Я делал невероятные усилия, чтобы понять, кто говорит со мной, и едва разбирал слова - мешал оглушительный звон в ушах. Со мной говорил Шакнахай. Что означало мое присутствие на этом свете? За миг перед своим открытием я полагал, что уже давно в гостях у Аллаха, и оказаться в живых при данных обстоятельствах не было таким уж удовольствием.
- Что… - проскрипел я: во рту было так сухо, что я едва мог говорить.
- Держи. - Шакнахай протянул мне стакан холодной воды. Я понял, что лежу навзничь на полу, а Шакнахай и мсье Гарготье стоят надо мной, нахмурясь и сочувственно кивая.
Я взял стакан и выпил, благодаря людское милосердие, после чего попытался заговорить снова.
- Что произошло? - спросил я.
- Ты взлетел на воздух, - ответил Шакнахай. - Точно, - согласился я.
Широкая улыбка взрезала суровый лик Шакнахая. Он нагнулся и протянул мне руку:
- Вставай!
Я последовал его совету, нетвердо держась на ногах и покачиваясь, устремился к ближайшему стулу.
- Джин и бингара, - попросил я Гарготье. - И немного лимонного сока.
Бармен скривился, но мигом занялся приготовлением напитка. Я нашел свою коробочку с соннеином и вынул восемь или девять таблеток.
- Я слышал о твоем пристрастии к наркотикам, - сказал Шакнахай.
- Да, что есть - то есть, - ответил я.
Гарготье принес напиток, и я проглотил таблетки. На отдых времени у меня не было. А теперь через пару минут я снова приду в форму.
- Все вокруг были смертниками в те минуты, пока ты уговаривал парня, - сказал Шакнахай. Я чувствовал себя не настолько хорошо, чтобы выслушивать его лекцию. Однако он не отставал: - Чего, черт возьми, ты добивался? Права стать его адвокатом? Мы так не работаем, когда жизнь людей под угрозой.
- А как же вы работаете? - спросил я.
Он широко развел руками, словно удивляясь моей непроходимой тупости,
- Пробираемся туда, где он не может нас заметить, и замораживаем паршивца.
- А меня вы заморозили до или после того, как проделали это с Аль-Мунтакимом?
- Ах вот как он назвал себя? Извини, старина, но с этими статическими пистолетами частенько случается световая диффузия. Я не хотел зацепить тебя; слава Аллаху, от них не бывает стойких повреждений. Когда он вскочил со своей коробкой, я не мог ждать, пока ты отойдешь в сторону. Пришлось стрелять.
- Ну да ладно, - сказал я. - Что было - то было. А где сейчас Мститель?
- Пока ты спал, подъехала машина-рефрижератор, и его увезли в тюремный госпиталь.
Это слегка вывело меня из себя:
- Террориста-сумасброда везут в госпиталь на чистые простыни, а я валяюсь на грязном полу в этом треклятом кабаке?
Шакнахай только пожал плечами:
- Ему пришлось гораздо хуже, парень. Тебя только зацепило, а он получил сполна.
Стало быть, Аль-Мунтаким сейчас чувствовал себя препаршиво. Так ему и надо.
- Вопросы морали с психом обсуждать бесполезно, - сказал Шакнахай. - Для успокоения сосунка нужно использовать любую возможность. - Он пошевелил указательным пальцем, будто нажимая спусковой крючок.
- А Полный Караульный говорит совсем другое, - заметил я. - Кстати, это ты отключил модди? Где он?
- Да, я, - сказал Шакнахай. - Вот он. - Он вынул модди из кармана рубашки и бросил его на пол рядом со мной. Потом наступил на него тяжелым черным ботинком и раздавил каблуком.
- Купишь другой - я сделаю то же самое с твоей физиономией, а то, что останется, выброшу в помойную яму.
Вот так-то, Марид Одран - идеальный офицер охраны правопорядка.
Я поднялся на ноги, чувствуя себя несравненно лучше, и направился следом за Шакнахаем из полумрака бара. Мсье Гарготье и его дочка Мэдди вышли вместе с нами. Бармен налетел на нас с благодарностями, но Шакнахай только отмахнулся:
- Не стоит благодарности, мы только выполняли свой долг.
