Глава 3
А ведь Иван неспроста так обнимает Наташу…
Известно, что может вдруг случиться, если молодой мужчина двадцати восьми лет от роду, вполне здоровый и из себя не урод, обнимает - пусть с целями-то самыми невинными, пусть думая всего ободрить и утешить, - обнимает девушку двадцати двух лет от роду, тоже вполне здоровую и с вполне привлекательными внешними данными…
Всякое тут может случиться. В том числе и это…
С пишущими гражданами, когда на бумаге дело доходит до этого, происходит нечто странное. Одни настолько воспаряют духом, что прочитай их вирши, скажем, слабо разбирающийся в земной физиологии инопланетчик-тарелочник - так бы и остался, бедняга зеленокожий, в блаженном неведении о способах размножения землян. Потому что от описываемых пиротехнических эффектов - вспыхиваний, и воспыланий, и возгораний, и самовозгораний, и явных поджогов, и даже взрывообразных, измеряемых в кило- и мегатоннах оргазмов - детей появиться не может, вообще ничего хорошего появиться не может, кроме головной боли у пожарной охраны и вечно занятой линии "01"…
Есть и другой подвид пишущих - вроде не воспаряющих, вроде как остающихся на земле, но… Но несколько, мягко говоря, преувеличивающих возможности своих персонажей. Физиологические возможности. У них, у персонажей, всё и всегда работает с недостижимой даже для НАСА и Росавиакосмоса безотказностью… А в нужный момент - не взрывается, но извергается: потоками, ручьями, водопадами…
Трудно понять пишущих.
Вроде ведь с некоторыми из них это бывало, может, даже со многими - так и почему же не написать правду? Коротко, ясно, по-военному? Глянешь на них, на авторов, - на вид вроде здоровы, почитаешь - и ясно: пора им в медчасть… Одним (у которых при этом всё вспыхивает и взрывается) - к психотерапевту, по поводу крепнущей пиромании. Вторым (у которых водопады и заливающие все струи) - к урологу, ибо у здоровых мужчин при этом мочеиспускательные сфинктеры надёжно перекрываются…
Есть и третий подвид пишущих - ставящие перед началом этого многоточие. И переходящие к следующей главе. Короче, уцелевшие мамонты соцреализма…
Но не про мамонтов речь. Сами вымрут. Есть причина, по которой не хотелось рассказывать про это…
Наташа была девственницей.
Бывает такое на двадцать третьем году жизни - и не только с обиженными природой по части ума или внешности. Бывает. Проверено.
Предвижу вопли возмущённых Иваном ханжей-моралистов: ДА КАК ЖЕ ТАК?!! Ведь он же Адель любит?!
Любит. Но бывает и так, господа моралисты. С кем так не бывало, может первым взять камень и первым его в Ивана…
Не понял… Это все первые?! Тогда слушай мою команду! В колонну по три стано-о-о… вись! Шаг-о-о-ом… за камнями, направление юго-юго-запад, дистанция порядка километра …арш!!
Нашлись моралисты… Там, кстати, в указанном направлении, за поворотом имеют место неразгруженные платформы со щебнем. И злой как чёрт старшина, второй час безуспешно ожидающий обещанную рабочую силу. Увидите - вернутся другими людьми.
Оставшимся довожу: не хотел я про это рассказывать.
Но расскажу.
Коротко.
По-военному.
Без струй и взрывов.
