А про Ивана и Адель он кадетам досказал.
Коротко.
По-военному.
Парма. Утро.
Рассвета нет - солнце не исчезало, лишь наполовину окунулось в лесотундру - а сейчас вынырнуло обратно… Настройка закончилась - в какой-то момент Иван понял, что может делать оружием всё - и оно ему подчинится.
…Иван идёт по улице посёлка. Где сейчас Адель, он не знает. К Царю (к мальчику Андрюше?) Иван хочет сходить в одиночку.
Посёлок пуст и кажется мёртвым, но Ивану не надо спрашивать дорогу - он помнит дом на берегу, проходя мимо которого Саня Сорин замолкал на полуслове. Чуть покосившийся дом из серых брёвен. Совсем рядом. Иван идёт туда уверенным шагом - и замирает.
Навстречу - Наташка.
Он ни о чём её не расспрашивает.
И ни о чём не рассказывает.
Просто они идут к Царю Живых вместе.
К маленькому светловолосому мальчику.
К Андрюше.
Адель-Лучница ликует. Как никогда близок час торжества её. Скоро сойдутся в Гедонье, в старой раскольничьей деревушке:
Она.
Страж.
И оружие Стража.
Кровь Царя прольётся. Или не Царя - если… Если сомнения Стража справедливы. Когда Страж сомневается в чём-то - это серьёзно. Это очень серьёзно, но… Теперь Адель всё равно - сбылось её Наречение или нет. Потому что теперь она знает - и Даниэль, Третий Всадник, жизнью своей заплатил за это знание. Она знает, кем был Царь Мёртвых - до того, как занял свой трон. Сейчас Адель всё равно, стал ли его сын - мальчик Андрюша - Царём Живых или нет. Кровь мальчика, пролитая Стражем - именно и только Стражем, - в любом случае сделает своё дело.
Сбудется, что предначертано. Страж зряч - и ошибка пятилетней давности не повторится. Страж смотрит её глазами - он сделает всё как надо, и не дрогнет рука его. И - самое главное, в чём совсем недавно не могла она признаться даже себе - Стража ведёт её Любовь. Любовь Перэой Всадницы, посланной Победить… Победа будет едина - её и Стража! И един будет их Путь - прекрасный и страшный - до самого своего конца - тоже страшного. Но - прекрасного! Потому что Адель нашла Любовь…
Адель-Лучница ликует.
Час близок.
Кулом. Утро.
Лодка летит вверх по реке - моторка грязного мужчины.
Всё изменилось. уже не связан - сидит на скамейке, смотрит на вцепившегося в рукоять "Вихря" человека с мёртвыми глазами. Мёртвого человека.
Мальчик наречён Царём Живых. Но мёртвыми он тоже может командовать. И он командует: быстрее! Мертвец и его старый мотор стараются. Очень стараются.
Лодка летит вверх по Кулому - к заброшенной раскольничьей деревушке.
К Гедонью.
Глава 10
Парма.
Иван осторожно опускает Марью на кровать. Наташа делает что может - но может она немногое. Удар мёртвого мужчины - смерть в рассрочку. Губы шевелятся почти беззвучно, Иван низко наклоняется к ним - но понимает всё.
Каменеет лицом. Нет никакого Царя Живых. Есть маленький мальчик в лапах человекокрысы. Всё вернулось. Борца с вселенским злом из него не получилось и не получится - извини, Адель. Придётся заняться знакомым делом. А оружию Стражей на его левой ладони придётся заменить карабин "Везерби" - тоже извини, не для этого тебя делали…
Иван идёт к берегу Кулома, на ходу выдаёт инструкцию Наташе. Наташа останется здесь, с Марьей. Он скоро вернётся. Всё будет в порядке.
Повезло. На берегу лодка-гулянка с мотором - длинная, деревянная, с низкими бортами. На дне снасти - кто-то собирается на рыбалку. Самого рыбака не видно. Иван выкладывает сети и какие-то свёртки на береговой песок, берётся за шнур стартёра - извини, браток, порыбачишь в другой раз. Мне тут срочно поохотиться надо.
Мотор не успел взреветь - сзади крик.
Наташин.
- Я люблю тебя! - выкрикнула она.
Он обернулся.