- Заходите в любое время, вас я обслужу бесплатно, - .заверил нас Гарготье.
- Может, и заглянем как-нибудь. - Шакнахай обернулся ко мне: - Поехали.
Мы вышли из ворот кафе. Старый Вейнтрауб все еще сидел под зонтиком с рекламой "Чинзано", забыв, по-видимому, про все на свете.
На пути к автомобилю я сказал:
- Как здорово, что у меня снова появились друзья.
Шакнахай посмотрел на меня:
- Принять предложение бесплатной выпивки - одно из грубейших нарушений дисциплины.
- Вот уж не знал, что в Будайене существуют законы, - сказал я.
Шакнахай улыбнулся. Казалось, между нами начало устанавливаться взаимопонимание.
Не успел я забраться в машину, как муэдзин из ближайшей мечети огласил намаз. Шакнахай поднялся на заднем сиденье и вытащил свернутый коврик. Он расстелил его на асфальте и молился в течение нескольких минут, Я почувствовал себя неловко. Когда Шакнахай закончил, он свернул коврик и положил его на место, одарив меня при этом странным взором, словно упрекая в чем-то. Мы сели в автомобиль, но некоторое время никто из нас не произнес ни слова.
Шакнахай развернулся по улице в обратном направлении и выехал из Будайена. Странно, но я больше не боялся быть замеченным своими старыми друзьями. Ну и черт с ними, подумал я, если вспомнить, как они со мной обращались. Это во-первых. А во-вторых, я чувствовал себя несколько иначе, пострадав при выполнении служебного долга. Приключение в "Феи Бланш" вызвало сдвиг в моем сознании. Теперь я оценил риск, которому изо дня в день подвергается полицейский.
Шакнахай снова удивил меня.
- Ты не прочь остановиться перекусить где-нибудь? - спросил он.
- Отличная идея.
Слабость и головокружение все еще не оставляли меня, и поэтому я с радостью согласился.
- Рядом с полицейским участком есть одно распробованное местечко, куда мы ходим.
Он включил сирену и быстро пробился через автомобильную пробку.
- Полиции можно, - сказал он мне, ухмыльнувшись. - А больше никто не рискует.
Когда мы зашли в "местечко" Шакнахая, я был приятно удивлен. Закусочная принадлежала молодому мавританцу по имени Мелул, и меню представляло блюда национальной кухни. Шакнахай вполне искупил все доставленные мне неприятности. Я взглянул на него, оценивая заново: теперь он казался совсем не плохим парнем.
- Давай займем этот столик, - сказал он, указывая на угол подальше от двери, откуда он мог наблюдать за посетителями и за тем, что происходит на улице.
- Спасибо, Шакнахай, - сказал я. Не часто приходится отведать домашнего.
- Мелул! - крикнул он. - Я привел тебе братишку.
Хозяин подошел к нам со сверкающим металлическим кувшином и тазиком. Шакнахай тщательно вымыл руки и вытер их белоснежным полотенцем. Затем я повторил этот ритуал, не ударив лицом в грязь. Мелул поглядел на меня и улыбнулся. Он был мне почти ровесником, только что ростом повыше и кожей потемнее.
- Я бербер, - сказал он. - А вы? Из Орана?
- Во мне есть берберская кровь, - сказал я. - Я родился в Сиди-бель-Аббис, но вырос в Алжире.
Мелул подошел ко мне, и я встал. Мы обменялись поцелуями.
- Я всю жизнь жил в Оране, - сказал он. - А теперь переселился в этот чудесный город. Устраивайтесь поудобнее, я принесу вам с Иржи отведать чрезвычайно вкусное блюдо.
- А вы очень похожи, - заметил Шакнахай. Я кивнул.
- Офицер Шакнахай, - сказал я, - мне хотелось бы…
- Называй меня просто Иржи, - Откликнулся мой напарник. - Ты вставил этот треклятый модди и пошел за мной в кафе. Глупо, конечно, но главное - ты не сдрейфил, а значит - прошел испытание.
