- На очереди Умм Саад. Кстати, о тебе мне тоже известно многое. Чем ты занимаешься, например. Держи ушки на макушке. Парень, успокоивший Яварски, может добраться и до тебя. - Я с удовольствием наблюдал, как с лица Хайяра сползала самодовольная усмешка. Выходя из кабинета, я слышал, как он что-то бормочет себе под нос и хватается за телефонную трубку. Катавина стоял в коридоре возле лифта.
- Что ты сказал ему? - озабоченно поинтересовался он.
- Не волнуйся, друг, - ответил я. - Твой дневной сон вне подозрений. По крайней мере, пока. Но я не удивлюсь, если в скором времени полицейский участок расформируют. Для разнообразия ты бы мог и поработать, чтобы немного похудеть. - Я нажал кнопку лифта.
На первом этаже настроение мое улучшилось. На улице, залитой последними лучами солнца, я почувствовал себя почти нормально.
Почти. Я до сих пор оставался пленником своей вины. Я хотел поехать домой и выяснить еще кое-какие подробности отношений Кмузу с Абу Адилем, но неожиданно для себя выбрал иной маршрут. Когда прозвучал вечерний призыв к молитве, я оставил машину на улице Сук-эль-Хемис, где находилась небольшая мечеть. Впервые за многие годы я молился со всей искренностью.
Чувство общности с теми, кто пришел вместе со мной в этот храм, не избавило меня от сомнений и угрызений совести. Я и не думал, что они исчезнут здесь. Тем не менее, как в детстве, я ощущал тепло причастности к тайне. Первый раз за все время своего пребывания в городе я приблизился к Аллаху в смирении, и мои молитвы, полные искреннего раскаяния, могли достигнуть Его слуха.
После службы я подошел к имаму. Мы разговорились, и он сказал, что я хорошо сделал, что пришел сюда помолиться. Я был благодарен ему, он не отчитал меня, а позволил чувствовать себя здесь как дома.
- Я хотел спросить еще об одной вещи, о уважаемый.
- Слушаю.
- Сегодня я убил человека.
Он не выказал особого удивления. Несколько секунд он поглаживал свою длинную бороду.
- Расскажи мне, почему ты это сделал, - наконец произнес он.
Я рассказал ему о Яварски, о том, скольких он застрелил до приезда в город, об убийстве Шакнахая.
- Он был подлецом, - сказал я наконец, - но теперь я все равно чувствую себя преступником.
Имам положил руку на мое плечо.
- В суре о корове, - заговорил он, - говорится о возмездии за убийство. То, что ты сделал, в глазах Аллаха не преступление, а похвальное деяние.
Я поглядел старику в глаза. Он не просто старался меня успокоить и освободить от угрызений совести. Он цитировал священную Книгу в том виде, как она была явлена Пророку. Я знал упомянутую имамом суру Корана, но мне нужно было услышать это из уст уважаемого человека. Тут я почувствовал, что прощен, и едва не заплакал от благодарности.
Я вышел из мечети в противоречивом настроении: во мне все еще бушевала жажда мести Абу Адилю и Умм Саад, но в то же время я ощущал неописуемую радость и умиротворение. Перед тем как отправиться домой, я решил сделать еще одно дело.
Когда я вошел в клуб, Чири работала в вечернюю смену. Я сел на свое обычное место за стойкой.
- "Белую смерть"? - спросила она.
- Нет, - сказал я. - Я ненадолго, Чири. У тебя найдется соннеин?
Она удивленно поглядела на меня:
- Кажется, нет. Что это с твоей рукой?
- А паксиум есть? Или "красотки"? Она подперла подбородок ладонью.
- Дорогуша, а я думала, ты завязал с таблетками.
- Что за черт, Чири! - сказал я. - Не томи меня.
Она пошарила под прилавком и вытащила свою маленькую черную коробочку.
- Возьми, сколько нужно, Марид, - сказала она. - Наверное, ты знаешь, что делаешь.
- Конечно, - ответил я и взял полдюжины капсул й таблеток. Налив стакан воды, я проглотил все, даже не обратив внимания на их название.
