Она ждала, когда я закончу курс и получу степень, и, хотя мы не нуждались в деньгах, Сара стала работать днем официанткой в клубе при факультете. Позже, в Нью-Гемпшире, она устроилась на местную конюшню, где чистила стойла, занималась лошадьми, иногда давала уроки, а также в оранжерею, ухаживать за растениями. Она говорила, что ей нравится получать заработанные деньги и нравится эта работа.
Все семь лет нашего брака она упорно любила меня, словно я был достоин ее любви. С самого начала я подозревал, что она решила доказать отцу… что именно? Что она выбрала правильного мужчину? Что она может любить того, кого он не одобрил, кто ему не понравился? Что она может выбрать того, кто радикально отличается от него? Что, в отличие от отца, ее способность любить так сильна, что она предается своему избраннику всем сердцем и душой, щедро, как только может? Что ее любовь не случайна? (Я считаю, что ее чувства ко мне в итоге зависели от ее отца, и это сослужило ей плохую службу.) Откровенно говоря, я считаю, что она не могла любить по-другому. И это мое везение.
Только ради нее я оплакиваю каждую скучную, унылую, обыкновенную минуту, которую она провела со мной.
Когда я в последний раз делал генеральную уборку, мое сердце не выдержало, поэтому я подавил желание прибраться в доме. Я не знал, сколько времени пробудет у меня Анна, прежде чем мы отправимся в Монреаль, но не стал менять постельное белье в комнате для гостей, ведь после нее там никто не жил. Я протер унитаз и ванну, повесил чистые полотенца, побрызгал освежителем воздуха.
Я никак не мог сообразить, что взять с собой на память о Саре. Я бродил по дому, из комнаты в комнату, готовясь их покинуть. Честно говоря, мне не была нужна никакая памятка, никакая осязаемая вещь, чтобы с ее помощью вспоминать Сару. Я подумал о том, что надо бы попрощаться с соседками-близнецами, Софи и Мэри. С этими бледными загадочными маргаритками. Если они были загадочными, то лишь потому, что я ничего не знал о маленьких девочках. Они переступали порог моего класса, уже превратившись в молоденьких девушек. Оказавшись перед неизбежной перспективой раз и навсегда покинуть дом, я с удивлением понял, как много значили для меня близнецы и как сильно мне их будет не хватать. Я смотрел, как они играют за моим окном, с самого их младенчества наблюдал за тем, как они растут, хотя не знал точно, сколько им лет, и никогда с ними не разговаривал.
Я прожил в этом доме, в этом городе больше сорока лет, и теперь приходилось признать, что мне не с кем попрощаться, некому сказать (если бы я мог), куда я уезжаю. Некому сказать, что я вообще уезжаю.
- Я помню тот день, когда мы катались по Айове в твоем стареньком "Вольво", - сказала Анна.
Мы ехали в ее грузовике по федеральной автостраде 89 в Вермонте, миновав развязку возле Уайт-Ривер. Было десять часов утра. Мы только что отправились в путь. Мы были в дороге всего полчаса. За рулем сидела Анна. Она говорила не переставая, почти неудержимо. Главным образом она рассказывала о своем муже. Я предпочел бы сидеть молча, а если уж говорить, то о клоне. У меня было немало вопросов.
- Я отвезла тебя в… - Она произнесла название городка. - Показала окрестности. Потом мы пообедали стейками и сладким картофелем в закусочной Ле-Марса. Ты угощал. Ты был такой джентльмен.
- Я помню, - сказал я. - Это был хороший день. Мне очень понравилось.
Она приехала в Нью-Гемпшир накануне, в четверг, двадцатого августа, поздно вечером. Она очень устала. В тот день она проехала пятьсот миль за двенадцать часов, практически путь от Дюнкерка до озера Эри, и почти всю дорогу шел проливной дождь.
- Это заведение до сих пор работает, - сказала она. - Можешь себе представить?
- Нет, - ответил я.
Мы ехали в Монреаль, день был чудесный. Дождь перестал, выглянуло солнце, было не слишком жарко, движение было не интенсивным.
- Оно работает, - сказала она. - Мы с мужем часто там бывали. По вторникам там проходили вечеринки сальсы. Мы ходили туда с друзьями и танцевали. Вы с Сарой танцевали?
- Нет, - покачал я головой. - Сара серьезно относилась к танцам. Она была балериной.
Я никогда не был на балете, лишь видел отрывки спектаклей по телевизору и в кино. О сальсе у меня было весьма слабое представление.
- Ты когда-нибудь видел, как она танцует?
- Она не танцевала для меня, - сказал я. - Не хотела показаться неуклюжей.
- Я говорю про балет.
- Нет, - ответил я. - Я никогда не видел, как она танцует. А ты?
- Один раз. Она была прекрасна.