Это подбодрило меня:
- Слушай, Иржи, я хотел спросить тебя. Ты считаешь себя религиозным человеком?
Он нахмурился:
- Я придерживаюсь традиций, но никогда бы не пошел на улицы убивать неверных из числа туристов, не исповедующих ислам.
- Тогда, может, объяснишь мне, что означает мой сон?
Он засмеялся:
- Какой сон? Ты с Брижитт Сталхелм в Туннеле Любви?
Я помотал головой:
- Нет, совсем не то. Мне снилось, что я встретил Пророка. Но никак не могу понять, что он мне сказал. - И я поведал ему остальную часть видения, созданного Мудрым Советником.
Щакнахай приподнял брови и в раздумье покрутил кончики усов.
- Сдается мне, - наконец сказал он, - что этот сон - об основных добродетелях. Ты должен помнить о смирении, уподобляясь Пророку Мухаммеду, да пребудет с ним мир и благодать. Сейчас не время для осуществления великих замыслов. Может быть, позже, если будет на то воля Аллаха. Ну, теперь для тебя что-то прояснилось?
Я даже вздрогнул, тут же осознав, что он прав. Это было закамуфлированное предостережение: не решать сгоряча конфликты с матерью, Умм Саад и Абу Адилем. Торопиться не следовало. В конце концов они сойдутся вместе.
- Спасибо тебе, Иржи, - поблагодарил я. Он удивился:
- Да не за что.
- Вот превосходное блюдо, - весело сказал Мелул, устанавливая поднос на столик между мной и Шакнахаем. Возвышающийся на нем кускус благоухал корицей и шафраном, и только тут я понял, до чего же проголодался. В углублении в самом центре кружка кускуса Мелул разложил мелко нарезанные куски цыпленка с луком, поджаренные в масле и сдобренные медом. Еще он принес тарелку с лепешками и две чашки черного кофе.
- Вот это да, Мелул! - похвалил Шакнахай.
- На здоровье! - Мелул вытер руки чистым полотенцем, поклонился и оставил нас в покое.
- Во имя Аллаха любящего и милосердного, - пробормотал Шакнахай.
Я выказал необычайное проворство, схватив кусок цыпленка и немного кускуса. Блюдо оказалось еще вкуснее, чем я предполагал.
Когда мы поели, Шакнахай попросил счет. Мелул подошел к столу, так же улыбаясь.
- Платы не надо. Мои земляки угощаются бесплатно. Полицейские тоже.
- Это великодушно с твоей стороны, Мелуд, - сказал я, - но нам не разрешается…
Шакнахай допил свой кофе и поставил чашку.
- Не волнуйся, Марид, - сказал он. - Здесь можно. Мелул, пусть твой стол всегда изобилует яствами.
Мелул положил руку Шакнахаю на плечо.
- Да продлит Аллах твои годы, - сказал он. Ему не особенно нужно было наше покровительство, однако он все равно остался доволен.
Мы с Шакнахаем вышли из закусочной, сытые и довольные. Даже не хотелось портить остаток дня полицейской работой.
В нескольких метрах от закусочной на обочине мы увидели старуху-нищенку. Она была одета в черное, на голове повязан такой же платок. Ее темное от солнца лицо было изрезано морщинами, глаза ввалились, а один и вовсе был цвета скисшего молока; около правого уха разрослась черная уродливая опухоль. Я подошел к ней.
- Мир тебе, о женщина, - приветствовал я ее.
- Мир и тебе, о шейх, - отвечала, она. Ее голос прошуршал как песок.
Я вспомнил, что у меня в кармане все еще лежит конверт с деньгами. Я вытащил его, открыл и отсчитал сотню киамов. Они не пробьют брешь в моем бюджете.
- О уважаемая, - сказал я, - примите от меня этот дар.
Она взяла деньги, пораженная количеством купюр. Ее рот приоткрылся, потом закрылся. Наконец она произнесла:
- Клянусь жизнью моих детей, о шейх, ты более щедр, чем Хаатим! Пусть Аллах откроет тебе пути к нему. - Хаатим был олицетворением гостеприимства среди племен номадов.