Глава 17
Почти неделю я не занимался ничем серьезным, но мой ум опережал события, мчась, точно борзая на охоте. Я рисовал себе сотни способов отмщения Абу Адилю и Умару: я варил их в чане с едкой щелочью, я насылал на них чуму, по сравнению с которой их модди показались бы легким насморком; я нанимал отряды воинов ниндзя, которые, прокравшись бы в дом, медленно резали их на кусочки. Тем временем мое тело приобретало прежнюю силу, хотя никакие электронные ухищрения в мире не заставили бы сломанные кости срастаться быстрее.
Вынужденное безделье было бы мучительным, если бы не чудесная сиделка. Ясмин сжалилась надо мной. На совести Саида был рассказ о моих геройских приключениях. Теперь все в Будайене знали, как я в одиночку пошел арестовывать Яварски. Кроме этого им стало известно, что убийца был. настолько поражен моим моральным примером, что сразу принял ислам, и, пока мы вместе молились, Абу Адиль и Умар прокрались в дом и хотели убить меня, но Яварски заслонил меня собой и умер, спасая жизнь брата по вере.
У этой истории было продолжение, в котором Умару и Абу Адилю удалось взять меня в плен и отвезти в свой дворец, где они пытали меня, сделав запись модди без моего согласия, и заставляли подписывать пустые чеки и ложные контракты, пока Саид Халф-Хадж не ворвался и не освободил меня.
В любом случае, Ясмин была такой нежной и заботливой. Кажется, Кмузу ревновал меня к ней. Я не мог этого понять, ведь многие знаки внимания, оказываемые мне Ясмин, не входили в компетенцию Кмузу. Однажды утром я проснулся и увидел, что она сидит на мне верхом, поглаживая мне грудь. На ней абсолютно ничего не было, даже трусиков.
- Эй, - сонным голосом произнес я, - там, в больнице, медсестры никогда не раздевались.
- Просто у них больше опыта, - сказала Ясмин. - А я новичок в этом деле. Я до сих пор не уверена, правильно ли все делаю.
- Правильно, правильно, - ободрил я ее, и рука Ясмин переместилась ниже. Я уже почти проснулся.
- Поскольку тебе нельзя напрягаться, за тебя это буду делать я.
- Чудесно, - ответил я. Поглядел на нее и вспомнил, как я любил ее и какой замечательной была она в постели. Но перед тем как отдаться чувственным утехам, я предусмотрительно поинтересовался: - А что, если войдет Кмузу?
- Он отправился в церковь. Кроме того, - озорно сказала Ясмин, - даже христианин должен рано или поздно узнать о сексе. Иначе откуда же возьмутся новые христиане?
- Видимо, миссионеры обратят в христианство язычников, - предположил я.
Но Ясмин не желала вести религиозную дискуссию. Она приподнялась и оседлала меня.
- Как давно мы не занимались с тобой любовью… - счастливо вздохнула моя подруга.
- Да… - ответил я и замолчал, мое внимание уже сосредоточилось на другом.
- Когда мои волосы отрастут, я снова смогу щекотать тебя ими, как тогда.
- Знаешь, - сказал я, тяжело дыша, - мне всегда хотелось попробовать…
Глаза Ясмин расширились.
- Только не мои волосы! - закричала она. Что ж, у каждого из нас свои предрассудки. Я просто не предполагал, что смогу изобрести нечто такое заковыристое, что шокировало бы Ясмин.
Не осмелюсь утверждать, что мы трахались все утро до тех пор, пока не пришел Кмузу. Надо сказать, что я довольно долгое время вообще ни с кем этим не занимался, и мы с Ясмин набросились друг на другу с новым пылом. Наши ощущения были недолгими, но очень интенсивными. После этого Мы молча лежали в объятиях друг друга. Я чуть было не заснул, но спохватился, вспомнив, что Ясмин не любит, когда я засыпаю рядом с ней.
- Ты бы хотел, чтобы я была высокой стройной блондинкой? - спросила она.
- У меня никогда не складывались отношения с настоящими женщинами.
- Тебе нравится Индихар, я знаю. Я видела, как ты на нее смотрел.
- Ты чокнутая. Она ничем не лучше других. Ясмин пожала плечами:
- Но ты же хотел, чтобы я была высокой блондинкой?
