А для полтергейста все обстояло куда сложнее. Именно этот шумный дух умел хлопать дверями, сотрясать стены, пускать кровь с потолка и проделывать прочие не слишком приятные для живых фокусы. Иногда его могли видеть простые смертные, но это не зависело от его желания – от него вообще мало что зависело. Полтергейсты не отличались умом, они помнили прошлое обрывками и были лишь тенью прежних себя. Они плохо соображали, не могли нормально общаться, все их поступки были продиктованы эмоциями, а не разумом.
И вот Локи застрял где-то посередине. Он все еще был разумен, как обычный призрак, но то, как он расправился с паразитом, было, несомненно, силой полтергейста.
– Почему нужно было обязательно растрепать об этом? – возмущался он. – Ее это не касается!
– Может, это была единичная вспышка? – предположила Сиара. – Один раз у него все получилось за счет накопленной энергии – но теперь это закончилось.
– Она нага, а не медиум, – напомнил он. – Ты выбрала не того эксперта.
Я не могла одновременно разговаривать с ним и Сиарой, поэтому сосредоточилась на ней.
– Он мог превратиться из призрака в полтергейста?
– В том-то и дело, что нет! После смерти душа становится или тем, или другим, нет иных вариантов, и это навсегда.
– Хватит вести себя так, будто меня здесь нет!
– Но в мире призраков другие законы, – указала я. – Это существо из плоти и крови не может переродиться, а душа…
– Дара, посмотри на меня!
– Душа как раз гораздо стабильнее, чем плоть, – указала нага. – А плоть перерождается, так люди становятся нелюдями.
– Хватит меня игнорировать! – крикнул Локи – и показал, что вспышка его силы не была единичной.
Все стекло, что в этот момент находилось в ресторане, разлетелось на куски. Окна, стаканы, графины, вазы с цветами – все! Был жуткий, оглушительный грохот, было облако мельчайших осколков, которые могли изрезать нас в клочья. Но никто не был ранен, и когда шум утих, стало ясно, что только стекло и пострадало.
Локи озадаченно огляделся по сторонам; похоже, он этого не хотел. Он обрел новую силу, но понятия не имел, как ею управлять.
– Великая матерь змей, – еле слышно прошептала Сиара. – Это больше, чем может простой полтергейст, намного больше…
Я должна была что-то сказать ему. Только я его видела и слышала, только я могла ему помочь. Но слов просто не было! Я застыла на месте, как полная дура, я не знала, как себя вести.
Он не стал дожидаться, пока я очухаюсь. Локи взглянул на меня растерянно, так, будто не ожидал от меня такого… а чего? Сказал бы, что я должна делать! А он просто исчез: одна золотая вспышка, и его уже нет поблизости.
Зато есть мы и есть разгромленный ресторан. Моя интернатура перестала быть удачным прикрытием для расследования, не привлекающим внимание.
Чтобы не оказаться в очередной раз в центре скандала, мы с Сиарой просто сбежали, предоставив распорядителю ресторана и Флору разбираться со всем. Мы бы им все равно не помогли, да и вообще, нас ждали пациенты.
На этот день не было назначено операций, мы проводили осмотр, прикидывали, кого уже можно переводить в лечебное отделение, а кого и вовсе отправлять на реабилитацию. Вот тогда я и обнаружила, что на нашем этаже появился новичок.
Человек.
Хорошо знакомый мне человек.
Не лично, конечно, я никогда с ним не разговаривала, но не раз видела его лицо – на страницах журналов, экране телевизора и мониторе компьютера. Евгений Самсонов, основатель нескольких компаний, очень влиятельный и богатый бизнесмен… как он оказался здесь? Я понимаю, что в его возрасте не так странно попасть в больницу, деду под девяносто. Но не в Эпионе же!
Я остановилась возле его кровати, не зная, как к нему обратиться. Он заметил меня и заговорил со мной первым:
– Вы, должно быть, тот самый доктор-человек, что уже стал легендой? Говорят, тут был один до вас, но я его не застал. Приятно, что наш вид постепенно перестает обходить Эпиону стороной. Прекрасное место.
