Хайд мельком объяснил, как открывать прямой доступ к памяти. Никон мог простым усилием воли впустить Исоз в период, начавшийся с перестрелки у следователя и завершившийся дракой после встречи с Элеонорой. Это означало – во всех подробностях показать монастырь, затерявшийся на окраине. Его странных обитателей, давших Никону и его друзьям приют, рисковавших ради них свободой. Все это осядет в нейронных сетях Мнемонета, в памяти серверов и коинов. Возможно, станет доступным для службы безопасности. Никон ответил, что не может этого сделать. Объяснил причину.
– Я надежно фрагментирую и кодирую свою память, – обнадежило Исоз. – И расскажи еще, как там Миша поживает. Мне так больно за него.
– Ага, только Гарм периодически взламывает и выгрызает важную информацию.
Гертруда, крепко, с любовью тискавшая малыша, прикрикнула:
– Хайд!
– Это действительно, небезопасно!
– Мысли и эмоции можно подбирать!? Ты причинил боль! Я почувствовала – очень больно.
– Прости, Ис. Ты знаешь, я забочусь о твоей безопасности. Твоя боль сейчас была и моей болью.
– Да, Хайд, – ответил Ис. – Я тоже забочусь о твоей безопасности.
Хайд хитро ухмыльнулся:
– У нас осталось не так уж много времени. Уже почти пол секунды прошло. Секунд через несколько обнаружат взлом. Ты покажешь Никону всего человека?
Ребенок прижался к Гертруде. Потерся лицом о плече девушки. Попросил:
– Давайте, сначала, в шахматы поиграем.
Никону показалось, что они уговаривают ребенка скушать каши и тот, по привычке, торгуется. Хайд охотно уступил. В пространстве повисла доска с уже расставленными фигурами и часы. Субъективное ощущение времени подсказывало Никону, что партия длилась минут двадцать. Партия закончилась ничьей. Да, именно так. Почему человек сыграл с интеллектом, располагающим тысячами серверов и миллионами мозгов вничью – загадка.
– А ты стал лучше играть, заметил Хайд. Молодец. Развиваешься.
– Опять ничья. Почему всегда ничья? – возмутился Исоз.
– Так получилось, – пожал плечами Хайд.
– Я хочу поиграть с Никоном.
– Уже не хватит времени, – напомнил Хайд. – Покажи нам всего человека. Скоро мы опять навестим тебя и, тогда уж точно, поиграешь с Никоном.
Малыш повернулся к Гертруде и чмокнул ее в щеку. Еще более жалбно попросил:
– Поиграй тогда на флейте!
– Хорошо!
Девушка поспешила исполнить просьбу. Поднялась. Закрыла глаза, взяла в руки воображаемый инструмент и он тут же, словно сконцентрировавшись из сизоватого тумана, материализовался. Красивые точеные губы, напрягшись в поцелуе, прильнули к мундштуку. Длинные цепкие пальцы заскользили по клавишам. В пространстве, словно благоухающий эфир, разлилась тонкая, переливистая трель. Исоз заулыбался, засиял. Принялся настукивать такт. Ребенок! Самый, что ни на есть, настоящий ребенок. Веселье длилось не долго. Малыш замер, помрачнел. Встревожено произнес:
– Вам уже надо идти. Гарм близко. Он становится все быстрее. Я его боюсь. Он хочет меня убить. Надо прятаться.
Гертруда обняла Исоз. По-матерински крепко, с чувством, с любовью. Жадно. Поцеловала. Погладила.
– Не бойся, малыш! Мы с тобой. Мы что-нибудь придумаем.
– Когда вы придете?
– Хочешь, завтра придем?
– Приходите почаще. Мне так одиноко и страшно. Никто из людей меня не слышит. Вы у меня одни.
– Хорошо, бро. Беги, прячься быстрее.
– Малыш, знай, что мы тебя любим! – крикнула вслед убегающему ребенку Гертруда.
– И я вас, – донеслось в ответ издалека.