Вот и всё. Конец всему. Сейчас он скажет, какая я хорошая или какие у меня красивые глаза, а у меня не красивые глаза, у меня сейчас заплаканные глаза, или он ничего не скажет, и это будет ещё хуже, он подойдёт и поцелует, или проведёт рукой по волосам, или мы снова будем ночью вместе, если доживём до ночи, или, что всего страшнее, - он соврёт, что любит меня, думая, что так лучше…
- А я тебя нет, - сказал Иван. - Извини.
Усть-Кулом - Гедонье. Месяц назад.
Рыжий конь поднялся на дыбы со свирепым ржанием, передние копыта яростно рассекали воздух - а задних копыт, и ног вообще, не было - конское тело заканчивалось, на манер русалочьего, рыбьим хвостом. Даже скорее не рыбьим - закрученным в спираль хвостом змея, дракона, и жало на конце того хвоста напоминало огромный меч, обращённый для удара туда же, куда и копыта.
Компания именовалась "Кэльпи-авиа" (её владелец - не знавший чужих языков и произносивший по слогам заковыристо-иностранные слова - обожал такие названия) - гидросамолёты, авиетки, вертолёты, рейсы в дальние посёлки и на затерянные в тайге и тундре промыслы. А изображённый на серо-голубом борту вертолёта рыжий жеребец с рыбоящерным хвостом, надо думать, и являл собой пресловутую кэльпи - водяную лошадку кельтских мифов.
- А не слетать-то нам на Кулом, в верховья, а? - раздумчиво спросил Степан Викентьевич Парфёнов, более известный под прозвищем Маркелыч. - Что и как разведаем, может, промысел поставим… Места там вольготные… Как думаешь-то, Аполлоша?
Молчаливый пилот вертолёта, названный Аполлошей, не стал отвечать на обращённый, по видимости, к нему вопрос.
Он не первый год летал с Маркелычем (заодно выполняя обязанности телохранителя и личного врача) - и знал, что на деле это приказ, ясный и недвусмысленный. И требующий немедленного исполнения.
Но сейчас произошло небывалое - пилот медлил, покрытое старыми шрамами и ожогами лицо выражало сомнение. Страшное сомнение. Пилот не стал отвечать, но очень внимательно посмотрел на Парфёнова. Тот кивнул, ничего не добавив. Бездонно-синие глаза на изрезанном морщинами загорелом лице Маркелыча глядели без тени неуверенности. Пилот пожал плечами и полез по приставной алюминиевой лесенке в кабину. Аполлоша, кстати, было прозвищем - пилот носил фамилию Саранчук.
…Летели не над извилистой лентой Кулома и не напрямик - Маркелыч предпочёл зайти к Гедонью с северо-востока, дав изрядного крюка над болотистой тундрой. Рисковый мужик, презирающий любые страхи, - иногда Маркелыч бывал острожен до маниакальности. И мог выжидать долгие месяцы, делая вид, что позабыл о своих прежних планах, - выжидать, чтобы нанести стремительный и беспощадный удар.
Сейчас он выжидал пять лет. Пять лет, прошедших после экспедиции Сидельникова. Ничего за эти пять лет не произошло. Ни один Страж не появился в Гедонье - даже слепой, даже забывший всё. Не появился пусть и случайно…
Всё кончено.
Гедеоновой Стражи больше нет.
Нет Стражи Колодезя.
Долгое, бесконечно долгое служение Парфёна, Маркела, Викентия, Степана - у него было много имён - подходило к концу. Точнее - входило в новую стадию.
Очень скоро он понесёт миру то, что послан нести.
И возьмёт с мира то, что послан взять.
Маркелыч улыбался - страшно. Синие глаза горели - ещё страшнее. Казалось, достаточно этим глазам глянуть на людей - и они начнут убивать друг друга.
…Всё произошло неожиданно. И быстро. Стрелки приборов сошли с ума. Саранчук терзал ручки и тумблеры. Молния ударила в вертолёт. Ударила снизу - из идеально-круглого блюдечка тундрового озерца. Маркелыч взвыл. Саранчук вцепился в штурвал. Попытался перевести винт в демпфер… Вторая молния. Тут же - третья. Обломки рухнули в болотистую тундру.
Так пали эти двое - первые из сильных.
Хайле!