– Вы… человек? Настоящий? – уточнила я, подходя ближе.
– Разумеется, я слишком многое отдал, чтобы сохранить это, так что не стыжусь признать. Горжусь этим, если честно.
– Но почему вы здесь?
– Для омоложения, разумеется. Не так-то легко оставаться в строю, когда тебе двести шестнадцать лет!
– Сколько?!
Я окончательно запуталась. Я знала, что он стар, – это было очевидно, но он говорил о совсем уж нереальных цифрах. Если ему действительно больше двух сотен лет, как он может называть себя человеком?
Самсонов остался спокоен, он посмотрел на меня и покачал головой:
– Вы ведь интерн здесь? Должно быть, вам еще не рассказывали об этой программе. О ней вообще немногие слышали! Знаете, я уже все бока отлежал на этой койке. Если устроите все так, чтобы я прогулялся хотя бы часок по лесу, я расскажу вам, почему прибыл в Эпиону.
Пациентов неохотно выпускали за пределы здания, из хирургического отделения – тем более, так что если бы я устроила эту авантюру в какой-нибудь другой день, меня бы просто послали куда подальше. Но все по-прежнему были чертовски милы ко мне из-за истории с нападением, поэтому Самсонову позволили выйти. Гулять он мог только в моем сопровождении, и это устраивало нас обоих.
– Вам правда двести шестнадцать лет? – спросила я, как только мы покинули больницу.
– Может, и больше, когда я родился, годы так внимательно не считали.
– Но как… как такое возможно?
– Все возможно, когда тебя не пугает магия.
Евгений Самсонов родился в семье ведуньи, но сам никаким магическим даром не обладал. Его это не печалило, он все равно с младенчества был окружен нелюдями и колдовством. Ему пела колыбельные ундина, ему строил качели леший, его катал на спине оборотень… короче, он ничего не лишился из-за того, что его детство прошло без компьютеров.
Он был умен, предприимчив, а стараниями матери еще и великолепно образован. Поэтому даже без способностей ему удалось занять достойное место на границе миров людей и нелюдей.
– То, что я не умел колдовать, было к лучшему. Я был дипломатом в этой игре, я представлял интересы людей. Кто справится с этим лучше чистокровного человека?
Он был одним из тех, кто сохранял мир между разными видами. Он справлялся с этим лучше, чем все его предшественники вместе взятые, ему просто не было равных. Такому невозможно научить, Евгений продемонстрировал редкий талант. Поэтому когда он состарился, ему намекнули, что умирать не обязательно.
– Поначалу я решил, что меня хотят превратить в какого-нибудь нелюдя, – пояснил он. – Это был бы нежелательный исход, поскольку он поставил бы крест на всех моих предыдущих достижениях. Но они сказали, что я останусь человеком. Тогда я предположил, что они используют магию, и это тоже было бы не слишком хорошо, потому что труп, живущий лишь заклинанием, не может представлять волю всех людей в переговорах с нелюдями. Но у них был другой выход, более… научный, скажем так.
Они предложили пересадить ему органы нелюдей. Принцип был простой: во время обследования врачи определяли, какие органы Самсонова больше не могут работать, и заменяли их на донорские. В иных условиях это все равно превратило бы его в нелюдя, но специальные препараты позволяли ему остаться неизмененным. Его коллегам-людям не слишком понравился такой подход, но они тоже ценили Евгения и не готовы были его отпустить.
К тому моменту он уже был большим начальником и среди тех, кто ничего не знал о магии и нелюдях. Они, конечно, не поняли бы, если бы он протянул дольше ста лет – у кого угодно возникли бы вопросы. Поэтому для них разработали целую легенду: на роль жены и сына Евгения нанимались специальные актеры, и в нужный срок он мог "умереть", оставив все в наследство сыну, который по счастливому стечению обстоятельств был похож на него как две капли воды.
