Глава 11
Так кто же вёл его этим странным путём?
Исподволь, незаметно, от развилки к развилке?
В общем, после громогласного пророчества Клементины ответ на этот вопрос Ваня себе уже представлял. Смутно, но представлял.
Некие люди (назовём их пока так) хотят, чтобы он встал на их сторону в где-то идущей и невидимой миру схватке. Невидимой - но страшной и жестокой. Почему Ваню хотят призвать под одно из знамён, за какие такие боевые или морально-волевые качества - это уже другой вопрос. Но - хотят. И представители тех людей - Адель и Дэн.
Однако есть некая шероховатость во всём этом построении. Почему так всё запутано? Знаки, пророчества, блестяще спланированные случайности?
Если цель ясна и честна, то почему бы не прийти и не сказать прямо: слушай, парень, тут один нехороший богатый человек по прозвищу Царь хочет стать ещё богаче и гоняет через именуемый Вратами горный перевал караваны с дурью. С дурью, от которой вполне законопослушные граждане приобретают привычку днём спать, а ночью рыскать в поисках кровушки. И пора, парень, заканчивать с этим безобразием. А кроме нас - некому. Но у нас в команде не хватает хорошего пулемётчика…
Никто не пришёл.
Никто так не сказал.
Значит?
Либо Битва идёт на таком уровне, что любого рассказавшего о ней сразу посчитаешь психом - без каких-либо вариантов.
Либо - втёмную тебя готовят к чему-то гнусному. Не успеешь оглянуться, как увязнешь по самую маковку и очутишься в подручных у того самого Царя. Караваны охранять будешь.
(Однако! Что там о коммерции и коммерсантах ни думай, но большой бизнес логике мышления учит кристальной. И те семь лет прошли - не зря!)
Но второй вариант не проходил. По одной маленькой причине.
Дар.
Попробуйте кого-нибудь, наделённого даром чуять ложь, использовать втёмную… Лучше и не пытаться. Безнадёжно.
Тут Ваня вспомнил деда. Своего родного деда по отцу. И кое-что заподозрил.
Дед всплыл в памяти центральным персонажем короткометражного фильма "Детство Ивана". Примерно такого:
…Дед сидит на лавочке у их дома. Курит. Он единственный в семье курит - ушёл на Великую Войну мальчишкой и вернулся через четыре года мужчиной с седыми висками и неизменной папиросой во рту. Остальные Сорины, и мужчины, и женщины, табак не признают. Корни семьи - из раскольничьей старины. Минувшие десятилетия старую веру из них повыбили, последние два поколения уже полные атеисты - но отвращение к табаку осталось. И дед смолит - лишь на улице. Специально сладил себе лавочку…
Дед отнюдь не стар - пятьдесят с небольшим. Через два года его не станет. Мужчины Сорины умирают молодыми - неприятная такая фамильная особенность…
Ване четыре года. Ваня стоит перед лавочкой и излагает замысловатый сюжет, в финале которого на Ваниных штанах появилась огромная дыра. По сюжету, понятно, Ваня в её генезисе никак не замешан - более того, активно пытался оному появлению воспрепятствовать.
Сюжет логичен. Сюжет тесно сплетен с имевшими место фактами. Сюжет оснащён мелко-уточняющими деталями, делающими его абсолютно достоверным.
Дед не верит. Ничему. Дед не ругается, курит с улыбкой, но не верит.
Только сейчас, почти четверть века спустя, Ваня понял, что на его памяти никто и никогда деда не обманывал.
Успешно не обманывал.
Никто.
Никогда.
Похоже, дар оказался наследственным.
Телефон замяукал - и загорелое лицо деда, его статная фигура на фоне серой речной глади подёрнулись дымкой и исчезли.
Звонил майор Мельничук - сказал, что им необходимо поговорить. О клубе "Хантер-хауз". Ваня сообщил, что недавно покинул ряды сей организации - навсегда. Майор настаивал на разговоре. Правда, обеспечить его проведение силовыми методами пока не грозил… Ваня согласился осветить интересующие майора аспекты - но где-нибудь на нейтральной территории. Сошлись на не изобилующем клиентами кафе невдалеке от РУВД и назначили время - через два часа. Конец связи.