Анна потянулась через мои колени и открыла бардачок. Достала оттуда солнечные очки и надела их, потом взглянула на себя в зеркало заднего вида.
- Ну, как ты выглядишь? - поинтересовался я.
- Я бы сказала, просто супер.
- Согласен.
- Врешь, - проговорила она и продолжала: - Мы все взяли по нескольку уроков, чтобы не выглядеть совсем уж глупо. Я танцевала не очень хорошо. Хотя и не была намного хуже остальных. Мой муж умел танцевать. Такой огромный, а умел танцевать.
Она повернулась и посмотрела на меня. За темными очками я не видел ее глаз.
- Я знаю, как, когда и где ты встретил Сару. Ты ничего не знаешь о том, как ухаживали за мной. - Она улыбнулась. - Кто-нибудь в наши дни еще использует это слово?
- Я бы использовал, - сказал я, - если бы понадобилось.
- Ты - да, - кивнула она. - Мы вместе учились в школе. Он был на три года старше. Мы не были знакомы. Но я знала о нем, как и все остальные, потому что он был звездой спортивных команд. Играл в футбол и бейсбол. Он год проучился в Университете Южной Дакоты. Ему там не нравилось. Не нравилось быть так далеко от дома. Его отец погиб во время второй войны в Корее, а мать болела. Он приехал домой, устроился на работу в городе, школьным тренером. Они с матерью заботились друг о друге, пока она не умерла. Он унаследовал дом, и мы поселились в нем, когда поженились. Я до сих пор там живу. Я помню, что твоя мать умерла в День Благодарения в тот год, когда мы познакомились.
- Верно.
- А отца ты потерял еще мальчиком. Как мой муж.
- Да, - подтвердил я. - Но не на войне.
- В этом смысле мне повезло, - сказала она. - Мои родители развелись. Я почти не виделась с отцом, но мама всегда была рядом, пока мне не исполнилось пятьдесят. Она была рядом, когда родились мои дети, и дожила до того времени, когда они стали взрослыми. Мой отец никогда их не видел. К тому времени он уже умер.
- Это очень плохо, - сказал я.
- Ты так думаешь? - спросила она. - Я не уверена.
На это мне нечего было ответить. Анна перевела дух, затем продолжила:
- Мы с подружками увлекались мальчиками постарше, но мой муж не походил на тех, о ком мы мечтали. Он был слишком большим и устрашающим, с лицом и телом взрослого мужчины. Он был старомоден. Одевался как взрослый. И он не обращал на нас внимания. Мы были слишком молоды, слишком глупы. Я всегда была крупной, помнишь, в Аойве таких в шутку называли "кожа да кости". Мне не везло с мальчиками моего возраста, хотя у меня имелось несколько приятелей-мальчишек. Я был неуклюжей, неловкой. Помнишь?
- Нет, - ответил я. - Не помню.
- Ты очень любезен.
- Вовсе нет.
- Ладно, - сказала она. - Я была крупнее, чем большинство мальчиков, и стеснялась этого. Только на второй год учебы в колледже у меня появился первый парень и первый сексуальный опыт. Он был по-настоящему плохой парень. Наверное, я тебе о нем рассказывала. Злобный и очень жестокий. Я оставалась с ним больше года, думала, что не заслуживаю ничего лучшего. Я все время боялась его. Я делала с ним такое, что сейчас мне это кажется невероятным. Ничего, что я тебе рассказываю? Ты хочешь это слышать?
- Не знаю, - ответил я.
- Ну, я все равно уже начала, - едва заметно улыбнулась она. - Именно он решил, что нам надо расстаться. Я молила его не бросать меня.
Несколько мгновений она молчала. Я закрыл глаза, надеясь, что она больше не заговорит. Но она продолжила:
- Понимаешь, Рэй, когда ты приехал, и мы вроде как подружились, ты казался таким добрым, чутким и благодарным, что у меня появилась надежда.
- Я вовсе не был чутким, - возразил я. - Но я действительно был тебе благодарен.
- Может быть, и так, - сказала она.
Я не мог устоять. Она, хоть и косвенно, затронула интересующую меня тему. Я рискнул;
- Анна. Ты мне скажешь, что ты сделала с клоном?
- О чем ты?
- В твоих записях, - пояснил я. - Ты сделала что-то такое, чего испугалась.
- О, - проговорила она. - Вот что тебе хочется знать?
- Не только, - сказал я. - Но это я тоже хочу узнать.
- Почему?
- Потому что я - не добрый и не чуткий, - ответил я. - Я - любопытный.
- Не скажу, - проговорила она. - Не сейчас. - Она подумала мгновение. - Не было ничего особенного.
- Ладно, - сказал я. - Забудь, что я спрашивал.