Тут-то я и вспомнила, что у Евгения Самсонова, согласно журналам, тоже есть сын. Тоже Евгений.
– То есть, все считают, что вы умерли, а вы отправляетесь сюда и омолаживаетесь, – сказала я. – Чтобы вернуться во внешний мир ровесником своего предполагаемого сына?
– Да, такова обычная схема.
– И с этой обычной схемой вы становитесь бессмертны…
– О нет, что вы! – рассмеялся Евгений. – Не думаю, что мои перспективы настолько радужны. Даже после всех этих операций я подвержен насильственной смерти – не меньше, чем любой другой человек. Операции лишь защищают меня от действия времени, но и оно шаг за шагом берет свое: после каждой новой операции мое омоложение все менее заметно. Я уже не слежу за тем, сколько у меня осталось тех органов, с которыми я родился, не хочу расстраиваться. Омолаживающие операции – это неведомая территория, плохо изученная тема, потому что проводятся они крайне редко. Не только люди любят бюрократию; чтобы добиться хотя бы одной такой операции, необходимо собрать поразительное количество документов и позволений. Меня спасает то, что я нужен межвидовому сообществу. Но есть и те, кому операции проводить запретили.
– Почему? Это же золотая жила!
– Не в деньгах дело – деньги как раз есть у многих. Но подобные операции – это всегда игры с природой. Реакция на чужие органы непредсказуема, на подавляющие лекарства – тоже. Однажды они могут не сработать, и тогда появится новый вид нелюдей, бесконечно опасный для всего мира. Если бы не эти запреты, людей, желающих попасть в Эпиону, было бы куда больше. А так те, кто хочет сохранить жизнь или излечиться с помощью таких пересадок от болезней, отправляются на черный рынок.
О черном рынке я, понятное дело, тоже ничего не знала. Откуда, если даже официальные операции прошли мимо меня?
А меж тем там творились любопытные вещи. Люди пересаживали себе органы вампиров, эльфов, дриад и русалок – чтобы сохранить здоровье и молодость. После таких операций они вынуждены были всю жизнь принимать лекарства, которые стоили целое состояние. Если же деньги на лекарство заканчивались, они не превращались в чудовищ – они просто умирали. "Черным" хирургам не хотелось, чтобы из-за них начался апокалипсис местного разлива. Они сами отслеживали своих клиентов и убирали их при необходимости.
И все равно проводить такие операции было очень сложно. Органов отчаянно не хватало – подходили ведь не все, а только определенного типа. Да еще и многие врачи принципиально не брались за это.
– Не только на черном рынке, в официальных клиниках тоже, – вздохнул Самсонов. – Поэтому мне очень повезло с доктором Паком.
– С доктором Паком? Почему именно с ним?
– Потому что он единственный хирург в Эпионе, который готов мне помочь. Другие, видите ли, выше этого… Но вы, надеюсь, меня поймете. Вы ведь тоже человек, вы знаете, как быстротечна жизнь нашего вида! Если решитесь остаться в Эпионе, идите в хирургическое отделение, это будет забавно.
Да уж… забавно.
Я знаю, что человеческая жизнь коротка. Даже если бы я хотела забыть, смерть Леона напомнила мне бы мне об этом. И что с того? Это не повод отрекаться от собственной природы и предавать свою душу. Я не стала говорить Самсонову, что думаю о его игрищах со смертью – это было не нужно. Но я была рада, когда наша прогулка наконец закончилась.
Я задержалась в отделении и возвращалась в общежитие уже после наступления темноты. Понимаю, не самый умный поступок со стороны той, кого только что пытались убить. Но Локи так и не вернулся ко мне после "стеклянной катастрофы" в ресторане. Я надеялась, что он забеспокоится, если меня не будет в спальне в такое время, и отправится меня искать.
Облом. Кое-кто на дорожку все же вышел, но это был совсем не Локи.
– Рад видеть, что вы в добром здравии и активно общаетесь с пациентами, – улыбнулся мне Пак.