Она стояла у окна. В другой комнате. Она не видела ничего - там, за окном. Глаза открыты - но перед ними пустота. Чёрная пустота. Она ушла на середине жуткой агонии, когда всё стало ясно - и неизбежный финал, и то, что они ничего не смогут сделать, ничем и никак не помогут… Сбежала. Это была не слабость души, есть зрелища, которые могут выдержать только родившиеся с сердцем Воина - да и то не все… Она не кричала, не билась в истерике - стояла у окна, скрестив на груди руки, вцепившись пальцами в плечи - и не чувствуя, что на плечах останутся синяки… Она держала себя в руках в полном смысле слова…
Когда он подошёл, когда он обнял её, она поняла, что кончилось всё, кончилось всё и навсегда, потому что иначе бы он оставался там - до конца. И - она крепилась и Держалась, пока была одна, все медленно ползущие минуты, пока была одна, а сейчас, когда он пришёл и обнял её, что-то в ней сломалось и рассыпалось - её била крупная Дрожь, и рождались где-то внутри, где-то очень глубоко внутри, но искали дорогу наверх и, конечно, нашли бы её, эту дорогу, - рыдания…
Он гладил её по плечам и волосам, он аккуратно и нежно разжал её втиснувшиеся в плечи пальцы - он отдавал ей часть своей силы и брал взамен её боль… Она развернулась - от окна к нему и - впервые за последние минуты увидела что-то, кроме чёрной пустоты, - его серые глаза. Сила шла от них - к ней, а боль - обратно. И она смотрела в эти глаза, она положила руки ему на плечи - и ей захотелось, чтобы исчезло всё, всё вокруг, чтобы исчез весь этот жуткий, залитый кровью, слезами и страхом мир - а они бы остались, остались в маленькой капсуле, в уцелевшей спасательной шлюпке взорвавшегося космического корабля - и чтобы капсула была с непрозрачными стенками, и чтобы летела в другую Вселенную - чистую и светлую… И Наташа полетела туда - прикрыв глаза и полуоткрыв губы…
Потом она многого не вспомнила, хотя и старалась… Она не помнила, как оказалась на кровати, а он оказался рядом - может, обмякли и подкосились ноги, а может, он её приподнял и осторожно положил, - она не видела и не помнила ничего, потому что глаза её были закрыты, а губы нашли его губы… Она не помнила, как он раздевал её - наверное, нежно и бережно, раз всё стёрлось, - и в памяти осталось лишь два момента: как она совсем не стеснялась своей груди, а она давно стыдилась её, ей казалось, что на фоне роскошного бюста Наи у неё малозаметная грудь-замухрышка, и это было её вечной проблемой и комплексом, а сегодня и сейчас она не стеснялась - ни когда куда-то делась прикрывающая грудь ткань, ни когда осторожные, ласкающие пальцы коснулись сосков - ни потом, когда соски её впервые узнали, на что способны язык и губы мужчины… И ещё одно запомнила она про эти минуты - как лёжа на спине, выгнувшись, поднимала бёдра вверх, помогая ему - уже нетерпеливо…
Потом была рука, только его рука… Она постаралась развести бёдра как можно шире, ещё шире, она постаралась раскрыться - она знала, что хорошо в первый раз не будет, и лишь хотела, чтобы не было больно и страшно… Рука не спешила, рука не торопилась, но страшно ей стало всё равно - когда наконец его палец впервые осторожно проник в неё и тут же вышел обратно - чуть быстрее, чем проник… Он понял всё! Он понял всё, и всё может стать как этой весной, когда она решила - будь что будет - плюнуть на принцев и покончить наконец со всем этим… Покончить и начать, но всё равно ничего не вышло - не у неё не вышло… Но сейчас всё было не так, не было округлённых глаз, и не было дурацких вопросов, и не было суетливых движений, и не было маскирующей бессилие грубости - опять была лишь рука, ещё более неторопливая и нежная…
…Он не вошёл в неё, не вошёл ещё ничем, даже снова пальцем, когда ей вдруг стало стыдно - ей казалось, что горячая жидкость переполняет её, и поднимается всё выше, и сейчас покажется, выступит, расплещется снаружи - и его пальцы попадут в это болото, это неправильно, это слишком много, так не должно быть, у неё было уже… она целовалась с парнями… и даже… но так не было - и ей было почему-то стыдно, и она успела подумать, что, когда он наконец войдёт в неё, она умрёт со стыда - но тут он вошёл, даже едва начал входить в неё, опять пальцем - и стыд куда-то исчез, она не умерла от стыда - она раскрылась ещё, она раздвинула бёдра шире, ещё шире, хотя только что это казалось ей невозможным, - и подалась вперёд и вверх, навстречу его руке - нетерпеливым движением… Она уже не думала, никак не думала, что хорошо в первый раз быть не может, и хотела уже не только избежать боли и страха…
