А Илья и сказать ничего не может. Глаза таращит, рот разевает, будто рыба на суше.
- Никак, языка лишился? Сперва ног, теперь языка… Хорош богатырь!..
Не лишился языка Илья, только и рассказать толком не может. Да и как тут расскажешь? Звенислов - тот смог бы, или Боян… Все ж таки поведал. Коряво, через пень-колоду, а рассказал о видении чудном.
Слушает его Святогор, губы кривятся. С одной стороны, не врет вроде, а с другой… Хотя, чего там, мало ли что во сне привидеться может. Или не во сне? Вон, перо какое-то птичье к бармице пристало.
- Ну, вот что, - решил вдруг Святогор. - Давай, мы теперь наоборот поступим. Ты снаружи караулить будешь, а я внутри полежу. Может, и мне чего глянется.
- Сам же сказал, время понапрасну теряем. Поехали к кузнецу, как решили.
- Никуда он не денется, кузнец твой. Ты только в оба смотри. Ежели не так что, знак подай.
Святогор улегся в домовину и повозился, устраиваясь поудобней. Илья неодобрительно качал головой.
- Все. Накрывай. Я недолго. Не привидится скоро, так и вылезу.
Приспособил Илья крышку, отошел пару шагов к скале, присел, спиной прислонившись. По сторонам посматривает, ждет, когда Святогору надоест дурью маяться, потому как нет никого окрест, никакой тебе силы вражьей.
А тому скорешенько надоело. Слышит Илья, завозился богатырь, наружу собирается. Поднялся, повел плечами, руки развел, - затекло тело, в домовине лежавши. К коням отправился, обернулся - чего там Святогор мешкает? Али еще полежать надумал?
- Слышь, Илья, чего это там, сверху-то, крышку держит? Не подается…
- Да нет там ничего, - пожал плечами Илья. - Поехали, солнце уж вон где…
- Не могу, не пускает меня домовина… Ну-ка, попробуй, снаружи-то…
Крякнул Илья досадливо; что такое сегодня со Святогором приключилось? Подошел к домовине, наклонился, толкнул крышку. И впрямь не подается. А нут-ка кулаком, да со всего маху, - только кулак отбил. Была крышечка деревянна да легонька, а стала вроде как каменна. Глядит Илья, не поймет, в чем дело.
- Давай, пошевеливайся, - Святогор изнутри поторапливает. - Тяжко здесь становится, дышать нечем. Рукой не получается, булавой бей, мечом. Разнеси ее, домовину эту, в мелкие щепочки…
Взмахнул Илья булавой, приложил со всего маху. С оглядкой приложил, с таким расчетом, чтобы когда брызнет щепками, по Святогору не задеть. Отскочила булава, ровно от скалы, зазвенело так, что в глазах свет померк.
- Сдурел ты там, что ли? - Святогор кричит. - Мало не угробил совсем…
Глянул Илья - ни следа на домовине не осталось, ничего ей не приключилось, а в том месте, где удар пришелся, вроде как цепь железная показалась. Показалась - и исчезла, и нет ее. Вдругорядь приложился Илья, а что толку? В третий, в четвертый… Подвинуть попытался - будто в скалу вросла. И Святогор затих, не слышно его стало, а то все ругался да подгонял.
Бросил Илья оружие в сторону - нет от него проку никакого, упал на колени, приник к домовине.
- Как ты там?.. Живой?.. - спросил, с замиранием сердца.
- Живой пока… - глухо донеслось из домовины. - Ты вот что… Видать, по мне домовина сделана, видать, судьба моя такова. Нечего и спорить…
- Судьба… - Илья поднял голову. - Судьба!.. Кузнец!.. Он ее ковал, ему и ответ держать!.. Не помирай, Святогор, погоди, я мигом… - Вскочил на ноги, к коням бросился.
- Стой, погоди… Не ведаю, дождусь ли… Ежели что… Отцу моему в ноги от меня поклонись, виноват я перед ним. Прощенья попроси. Где найти его - кузнец скажет. И еще… Есть здесь щелочка махонькая. Подойди, приклонись к ней. Дыхну я на тебя, силушки-то и прибавится…
- Не надо мне твоей силушки, она тебе и самому пригодится. Ожидай, скорешенько я.