У Вилли Ричарда Пака была любопытная особенность: когда он улыбался тебе, хотелось вопить что есть сил и бежать от него на полной скорости. Не знаю, только с ним так или со всеми хобгоблинами, но ощущение не из приятных.
Он все равно оставался главой хирургического отделения, так что бежать я не собиралась и даже изобразила вежливость.
– Мне приятно было встретить другого человека, – сказала я.
– Очень важного для нас человека.
– Не сомневаюсь.
– Он сегодня сказал мне, что хотел бы видеть вас среди хирургов, – продолжил Пак, не спуская с меня глаз. – Думаю, он не отказался бы от операции, которой руководили бы вы. Видовая солидарность, полагаю?
Вот оно что… Хобгоблин почуял соперницу на своей территории. На самом-то деле, соперницей я ему не была, но Пака это не волновало. Самсонов приносил огромные деньги – не только клинике, его доктору тоже перепадало. И этот доктор совсем не хотел лишаться такого источника дохода.
– Я не собираюсь оставаться здесь, – холодно заявила я.
– Это похвально. Вы мне нравитесь, вы очень сообразительная девушка. Ваш брат тоже был сообразительным. С вашей семьей приятно иметь дело.
Он еще и Леона приплести умудрился! Улыбочка Пака все больше раздражала меня, мне отчаянно хотелось стереть ее с его пухлой физиономии. Но в этот момент хобгоблин резко повернулся и ударил маленьким толстым кулаком по ближайшему дереву.
Всего один удар – и ствол разлетелся в щепки, а ветви безжизненной кучей рухнули на землю.
– Просто хотелось размяться, – подмигнул мне Пак. – Рад, что мы поняли друг друга. Доброй ночи.
Он ушел, насвистывая, будто ничего особенного и не случилось, а я осталась наедине с уничтоженным деревом. Я не знала, что делать, и решила не делать ничего. Меня не интересует этот хобгоблин с его золотыми монетками, я в Эпионе из-за другого дела.
Локи так и не вернулся, и это беспокоило меня гораздо больше, чем выкрутасы Пака. Ночью я не смогла сомкнуть глаз, все ждала его, но золотистого сияния рядом со мной больше не было. Так что на работу я шла в скверном настроении…
Пока не увидела, что дерево, разрушенное Паком, стоит на месте. Ночью или ранним утром кто-то восстановил его, снова сделав живым! Тот, кто способен на такое, мог и на крыше дерево вырастить, – вот он, наш главный подозреваемый!
Оставалось только разобраться, кто это сделал.
Глава 14
Джинн
Мы встретились с Хакиром, когда он зашел в хирургическое отделение, чтобы проверить своих пациентов. У некоторых дела шли хорошо – например, йотуна уже перевели в реабилитационное отделение. У некоторых – не очень: Демми по-прежнему не приходила в себя, и хотя медики были спокойны, у меня в душе уже появилось дурное предчувствие.
Но смысла обсуждать это с Хакиром не было: ни он, ни я ничем не могли помочь таким пациентам. Поэтому я просто сделала вид, что рада встрече.
– Как проходит практика? – поинтересовался он, улыбаясь мне.
Мы остановились возле широкого подоконника в приемной хирургического отделения. Мимо нас то и дело мелькали врачи и пациенты, но никому не было до нас дела.
– Хорошо, спасибо, понемногу привыкаю.
– Я слышал о том случае – с подброшенным существом, – признал он. – Сочувствую. Мне стыдно за то, что кто-то позволяет себе такие шутки.
Того, кто это сделал, так и не нашли, но я не была удивлена, я сразу знала, что так будет.
– Я бы не назвала это шуткой! – поежилась я, вспоминая ползучую тварь.
– Я понимаю, что это звучит дико, но, скорее всего, для кого-то это было всего лишь шуткой. В Эпионе живут преимущественно нелюди, у них другое представление о силе и опасности.
– И чувстве юмора, очевидно.
