, – в тоне Мердока вопроса не было.
– Да! – она посмотрела на него с вызовом. – Я знала, что Петя в чем-то замешан. Я таки нашла ту штуку и… Я хотела пойти в прокуратуру. Потом, когда все выясню. Но я не знала, к кому обратиться! У любого могло быть рыльце в пушку… Я побоялась.
Надо же, даже у этой пробивной дамы есть инстинкт самосохранения!
– И вы согласились обменять информацию на… хм, курс омоложения и похудения. И, таким образом, на определенный срок исчезнуть… Должен признать, весьма остроумно. Только любопытно, откуда вы знаете Ядвигу?
Цацуева привычно повела плечами.
– Она училась в одном классе с моей сестрой. Ядвига все время списывала у нее сочинения по литературе и диктанты, а взамен разглаживала волосы, она это умеет, и делилась косметикой.
– Полагаю, когда Ядвига стала косметологом, вы с сестрой сделались ее клиентами?
Мадам кивнула.
Интересно, понимает ли она, что эта странная дружба спасла ей жизнь? Ведь прикончить Цацуеву было бы куда проще, чем прятать в расчете, что потом ее информация (да еще и без доказательств) уже никому не будет интересна.
– Мне непонятно только одно, – влезла я. – Если все это было полюбовно, то зачем вы просили о помощи?
– Я хотела… кушать, – последнее слово она произнесла почти стыдливо, – я не думала, что это будет так тяжело. А меня не выпускали, представляете?! Какое они имели право?
Пока Цацуева негодовала и клеймила коварных врачей, которые силой заставляли ее худеть, я изо всех сил пыталась не рассмеяться.
Я-то думала, что забор вокруг клиники от воров. А выходит, это чтобы пациенты не разбегались!
– Да зачем оно вам вообще надо было? – спросила я, перебив гневный монолог Цацуевой. – У вас же и так все в порядке. И замужем вы были не раз, и Хельги вас любит…
Цацуева осеклась на полуслове и затеребила ворот платья.
– Вы не понимаете. Хельги – он такой… такой! А я уже старая и толстая. И его родители наверняка будут против!
– Так вот зачем вы написали на него заявление! – осенило меня. – Вы хотели, чтобы у них не было выбора?
Она застенчиво кивнула, а я, не выдержав, рассмеялась.
Цацуева отвернулась, обиженно поджав губы. Мердок молча смотрел в окно, но я могла поклясться, что не пропустил ни единого слова.
– Приехали! – сообщил таксист и затормозил у берлоги троллей.
– Я не могу! – заметалась вдруг Цацуева. – Давайте к седьмому дому по Абрикосовой!
– Не выдумывайте, – я похлопала ее по плечу. – Все равно ведь Хельги вас увидит. Только расстроится, что вы от него прячетесь. Надо хоть передать ему, что вы нашлись.
Я вышла из такси и заколотила в дверь, привычно выкликая:
– Хозяева! Эй, хозяева! Это Анна Стравински!
– Заходите! – отозвался из глубин дома грубый голос тролля.
Уф, кажется, нам повезло и у Хельги сегодня выходной.
– Хельги! – позвала я громче. – Выйди, пожалуйста. Тут мадам Цацуева.
Мгновение – и громкий топот. Хельги мчался, не видя никого и ничего.
Я едва успела отскочить, а то еще снес бы с пути в порыве чувств.
– Натали! – просиял он, завидев переминающуюся у такси Цацуеву. – Натали-и-и-и!
Подскочил, схватил на руки, закружил… и вдруг помрачнел.
– Кто это сделал? – он осторожно, как хрустальную, поставил возлюбленную на землю и тревожно заглянул ей в лицо. – Я убью их!
И сжал пудовые кулаки.
– Не надо, – непривычно ласково попросила она, гладя его лицо. – Все в порядке. Я поправлюсь. Ты же меня и такой любишь?
– Люблю! – твердо заявил он. – Женюсь! Пойдем!
И, решительно подхватив Цацуеву на руки, утопал в дом.
О зрителях он явно забыл. Да он обо всем на свете забыл!
Участь саблезубых кроликов была предрешена…
– Весьма трогательная сцена, – заметил Мердок за моей спиной.
– Да, – коротко отозвалась я.
Иронизировать не хотелось.