Майор, как при помощи дара убедился Ваня, не врал и никаких ловушек не готовил.
Действительно хотел поговорить.
И то приятно…
В последнее время в голову Татьяне Степадеевой мысли приходили исключительно гнусные. И не менее гнусные приходили подозрения.
Касались они её здоровья - а подозрения такого рода куда как живучи, и никакие анализы, и никакие исследования, и никакие чудеса самой современной функциональной диагностики, и никакие гениально чуткие пальцы кудесников старой доброй пальпации - ничто не в силах разорвать удушливые объятия этих подозрений. Есть самый реальный шанс погибнуть от самовнушенной, психосоматической ас-фикции. В терминах медицинской науки - синдром Лаокоона и сыновей…
Татьяна заподозрила самое страшное.
Что на самом деле она умерла.
И умерла давно.
Ей даже казалось, что она знает, где это произошло и когда.
Где: В старой гостинице, выходящей окнами на старую площадь, на вздыбленную громаду собора и бронзовых ангелов на углах его крыши, встопорщивших позеленевшие бронзовые крылья…
Когда: Давно, почти пятнадцать лет назад… В ту самую ночь. В ту самую, после которой старые стены и перекрытия гостиницы перестали существовать… Ночь была платой. Платой ей, Татьяне. Контора пошла по стопам Клеопатры, дарившей ночи отдавшим прекрасной царице тело и душу… Особенно душу.
Таня отдала душу артистично и красиво, можно даже сказать - талантливо. И муза порхала над её пальчиками, когда обличающие строки выскакивали из старой машинки "Москва". Муза порхала и позже - когда Первый отдел отвернулся и зажмурился - и из институтской светокопировальной поползли копии статьи-листовки. Не улетела муза (они, музы, страсть как любопытны), и когда вдохновлённые читатели надиктованного Конторой опуса ставили подписи под гневным и ниспровергающим творением Тани - и попадали на карандаш.
Иные, впрочем, попали не единственно на карандаш - на только-только входящие в моду дубинки-демократизаторы тоже. Но были сами виноваты - не стоило принимать так уж всерьёз полёт Таниной творческой фантазии и спешить на старую площадь защищать от сноса старое историческое здание - достаточно было поставить имя и фамилию на подколотых к зажигательной прокламации белых листках… Вполне достаточно. Но они пошли, и муза испуганно упорхнула - музы не любят злобного мата, и ударов по почкам, и грубо защёлкнутых на запястьях наручников.
Таня за эти перегибы не отвечала, своё дело выполнив блестяще, и получила заслуженную награду. Татьяна Степадеева стала последним в мире человеком, самым последним, переночевавшим там, где такой же бесконечной ночью писал своей кровью и умер - Он, поэт и гений, хоть малую толику страшного и прекрасного дара которого хотела Таня получить. Унаследовать в прощальную ночь…
Теперь Татьяна Степадеева подозревала самое страшное.
Что в ту ночь она умерла.
Её нынешняя как бы жизнь напоминала мимолётное существование растений-эфемеров короткой весной в пустыне. Весной для Татьяны и её политического альманаха (именно её! не единственно ночь была наградой - она получила всё, о чём мечтала, и получила быстро… но так же быстро всё полученное обесценилось) - весной для неё и её издания становилось преддверие очередных выборов.
Альманах, на страницах полусотни экземпляров которого старые бойцы обменивались друг с другом воспоминаниями о минувших днях стотысячных митингов и сладостной агонии режима, - альманах перед выборами оживал, как спрятавшийся глубоко в почве пустыни корень эфемера оживает от весеннего дождя - и распускался, и расцветал листками-приложениям - в каждый дом! в каждый почтовый ящик! - и вновь терзали усталые уши читателей звонкие Танины передовицы.