Подхватил Илья оружие, метнулся к коням, вспорхнул в седло, дал в бока пятками. Не прошло ученье Святогорово мимо; спохватился конь, рванулся, полетел, ровно птица. Что там богатырь вослед кричал, не разобрать…
Торопится Илья, спешит-поспешает. А ну как кузнеца на месте не окажется? А ну как время не досчитал, до года? Или конь дорогу позабыл? Сколько верст, до кузни той? Успеет ли?
Не позабыл конь дорогу, вот и кузня. Ворота нараспашку, звон стоит, металла об металл. Знать, хозяин на месте, при деле. Соскочил Илья, в двери распахнутые бросился. И чуть не с кулаками - на кузнеца. Кричит непонятное, словно ум по дороге подрастерял, разом и про Святогора, и про домовину, и про судьбу выкованную - ничего не разобрать.
А кузнец стучит себе молотом, будто и не к нему обращаются, ухом не ведет. Только когда Илья приумолк, дух перевести, кивнул в сторону бочки с водой.
- Ты, молодец, охолони маленько, водички вон хлебни. А потом уж и говори. Ты ж все в кучу одну сметал, повыше кузни моей будет. Чего там стряслось, со Святогором-то?
Не стал Илья воды пить, хоть и разгорячился сверх меры. Еле-еле в руках себя держит, чтоб на кузнеца с кулаками не броситься. Человека выручать надобно, а он - охолони маленько… Однако ж не полез в драку, снова сказал, по правде, - не яснее прежнего.
- Вон оно, от чего ты так переполошился, - протянул кузнец, не прекращая работы. - А ко мне чего прибежал?
Опешил Илья.
- То есть как чего? Ты ж ему судьбу ковал?..
- Ну, ковал…
- Значит, знамо тебе, как его из беды выручить?
- А может, это и не беда вовсе? Может, вышел ему срок? Не до скончания ж веков по горам разъезжать… Пора и честь знать. Другим уступить.
- Да кому - другим? Он же первый на земле богатырь! Как же нам без него?
- А как вам без него? Нешто хужее будет? Что-то я не слыхивал, чтоб он об вас поминал. Жил себе, без вреда - без пользы.
- Не нам то решать, кому жить - кому помирать. Говори наскоро, как Святогора из домовины вызволить?
- А никак. Что же касаемо: кому жить, кому помирать… Молод ты еще, того не ведаешь, что вот коли забудут о тебе - тут и смерть; а пока помнят - нет смерти.
Оборвалось внутри у Ильи, как услышал: никак. И до этого понимал, что напрасна спешка его, только гнал мысли эти из головы. Надеялся. Развеяло надежды сказанное просто, буднично: никак.
- Ты, молодец, коли горевать собрался, так ступай куда-нибудь подале, - кузнец между тем говорит, - потому как не один ты такой на белом свете, долю свою ищущий. Работы невпроворот. Я тебе доспех - оружие обещал? Обещал. Скидавай, что на тебе, и клади на лавку. Там вон свое забирай, в пристроечке.
- Проститься надобно… - пробормотал Илья. - Попрощаюсь, потом вернусь.
- Дело твое. Коли уверен, что дорогу отыщешь… Хошь туда, хошь обратно. Кстати, ты говоришь, он тебе силушку свою отдать хотел, в лицо дыхнуть?
- Ну…
- Согласился бы, не стала б носить тебя земля-матушка, не выдержать бы ей такой тяжести. Неизвестно, чья б домовина была…
Вздрогнул Илья. Да неужто Святогор…
- Он еще к батюшке родному с наказом послал, прощения испросить… Сказал, у кузнеца спроси, где живет, он знает.
- Вон оно как. Ну, знаю, укажу дорогу. Заходи, как в пристроечке покончишь.
Вздохнул Илья, поставил оружие в уголочке, доспех разоблачил, сложил на лавке. Принес, что на седле приторочено было, тоже в уголочек поставил. Ему ли с кузнецом тягаться? Тот неизвестно сколько на свете прожил, неизвестно сколько судеб сковал. Спросить, что ли?