- Ты могла бы стать ею. Еще в бытность мальчиком ты могла бы попросить хирургов… Она зарылась лицом в мое плечо.
- Они сказали, что у меня не те данные, - тихо ответила Ясмин.
- Ты нравишься мне такой, какая ты сейчас, - ласково прошептал я. И добавил: - Даже с такими большими ступнями, каких я не видал ни у одной женщины.
Ясмин быстро вскочила. Ее не позабавила моя шутка:
- Ты хочешь, чтобы я сломала тебе вторую ключицу, бахим?
Понадобилось полчаса совместного пребывания под теплым душем, чтобы успокоить Ясмин. Я оделся и смотрел, как одевается и красится Ясмин. Сегодня она не опаздывала. На работу ей надо было не раньше восьми вечера.
- Потом зайдешь в клуб? - спросила она, поглядывая на мое отражение в зеркале над туалетным столиком.
- Конечно, - ответил я. - Нужно показаться там, чтобы мои служащие не чувствовали себя как на курорте.
Ясмин усмехнулась:
- У тебя нет служащих, дорогуша. Это у Чири есть. И всегда были.
- Знаю. - Мне уже хотелось быть хозяином. Вначале я стремился как можно скорее вернуть клуб Чири, но потом решил оставить на время все как есть, - мне нравилось, что передо мной заискивают Брэнди, Кэнди, Пуалани и другие девочки. С ними я чувствовал себя боссом.
Ясмин ушла, и я сел к столу. Мою старую квартиру отремонтировали и покрасили, и я опять жил в западном крыле на втором этаже. Жить несколько дней по соседству с матерью было довольно неприятно, даже после нашего неожиданного примирения. Я ощущал себя достаточно бодрым, чтобы снова заняться незавершенным делом Умм Саад и Абу Адиля.
Когда больше не оставалось причин откладывать дело в долгий ящик, я взял золотистый модди с записью Абу Адиля.
- Бисмиллах, - прошептал я и нерешительно включил его.
Можно поклясться жизнью Пророка, это было сумасшествие! У Одрана было чувство, словно он смотрит на мир из узкого туннеля ожесточенным и эгоистичным взглядом Абу Адиля. Абу Адиль сам решал, что хорошо, а что плохо. Остального для него просто не существовало.
Еще Одран почувствовал себя в состоянии сексуального возбуждения. Еще бы! Абу Адиль получал сек-
суальное удовлетворение мазохистским способом и от тиражирования собственной личности. Для этого существовал Умар, слишком глупый, чтобы понимать, что происходит. Когда Абу Адиль рассердится на визиря или он ему наскучит, Умара заменят другим, как это происходило много раз.
Но где же "Дело Феникса"? Что значат буквы "А.Л.М."?
Электронная память услужливо подсказала: "Алиф", "Лам", "Мим".
Это не были начальные буквы каких-то слов. Это не был акроним. Они были взяты из корана. Многие суры Корана начинаются буквами алфавита. Никто не знает их значения. Может быть, они служат указателями каких-то мистических фраз? Пли же они - инициалы переписчика? Теперь никто ничего не скажет.
Буквами "Алиф", "Лам, "Мим" начинались несколько сур. Одран сразу догадался, какая из них имеется в виду. Это была Тридцатая сура, называемая Римской, смысл которой заключался в следующем: "Аллах - это тот, кто создал и взрастил тебя, кто затем дарует тебе смерть и новую жизнь". Мне стало ясно, что, как и Фридлендер Бей, шейх Реда представлял себя на месте Господа Бога.
Кроме того, Одрану стало известно, что "Дело Феникса" с его списком ничего не подозревающих о своей возможной участи, записано на кобальтовой дискете, спрятанной в спальне Абу Адиля.
Одрану открылось еще многое. Когда он вспомнил про Умм Саад, память Абу Адиля подсказала ему, что она - не родственница Фридлендер Бея, а шпионка, согласившаяся следить за ним. В награду за это ей было обещано, что ее имя и имя ее сына будут вычеркнуты из списка в "Деле Феникса", у нее и ее сына больше не останется причин волноваться, что кому-то могут понадобиться их почки или легкие.
