* * *
Над башнями покинутой крепости поднялся утренний птичий гомон. Напоенный лесными испарениями туман стекал по улицам, обнажая плоские крыши домов, полуразвалившиеся стены, черные провалы окон.
Пучки травы у стен колыхались, словно перья в прическе индейской принцессы. Сквозь туман проглянуло небо - и Диас мог поклясться, что восток алеет девичьим румянцем. Округлые холмы на севере внушали фривольные мысли. Смуглая красавица, прибывшая в лагерь с посланием от короля ацтеков, полностью захватила мысли молодого конкистадора.
Берналь помотал головой, отгоняя сон. Мокрое древко пики скользило в руках, от плаща несло сырой шерстью. Святая Мадонна!., как хочется закрыть глаза!..
Второй караульный бесстыдно спал на посту, завернувшись в старую попону. Он мог себе это позволить. Какой, скажите, бдительности требовать от людей, охраняющих тюрьму? Какой безумец решится бежать вглубь лже-Индии, - в страну скорпионов, саранчи, вулканов и ядовитого кустарника?..
- Эй, Берналь! - донесся из зарешеченного окошка голос. - Что, дрыхнешь?.. Глазки слипаются?..
В словах узника звучала насмешка. Сам Илирий из Афин, еретик и безумец, мог обходиться без сна неделями.
- А ведь придержи язычок, - продолжал он, - спал бы нынче в тепле и уюте. А, Берналь?..
Акцент Илирия напоминал Диасу рынки родной Кастилии. Казалось, в лицо пахнуло жаром раскаленных мостовых, запахами имбиря, меда, козьего сыра. Тоска по родине резанула сердце.
- Закрой пасть, еретик!.. - рявкнул он. - Клянусь святым Себастьяном, мое терпение не безгранично!
Грек захихикал.
- Грозен, грозен! Дурной поэт, несчастливый влюбленный… А ведь душонка твоя у меня на ладони. Мелкая душонка, простая. И мыслей всего три. Первая: проткнуть шпагой Гонсалеса, который сосватал тебе эту каторгу. Вторая - о безбожной принцессе, Владычице Морской, в чьем взгляде - блеск моря и зов кораблей…
Сердце Берналя стукнуло и провалилось куда-то в живот. Дело даже не в том, что Илирий угадал его мысли. Эка невидаль!.. Проклятый еретик слово в слово повторил строчку из поэмы, над которой бился юный кастилец. Внезапно Берналь почувствовал отвращение. Оскверненная Илирием, метафора показалась ему тусклой и напыщенной.
Нет! воистину, он…
- А третья мысль - ты считаешь меня дьяволом. Берналь, Берналь!.. Отпусти меня, и я исполню любые твои желания. Девушка падет в твои объятья, хочешь?.. У нее нежная кожа… как глупы поэты, толкующие о бархате и шелках!..
Песок, соль… Диас застонал и прикрыл глаза. Спать хочется!..
- …В карманах зазвенит золото, а люди восславят твои бессмертные творения.
При этих словах неудачливый поэт нашел силы улыбнуться:
- И даже зов кораблей?
- Нет. Заставить читать твои стихи не под силу даже мне. Но есть ведь презренная проза. Берналь! подумай!.. Ты станешь знаменит. Отпусти меня!..
В кустах зашуршало. Прислонившийся было к стене, солдат вскочил на ноги.
- А ну молчать! - возвысил он голос. - Святая Мадонна, я сумею заткнуть тебе глотку, нечестивец!..
Сон отхлынул. Берналь ощущал непонятное возбуждение и тревогу. Как истый конкистадор, он чтил Бога, а к врагу рода человеческого испытывал сложные чувства. Дьявол в его понимании был совершеннейшим противником - сильным и могущественным, учтивым и коварным.
Кем-то вроде Эрнандо Кортеса.
* * *
Ставни плотно прикрыты; в камине потрескивает огонь. Хозяин кабинета не любит ночной сырости: в походах он надышался свежим воздухом на всю жизнь.
Кортесу не спится. Злые мысли одолевают его, заставляя мерить шагами комнату. Всякий раз, как он проходит мимо стола, пламя лампы колеблется, и причудливые тени мечутся по стенам. Разгоряченный ум конкистадора видит в них перья и ракушки, украшающие тела индейцев. Ядовитую осоку и зловонный кустарник, в изобилии устилающий путь воинов Христовых.
Надо смотреть правде в глаза. Конкистадоры попали в отчаянное положение… но ведь где вход, там и выход, верно?..