В одиннадцать часов Анна объявила, что проголодалась. Мне тоже хотелось есть. Ни один из нас утром не завтракал; Анна слишком торопилась уехать. Мы остановились в маленьком кафе в Монпелье. Там было прохладно и солнечно, большие окна выходили на здание Капитолия. Из дюжины столиков только два были заняты, когда мы вошли. За одним из столиков сидела пара средних лет. Моложе нас. Очевидно, супруги. Они сидели рядышком, бок о бок, изучая расстеленную перед ними дорожную карту, оба в шортах цвета хаки и полуботинках. Они казались счастливыми. Интересно, глядя на Анну и меня, думают ли они о нас то же самое - что мы супруги и счастливы? За квадратным столиком посреди зала сидели четверо подростков в одинаковых красных бейсболках, серых штанах для игры в бейсбол, красных гетрах, красных футболках с номером на спине и названием местного спонсора поперек груди. Они ели яйца и блинчики. Бутсы они не надели в кафе, но бейсбольные рукавицы лежали на полу возле стульев. У одного из мальчиков выделялся синяк под глазом. Сегодня они еще не играли, потому что их форма была чистой.
Мы заняли столик у окна. Оттуда виднелся гранитный Капитолий, его золотой купол, освещаемый солнцем. Когда мы сели, Анна указала на статую, охранявшую вход.
- Кто это? - спросила она.
- Мы в Вермонте, - напомнил я. - Наверное, это Итан Аллен.
Анна впервые была в Вермонте.
- Здесь красиво, - проговорила она.
- Да.
Когда я путешествовал вместе с родителями, а позже с Сарой, мы не раз проезжали мимо Монпелье - обычно мы ездили в Берлингтон, - но никогда не были в самом городе. За исключением шести лет, всю остальную жизнь моим домом был Нью-Гемпшир. Мне было грустно его покидать. Но в то же время я должен сказать, что ощущал себя способным и свободным. Это не было легкомыслием или оптимизмом, но я чувствовал себя легко и светло. Возможно, я не столь ясно сформулировал это тогда, сидя в кафе, где мои мысли только начали собираться в единое целое. Кажется, я думал: то, что сейчас происходит, своего рода кода, номер на "бис" после затянувшегося скучного спектакля.
И я был рад, что Анна со мной. Мы замечательно поладили. Это стало приятным сюрпризом. Во время ее первого визита в Нью-Гемпшир она казалась мне незнакомкой. Она была деликатна, но ее присутствие в моем доме угнетало меня. Когда же она появилась во второй раз, после десятидневного перерыва, все сложилось чудесно. Не могу объяснить, что изменилось. Когда она вернулась, мне показалось, что вернулся мой старый друг. Тот, кого я знал с давних пор и очень любил. Кого был счастлив видеть снова.
Я не знал, что я должен думать или чувствовать по поводу клона. По поводу встречи с ним. Любые мои мысли казались мне неправильными.
Анна допивала кофе. Я предпочитал чай, к тому же доктор запретил мне употреблять кофеин.
- Я скажу, - проговорила она. - Но не хочу подробностей.
- О чем скажешь?
Это был лишний вопрос. Я и так понял, о чем.
- Я его обслужила, - сказала она.
- Клона?
- Да.
- В каком смысле?
- Не будь идиотом, - сказала она. - Я его обслужила. Рукой.
Я не был ни удивлен, ни потрясен. Что-то вроде этого я и ожидал услышать. Неловко и глупо я поглядел на ее левую руку, лежавшую на столе ладонью вниз. Пальцы у нее были длинные, толстоватые, с узловатыми суставами. Ногти чистые, подстриженные так коротко, что из-под них виднелись кончики пальцев. На тыльной стороне ладони виднелись пигментные пятна, сквозь прозрачную истончившуюся кожу просвечивали вены. Я ничего не мог с собой поделать. Я представлял себе, что она касается этой рукой меня, так же, как касалась моего клона. Я вспомнил, что обратил внимание на ее руки, когда мы в первый раз встретились в университете, и они мне не понравились. Сейчас они мне нравились гораздо больше. Ее руки были старыми. Можно сказать, в них отражался ее характер. Без сомнения, они были нежными, заботливыми, ловкими. Без сомнения, они любили и умели работать. Она заметила, что я смотрю на ее руку, но не убрала ее.
В час дня мы были севернее Берлингтона, милях в пяти к востоку от озера Шамплейн, Зеленые горы располагались еще дальше на восток. В такой день, в пятницу, дорогу могли бы заполнить машины, но мы их почти не встречали. Здесь, на севере, день был еще прохладным, а воздух - изумительно чистым.
- Воздух чудесный, - сказала Анна.
- Я к нему привык, - ответил я.
- И свет. Ясный и резкий. Четвертое измерение.
- Сара как-то сказала то же самое, - вспомнил я. - Четвертое измерение. Мы были в Шотландии, проводили там медовый месяц.