От этих слов я немного смутился. - Мы благодарим Аллаха каждый час, - неловко пробормотал я и отошел.
Шакнахай заговорил со мной, когда мы снова оказались в машине.
- Ты часто так поступаешь? - спросил он. - Как?
- Даришь сотню киамов первому встречному? Я пожал плечами:
- Разве раздача милостыни не является одним из пяти столпов веры?
- Да, но ты не обращаешь внимания на остальные четыре. Это странно, ведь большинство людей с трудом расстается с деньгами.
Я и сам удивлялся, почему я сделал это. Может, потому, что чувствовал угрызения совести перед матерью.
- Мне стало жаль старуху, - признался я.
- Все в этом квартале жалеют ее и все о ней заботятся. Это Сафия, Леди с Ягненком. Она сумасшедшая. Постоянно таскает с собой ручного ягненка. Поит его из фонтана близ мечети Шималь.
- Что-то я не заметил никакого ягненка. Он засмеялся:
- Ее последний ягненок попал под колеса повозки две недели назад. А сейчас у нее воображаемый ягненок. Он всегда рядом с ней, но только Сафия может его видеть.
- Да-а… - вырвалось у меня. Я дал ей достаточно, чтобы купить пару ягнят. Внес скромную лепту в облегчение людских страданий.
Нам предстояло объехать Будайен. Хотя улица вела нас в нужном направлении, заканчивалась она тупиком у самых ворот кладбища. Там у меня покоилось множество друзей и знакомых. Знал я и многих живых, по крайней бедности отыскавших там себе пристанище.
Шакнахай свернул в южные кварталы, и мы поехали через совершенно незнакомую мне часть города. Сначала дома были небольшие и не слишком ветхие; но через пару миль они стали значительно беднее. Аккуратные выбеленные мазанки с плоскими крышами сменились массивами довольно безобразных жилищ, в свою очередь вскоре вытесненных жуткими лачужками из обрезков фанеры и ржавых листов железа. Расположились они на выжженной пустынной земле.
Мы ехали дальше, и я видел праздных мужчин, прислонившихся к стене или сидящих на корточках вокруг бутылки, скорее всего, с ладби - вином, изготовленным из древесины финиковой пальмы. Из окон друг на друга кричали женщины. Воздух стал тяжелым от копоти и запаха человеческих экскрементов. Ребятишки в длинных разорванных рубашках играли в мусоре сточных канав. Много лет назад в Алжире и я был таким же голодным мальчуганом, потому-то и взволновал меня так вид этих детей.
Шакнахай, видимо, заметил, как подействовало на меня это зрелище.
- В городе есть кварталы еще хуже, чем Хамидийя, - сказал он. - А полицейский обязан входить в любое жилище и разговаривать с разными людьми.
- Похоже, - медленно произнес я, - здесь территория Абу Адиля. И похоже, его мало заботит судьба подданных. Почему же они его поддерживают?
Шакнахай ответил вопросом на вопрос:
- А ты с какой стати хранишь верность Фридлендер Бею?
Одна из причин моей преданности Фридлендер Бею заключалась в том, что после операции на головном мозге мне подключили электроды к центру наказания, и поэтому он в любую минуту мог причинить мне страдание. Но вместо этого я сказал другое:
- Жизнь моя теперь изменилась в лучшую сторону. Кроме того, я просто боюсь его.
- Вот и эти бедные феллахи тоже боятся. Они живут на территории Абу Адиля, и он бросает им подачки, позволяющие не умереть с голоду. Не понимаю, зачем таким людям, как Фридлендер Бей и Абу Адиль, необходимо подобное могущество.
Я наблюдал проносившиеся мимо трущобы. - Как ты думаешь, откуда Папочка гребет столько денег?
Шакнахай пожал плечами:
- На него работают сотни жуликов и карманников, и все отваливают ему порядочный кусок добычи в обмен на спокойную жизнь.