Их не искали - здесь. О последнем маршруте Маркелыча не знал никто. Для всех он полетел на Цильму - проведать тамошние промыслы.
…А крошечное тундровое озерцо, выплеснув всю энергию, стало на время самым обычным водоёмом - правда, без рыбы и иной живности. На короткое время - до первой случившейся в округе грозы. Двадцать четыре подобные ловушки окружали по широкому периметру Гедеонов Колодезь. Их создатели понятия не имели об авиации, в том числе о боевой, - но знали толк в борьбе с Драконами неба. Система ПВО опустевшего Гедонья до сих пор работала надёжно…
Впрочем, к северу от Колодезя, на студёных берегах Печорской губы, тоже имелись кое-какие сюрпризы - для зверей, любящих вылезать из моря…
Синяя Курья. Перекат Ольгин Крест.
Удар. Мотор ревёт бешено и впустую.
Иван глушит его, запрокидывает. Не просто срезана шпонка - винт слетел. Камень. Валун. Всё, отдавались… Неизбежная на воде случайность. Вёсел нет. Хозяин лодки не удосужился положить, разгильдяй. Или не успел. Теперь в Парму, тихим ходом. Сплавом…
Нет!!!
Обратно нельзя, Иван знает. Тогда будет плохо. Царь он или не Царь - мальчику будет плохо. Тот урод, что покалечил Марью, шутить не станет. Пополам порву…
Порви, порви…
Но сначала догони.
Думай, Страж.
Лодка скользит вниз по течению. Он опускает руку в Кулом. Бр-р-р…
Тут же переваливается за борт - не оставляя себе времени для раздумий и сомнений. И не подумав - что будет делать на берегу, если доплывёт.
Скоро выясняется, что вопрос это риторический. Потому что он не доплывёт. Потонет. Утопнет. Булькнется. Сгуляет к Нептуну. Или к Голому Гансу…
Тело крутит судорога, сердце объявляет ультиматум: всё, ребята… шабаш… сколько можно? я останавливаюсь! ещё пять ударов - и точно останавливаюсь… четыре., три… два…
Но Иван вдруг понимает - что доплывёт.
Потому что на берегу появилась Адель.
Она делает всё, что может, - её силы вливаются в его ослабевшие руки и ноги, сердце испуганно прикидывается дурочкой: да я что? нельзя пошутить, что ли? уже стучу, стучу…
Ноги у Адель подкашиваются, но она стоит. В ушах колокола и рёв драконов. Все её силы - у Ивана. Хочется оплыть на песок и закрыть глаза. Она стоит.
А он плывёт. -
Плывёт к ней.
И всё-таки тонет. Тупой каприз паскудницы-природы. Валун на дне, поток воды. Завихрение. Турбулентность. Короче - водоворот. Иван исчезает.
Секунда.
Вторая.
Третья.
Десятая. Она - с ним.
Она тонет вместе с ним.
Она захлёбывается вместе с ним.
Она задыхается - пальцы рвут воротник, забыв, что воротника нет.
Пальцы рвут шею - кровь хлещет.
Она идёт к воде.
Она любила его и не спасла.
Она отдала всё, что у неё было, - и не спасла.
Она сделала всё, что могла, - и не спасла.
Сейчас она сделает, что не может.
И отдаст - что осталась. Осталось немногое.
Её Любовь.
И жизнь.
А не может она - плавать. Не научилась как-то. Да и зачем рождённому летать, на самом деле…
Она идёт на воду.
Глаза мечут молнии.
Смерти нет. Есть Победа. И Любовь…
Ангел Гнева идёт!!!
Трепещите!!!
Расступайтесь!!!
Вода трепещет…
И покорно расступается.
Она идёт по мокрому песку. Справа и слева - дрожат вертикальные стены воды. На песке - рыбы. Шевелятся, раскрывают рты… И Иван. Он не шевелится.
Адель опускается на колени. Касается холодного лба.
И плачет.
Впервые за свою Вечность - плачет.
Она не умела плакать. А всё оказалось просто - достаточно узнать Любовь. И попрать смерть.
Адель-Победительница, прекрасная всадница на белом коне, - рыдает как девчонка.
Слёзы падают и становятся сапфирами. И мешаются с рубинами - это её кровь. Кровь из разодранного горла. Иван открывает глаза.