- Слышь, кузнец, - а сам в сторону смотрит, будто о чем неважном речь завел, - а окоромя доспеха с оружием, ты мне, часом, ничего боле не сковал?
Тот замер на мгновение, а потом так расхохотался - ровно гром по кузне. Мало молот не выронил.
- Что обещано было, все сковал, - отвечает. - Я свое слово крепко держу. Не отвлекай попусту. Сказано ж было - непочатый край работы.
И снова стучит. Потоптался Илья, потоптался, да и пошел в пристроечку. А чего еще делать-то? Надел доспех, - по нему сделан, и легкий, и прочный; меч, нож, булаву, копье, лук - все в руке лежит так, что лучше и не надобно; щит - пожалуй, что и самого Святогора удар сдержит… Сдержал бы…
Затуманилось лицо Ильи. Подобрал все, что ему полагалось, отнес, к седлу приторочил, в кузню вернулся, как велено было.
- Ну, как тебе? - кузнец спрашивает.
- Спасибо, - Илья отвечает. - Не знаю, как и благодарить…
- Живи по совести, вот и вся благодарность твоя будет. Все, что оставил, знаю кому верну. Теперь об отце Святогорове… Недалече он тут. Для твоего коня недалече. Все прямо по дороге, на третьей росстани - направо свернешь, а на двух первых - налево. Мимо не проедешь. Вот тебе палица железная, в шесть пудов. Как попросит он у тебя руку, ты ему палицу-то эту и протяни. Слепой он, от древности своей, не заметит.
Хотел было Илья спросить, к чему человека старого обманывать, потом рукой махнул. Все одно ничего толком не узнаешь. Только и сказал:
- Не знаю уж, свидимся ли, а завет твой на сердце положу, рядом с батюшкиным. Прощевай, что ли…
- Прощевай, - кивнул кузнец.
* * *
…Не проехал Илья мимо. Негде тут было заблудиться, как кузнец и сказывал. К тому же, было удивительно, но вроде как знакома была коню его дорога. Лесом шла, ни разу к ущельям либо кручам не вывела. Опять подивился - кто ж ее и проторил-то в здешних краях, коли ни одной живой души не встретилось?
Изба оказалась приземистой, не то, что у самого Святогора. Однако такая же крепкая на вид. Впрочем, не стал Илья особо осматриваться, сразу к крыльцу направился. Помнил - отец богатыря древний, к тому же слепой, спутать невозможно. А ежели часом возможно оказалось, так хоть дорогу спросить.
Постучал в дверь, прислушался, изнутри слабым голосом сказали войти.
В горнице, за массивным столом, сидел на лавке благообразный старец, глаза веками прикрыты. Седой, словно лунь, на вид - хлипенькой. Глянул Илья на палицу, что с собой прихватил, неловко стало.
- По здорову буде, хозяева, - поклонился, как принято. - Мне бы узнать: не ты ли, часом, батюшка Святогоров будешь?
- А тебе по какой надобности? - как-то неприветливо буркнул старец.
- С поручением я к нему послан, от сына его, - не стал ходить вокруг да около Илья.
- С поручением? - Старец склонил голову набок и вперился в Илью незрячими глазами. - С каким таким поручением? Да и нет у меня более сына. До смерти не прощу его…
- Знать, не сбился с дороги, попал, куда надобно, - вздохнул Илья. - Поклон я тебе привез, - поклонился поясно, - и просьбу великую, от Святогора богатыря. Просит он у тебя прощения вечного, потому как… Потому как…
И замялся.
- Ты не майся по-пустому, говори, как можется, не виляй да не приукрашивай, как есть. Времечка-то у меня предостаточно. Скажи, поначалу, где увиделись, почему тебя он ко мне послал? Да ты присаживайся, в ногах правды нет.