Еще Одран узнал, что Яварски наняла Умм Саад, а Абу Адиль принял американского киллера под свою защиту, Умм Саад привезла Яварски в город и передала ему приказ шейха Реда убить несколько человек из списка в "Деле Феникса". Таким образом, Умм Саад была отчасти виновна в смерти этих людей, а также в поджоге и в попытке отравления Фридлендер Бея.
Одрана затошнило, жуткое ощущение надвигавшегося безумия переполнило его. Он поднял руку и выдернул модди.
Я впервые попробовал модди, записанный с живого человека. Это было отвратительно, словно я прикоснулся к чему-то личному и грязному, только с той разницей, что с тела грязь можно смыть, сознание же - материя более уязвимая. И я поклялся, что с сегодняшнего дня буду пользоваться только литературными и вымышленными характерами.
Абу Адиль оказался более ненормальным, чем я предполагал. Кроме того, я кое-что выяснил, и мои подозрения подтвердились. К своему удивлению, я обнаружил, что мотивы Умм Саад мне вполне понятны. Будь я в этом списке, я бы пошел на все, лишь бы меня оттуда вычеркнули.
Хотелось предварительно поговорить с Кмузу, но он еще не вернулся из церкви. Тогда я решил навестить мать. Может, она расскажет мне еще что-нибудь напоследок.
Я пересек двор и вошел в левое крыло. Постучав в дверь, услышал:
- Иду! - Звякнул стакан, выдвинулся и вновь задвинулся ящик стола. - Иду!
Она открыла дверь, и сразу повеяло запахом Ирландского виски. В доме Папочки она была чрезвычайно осмотрительна, однако наверняка пила и принимала наркотики в тех же количествах, что и раньше. Просто она очень следила за собой и не появлялась в нетрезвом виде. - Мир тебе, о мать моя, - сказал я.
- И тебе того же, - ответила она, покачиваясь и прислоняясь к дверному косяку. - Решил навестить меня, о шейх?
- Да, мне надо поговорить с тобой. - Я подождал, пока она открыла дверь пошире, чтобы впустить меня. Войдя, я сел на кушетку, она разместилась напротив в уютном кресле.
- Извини, - сказала Эйнджел Монро, - мне нечем тебя угостить.
- Ничего страшного.
Выглядела она неплохо. Отказавшись от экзотических одеяний и диковинного макияжа, она сейчас больше походила на ту мать, чей образ я хранил в памяти. Волосы ее были гладко причесаны, одежда - в строгом стиле. Она скромно сидела в кресле, сложив руки на коленях. Я вспомнил слова Кмузу о том, что свою мать я судил строже, чем себя, но я простил ей все. Ведь она не причинила никому зла.
- Мама, - сказал я, - ты говорила, что, вернувшись в город, сделала ошибку, вновь поверив Абу Адилю. Я знаю - тебя сюда привез мой друг Саид.
- Тебе известно об этом? - забеспокоилась она.
- Я знаю и о "Деле Феникса". Почему ты согласилась шпионить за Фридлендер Беем?
Выражение ее лица удивило меня.
- А если бы тебе за это предложили вычеркнуть твою фамилию из этого проклятого списка, ты бы не шпионил? Кроме того, я не рассказала Абу Адилю ничего такого, что он мог бы использовать против Папочки. Я никому не причиняла вреда.
Именно это я и надеялся услышать. Абу Адиль использовал Умм Саад в тех же целях, что и мою мать. Только Умм Саад пыталась убить всех в доме, а моя мать стала искать у Фридлендер Бея защиты.
Я сделал вид, что не придаю ее признанию особого значения.
- Еще ты говорила, что хотела бы заниматься чем-нибудь полезным. Ты по-прежнему этого хочешь?
- Разумеется! - ответила она, недоверчиво глядя на меня, словно я уготовил ей ужасную участь замаливания грехов.
- Мне удалось накопить некоторую сумму, начал я, - и я решил поручить Кмузу разработать проект благотворительной кухни в Будайене. Я подумал, не захочешь ли ты помочь нам…
- Конечно же. - Она нахмурилась. С тем же энтузиазмом она отреагировала бы на предложение отрезать себе язык.