Этой весной дождевая туча прошла мимо. Вернее - не дошла… Туча валялась в грязном подъезде, уткнувшись головой в ржавую радиаторную батарею. Рядом валялся опустошённый "стечкин". А хорошо знакомого кейса с двумя кодовыми замками не валялось. Кейс канул вместе с содержимым. Твердокаменные борцы на панихиде суровели лицами и клялись так не спустить и так не оставить. Акулы пера и микрофона надрывались в догадках о кейсе: миллион зелёных? два? Татьяна молчала, горько поджав губы, - она знала. Не один и не два - всего-навсего шестьсот пятьдесят тысяч, - но весна прошла мимо. Эфемер не расцвёл. Нежизнь и несмерть продолжались…
Она сидела на скамейке всё того же сквера. Вокруг шумела та же площадь. Громоздился собор. Император железной рукой сдерживал танцующего на задних копытах коня. Гостиница - снесённая и вновь отстроенная - казалась той же самой. Той же самой, где почти пятнадцать лет назад она….
Где она умерла.
Татьяна вскочила.
Схватилась за воротник.
Показалось - оттуда, из прошлого, из призрачного гостиничного номера сдавила горло призрачная верёвка. Таня рухнула, пытаясь бороться, пытаясь разорвать давящую горло петлю… А со стороны, метнувшимся к ней прохожим, виделось другое - Татьяна умирает.
Прохожие ошибались. Умерла она давно. И петли никакой не было.
Просто мимо шёл Царь Мёртвых.
И был голоден.
Медики удивлялись волне странных смертей вроде молодых и вроде здоровых. Кивали на нехороший июнь: днём жара, парит, по вечерам грозы, давление скачет - гипертоников и сердечников такая погода режет как косою.
А молодых среди них нынче… Оно и понятно: экология, стрессы, ритм жизни бешеный. К тридцати изнашиваются, как раньше к пятидесяти. Впрочем, и старых среди внезапно умерших (а точнее - переставших двигаться) хватало.
Медики кивали на погоду. Они тоже не знали, что проснулся Царь Мёртвых.
И утоляет голод - как умеет.
Глава 12
- Я ушёл из "Хантера". А карабин сдуру шарнул о камень и выкинул. Теперь, наверное, неприятности с лицензионно-разрешительной будут.
- Ерунда… - рассеянно сказал Мельничук. - Подскажу, какую бумагу сочинить для отмазки, даже штрафа не выпишут… Тут в другом вопрос. Ты Краковского Максима хорошо знаешь?
- Ну-у, неплохо…
Они с Максом были знакомы несколько месяцев. Знал его Ваня достаточно для того, чтобы при нужде доверить прикрывать спину, - а чтобы узнать лучше, надо сходить в бой, под пули.
- Скажи, Иван… Он - обязательный человек?
- Да. Без всяких раздумий: да. Уж если что скажет, то сделает точно. Никаких причин для отказа от своего слова не признает… До глупого порой доходит.
- Вот и сестра его то же самое говорит… Старшая. А вчера он её не встретил с иркутского поезда… И дома, в смысле, на съёмной квартире, его нет… Даже записки не оставил. Сестра - к нам. Но для розыска нет оснований. Рано. Мысли есть светлые, Иван? У меня почему-то только тёмные…
Ваня промолчал. Светлых мыслей не нашлось. Макс так никогда не поступал. И не поступил бы - живой и свободный.
- Сдаётся мне, - сказал Мельничук, - в клубе после твоего ухода состоялись выборы капитана. И Краковский вытянул чёрную метку. Хотя искать его никаких причин нет и долго не будет. А когда и если появятся - дело это ко мне наверняка не попадёт. Так что наш разговор насквозь неформальный…
В кармане подал голос мобильник. Наташка? Опять что-то с Полухиным? Он выдрал трубку из кармана, даже не взглянув на майора в поисках формального разрешения ответить на вызов. Наплевав на банальную вежливость и утончённую корпоративную этику. Мельничук, впрочем, не обиделся.
"Да… Я… Что же тут непонятного… Да… Ну надо же… Да нет, согласен… Когда?.. Буду… До связи".
Выключил трубку, вернул в карман. Пожал плечами с лёгким извинением: дела, дескать. Бизнес.