Присел Илья, рассказывать начал. Как мог. На старца не смотрит, в пол уставился. Не все сказал, кое-что утаил. Немного и времени понадобилось. Тихо слушал старик, не перебивая, не шевелясь. Закончил Илья повесть, скосил глаза и видит, перекосилось лицо старца, лютой мукою перекосилось. Протянул он к Илье руку старческую, дрожащую.
- Помоги мне подняться, добрый молодец. Помоги выйти на двор, присесть на крылечко…
Совсем было Илья в ответ ладонь протянул, да вспомнились слова кузнеца. Сердца ли послушать, али мудрости? Будь, что будет; послушаю в этот раз мудрости, против сердца пойду. И протянул палицу.
Ухватил ее старик, не ощутил в руке железо холодное, вместо тепла человеческого. Сжал слегка - ушли пальцы в железо, ровно в песок.
- Не за прощением приехал ты, - говорит, и палицу к себе подтягивает, - привез мне весточку нерадостну. Знать, убил ты Святогора богатыря; не в честном бою - тут никому с ним не сладить было. Хитростью одолел, коварством верх взял. Сам хочешь первым богатырем слыть? Не будет тебе прощения, ни пощады не будет.
Хотел Илья руку из петли ременной выпростать, не выходит. Туго захлестнула, не выпутаться. А старик, даром что хлипенькой казался, так тянет, что и самому Святогору не устоять бы.
Тут бы и пропасть Илье, только словно тучка набежала на небо, потемнело в окошке, и снова светло. Раздался и стих шум крыльев, дрогнула избушка, приседаючи. Тишина настала, глубже самого глубокого омута. А потом, поначалу тихо, а затем все нарастая и нарастая, зазвучала песня. И пела ее то ли молода жена, то ли красна девица. Так пела, что раз услышав, вовек не захочешь иной голос слышать…
По крылечку ли идет да молода жена,
По сеням ли идет да красна девица.
Издалека она шла путем-дорогою,
Со синя ли моря шла да всё голодная,
Со чиста ли поля шла да ведь холодная…
Уж вы ставьте столы да ей дубовые,
Вы стелите ей скатерки тонкобраные,
Уж вы ставьте ей да яствушек сахарных,
Наливайте ей питьица медвяного,
Привечайте-обогрейте молоду жену,
Привечайте-обогрейте красну девицу…
Замер старик, задрожал, отпустил палицу. Еле устоял Илья на ногах, пошатнулся, но устоял.
- Правду сказал ты, молодец, как есть правду, - старик шепчет. - Не тебе у меня, мне у тебя прощеньица просить надобно. Иди ко мне, становись. Стань мне сыном вторым, прими благословение…
А у самого слезы из глаз невидящих так и хлынули. Прижал к себе голову Ильи, - тот, теперь уже сердцу повинуясь, опустился перед стариком на колено. Шепчет что-то. Потом оттолкнул резко.
- Ступай скоро, не оборачивайся; коли обернешься - не миновать тебе беды. Садись на коня резвого, и прочь отсюда. Сам Святогору скажу, что исполнил ты поручение его, скоро свидимся. Разберемся промежь себя, кто перед кем виноват. Поспешай, рано тебе еще Сирина слушать…
5. ИЗО ВСЕХ ОДНА, ВСЕХ БЕЛЕЙ-БЕЛА…
До поворота - рукой подать, а там уж и не стало слышно Сирина. Не оглядывался Илья, как старик наказал, избежал беды. Как теперь вот мыслей избежать невеселых? Пустил коня шагом. Задумался. С одной стороны - чист он пред Святогором; что мог - сделал, что обещался - исполнил. Оно, конечно, надо бы и к Славяне заглянуть, по хорошему-то. Только как? К отцу сунулся, - обещавшись, конечно, не сам по себе, - едва жизни не лишился. К жене - как бы чести не лишиться. Чего уж там вокруг да около - вдовая она нынче. Кто бы что ни говорил, - не подняться Святогору из домовины. Как оно там дальше будет - про то неведомо, а сегодня-завтра точнехонько не подняться. Может, он уже и крыльями машет, на пути к Дереву. А Славяна? Как-то встретит весть о кончине богатыря? При живом-то заигрывала… Илья - он ведь не из камня, не чужд обаянию женскому. Не ровен час… Тьфу, пропасть, подумать - и то соромно, что может случиться не ровен час…
Сколько за день всего приключилось, так ведь и не вечер еще. По-иному ладил провести, только вот загад не бывает богат. Коли б все ладно приключилось, попрощался бы со Святогором, миром-ладом, и к своим подался. До заката б с родными встретился. Ан нет, не получается волю дать коню. Давит грудь тоска непривычная. Сам себе боялся признаться, подумывал иногда, - убедит Святогора к службе княжеской. Вместе рубежи от степняков и прочей нечисти оборонять будут, может даже, побратаются. Святогор - старшим, он, как-никак, первый богатырь. Илья - младшим. Тешил себя надеждою, - а нынче нет ее.