В конце концов, разве не ради этого я работаю? Чтобы находить, спасать и помогать. Чтобы видеть такую чистую радость и знать, что теперь все будет хорошо.
Только я никогда не признаю это вслух. Не люблю пафоса.
– Куда теперь? – поинтересовалась я и пнула выросший между плитками подорожник.
– Самое время наведаться к… Нике, ведь так? – Мердок рассеянно кивнул бабке Марье, уже прилипшей носом к забору. – Боюсь, хм… спасение мадам Цацуевой нам мало что прояснило.
Я только пожала плечами и направилась к такси.
* * *
На магазине красовалась кривоватая табличка "Переучет".
Вокруг неприкаянными тенями слонялись местные пропойцы. В мутных озерцах их глаз мелькнул и погас слабый интерес.
В стороне, в беседке под абрикосами, резались в домино дяденьки в вытянутых на коленках трениках и полосатых майках.
На столике перед ними стояли запотевшие бутылки, к которым алкоголиков тянуло как мух на мед. Впрочем, они только тяжко вздыхали и накручивали круги.
– Любопытно, – заметил Мердок, гадливо рассматривая пыльную и засиженную мухами витрину.
– Что именно? – я хмуро посмотрела на обшарпанную вывеску магазина.
"Мечта" в сочетании с "переучетом" выглядела… концептуально.
– Стравински, можете ли вы выяснить, как давно отсутствует продавщица?
– Само собой, – я выбралась из такси и направилась прямиком к беседке. – Здравствуйте!
– И тебе не болеть, красавица! – пожилой интеллигентный мужчина поднял голову и улыбнулся. Несмотря на затрапезную одежду, у него буквально на лице было написано минимум два высших образования.
– Пиво будешь? – деловито предложил второй, протянув руку к запечатанной бутылке.
– Ты что, Матрос? – ужаснулся первый. – Как можно даме предлагать пиво?
Я улыбнулась. В лицо я их узнала, хотя живут они не на моем участке. Просто в частном секторе магазины попадаются нечасто, а тут такая удобная беседка…
– Спасибо. В другое время не отказалась бы. Но увы, начальство бдит.
И красноречиво указала глазами на Мердока.
– Сочувствую, – названный Матросом отставил пиво и воззрился на меня: – Так ты по делу?
– Да, – я вздохнула. – Можно, я присяду?
Он кивнул и подвинулся.
– Садись, красавица, – отечески улыбнулся интеллигент. – И какое у тебя дело?
– Я Нику ищу, – вздохнула я. – Я местный домовой, Анна Стравински.
Надеюсь, это их не отпугнет. На уголовников не похожи, скорее на пенсионеров, изредка сбегающих от строгих жен и шебутных внуков.
– То-то я смотрю, лицо знакомое, – просиял интеллигент. – Это – Матрос, а я – Василич. Будем знакомы!
Я торжественно пожала протянутые руки.
– Так давно Ники нет? – напомнила я свой вопрос.
– Второй день, – коротко сообщил Матрос.
– Точно! – подтвердил Василич. – В тот день задержали водяного. Мы как раз… наблюдали. Не очень внимательно.
Он чуть смутился. Судя по всему, наблюдение велось сквозь стаканы с чем-то покрепче пива, и к тому моменту оба наблюдателя были уже "тепленькие".
– А потом Ника как выскочит! – подхватил Матрос. – Прилепила эту писульку и учесала.
– Матрос, что за выражения при даме? – укорил интеллигент. – Но в целом так и было.
– Понятно, – вздохнула я и спросила со слабой надеждой: – А вы случайно не знаете, где живет Ника?
– Случайно – знаем, – усмехнулся Матрос. – В соседнем со мной дворе живет, на Грушевой.
Я кивнула. Теперь понятно, почему он с другом ходит в этот магазин. К знакомой же!
– А дом какой?
– Тринадцатый, – охотно ответил он. – Да только тебе Нику там искать без толку. Умотала она куда-то со своим хахалем. С того самого дня и не появлялась.
Эх, опять тупик!
– А этого ее… хахаля вы знаете? – спросила я, не особо рассчитывая на положительный ответ. – Описать можете?
– Уж извини, – он пожал плечами и ловко откупорил бутылку. – Мельком только видел. Медведь такой!