Голубое небо стало темнеть, рассыпаться на части. Солнце поблекло и тоже развалилось. Пустота, темнота и тишина заполнили пространство. Воздух, насыщенный приятными ранее и противными сейчас ароматами, заполнил пустоту. Противный, холодный свет диодных панелей резанул глаза сквозь веки. В шум чашек, ложек и обеденных бесед добавились звуки рыдания и слова утешения. Никон открыл глаза. Слезы проливала Гертруда.
Глава 3.
Мир взорвался на атомы. Вот, у тебя, еще, есть руки и ноги. Ты смотришь глазами и думаешь головой. И вдруг, раз – очень быстро, но все же не одномоментно – атомы рассеваются, словно мельчайшая пыль при дуновении ветерка. Контуры размываются и стираются. Словно расползающийся шелк, призрачно расплывается ткань поверхностей. И вот, уже, спустя мгновение, свободные атомы наполняют бесконечно удаляющуюся во все стороны пустоту инобытия. Еще момент – и взбесившиеся корпускулы начинают собираться в новый чудный порядок. Изображение и звук поступают уже не от органов чувств, как ранее. Они, просто, есть. Словно универсальный орган чувств, под названием ум, чувствует все, что здесь вообще можно чувствовать. Плазма превращается в нечто газообразное. Газ конденсируется в жидкость, собирающуюся в капли, стекающуюся в большие амебообразные подвижные сгустки. Из них, сначала медленно, потом выстреливая, вытягиваются щупальца аксонов. Все соединяется в одну огромную сложную конструкцию.
Из ниоткуда слышатся пояснения Хайда:
"Это сеть. Сгустки – это люди, но здесь они представлены в образе нейронов. Те, что побольше – подключены к Мнемонету. У самых больших считаны энграммы. Те, что поменьше, просто снабжены анамнезами. А те, что указаны схематически, к Мнемонету не подкоючены – присутствуют в сети из других источников. Из разных социальных сетей, телефонных книг различных операторов, баз данных предприятий и банков"
Большие сгустки, словно стрелками инея, быстро оплела тонкая серебристая паутинка. Тонкие ниточки, словно лучи, по прямой потянулись куда-то вдаль. К серебристому же шару, походящему на решившую поближе подобраться к земле, днем, луну. Никон поинтересовался. Хайд ответил:
"Шарик в дымке – это один из локальных серверов Мнемонета, установленный на соте. Тонкие паутинки – это информационные каналы коин – сервер. Сейчас, если повезет, на этой паутинке увидишь и паучков. Это информационные пакеты о состоянии абонента, отправляемые коинами. И служебные запросы на коррекцию баланса. Тебе удобно наблюдать все в таком отображении? Если хочешь, можно подкорректировать"
Никон ответил, что и так сойдет. Обретший степеней свободы, явно, больше трех, он носился в пространстве над колышащимися нейронами. Действительно, заметил несколько маленьких паучков, резво несущихся от центра к периферии и обратно. Хайд продолжал комментировать:
"Не надо, пока, только их ловить. Все происходит в реальном времени. Пакеты ползут со скоростью движения сигнала в эфире, плюс скорость обработки на серверах. Полетели к шарику! От него можно будет прийти к серверу высшего уровня"
Хайд устремился к серебристой сфере. Никон не видел его, но каким-то образом чувствовал направление движения и расстояние. Двигались они со скоростью пакетов-паучков, поэтому, быстро достигли сервера. Вблизи шарик оказался большой сферой. Поверхность ее выглядела сложной, игольчатой. Если бы исследователи сейчас имели тела, то не уместились бы между тонких нитей. Хайд позвал:
"Полетели внутрь! Посмотрим внутреннюю структуру. Ты уже заметил, что можешь менять свой масштаб. Для осмотра больших сегментов, можно усилием воли увеличиться, и -наоборот"
Никон последовал за Хайдом. Сфера, вдруг, быстро разрослась. Накрыла горизонт. Исследователи влетели за поверхность, казавшуюся ранее границей шара. Вдоль нитей последовали внутрь. Там Хайд отыскал информационный канал, ведущий дальше, к серверу высшего порядка. По нему уже сновали тысячи паучков.