Она не видела, чем он вошёл в неё, но поняла, что - нет, нет, ещё не оно, ещё не случилось главного, чего она желала всё сильней и сильней, а боялась всё меньше и меньше… Поняла потому, что сейчас он спустился, спустился ниже, спустился вдоль неё губами - подбородок, шея, свод груди - и сейчас губы и язык ласкали её сосок - и сосок увеличился, набух, он никогда не увеличивался и набухал так - ей казалось, что он стал огромным, просто гигантским, что таких ни у кого не было и никогда не будет… А потом губы занялись его, соска, родным братом - маленьким братишкой-заморышем, - а воспитывали и учили всему выросшего первенца уже пальцы правой руки… Пальцы его правой руки…
А левая оставалась там же - там, где она хотела всё ему дать и всё получить от него… Она чувствовала, как у неё внутри напряглось, сначала испуганно напряглось - взяв во влажно-упругий плен желанного, но незнакомого пришельца, - и она постарались раскрыться, раскрыться, не разводя бёдра, их развести шире было нельзя, она постаралась раскрыться там, не зная и не понимая, чем и как она это делает, но желая раскрыться и впустить его далеко, так далеко, как он хочет - и даже дальше, так, как хочет того она, и - о чудо! - всё у неё получилось, и пришелец, скорей даже герольд, посланник, предвестник того, главного и желанного, ждать коего сил оставалось всё меньше, - вошёл, вошёл уверенно, но всё равно нежно, вошёл глубоко, так глубоко, как хотел, - . и даже глубже, так, как того хотела она… И был в ней, и ласкал её… Но этих ласк ей стало уже мало… Она застонала - в первый раз…
Её губы изнывали, они жаждали его губ, и она впервые взяла инициативу на себя - неуверенно, словно спрашивая: можно? - она повлекла его вверх. Его губы вернулись к её губам, но! - она чувствовала, она прекрасно чувствовала, с каким сожалением расстаются они с её грудью - с грудью, которой она никогда уже не будет стыдиться, которой она всегда будет гордиться - потому что он хотел, потому что лучший в мире мужчина хотел ласкать и ласкал её грудь именно так… Её руки, сначала неуверенно - волосы, шея, плечи - и очень целомудренно опускались вниз - всё дальше и всё уверенней…
Она хотела, она очень хотела, она сгорала от этого желания - коснуться там - она не называла это даже в мыслях - она была современная, хоть и девушка - она читала книги, и смотрела фильмы, она знала, что как устроено и для чего служит, но никогда не прикасалась к этому и даже не рассматривала вблизи вживую… Она коснулась там вскользь, словно случайно, словно нечаянно, коснулась и повела руку дальше, на секунду замерев от ожидания его реакции… Его правая рука скользнула тут же вниз с её груди, взяла её ладонь, покрыла сверху и положила туда, где она только что мимолётно прошла лёгким касанием, - и научила всему, нет, конечно, не всему, всё ещё впереди, она ещё рассмотрит это подробно и внимательно - нет! хватит!! к чертям ханжество - она ещё рассмотрит подробно и внимательно его член - никаких "это" - так, и только так, она будет называть - недолго, пока не придумает настоящее и нежное имя… Ей хотелось рассмотреть всё вблизи и в подробностях, и не только рассмотреть - она вполне современная, хоть и девушка - она попробует, она обязательно попробует всё-всё, что можно сделать с его членом, и вкус попробует непременно тоже, но это потом, это чуть позже, а сейчас она хочет одного, и только одного…
Он снял её руку так же осторожно, как и положил, и чуть передвинулся, не переставая целовать её и ласкать грудь, и она поняла: сейчас! сейчас!! сейчас!!! - и застонала через закрытые поцелуем губы. Застонала от счастья.
…Она почувствовала, как что-то покинуло её, и пришло другое - медленно, очень неторопливо, и было оно больше, гораздо больше, и входило туго, всё внутри раскрывалось, разворачивалось и принимало назначенное природой и долгожданное - потом она (и он?) почувствовала мягко-упругое сопротивление какой-то преграды, и движение приостановилось, и она опять застонала, нетерпеливо и громко, и…
И подалась вперёд, нетерпеливо и резко, как долго взводимая пружина, и одновременно обхватила его сзади - вжала, буквально втиснула в себя… И закричала - впервые во весь голос закричала. Но не от боли - многое пыталась вспомнить Наташа потом про этот вечер, но боли вспомнить так и не смогла…
…Он вошёл в неё, вошёл глубоко, так глубоко, как хотел, - и даже глубже, так, как того хотела она; крик её не смолкал, всё внутри сокращалось и тут же расслабляясь снова, всё быстрей и быстрей, и она чувствовала, как в нём, ставшем сейчас частью, неотъемлемой частью неё, в ответ рождаются и рвутся наружу такие же сокращения - и слышала, как он тоже стонет, впервые стонет…
Эту ночь, начавшуюся именно так, они провели вместе. И много чего ещё было той ночью… Не было лишь страха - у неё… И боли - у обоих.