Так и ехал весь день, шагом. Только возле ручейков и остановится, самому водицы испить, коня напоить. Хлеб, что ему Славяна в суму переметную положила, наполовину истощил. Вторую - на завтра оставил. А как совсем уж свечерело - свернул с дороги, нашел дерево поразвесистей, под ним и прикорнул, попросившись. С детства помнил - коли придется заночевать в лесу, держись от тропок подалее, чтоб лесовик не наступил. Коня не стал привязывать - богатырской породы конь, не сладить с ним никому, кроме хозяина.
Сладко спит Илья. И снится ему, будто выезжает он из леса на луг бескрайний, травой густой да цветами-самоцветами к сини далекой уходящий. Нет на нем доспехов воинских, ни оружия нету. В портах да рубахе холщевых, простой веревкой в поясе перехвачен. Ни тебе шапки, ни тебе сапог. И седла нет, и упряжи, однако ж не падает, так, рукою одной гриву конскую едва прихватывает. А конь его - вовсе и не богатырский. Ладный конь, белый, ровно снег, без единого пятнышка. Плывет посреди травы высокой ладьей морской, рассекает ее грудью крепкой надвое.
Вдруг, видит, средь моря зеленого шевеление. Идет там кто-то. Не разглядеть хорошенько. Повернул Илья коня в ту сторону, хлопнул по крупу - пошевеливайся. Прибавил тот прыти, однако ж больно густа да высока трава, не разбежишься. Да еще этот, что впереди, в прятки играть задумал. Только было Илье разглядеть, ан нет его. Оглянулся - в другом месте шевелится. Он туда - и снова нет. Взяло Илью за живое. Не на коне, так пешим словлю. Соскользнул, досадуя, тут-то смех и услышал. Это, которое в прятки играет, оно далековато, а смех - вот он, рядом. Вправо посмотрел, влево, - нигде никого. Шаг сделал - опять смех. Неужто полевица заманивает? Вон, что прежде убегало, к нему направилось. Человек вроде. Баба. Или девка. Венок из цветов на голове, а больше ничего не разобрать. Как есть полевица.
- Не полевица я, - слышит, и так ему сладко слышать, пуще Сирина, - живая. Суженая твоя…
Все ближе и ближе, вот-вот лицо разглядит.
Да, на беду, завозились на дубе, под которым прилег, полетели вниз желуди, и прямо Илье по лбу. Он ведь, прежде чем уснуть, шлем рядом положил. Вздрогнул, глаза распахнул - пропало видение. Так и не разглядел. А голос так и звучит в ушах: суженая твоя…
Ручеек неподалеку оказался, не стал умываться - сунул голову целиком, помотал из стороны в сторону. Выпростал, фыркнул, крякнул - вдругорядь сунул. На ноги поднялся - течет вода за шиворот, по спине, по груди, холодными струйками. Отошел, вроде бы, от сна, а голос так и звучит в ушах: суженая твоя…
Вот ведь напасть какая. Приснится же такое. Ему о том, как родителей повидать, да в Киев, на службу к князю подаваться, - думать надобно, а он - о бабе. Серчает на себя, а голос так и звучит в ушах: суженая твоя…
Потянулся, поразмялся, воды набрал свежей, кусочек хлебца пожевал, коня свистнул. Пора в путь-дорогу отправляться.