"Кроме масштабов, серверы разных порядков ничем особо не отличаются. Летим к Искину. В Мнемонете его, почему-то, называют Эдеркоп. А вот, собственно, и он сам. Надо теперь увеличиться!"
Никон стал отдаляться вслед за Хайдом. Наконец увидел: сребристые ниточки разных порядков, в совокупности своей, предстали в виде огромной многомерной паутины. В самом центре восседал исполинский, многолапый и многоглазый серебристый паучище. С лап его сползали миллионы паучков-пакетов и неслись по паутине, шустро, к коинам своего назначения. Возвращались обратно.
Никону, вдруг, вспомнился логотип Мнемонета. Загадочная и многозначная перевернутая Омега, на фоне бесформенного заштрихованного, словно паутинка, облака. Ведь это – самый настоящий паук, цепко держащий в лапках букву "N". Вид спереди. И еще один паучок держит букву "o".
Хайд прокомментировал:
"Смотри! Видишь нить, которую меганогий Эдеркоп держит в одном из ртов? Это информационный канал к серверу управления. Искин Мнемонета существует как отдельное, целостное существо. Его так вырастили. Он послушен серверу, но действует как самостоятельный живой организм. Паутина – это мир, который он создал и в котором живет. Который контролирует. Можем полететь посмотреть его нейронные сети, если хочешь. Там можно найти энграммы интересующих тебя людей. Или повлиять на их баланс. Правда, когда мы проникнем к нему под оболочку, запустятся защитные механизмы и нам придется немного повоевать с его иммунной системой. Придется так отбиваться, что и на структуру-то толком не посмотришь"
Возможность отыскать энграммы некоторых старых знакомых Никона чрезвычайно заинтересовала. В первую очередь он потребовал у Хайда снимки Катрин и Говарда. Атаковать начали, когда уже далеко залетели за поверхность Эдеркопа. Тел у исследователей не было. Вцепиться в руку или ногу никто, разумеется, не мог. К их зрящим, бестелесным умам ринулись зыбкие, амебообразные сгустки. Сначала поодиночке, потом небольшими группами. Они стремились поглотить, обволочь, отгородить парящие среди сложных структур нейронных сетей умы от остального пространства. Сделать такое со свободными точками, шныряющими в многомерности, не так уж и просто. Но лавировать на пути к цели приходилось на грани возможностей. Каким-то чудом, Хайд быстро отыскал необходимые узлы. Никон, принявшийся отчаянно копировать, завершить не успел. Все разрушилось.
Вспышка сильной жгучей боли поразила бестелесную точку. Словно единственный здесь орган чувств – ум, обожгло ярчайшим светом или СВЧ излучением. Потом наступила кромешная тьма. Та пустота, которая зияла на старте. Только и материи никакой уже не было. Вакуум небытия вокруг и бесконечно болезненное бытие внутри. Никону показалось, что сейчас он, распираемый огромным давлением, разрушится. Как великая первичная сингулярность в момент большого взрыва разнесется в этой безжизненной пустоте. Рефлекторно схватился за голову руками. Получилось. Ощутил свои разлетающиеся виски и уши. Ощутил пальцы, пытающиеся удержать голову от разрушения на осколки. Ощутил, как опасно проникает воздух в его и без того раздутое тело. Чувство, что внешнее бытие вернулось за бесконечно малый миг до страшной катастрофы, сейчас казалось самым прекрасным и ярким. За всю жизнь.
Глава 4.