Хотя рядом, за стеной, - тонкий слой мелкого пепла повторял контур скорчившегося в агонии тела.
Но смерть спрятала своё жало, и не было победы её… Чужую смерть тоже надо уметь побеждать.
Глава 4
В жизни не спущусь больше в метро, подумал Иван. Лучше, если никак иначе нельзя, - отмахать пешком половину города.
А вслух спросил, когда они наконец выбрались из этого кошмарного подземелья:
- Почему в метро так много мёртвых? Ходячих мёртвых? Некробионтов?
- Не знаю, - ответил Дэн. - Да и никто, видимо, из живых не знает. Никто всерьёз психологией некробионтов не занимался… Больно уж мерзко.
Действительно, омерзительней некуда. Всё бесконечно-длинное утро они вдвоём с Дэном катались в метро. Бесцельно - в надежде случайно встретить Царя Мёртвых. Так китобои старых времён на вид бесцельно бороздили зелёные доля планктона - любимой пищи кита; бороздили в надежде встретить Левиафана, владыку морей, - встретить и повергнуть в бою…
Некробионтов - любимой и единственной пищи Царя Мёртвых - в подземельях метро хватало с избытком. Ходячие мертвецы бойко спешили куда-то по своим мертвячьим делам, делая вид - что и они живые. Никто ничего не замечал или не хотел заметить. Хотя, как и говорил до начала поиска Дэн, увидеть мёртвого несложно… Иван научился почти мгновенно. Это было совсем не трудно.
Но омерзительно.
- Эмпирические знания о поведении некробионтов имеются в избытке, - продолжил Дэн. - И их всех - хлоптунов, живых трупов - тянет под землю. Всех, не только больных вампиризмом. Да ты и сам, наверное, заметил. Когда упокаивал по подвалам…
Дэн ошибался.
Тогда, в подвалах, Ваня не замечал ничего - живые перед ним или мёртвые. Он научился различать их лишь сегодня. И именно сегодня Наташа Булатова впервые (и не без оснований) заподозрила, что полюбила…
Когда ошибается посланный нести Меру, тот, кто ошибиться не может в принципе, - это страшно. Страшно последствиями такой ошибки для других…
Даниэль ошибся.
Он прекрасно знал, что Царями Мёртвых не рождаются - становятся. Но Даниэль не знал, кем был Царь Мёртвых до того, как стал Царём, и до того, как уснул, усыпив сам себя в полугипнотическом трансе. Даниэль даже никогда не видел Царя - глазами. И всё равно разбудил его - чтобы использовать и убить. Слишком заманчива была перспектива. Слишком благоприятный подворачивался шанс.
…Пробудившегося Царя Мёртвых в метро и вообще под землю не тянуло. Царь неторопливо шёл под жарким июньским солнцем - и, как всегда, был голоден… Попадавшиеся на пути хлоптуны переставали двигаться - медики констатировали естественные причины, а голод Царя на время отступал, приглушённый высосанной некробиотической энергией…
Кровь требовалась Царю значительно реже. Он легко мог бы обойтись без неё - но кровь пьянила. Придавала некую остроту остаткам его ощущений… И - некий смысл его нежизни…
Царь, начав запой с благих намерений, уже не видел разницы - кровь ли это хлоптунов, опасных для живых, или кровь не менее опасных живых, или кровь никому не опасных людей, подвернувшихся в несчастный для себя момент Царю…
Энергии не хватало.
Хлоптунов поблизости не было.