Они на берегу.
Она смотрит в его глаза и видит там себя. И смеётся - очень молодо смеётся. Она молода - только что умерла и родилась. Как ты здесь оказалась? - разлепляет губы Иван. Она смеётся, не может остановиться. Шла… ха-ха… слышу: ха-ха… кто-то булькает… хи-хи-хи-хи…
Истерика.
Говорят, в таких случаях помогает пощёчина.
Иван целует её.
Ольгин Крест, чуть позже.
- Тебе надо спешить, Страж. Нам надо спешить. Царь близок к Вратам. Человек, похитивший мальчика, - не властен над Царём. Хоть он и мёртв - подчинил его своей воле. Цари Живых могут многое, очень многое…
Всё это - правда. Значит… Гнаться за взбесившейся человекокрысой не стоит? Надо преследовать Царя? Но как? На чём?
- Я бы и рад спешить… Адель, ты, часом, левитировать не умеешь? Как ты здесь оказалась? Если умеешь - подбрось тут недалеко, до Гедонья…
- А сколько платишь? - смеётся она.
- Сговоримся, шеф… Полетели?!
- Я не умею левитировать. Я лишь могу оказаться там, где есть ты. Издалека, из очень далёкого далека. Это легко - оказаться там, где тебя ждут. И откуда протягивают руку.
В Гедонье их никто не ждёт. Только. Или маленький мальчик Андрюшка.
- Плохи дела…. Дела плохи.
На реке - ни лодки, ни катера.
- Ты не боишься мёртвых, Страж?
Он удивлён вопросом. Он хочет пошутить, что мёртвые не кусаются… Но теперь Иван знает - мёртвые кусают живых. И он говорит:
- Не боюсь.
- Второй раз спрашиваю я тебя, Страж: ты не боишься оживших мёртвых?
Он понимает, что это ритуал - неведомый ему. И отвечает то же самое.
- И в третий раз спрашиваю я тебя, Страж: ты не боишься своих оживших Мёртвых?
Он молчит. Он не готов встретить своих мёртвых. Пока не готов. Ему нечего сказать им.
Где-то поёт труба.
Совсем уже близко.
Он говорит:
- Не боюсь.
Кулом.
Береговой откос. Пять лет назад здесь пристал катер Сани. "Маша-Целка". Теперь - моторка мёртвого мужчины.
Маленький мальчик выпрыгивает на берег.
Мёртвый сидит неподвижно. Он выполнил все приказы.
Новых нет.
Мальчик легко идёт вверх. Вверх по склону.
Сзади хриплое бульканье.
Мальчик оборачивается:
- Не знаю, дяденька… Делай что хочешь… Только ты хорошо подумай - что же ты хочешь. Это понять не просто, дяденька…
Мальчик поднимается. И уходит.
Мужчина сидит. Думает. Или ему кажется - что думает.
Сидит долго.
Потом разувается.
Достаёт ружьё.
Клацает зубами по дулу. Давит пальцем босой ноги на спуск. Мозги летят к небесам. Зелёные, гнилые - мозги трупа.
Не долетают и падают вниз.
Глава 11
Кулом. Ольгин Крест.
Адель говорит слова на незнакомом языке.
Страшные слова, запретные слова - до Последнего Дня не должны звучать они. Но звучат здесь, на пустынном берегу.
Воды чуть ниже переката беззвучно раздаются. Посреди реки застывает катер. Когда-то белый с синим, сейчас к этим двум цветам обильно добавился коричневый - от ржавчины. И зелёный - от водорослей. Потоки воды изливаются из разбитых иллюминаторов, из рваных дыр в бортах. Изливаются - и иссякают. Полустёртые красные буквы названия: МАША.
Катер Сани Сорина.
Корабль-призрак.
"Маша-Целка".
"Мария Целеста".
Иван проглатывает комок в горле.
Комок раздирает горло в кровь.
Питер - Кулом. Пять лет назад.
Сидельников не был кабинетным интеллигентом-профессором, как сначала подумал о нём Гедеон, ставший просто Гаврилычем. Не был он и маскирующимся под учёного мародёром, любителем старых икон, - как подумал о нём Гаврилыч потом. Он был и тем, и другим - одновременно.