- Ну, - не выдержал Кортес, - что скажешь, падре Алонсо? Чудеса - это ведь по твоей части?
Дремавший в кресле человек встрепенулся. Помассировал веки, хрустнул пальцами.
- Я думаю, - сказал он, - что нам не стоило уходить из Вера-Круса.
Кортес кивнул. В душе сорокалетнего инквизитора из Толедо жили две страсти: любовь к интригам и религиозный фанатизм. В малых дозах то и другое безвредно, однако Алонсо меры не знал. Когда инквизиторское рвение брало верх, на его лице резко очерчивались скулы, а щеки вжимались, словно целуя друг друга. Если же душа монаха обращалась к мирскому, нижняя губа капризно выдвигалась вперед. Еще ни разу Эрнандо не видел, чтобы эти гримасы уживались вместе.
- Сегодня утром мы должны встретиться с Морской Владычицей, - веско проговорил конкистадор. - Дать ответ на ее загадки или… или изгнать из крепости. Ее присутствие несет искус. Ты ведь знаешь, что такое солдат в походе?..
- Прожорливость медведя-шатуна, жадность крысы, похотливость козла. Я слышал, увещевания фрея Бартоломью возымели действие. Распутница прикрыла срам перьями и морскими раковинами.
Кортес плотно сжал губы. Вновь зазвучали беспокойные шаги.
…Следует оговориться: никто и никогда не мог назвать ханжой Кортеса из Эстремадуры. По крайней мере безнаказанно. Прелести принцессы волновали его в той же мере, что и любого мужчину.
Но раковины!..
О-о, эти раковины! В них-то и заключался кошмар, постигший армию конкистадоров. И в них же таилась надежда.
* * *
Чтобы отправиться в поход, Кортесу пришлось проявить воистину сатанинскую изворотливость. Губернатор, совет по делам Индий, король - все они требовали денег, денег, денег…
Кортес поставил на карту все свое состояние. Он опутал сетью интриг Амадора де Лареса - королевского бухгалтера; втянул в отчаянную игру губернаторов колоний. В результате одиннадцать кораблей под его предводительством отправились в путь и 13 марта (ах, несчастливая дата!) 1519 года высадили десант на поросшем пальмами мысе.
Конкистадоры основали город и назвали его Вилья-Рика-де-ла-Вера-Крус. Длинное мелодичное название, на случай, если их подвиги воспоют в песнях.
Чтобы не испытывать соблазна вернуться, Кортес приказал сжечь корабли. Часть войск осталась в Вера-Крусе, остальные конкистадоры двинулись дальше, вглубь материка.
С этого момента пошли чудеса. Местные жители никак не могли взять в толк, чего от них хотят страшные бородатые люди в железных шкурах.
В сущности, война - штука простая. Дело даже не в арифметике… И не в технологии. Война - это шагистика, логистика и дипломатия. К сожалению, индейцы не пользовались речью, а значит - их нельзя было искушать и предавать, водить за нос и манить ложной надеждой. Кроме того, они не носили одежды. Это обстоятельство казалось Кортесу самым опасным.
Вдумайтесь! Нет богачей и нищих. Нет арабов и евреев, мусульман и язычников, верных и неверных. Нет мельчайших трещинок, в которые так обожает вбивать клинья хитроумный капитан-генерал Кортес. Нет раскола.
Индейцы жили в раю. В раю, где с избытком хватало змей, но яблоки то ли размером не вышли, то ли сорт попался неподходящий.
Скрепя сердце Кортес написал доклад королю Карлу. Конкистадор надеялся, что вопрос разрешится сам собой. И в самом деле: есть Вера-Крус, есть обширные земли, есть переселенцы Старого Мира. Чего еще желать?
А туземцы… Ну что ж… Туземцы так и останутся тенями в ночи. Маленьким народцем. Колонисты будут оставлять для них плошки с молоком, вешать в сенях ножи, шептать обереги.
На крайний случай всегда есть мечи, не правда ли?.. Острые, холодные, но самое главное - железные. Мечи и мушкеты.
…План этот Кортес лелеял недолго. Ровно до того момента, как встретил первого человека, одетого в перья, ракушки и небольшую полотняную ленточку (на щиколотке левой ноги). А еще человек нес за спиной деревянный меч. С лезвием, составленным из острых обсидиановых пластинок.
Напомню еще раз: туземцы не носили одежды и не знали оружия. А значит, с жителями лже-Индии случилось нечто странное. К добру или худу - капитан-генералу предстояло это выяснить.