Царь, не задумываясь и не приближаясь, убил ближайшего к себе живого - румяная кукла со ставшей мёртвой душой продолжала мерно шагать куда-то. Царь, по-прежнему не приближаясь, высосал хлоптуна досуха - побледневшая кукла схватилась за воротник и осела на асфальт.
Царь Мёртвых, не оглядываясь, ушёл - голод на какое-то время стих.
Даниэль, разбудивший его, не знал, кем был Царь раньше. Даниэль никогда не видел лица Царя Мёртвых… Но как Царь убивает - Даниэль чувствовал. Чувствовал издалека.
Дэн замолчал на полуслове. И застыл - обернувшись.
- Царь Мёртвых, - выдохнул он спустя несколько секунд. - Только что убил. Там, километрах в трёх… Не успеем… След остывает. Но стоит попробовать…
- Ловим тачку? - предложил Иван. Дэн покачал головой. Действительно, средняя скорость катящего мимо потока автомобилей уступала скорости велосипедистов, юрко шнырявших между машинами. Заметно уступала…
- Придётся побегать, Страж. Вперёд!
Они бежали.
Прохожие вжимались в стены. Милиционеры глотали свистки. Машины тормозили - испуганно. Они бежали быстро, но надо было бежать быстрей. Потому что Царь Мёртвых уходил. Они не успевали. И оба чувствовали это. Ивану хотелось крикнуть: "Быстрее, бля, быстрее!!!" Но он прокричал-прохрипел (с оксфордским акцентом), и фраза длилась чуть ли не километр:
- Не могли бы вы, досточтимый сэр, оказать мне маленькую любезность и слегка ускорить процесс переставления ваших нижних конечностей?
Воины и в бою могут пошутить.
Дэн крикнул-выдохнул в три приёма:
- Иди! На! …!
Воины в бою не выбирают слов.
Они не успевали.
След таял. Царь Мёртвых был далеко. И уходил быстро. Но они успели.
Потому что Царь Мёртвых почуял погоню. Развернулся и пошёл им навстречу.
- Вот он! Царь Мёртвых!
Дэн не обознался - дар уверенно подтвердил его слова.
Иван остановился, взглянул на застывшую в тридцати шагах от них фигуру - Царь Мёртвых тоже смотрел на них. Стоял Царь в самом центре сквера - у мерно журчащего фонтана.
Они приближались - медленно.
Иван рассматривал Царя. Царя Мёртвых, которого ему сейчас надо было убить.
На вид - человек как человек. Лет тридцать пять… Или больше? Судя по глазам - серо-стальным, с неприятным красноватым отблеском, - больше… Значительно больше. И - было что-то в этих не-живых и не-мёртвых глазах, от чего у Ивана ни на секунду не мелькнуло сомнение. Расспрашивать Царя и пускать в ход дар не было нужды. Иван хорошо - спасибо Дэну - научился видеть этим утром. Перед ними действительно был Царь Мёртвых - и только что убивший живого человека…
А ещё - Царь показался Ивану смутно знакомым. Очень смутно… Детское воспоминание? Полустёртое юношеское?
Не важно. Царя необходимо повергнуть, и он сделает это, он чувствует в себе силу сделать это… Не важно, что вокруг не чёрный лабиринт подвала, а солнечный, многолюдный центр города…
Он двинулся вперёд, привычно вгоняя тело в ритм.
Ритм тут же сломался - жёсткая ладонь легла Ивану на плечо.
Голос Дэна:
- Остановись, Страж!
Лишь увидев Царя - увидев глазами, - он понял, как сильно ошибся. И какова будет цена у этой ошибки.
- Остановись, Страж!
Иван обернулся - недоумённо.
- Я ошибся, Страж, и только сейчас понял, в чём. Тебе нельзя проливать кровь Царя… По крайней мере здесь и сейчас.
- Почему?
- Нет времени на долгие объяснения, Страж. Поверь на слово. Если он повергнет тебя - будет плохо. Если ты его - будет ещё хуже.
Иван поверил - дар подтвердил всё сказанное. Но не объяснил. Хуже - это как понимать? Хуже чего? Хуже этой бродящей в образе человека смерти? Иван так и спросил у Дэна.
- Все, кого ты видишь вокруг, - погибнут. И многие другие. А этого города не будет. Вообще. Даже обгоревших руин.
Дэн не врал. И не ошибался.