- Какие-нибудь проблемы? - спросил я.
И тут был поражен, увидев на ее глазах слезы.
- Знаешь, я не думала, что опущусь до такого. Я ведь еще достаточно привлекательна как женщина, как ты считаешь? Твой отец находил меня красивой, он все время твердил мне об этом. Я считаю, что, если бы у меня было что надеть - не это тряпье, которое я привезла из Алжира, - я могла бы еще кому-нибудь вскружить голову. Я же не должна оставаться до конца жизни одинокой, правда?
Мне не хотелось обсуждать с ней вопросы ее личной жизни.
- Ты еще вполне привлекательная женщина, мама.
- Вот возьму, - снова улыбнулась она, - и куплю себе мини-юбку и сапоги. Не смотри на меня так, я имею в виду очень изящную мини-юбку. Пятьдесят семь лет для нынешних времен не так уж много. Посмотри на Папочку.
Да уж, подумал я. Папочка сейчас лежал пластом на больничной койке, не в состоянии натянуть на себя одеяло.
- Сказать, чего я хочу еще? - мечтательно спросила она.
Я боялся и спрашивать.
- Да, а что?
- На рынке я видела портрет Умм Халтум, выполненный из сотен шляпок от гвоздей. Художник вбил их в большую доску и окрасил шляпки в разные цвета. Если подойти близко, ничего не разберешь, но отойдешь подальше и увидишь грандиозный портрет этой леди.
- Да, верно… - Я только что видел его на стене над изысканной и дорогой мебелью Фридлендер Бея.
- У меня тоже есть кое-какие денежки, - с таинственным видом произнесла она. Видимо, заметив мой удивленный взгляд, она добавила: - У меня есть свои секреты. Я много пожила, много повидала в жизни. Обзавелась и друзьями, и собственными капиталами. И не думай, что ты можешь распоряжаться моей жизнью только потому, что приютил меня. Захочу - и в любой момент соберусь и уеду.
- Мама, - заговорил я, - я вовсе не собираюсь помыкать тобою. Я просто подумал, что, может, ты не прочь заняться благотворительностью в Будайене. Вспомни, какими нищими были мы в прежние времена.
Она почти не слушала меня.
- Мы были бедными, Марид, - продолжала она, предаваясь весьма приукрашенным воспоминаниям о тех далеких временах, - но это были счастливые времена. - Она снова взглянула на меня, ее лицо стало грустным. - А теперь посмотри, какой я стала.
- Ну, мне пора, - сказал я, поднимаясь и направляясь к дверям. - Пусть тебе всегда сопутствует бодрость духа, мама.
- Ступай с миром, - напутствовала она, провожая меня до дверей. - И помни о том, что я сказала тебе.
Я не совсем понял, что она имела в виду. Даже в наши лучшие времена разговоры с матерью мало что мне давали. Они напоминали продвижение изощренным способом: шаг вперед и два назад. Но, по крайней мере, я был рад, что она отказалась от мысли вернуться в Алжир и заняться своей прежней работой. Видимо, я правильно ее понял. Насчет же ее желания вскружить кому-нибудь голову, я решил, что это скорее относится к сердечному влечению, а не к коммерческим планам. Обо всем этом я размышлял по дороге в свои апартаменты в левом крыле.
Кмузу уже вернулся и собирал грязное белье в стирку.
- Вам звонили, яа Сиди, - известил он меня.
- Сюда? - Меня удивило, почему не позвонили по моему личному номеру, ведь телефон я всегда носил на поясе.
- Да. Сообщения не оставили, но просили позвонить Махмуду. Номер телефона на вашем столе.
Возможно, меня ждали утешительные новости. Вначале я собирался заняться вторым из трех неотложных дел - Умм Саад, но решил, что она подождет. Я подошел к столу и назвал номер Махмуда. Он тут же ответил.
- Привет, Махмуд. Это я, Марид.
- Привет, у меня к тебе дело.
- Подожди, я сяду. - Придвинув стул, я уселся у телефона. На моем лице появилась злорадная усмешка, но с этим я ничего не мог поделать. - Итак, что у тебя?