– Медведь? – медленно повторила я. Нет, не может быть! – Понятно, спасибо.
Я побрела к такси. Да ну, мало ли оборотней в Ёжинске? И вообще, может это просто фигура речи…
– Стравински, что с вами? – встревожился Мердок, когда я забралась в салон.
Я глубоко вздохнула и пересказала ему все услышанное…
– Любопытно, – он потер переносицу. – Это можно считать косвенными доказательствами.
– Да толку-то с них?! – не выдержав, я стянула резинку с волос и, прикрыв глаза, прижалась затылком к подголовнику. – Сплошные намеки и косвенные доказательства!
– Не скажите, – возразил Мердок наставительно. – Стравински, временами вы слишком прямолинейны и нетерпеливы. Вам подавай только чистосердечные признания.
– Ага, – согласилась я устало. – Так что делать будем?
Водитель тоже насторожил уши.
– Самое время заглянуть в архив, – решил Мердок и скомандовал: – Сталелитейная, восемнадцать.
Водитель кивнул и вдарил по газам…
* * *
В архиве нас никто не ждал.
Табличка на запертой двери лаконично гласила: "Обед с тринадцати ноль-ноль до четырнадцати ноль-ноль", а стрелки часов едва отмерили четверть второго.
Не везет нам сегодня. Куда не поедем, упираемся в закрытые двери…
Впрочем, Мердока такие мелочи никогда не останавливали.
Он поднял руку и настойчиво постучал. Раз, другой, третий… пауза и снова стук.
Минут через пять из-за двери крикнули недовольно:
– У нас обед!
– Это Мердок! – повысил голос следователь и еще раз постучал, непрозрачно намекая, что будет ломиться, пока не откроют.
Хотя сам Мердок, конечно, выразился бы иначе. Что-то вроде: "Имеется настоятельная необходимость получить определенные сведения!"
Я отступила в сторону, предоставив дорогому начальству самому разбираться с птичками. Лучше было вообще подождать в такси, но интересно же!
За дверью всполошились. Послышались перешептывания, звон, шум, и наконец дверь распахнулась.
На пороге стояла раскрасневшаяся Каэн.
– А мы тут чаем балуемся, – и зачем-то добавила: – С плюшками.
– Рад за вас, – сдержанно откликнулся Мердок. – Простите, что тревожу вас во время отдыха, однако у меня имеется срочное дело.
Я усмехнулась. Угадала!
– Проходи, – нехотя посторонилась Каэн.
Меня она не заметила, а может умышленно проигнорировала.
Я вынула сигареты и отправилась на свежий воздух.
Нагло устроившись под табличкой: "Не курить!", украшенной черепом и скрещенными костями, я чиркнула спичкой.
Втянула горьковатый дым и слепо уставилась на аккуратный цветник.
Мердок прав: потихоньку картина складывается, только по-прежнему никаких предположений, куда могли подевать бабулю.
Надеюсь, не зря он так ломился в архив. Похоже, у него есть кое-какие догадки, которыми он не торопится делиться.
Да ладно, Неназываемый с ним! Пусть играет в гениального сыщика и простоватую помощницу. Лишь бы помогло…
* * *
Мердок появился, когда я уже докуривала вторую.
– Стравински, – чуть поморщился он, разгоняя клубы дыма перед моим лицом. – Неужели вам самой не противно употреблять эту гадость?
Я только пожала плечами. Могла бы догадаться, что проигрыш пари Мердока не остановит. Он всего лишь зайдет с другой стороны.
– Что-нибудь выяснили? – осведомилась я, загасив сигарету.
– Боюсь, пока нет, – он сжал пальцами переносицу и признался вдруг: – Голова болит.
– Заглянем в аптеку? – предложила я участливо.
Он вздохнул.
– Нужно работать. К тому же лекарства все равно не действуют.
– И много вы наработаете в таком состоянии?
Мердок дернул уголком губ, потирая висок.
– Вы еще скажите, что необходимо правильно питаться и регулярно отдыхать.
– И скажу, – пожала плечами я. – Между прочим, это чистая правда. Слушайте, а давайте поедем ко мне домой? Перекусите, отдохнете немного, я вам массаж сделаю…
Мердок приоткрыл глаза и почему-то усмехнулся.
– Вы умеете уговаривать, Стравински! Едем.
И мы поехали…