- Мы так и называли дни, похожие на этот.
- Ты и Сара?
- Нет, - ответила она. - Мы с мамой. Возможно, я говорила об этом Саре.
Если бы эта мысль пришла мне в голову утром, в Лебаноне, я бы предложил направиться на север через Нью-Гемпшир, чтобы проехать через те места - или мимо них, - где я бывал в детстве вместе с отцом. Сожалея о том, что не сделал этого, я предложил другой, менее наезженный путь: по автостраде 91, к северу через Вермонт, чтобы свернуть в Канаду у Дерби-Лайн, где можно быстро и легко пройти через таможню. Но Анна решила, что мы поедем по самой прямой дороге I-89 и перейдем границу у Хайгейт-Спрингс, где на таможне гораздо больше народу. Именно потому, что там больше народу.
- Ты обратил внимание на пару в кафе? - спросила она.
- Те, которые разглядывали карту?
- Да, - кивнула она. - Сидели бок о бок. Они выглядели счастливыми.
- Я подумал то же самое.
- Мне это нравится, - сказала она.
- Сидеть бок о бок?
- Прокладывать маршрут. У меня это хорошо получается. Всякий раз, когда мы путешествовали на машине, я была навигатором. Мой муж почти всегда садился за руль, неважно, как далеко мы ехали. Я должна была сражаться с ним за право повести машину. Он не любил быть пассажиром.
Прежде чем оставить Монпелье, я предложил Анне сесть за руль, но она отказалась. Теперь я сказал:
- Так что, сражаться с тобой?
- Проиграешь, - улыбнулась она. - Ты часом не флиртуешь со мной?
- Нет.
- И не надо, - кивнула она. - Потому что твое обаяние на меня не действует.
Она потянулась и коснулась моей руки, словно говорила, что пошутила. Я это и так понимал.
- Когда мы только поженились, и у нас не было детей, - сказала она, - мы много времени проводили в Северной Дакоте. Для детей это было бы слишком дальнее путешествие, поэтому после их рождения мы не уезжали далеко от дома. Детей мы возили в Южную Дакоту. Осматривали все, что положено туристам: мемориал Маунт-Рашмор, памятник Неистовому Коню, Дедвуд, Блэк-Хилс. Ты бывал там когда-нибудь?
- Нет, - сказал я.
- Правительство утверждает, что поддерживает в надлежащем состоянии все памятные места, но никто не знает, как в действительности обстоят дела. В Лас-Вегасе… Ты там был?
- Я нигде не был, - ответил я.
- На полоске земли, - сказала она, - перед одной из гостиниц они построили гигантский макет мемориала Маунт-Рашмор.
- Я слышал об этом, - отозвался я.
- Я скорее умру, чем взгляну на него, - сказала Анна.
Мы уже достигли Хайгейт-Спрингс и канадской границы, когда Анна бросила как бы между прочим:
- По-моему, нас преследуют.
- Шутишь, - не поверил я.
- Не шучу.
Я повернулся на сиденье и выглянул в заднее окно грузовика. На некотором расстоянии от нас ехало несколько машин.
- Ты уверена?
- Уверена. Зеленая машина. В левом ряду. Через две от нас.
Я снова посмотрел. Увидел зеленую машину.
- Сколько времени они уже там?
Не знаю, почему я сказал "они". Машина была достаточно далеко, и нельзя было разглядеть, сколько человек в ней сидят.
- Полчаса, - сказала Анна. - Может, чуть дольше.
- Ты знаешь, кто они?
- Догадываюсь, - ответила она.
- Это люди правительства?
- Для них слишком рано.
- У нас есть оружие?
Она засмеялась.
- Не будь смешным.
- Вся эта ситуация смешна, - ответил я. - Откуда мне знать, может, у нас должно быть оружие и мне пора отстреливаться.
- Я почти уверена, что это моя организация, - сказала Анна.
- Ты их знаешь?
- Думаю, нет.
- А теперь серьезно, - сказал я. - Мы в опасности?
- Вряд ли.
- Что они делают? - продолжал я спрашивать. - Что им нужно?
- Скоро узнаем.
- Ты неплохо держишься, - отметил я.
- Я этого ожидала, - пояснила она. - Мы ведь только начали.
Перед нами в линию выстроились четыре автомобиля, когда мы добрались до пункта досмотра. Зеленая машина стояла на два автомобиля позади нас. Мы остановились, и Анна смогла посмотреть на меня, когда говорила. Она сняла темные очки.
- Я хочу кое-что сказать тебе, Рэй, - проговорила она.
- Знаешь, Анна, рядом с этой машиной мне трудно думать о чем-то другом.
- Все будет хорошо. - Она постаралась меня успокоить. - Считай, что это эскорт. У нас еще будет достаточно времени и причин для беспокойства.
- Дай мне знак, когда начинать волноваться.