Я недоверчиво покачал головой:
- Это только наружная сторона жизни Будайена. Может показаться, что Фридлендер Бей всю свою деловую жизнь посвятил грабежу и коррупции. Я прожил в его доме долгое время, и мне лучше знать. Грязные деньги для Папочки - мелочь. Они составляют около пяти процентов его годового дохода. У него налажено более крупное дело, и Реда Абу Адиль также участвует в этом бизнесе. Они продают порядок.
- Чем же они торгуют?
- Порядком. Стабильностью. Властью.
- Как это?
- А вот так. Половина стран в мире распалась и снова объединилась: теперь невозможно узнать, что кому принадлежит, кто где живет и кто кому должен платить налоги.
- Как раз такая заваруха творится сейчас в Анатолии, - заметил Шакнахай.
- Точно, - отозвался я. - Предки людей, живущих в Анатолии, называли ее Турцией. Перед этим она была Оттоманской империей, еще раньше - опять же Анатолией. Сейчас Анатолия вторгается в Галацию, Лидию, Каппадокию, Никею и Азиатскую Византию. В одной из них - демократия, в другой - эмират, в третьей - народная республика, в четвертой - фашистская диктатура, а в пятой - конституционная монархия. Кто-то ведь должен присматривать за всем этим и наводить порядок.
- Наверно. Ну и работенка!
- Да, не позавидуешь; но тот, кто ею занимается, становится истинным правителем страны. У него в руках реальная власть: ведь все маленькие государства нуждаются в его поддержке, чтобы не исчезнуть.
- Грязное дело. Значит, Фридлендер Бей занимается рэкетом?
- Это просто услуги, - возразил я. - Но чрезвычайно важные услуги. И он может использовать ситуацию по-разному.
- Ты прав, - с восхищением сказал он.
Мы завернули за угол и тут же приметили длинную высокую стену из темно-бурого кирпича. Это было владение Реда Абу Адиля. На вид строение представлялось столь же огромным, как и Папочкино. Мы остановились у ворот с охраной, и великолепие главного корпуса засверкало еще ярче на фоне окружающих его жутких трущоб.
Шакнахай предъявил свои документы охране.
- Мы пришли повидаться с шейхом Реда, - сказал он.
Охранник снял трубку телефона и перебросился с кем-то парой фраз, после чего разрешил нам проехать,
- Лет сто назад или более того, - задумчиво произнес Шакнахай, - боссы криминального мира имели широко разветвленные схемы нелегальных доходов. Иногда им случалось владеть и небольшим вполне законным предприятием для "отмывания" денег.
- Ну и что? - спросил я.
- Получается, что Реда Абу Адиль и Фридлендер Бей - два самых могущественных человека в мире; они - "консультанты" иностранных государств. Это полностью узаконенное занятие. Их криминальные связи не столь значительны. На эти деньги они содержат лишь зависящих от них людей и своих союзников. Все встало с ног на голову.
- Уже прогресс, - сказал я. Шакнахай молча кивнул.
Мы вылезли из патрульной машины в теплый солнечный полдень. Земля перед домом Абу Адиля была заботливо ухожена. В воздухе плыл аромат роз, смешанный с пряным запахом лимонов. По обеим сторонам древнего каменного фонтана стояли клетки с певчими птицами; музыкальные трели наполняли воздух томной ленью. Мы пошли по выложенной керамической плиткой дорожке к двери, украшенной резным геометрическим рисунком. Слуга уже открыл ее и ждал, когда мы к нему обратимся.
- Я офицер Шакнахай, а это Марид Одран. Нам надо увидеться с шейхом Реда.
Слуга молча кивнул. Когда мы проследовали за ним в дом, он закрыл за нашими спинами тяжелую деревянную дверь. Солнечный свет лился из зарешеченных окон в высоком потолке. Я слышал отдаленные звуки пианино, и ощущал запахи жареного ягненка и свежего кофе. Грязь и нищета, царившие совсем неподалеку - на расстоянии брошенного камня отсюда, - теперь полностью позабылись. Этот дом был маленьким замкнутым миром, и, я думаю, именно таким он был задуман Абу Адилем.
Нас отвели прямо к Абу Адилю. Так быстро я не мог увидеть даже Фридлендер Бея.