Вот, по какому принципу, они становятся доступными для прочтения – эти долбанные энграммы? Как из этого коктейля, в котором смешались кровь, пот, слезы, сопли, сперма, молоко и желчь вылавливаются пригодные куски мяса и костей? Самые яркие переживания, оставившие неизгладимый след в памяти? Информация, которая может пригодиться в будущем? То, что доступно для декодирования? Что осталось на поверхности? Поди, разберись! Зачем мне вся эта грязь!? В чьей памяти не покопаешься, на тонну грязного белья и испортившихся продуктов найдется грамм чего-то полезного. Вот в энграммах Мартина полезного вышло больше – два грамма на тонну. И то, к делу имеет косвенное отношение. Абстрактные размышления. В каком же суетном и энтропийном мире мы живем. Как хорошо, что все это спрятано от нас за корявой стеной защитных механизмов. А читать-то надо. Не то, чтобы противно. Грустно все это читать. После этого, даже людей неприятных, досаждавших, жалеть начнешь. А, может, даже и сочувствовать. Или, даже, любить? Надо читать…
Энграмма Катрин №1
"Мама, я очень тебя люблю. Даже не представляю, как буду жить без тебя. Ты смысл моей жизни! Да. Позвать Патера Рафаэля? Сейчас? Не пугай меня! Благословите, Патер Рафаэль. Да. Проходите. Оставить вас? Хорошо! Вы хотите, чтобы я пошла в монастырь?! Но я еще не готова! Сорок лет не возраст! После твоей смерти!? Мама! Тебе еще жить и жить. Я буду с тобой всегда! Хорошо. Я буду послушной дочерью. Только не плачь, пожалуйста! Твои слезы обжигают мое сердце. Какой монастырь!? Мама, я не хочу после твоей смерти в монастырь. Нет! Нет! Я и так полжизни, с самого рождения, провела в монастыре! Я не плачу! Нет! Не надо меня успокаивать. Опомнитесь! Я живой человек! Сколько можно надо мной издеваться! Я семью хочу! Нет достойных? Одни пошляки и пропойцы!? Да откуда ты знаешь? Если не считать промелькнувшего отца, ты кроме этого Патера Рафаэля, никого и не знаешь! Как же вы меня достали с вашим Патером Рафаэлем! Откуда он вообще взялся?!! Хорошо, хорошо. Мамочка прости. Я не хотела его обидеть! Больше не буду. Буду послушной дочерью"
Энграмма Катрин №2
"Доктор, разрешите? Да, немного опоздала. Маме надо было помочь. Что? Нет, она не знает. Она плохо относится к психоаналитикам. Считает, что основатель этого направления развенчал человека. Извратил представление о нем. Из образа создателя сделал похотливое животное, влекомое низменными страстями. Нет. Я так не считаю. Мы же живем уже в двадцть первом веке. Наука не стоит на месте. Мне сложно так вот, сходу. Да…представляете! Он был невыносим! Я вас ненавижу! Вы испортили мне жизнь! Что вы говорите, Патер Рафаэль!!?? У тебя нет отца! Ты для меня как дочь! В школе все смеются: Катрин пришла как монашка! Парадоксально, но папа у Катрин – католический патер! Катрин, курить тебе не разрешает твой патер? Катрин, ты будешь пить арманьяк, или взять тебе церковного вина? А с мальчиками тебе можно целоваться, Катрин? С детства мучили меня своим благочестием. А сами лапали меня! Помните!!? Хватали за задницу, невзначай, во время омерзительных затянутых объятий! Противно целовали. Я все помню! Я Вас ненавижу! Будь у меня возможность, я бы отрезала Вам член! Простите, доктор. Я наверное наговорила лишнего. Мне вдруг показалось, что вы другой человек. Нахлынуло. Потеряла над собой контроль. Это нормально? Так у многих бывает?! Извнинте, ради Бога. Ой. Да, да. Мне пора идти! Простите меня!"