- Я хотел тебе сказать напоследок одно, Иван… - Майор поднялся из-за столика. - Хорошо, конечно, что ты развязался с этими охотничками. Но… Культурный человек, нагадив, пусть и по нечаянности, - за собой прибирает. Всегда.
Майор ушёл. Не прощаясь, не протягивая руки. Ваня остался. Мельничук опять был прав. Вампирская свистопляска не дала задуматься о том, что может произойти в "Хантере" после его ухода… Что-то произошло, и прибирать за собой придётся. Потому что сейчас звонил Прохор. Ещё одно простенькое, уже переставшее удивлять совпадение.
Был Прохор на редкость вежлив и тактичен, сказал, что не понимает Ваниного решения, но принимает его - и предлагает встретиться для обсуждения кое-каких вопросов о разделе имущества клуба. Например, вопроса о судьбе двух джипов…
Всё это была ложь.
Раздел имущества Прохора не интересовал. Судьба джипов - ещё меньше. И Ваня догадывался, что его интересует. Или кто. Но - решил всё-таки встретиться.
Появилась пара вопросов.
К Прохору.
У Вани были в этот момент два желания. Противоположных.
Первое: чтобы Адель была с ним рядом. Всегда. Везде. Что бы ни произошло, что бы ни кончилось и ни началось, что бы ни рухнуло и вновь не восстало…
Второе: сейчас он хотел поговорить с Дэном один на один.
Может быть, как-то эта дилемма и отразилась на лице. Но едва ли - Адель и сама понимала, когда воинам надо серьёзно поговорить. Только вдвоём.
- Извините меня, - сказала она коротко. - Я не люблю длинные и научные рассуждения. К тому же я много раз слышала их от Дэна - это его любимая тема. А дел у меня сегодня много. Я ухожу. Извините меня.
Адель, как всегда, не лгала - и Ваня это чувствовал.
Но одну вещь она не сказала. Самым важным для неё на сегодня делом было вновь попытаться нащупать в огромном городе Царя Мёртвых - и дело это представлялось почти безнадёжным. Царь оказался неимоверно силён и наглухо закрывал свой разум - открываясь на короткое время поглощения очередного подданного.
Пока подданных Царю хватало. Пока.
Но скоро он начнёт убивать живых.
Царя Мёртвых надо было разбудить, и они разбудили его - чтобы наречь Царя Живых и дать ему часть силы отца… Но, пробуждая, они совершили ошибку. Страшную ошибку.
Они не знали - кто есть Царь Мёртвых. И кем был раньше.
Не знали всех его сил.
И - не знали его в лицо.
Итак, господа кадеты, тема занятия - физиогномика.
Тезис: Врага надо знать в лицо.
Рассмотрим на банальном примере. На всём известном примере о трёх усатых мужчинах.
Итак:
Один усатый штатский изрёк мысль: если Враг не сдаётся, его уничтожают.
Логично. Здраво. Но неполно и половинчато. Сразу встаёт вопрос: что делать с Врагом, который сдался? Или - только с изобразившим в своих интересах, что сдался?
Невеликого интеллектуального потенциала штатского мужчины на полное решение вопроса не хватило. Умер от перенапряжения мозговых извилин. Грубо говоря - дезертировал, оставив в умах разброд и шатание. Смутную такую неясность: не то применять к поднявшему лапы вверх Врагу высший гуманизм, не то просто высшую меру.
Разброд преодолел и неясность ликвидировал другой усатый мужчина. Заодно ликвидировал и всех врагов: и не сдавшихся, и сдавшихся, и изобразивших, что сдаются. Ликвидировал всех, кого считал врагами. Мысли вслух второй усатый мужчина изрекать не любил и властителем дум себя не считал. Зато хорошо считал врагов. Но - не знал их в лицо.
Эмпирическое знание подхватил и развил третий усатый мужчина. Этот вообще не умел почти ничего: ни изрекать умные мысли, ни считать врагов или что-либо ещё, ни, естественно, знать их, врагов, в лицо. Умел только уничтожать. Что и делал - с размахом, но бессистемно, уничтожив в конце концов и самого себя вкупе с женой и любимой собакой.