Вернувшись в Вера-Крус, испанцы обнаружили, что город пуст. Люди покинули его, лишь в городской тюрьме томился еретик Илирий. Кто он, откуда взялся - никто не помнил. Солдаты пожимали плечами, когда их спрашивали о греке.
Через несколько дней пришла Морская Владычица с посланием от ацтекского короля. Поскольку речью ацтеки не пользовались, послание было зашифровано в танце.
К сожалению, разгадать его испанцам оказалось не под силу.
* * *
- Визит Владычицы следует отложить, - осторожно начал падре Алонсо.
Капитан-генерал промолчал, и святой отец продолжил:
- Ее пляски не имеют смысла. В свой первый визит она скакала вокруг лагеря на одной ножке. - Губа Алонсо предательски дрогнула, но скулы взяли свое. - Искус?.. Несомненно! Нам пришлось отдать приказ о недопустимости плотских сношений с местными… м-м-м… жительницами нехристианского вероисповедания.
Кортес опять промолчал.
- А потом? - Понсе сплюнул. - Что за мерзость, прости господи!.. Знать бы…
- Так что же ты предлагаешь? - не выдержал конкистадор.
О, если бы толедские грешники в этот миг видели скулы отца Алонсо! Ужас превратил бы их сердца в носовые платки!
- Пытать Илирия, - жестко сказал он. - На костер колдуна. Он единственный остался в крепости, хотя мог свободно бежать. Святая Мадонна, - инквизитор закатил глаза, - и слепцу ясно, что гарнизон пропал его стараниями!
Кортес пожал плечами.
- Альварадо нашел их. Ты ведь знаешь, что с ними случилось.
- Но, дон Эрнандо, козни дьявола!., не пренебрегай отцом Лжи, молю тебя!..
Кортес читал мысли монаха так же легко, как Илирий - мысли Диаса. Неудивительно, что падре Алонсо спорил… Дьявол, еретики, козни и происки - это была обжитая территория. Уютная, родная, милая. При одной же мысли о Народе Ночи желудок монаха завязывался узлом.
Дело в том, что детям всегда рассказывают сказки… О Рип-ван-Винкле, например. О жителях сумерек, о феях. Фрей Алонсо слишком хорошо помнил времена, когда прятался под кроватью, слушая истории заезжих миссионеров. Дивные, упоительные истории - о Тех, Кто В Ночи Похищает Людей.
Жители Вера-Круса все как один ушли в лес. К нечестивым туземцам, в их проклятый богопротивный рай.
Взгляд Алонсо был красноречив, и Кортес сдался.
- Что ж… допросим Илирия, - нехотя согласился он. - Пусть расскажет о том, что произошло в крепости.
Монах сцепил пальцы. Настал его звездный час.
- Да будет так! Я кликну фрея Бартоломью, он приведет ере…
Фраза повисла в воздухе. Пламя камина истончилось, пошло дымом. Конкистадор и монах в ужасе перекрестились.
- Не трудитесь, святой отец, - произнесли угасающие угли. - Фрей Бартоломью стар, незачем ему бегать туда-сюда. Я уже здесь.
Возле погасшего камина сидел грязный всклокоченный человечек в хитоне. От него шел тяжелый козлиный дух; жиденькая бороденка топорщилась поганым клоком. Эрнандо мог поклясться, что глаза у гостя разного цвета.
* * *
- Илирий?!
- Илирий?!!
Пока падре Алонсо пучил глаза и решал, что ему сделать - втянуть щеки или выпятить губу, еретик времени не терял. Он рухнул на колени перед капитан-генералом:
- Прошу великодушно простить, алькальд. Я без зова, но вы нуждаетесь во мне.
- В тебе, Князь тьмы? - Монах наконец совладал со своим лицом. Скулы победили. - Тебя ждет костер, порождение ада!
- О да, - еретик вновь поклонился. - Вы почитаете меня за дьявола, но это ошибка. Я всего лишь нищий Иапетид, изгой и неудачник.
- Но…
- Подожди, святой отец, - остановил монаха капитан-генерал. - Разобраться надо.
Он обернулся к еретику:
- Объясни, как ты попал сюда.
- Не будем об этом, - замялся Илирий. - Этот фокус стар… Вы нужны мне, я нужен вам. Все просто.
Глаза его блеснули:
- Я вот что скажу, алькальд… Ты хочешь бороться с Народом Ночи? С ацтеками?
- Да.