– И это тоже. Но они не злые. Думаю, тот, кто это сделал, понял, насколько опрометчиво он поступил, и больше такое не повторится. Я уверен, что никто не стал бы покушаться на твою жизнь – именно с таким намерением. Зачем?
Причин как раз хватало, но я не стала их упоминать.
– Мало ли. Может, из ненависти к людям? – предположила я.
– Да нет здесь никакой ненависти, разве что непонимание и недоверие. Хотя это тоже неприятные моменты, и от них нужно избавляться. Твой брат проделал для этого огромную работу, которую сложно переоценить, за эти два года он серьезно изменил отношение к своему виду.
– Но все равно умер.
– Тем лучше, что сюда приехала ты, – указал Хакир.
– Не думаю, что смогу стать таким же хорошим примером рода человеческого, как Леон.
– Возможно, ты превзойдешь его.
– А ты хорошо знал моего брата? – Я решила перейти к сути. – Мне говорили, что вы неплохо общались.
– Мы отлично общались, – подтвердил он. – Я был куратором Леона, поэтому, кстати, меня и назначили твоим куратором в лечебном отделении. Хотя с ним все равно было по-другому, он сразу сказал, что хочет остаться здесь, но сейчас не это важно. Оказалось, что у нас много общих интересов, общее отношение к профессии, а у мира общее отношение к нам.
– В смысле? Ты ведь не человек!
– Я джинн.
Он сказал это так открыто и просто, что я на пару секунд опешила, не зная, что ответить. Тут никто не рвался раскрывать, к какому виду он относится! У пациентов не было выбора, они смирились, а вот врачи охраняли эту тайну вполне ревностно.
Хакир заметил мое удивление и усмехнулся:
– Мне нечего скрывать.
– Не сомневаюсь, просто… я никогда раньше не видела джинна.
– Разве я единственный нелюдь, с которым ты впервые столкнулась в Эпионе?
– Нет, опыт общения с нелюдями у меня не такой уж внушительный, – признала я. – И его точно не хватает, чтобы понять, почему к джинну могли отнестись так же, как к человеку.
– Потому что нас считают приближенными к людям, – пояснил Хакир. – В прошлом люди нашли способ пленить нас, заставляя выполнять их желания, многие представители моего вида попались в эту ловушку и веками жили среди людей, в отдалении от мира магии. Полагаю, представители других видов считают, будто у нас на этой почве развился Стокгольмский синдром.
– Прямо так и называют?
– Нет, стараются облечь свои подозрения в более возвышенную форму, но сути это не меняет.
Вот, значит, как… Хакир тоже был изгоем, в некотором смысле. Он великолепно выполнял свою работу, однако все равно сталкивался с постоянной настороженностью. Поэтому ему легко было сойтись с Леоном, который был рад всему миру.
Я размышляла об этом, когда мое внимание привлекло движение за окном. Мы сейчас находились на втором этаже, но это никак не помешало Локи спрыгнуть на подоконник откуда-то сверху.
На внешнюю сторону, естественно, узкую настолько, что человек на ней не удержался бы. А вот у Локи проблем не было – да и какие проблемы у призрака? Он неторопливо прошелся по подоконнику, сделал вид, что падает, потом сам себя поднял.
Развлекается он! Но раз развлекается, значит, угомонился, и от этого мне стало легче. Я-то боялась, что он уже не вернется!
Локи указал на розовую аллею, явно предлагая встретиться там, но я едва заметно покачала головой, мой разговор с Хакиром еще не был закончен.
– Я жалею о том, что не спас твоего брата, – сказал врач. – Кажется, я уже говорил тебе об этом, но готов сказать еще раз, и еще.
– А что, было от чего его спасать?
– От самого себя, разумеется, – от того, кто в итоге и отнял его жизнь. Я видел, что он стал нервным, иногда можно было заметить, что он несколько ночей не спал. Но я списывал все это на непростую работу – мы тут не в бирюльки играем, бывает всякое.