Такая вот история. Достаточно грустная и кровавая.
Выводы.
Первый: Врага надо уничтожать. Всегда. Везде. Вне зависимости от положения его верхних конечностей.
Второй: Врага надо знать в лицо. Иначе за Врага можно легко принять тонкошеих мальчишек, впервые взявшихся за оружие и перепутавших цвет знамён. Или штатских, живущих на территории, объявленной Врагом своею.
Вопросы по физиогномике есть?
Замечательно. Тогда у меня есть два вопроса к господину кадету, вчера находившемуся в увольнении и не узнавшему начальника нашего корпуса, гулявшего в штатском платье с женой и дочерью. И обратившемуся (я имею в виду кадета) к упомянутой дочери с целым рядом предложений, содержащих намёк на интимное развитие событий в случае согласия на означенные предложения.
Формулирую первый вопрос: Сколько увольнений, господин кадет, ориентировочно осталось до конца вашего обучения?
Хм, цифра приблизительная, но порядок совпадает.
Второй вопрос: Сколько из означенных увольнений вы проведёте в расположении корпуса за изучением портретов вышестоящего начальства, начиная с заместителя командира вашей роты?
Вопрос риторический, можете не отвечать.
Остальным советую: тренируйте зрительную память, господа кадеты! Особенно память на лица. Начальство, как и Врага, необходимо знать в лицо.
Занятие закончено, все свободны.
Кстати: выше голову, кадет! По достоверным слухам, дочь господина начальника корпуса весьма вами заинтересовалась…
Глава 13
- …Связана с проблемой так называемых призраков. Мало кто относится и к этой проблеме, и даже к самому термину "призрак" с должным пониманием. Призрак в их представлении - нечто пугающее, звенящее цепями и заставляющее кровь леденеть в жилах. А заодно порой изрекающее глупые пророчества и практикующее полтергестические шуточки… Однако все эти представления не мешают людям смотреть на призраки давно умерших людей - на натянутой белой простыне или на телеэкране - и не падать в обморок с заледеневшей в жилах кровью… Кофе или чай?
Ваня улыбнулся. Последние слова Дэна резко контрастировали со всей его длинной тирадой о призраках как более общем случае упырей и вампиров. Рассуждения были интересные, но Ваниной конкретной проблемы пока не касались.
- Чай. Если можно - без сахара…
Всё окружающее их казалось плодом странной ошибки. Ошибки ассистента режиссёра, перепутавшего результаты кинопроб, - и в результате актёр, призванный сыграть роль героя Воина, оказался в декорации для съёмок эпизодов о высоколобом учёном - о книжном черве и кабинетной крысе…
Полки с книгами, стол, заваленный ими же (переплёты из потемневшей кожи), огромный глобус Бэра - не новодел, старинный, на террах-инкогнитах скалятся потемневшие чудовища, наверняка там обитающие… Карта звёздного неба - ровесница глобуса. Неизвестные и непонятные Ване измерительные приборы и инструменты…
Короче, на этом фоне идеально бы выглядел ветхий седой учёный… Желательно в мантии. Впрочем, дабы исправить несоответствие, достаточно было сменить точку зрения, встав возле упомянутого глобуса и увидев Дэна на фоне другой стены: оружие, оружие, оружие… Исключительно холодное, оборонительное (несколько меньше) и наступательное (всех видов). На этом фоне Дэн смотрелся вполне органично.
Хотя нет… Нет! Органично Дэн выглядел везде - а расхожий штамп о том, что Воинам чужды науки, разорвите и выбросьте.
Воинам подвластно любое оружие.
Вопрос к вам, господа с чистой совестью и белоснежными одеждами, на которых никто и никогда не увидит самого крохотного пятнышка крови.
Кто вам говорит, что я рассказываю про оружие?
Рассказываю со сладострастием свихнувшегося на смертоносном железе маньяка? Рассказываю на уровне детальной порнографии?
Все говорят?
Вы не любите оружие…
Понимаю…