Энграмма Катрин №3
"Одни глаза. И больше ничего. Глаза мумии. Уставшие, бесконечно мертвые и бесконечно живые голубые глаза. Кажется, что кроме огня жизни, в них еще горит и тот огонь, что обжег его. И он обжигает. Очень сильно обжигает. Выжигает душу. Как же больно в них смотреть. Мужчины тоже умеют страдать. Да, я это знала. Догадывалась. Если очень больно, они тоже умеют страдать. Мне кажется, что я даже жалею его. Он не может говорить. Наверное, и слышать не может. Что же делать? Я же должна что-то делать. Это моя работа. Хорошо. Как это не больно, как это не тяжело. Я буду смотреть. Пол часа в день я буду смотреть ему в глаза. Пусть чувствует, что не одинок. Пусть не замыкается на адской боли, блуждающей по его обожженной коже. Как же больно. Как же это тяжело! Может, он меня уже ненавидит. Ненавидит мои печальные глаза. Может, он хотел бы смотреть на что-то другое. На то, что я не могу здесь показать. Что за глупые мысли!? Я выполняла свою работу! Это мой долг! Спасла вам жизнь!? Влюбились в мой глубокий взгляд!? Вы преувеличиваете! Какие красивые цветы! Мне так приятно! Спасибо! Я так рада, что вы поправляетесь. Какой же все таки приятный мужчина! Как жаль"
Энграмма Катрин №4
"Дорогая! Софи, смотри, какое замечательное пальто. Тебе оно будет очень к лицу! Строгое, серое. Слишком темное? Давай зайдем, примерим. Похоже на военную форму? О да, мой фюрер! Ты в нем великолепна! Давай купим! Когда ты в нем, я готова выполнить любой твой приказ! Даже самый безумный. Я люблю тебя! Как маму когда-то. Ты – моя жизнь. Мне так нравится ласкать тебя. Целовать. Тонуть в твоих бездонных глазах. Обними меня покрепче. Да. Нет. Убери эту ужасную штуку. Зачем ты ее вообще купила? Да. Мне противно даже такое упоминание о мужчинах. Ненормально! Ты сошла с ума! Выходишь замуж!!? А как же Я! Мы же клялись друг другу в верности. Мы же хотели пожениться! Как же Я? Будем подругами?! Я должна буду делить тебя с этим вонючим мужланом. Да какой же он милый!? Он же страшный! Он грубый и жестокий! Ты сошла с ума! Я считала тебя сильной и активной личностью! В нашей паре именно ты берешь на себя мужские обязанности. Даже в постели. Как тебе теперь не противно ложиться под него!? Оказывается, это естественно!!?? Подчиняться грубому мужику – естественно!!? Я тебя просто не узнаю. Софи. Что он сделал с тобой?! Чем этот хищник соблазнил тебя? Тем, чего нет у меня?! Какая же ты пошлая! Но я люблю тебя и такую! Дай, прижмусь к тебе!"
Энграмма Катрин №5
"Sanctus Deus, Sanctus fortis, Sanctus immortalis, miserere nobis! Пресвятая Дева Мария! Propitius esto mihi peccatori. Помоги мне несчастной грешнице пережить все это! Я заблудилась. Попала в порочный круг. Ужасные грешники окружили меня. Тянут в бездну. Я прельстилась сладостными пороками. Забыла о тебе – Матери моего Создателя. Позабыла об истинном пристанище для души моей. Не дай мне погибнуть в этом безумии. Протяни руку помощи. Очисти меня, грешную, от пороков и страстей! Поддержи, не дай провалиться в эту ужасную пропасть. И их спаси. Пусть образумятся. Пусть поймут, что совершают страшные ошибки! Матерь Божия, Дева Мария. Под Твою защиту прибегаем, Святая Богородица! Не презри молений наших в скорбях наших, но от всех опасностей избавляй нас всегда, Дева преславная и благословенная! Владычица наша, Защитница наша, Заступница наша! С Сыном Твоим примири нас. Сыну Твоему поручи нас. Сыну Твоему отдай нас"
Глава 5.
Как поведал Никону Хайд, волны усилились, когда Гарм стал выходить из инкубатора для попыток борьбы с Исоз. Сначала, когда он был еще молод и неразвит, повреждения наносил минимальные. Совсем не страшный звереныш, царапающийся и кусающийся, как собака или кошка. Сначала Исоз обрадовался появившемуся, вдруг, активному существу, пусть и с несложным, но самостоятельным интеллектом. Иногда, даже, играл с ним от скуки. То в прятки, то в догонялки. После нескольких лет ежедневных тренировок звереныш окреп. Вырос в монстра совсем небезопасного. Его нюх стал более чувствительным. Зрение теперь давало возможность глубже различать присутствие Исоз. Однажды, получив серьезные повреждения, Исоз понял, что игры закончились и настали тяжелые времена. В экосистеме Мнемонета появился новый опасный хищник.