Пожалуй, немного Сидельников старался походить на доктора Индиану Джонса - сорок семь лет, лёгкая проседь, очки почти без диоптрий, верховая езда, стендовая и пулевая стрельба, чёрный пояс, вместо знаменитого хлыста - нунчаки. Студентки млели. Аспирантки - тоже. Он, не будь дурак, - пользовался.
Серьёзно занимающиеся наукой люди, заслышав его фамилию, морщились - но мимикой и ограничивались, плохого о Сидельникове не говорили. Боялись связываться: был он злопамятен и - все знали - имел дружков-подружек среди профессуры, ходившей во власть во время первой демволны - и не до конца ещё из той власти вычищенных.
На тусовке "Демориала", посвящённой какой-то всеми давно забытой дате, Сидельникову и досталась полупрозрачная папочка с несколькими ксерокопиями старых оперативных документов. Вручившая папочку дама неопределимого возраста страдала логореей и неизлечимыми дефектами речи - но главное он понял. Ему предлагали написать статью о гонениях, коим подвергались бедные верующие в годы тоталитаризма, на примере почти поголовного уничтожения малочисленной секты раскольников-гедеоновцев…
Для виду согласившись, он получил папку в безраздельное пользование. Статью Сидельников писать не собирался ни секунды, заинтересовавшись другим. Два дня назад на его электронный адрес пришло письмо-запрос из-за океана - от посредника, помогавшего Сидельникову сбывать кое-какие раритеты. Серьёзные и богатые люди заинтересовались конкретной рукописью семнадцатого века - Книгой Гедеона. И были готовы заплатить за неё хорошие деньги. Вопрос был в одном - где и как искать Книгу… Полупрозрачная папочка, по странному стечению обстоятельств, давала ответ.
Сидельников, расскажи кто ему, в жизни бы не поверил, что и запрос, и папочку с ксерокопиями организовал один и тот же человек - малограмотный северный рыбак, зимой и летом ходивший в кирзачах и в ватнике с обрезанными рукавами (в кармане - спутниковый телефон и визитки с золотым тиснением). Маркелыч не хотел рисковать в главном своём деле. Четверть века назад Гедеонов Колодезь тоже казался пустым и мёртвым - но Мечник на рыжем коне видел (не глазами), что осталось от группы прорыва, и слышал рассказ её чудом уцелевшего командира - Саранчука.
Сидельников, расскажи ему кто об этом, в жизни бы не поверил.
Зато другие - давно и с большой тревогой поглядывавшие на безвылазно засевшего на севере Второго Всадника - поверили сразу. И за день до отъезда спешно собранной малочисленной экспедиции к Сидельникову пришла девушка с золотыми волосами и запиской от коллеги, доцента Райзера, - коллега просил взять с собой его студентку и зачесть ей поездку как летнюю практику.
Русскоязычный И. Джонс посмотрел на кандидатку в практикантки - и сразу понял, зачем ориентированный не совсем на девушек Райзер поспешил от неё избавиться - дабы пресечь на корню любые сцены ревности от нынешнего своего томного и пухлогубого аспиранта… Посмотрел - и тут же утонул в бездонных синих глазах, напрочь забыв перезвонить коллеге.
Впрочем, Райзер не мог объявить записку подлогом, а практикантку - самозванкой. Уже - не мог.
Кулом. Ольгин Крест. Сейчас.
- А ты?
- Этот путь закрыт для меня, Страж… Ты позовёшь меня - из Гедонья. Поспеши, Страж! И… я…
Она не закончила. Впервые Адель-Лучница не закончила изрекаемую мысль. Ещё один сапфир упал на прибрежный песок - на радость грядущим геологам.
Иван смотрит на Кулом. На катер. Катер застыл неподвижно, быстрая серая вода Креста обтекает его без буруна, без всплеска. Одежда Ивана ещё мокра. Бр-р-р… Но если взять чуть левее, мимо водоворота… Всё равно: бр-р-р!!!
Он смотрит на левую ладонь. На оружие Стражей. И идёт к воде.
Крик сзади:
- Страж!!
Он оборачивается. Губы Ад ель-Победительницы дрожат. Бездонно-синие глаза полны слёз.
- Я люблю тебя, Страж…