- Тебе не победить их. Ты стремишься научиться думать как они; но ацтеки не думают. Бремя разума их не тяготит - в том они счастливей тебя!..
Тут Илирий понес такую околесицу, что даже видавший виды Кортес поморщился и отшатнулся:
- Стой, стой! - замахал он руками. - Толком говори, чего хочешь.
- Я, алькальд, одного хочу. Чтобы настало царство разума на Земле.
- Разума? Занятно.
- Я могу дать им разум. Тогда ты победишь, Фернандо!
- А может, на костер его? - с надеждой подал голос отец Понсе. - Клянусь муками Христовыми, Царство Божие - оно как-то ближе…
Илирий вздохнул. Подошел к столу, сгреб лампу.
Бороденка затрещала в огне, словно клок пропитанной жиром пакли. Глоток, еще один… Монах побледнел. Илирий вытер губы и поставил наполовину опустевшую лампу на стол. Затем произнес извиняющимся тоном:
- Больше не стану. Вы в темноте плохо видите, да и вкус у масла… не того… Нет, костер меня не возьмет.
Он икнул и с его губ сорвались язычки пламени.
- Мы, алькальд, лучше полюбовно договоримся. Туземцы невинны; тебе никогда не победить блаженных. Чтобы сломить врага, надо его заставить думать по-нашему, и я в силах это сотворить. Скажите, капитан-генерал, пусть не гонят меня, когда Владычица Морская объявится. Дальше уж мое дело.
* * *
Кортес делил людей на дураков и умников - так удобнее. Дураки поступают так, как поступали сотни поколений дураков до них. Это приятно и легко. Дураки пользуются уважением сограждан, их любят и берегут.
Другое дело умники. Они поступают как хотят и чаще всего ломают шеи. Иногда, очень редко, им удается совершить нечто небывалое. Тогда их записывают в "Почетные дураки", а дурацкие скрижали дополняются новой главой и указаниями, как жить последующим поколениям.
Ох, как не хочется перемудрить самого себя!..
Илирий, сын мятежного Иапета… Грязный грек, в чьих глазах порой мелькает насмешка. Кто ты? Над чем смеешься?.. Откуда появился среди конкистадоров?
Как выбрался из тюрьмы?
- Я на свободе, пока Берналь забыл обо мне, - пояснил еретик, подбрасывая на ладони апельсин. - Нет лучшего засова и дверных петель, чем людская память. К счастью, в данный момент он занят - подбирает рифму к слову "Пенелопа".
- Но… их же всего три?.. - Губа падре Алонсо неуверенно дрогнула.
- Рифмы "галопом" и "пучок укропа" он уже истратил.
- Для настоящей поэзии Берналю не хватает искренности, - усмехнулся капитан-генерал, - и веры в себя. В античные времена было иначе… Гомер рифмовал Пенелопу с чем угодно - и ничего. Написал "Одиссею".
…Все трое немного нервничали - по разным причинам. Кортес чувствовал, что стоит на пороге великой империи; Понсе боялся греховной красоты Владычицы. Что приводило в трепет Илирия - не знает никто.
Вот загремели на лестнице грубые башмаки.
- Идут, идут! - ворвался брат Бартоломью. - Госпожа Владычица Морская!
Дверь заскрипела, и…
…морской прибой заполнил башенный зал. Был ли Диас дель Кастильо неискренен и зажат - судить сложно. Известно одно: поэтом он был никудышным. Хотя бы потому, что не верил своему поэтическому чутью.
В глазах Владычицы Морской действительно жил блеск моря. В ее походке звучал зов кораблей. Капитан-генерал заерзал на своем троне. "Сволочь я, - промелькнуло в его голове. - Сжег корабли, погубил чудную сказку странствий…"
Девушка вошла и поклонилась. Движения ее были легки и прекрасны. Следом явилась свита: четверо дюжих молодцов с обсидиановыми мечами в руках. Ракушки и перья, украшавшие смуглые тела, вольно пародировали испанский доспех.
Именно эти ракушки и перья месяц назад убедили капитан-генерала, что с Вера-Крусом не все ладно. Мода на султаны из перьев не возникает на пустом месте - за этим всегда что-то стоит. Страсть к подражательству, например. Или чье-то представление о приличиях…
А может - любопытство. О, если бы любопытство!..
Пируэт. Еще и еще. Танец-загадка, ацтекские верительные грамоты. Девушка застыла в грациозной позе, глаза ее смотрели с вызовом.
"Она приветствует меня, - подумал Кортес. - Меня и моих соратников. Сейчас она задаст свой вопрос".