- Ладно, - кивнула она. - Послушай. Я этого больше никому не говорила. Не уверена, что именно я чувствую. Говорю тебе только потому, что это, по-моему, имеет отношение к нам обоим. - Она запнулась, потом помотала головой. - Нет, неправда. Не знаю, почему я хочу тебе это сказать. Просто хочу, и все.
- Я польщен, - ответил я.
- Так и должно быть, - кивнула она. - Мой муж умер в конце марта. Всего четыре месяца назад, а я уже в порядке. Если я не возвращаюсь к своему прошлому "я", значит, соглашаюсь принять новое "я". Делает ли это меня бессердечной, предательницей? Предосудительно ли это, как ты думаешь?
- Я никак не думаю, - ответил я. - По-моему, нет.
- Я тоже считаю, что нет, - сказала она. - Я думаю, что моя способность справиться с потерей мужа и продолжить содержательную жизнь делает честь моему мужу.
- Может, и так, - пожал я плечами.
- Понимаешь, сначала я была безутешна. Горе меня подкосило. Это поговорка, но в моем случае она оказалась реальностью. - Анна улыбнулась. - Я знаю, так все говорят. На следующий день после его смерти, когда прошло первое потрясение, я встала посреди кухни, откинула голову назад и завыла. Таких звуков я прежде никогда не слышала и представить себе не могла, что сама способна на такое. Мое тело как будто вывернулось наизнанку. Мы были вместе почти сорок лет. Я не понимала, как жить без него. Я думала, что не смогу жить. Тебе знакомо это чувство?
- Более или менее, - ответил я.
- Я сорвала голос и едва могла говорить, но этот безумный вой пошел мне на пользу. На третий день я взяла себя в руки и уже держалась относительно спокойно. Мои дети очень помогли. Мне стало стыдно за свое поведение. По правде говоря, нет другого выбора, кроме как продолжать жить.
- Я это слышал, - сказал я.
- По крайней мере, когда живешь такой чудесной и защищенной жизнью, как у меня. Я говорила себе, что есть вещи, которые я должна сделать. Хотя я понятия не имела, что от меня потребуется в самом скором времени. До самой смерти, - рассказывала она, - мой муж был тренером городской бейсбольной команды. Он готовился к весенним играм. Все нынешние игроки и многие из бывших пришли на поминальную службу вместе с семьями. Он тренировал отцов и их сыновей. Не могу себе представить, что его кто-то не любил. У него было несколько хороших друзей, которых он знал еще с начальной школы. Но он был нужен и другим. Большую часть этих людей я знала. Меня тронула их привязанность.
- Похоже, он был отличным парнем, - сказал я.
- Он умер от осложнений после почти полного отказа почек. Я тебе не говорила. Он был ростом шесть футов и три-четыре дюйма, а его вес, если он переставал за ним следить, мог превышать триста пятьдесят фунтов. Я пыталась заставить его правильно питаться, но мне не хватало настойчивости или скрупулезности. Вес оставался его проблемой. В его роду все мужчины по отцовской линии были толстыми. Когда ему исполнилось пятьдесят, у него обнаружили сахарный диабет второй степени. Но это не повлияло на него. Он был неутомим. Мы проверяли его кровь на сахар, и он принимал лекарство, когда вспоминал о нем. Потом у него отказали почки. Есть строгие ограничения по времени, когда можно проводить диализ. Ты знаешь об этом?
- Нет, - сказал я.
- Три или четыре дня максимум. Как раз достаточно времени, чтобы забрать и привезти почки для замены. Но мы не могли позволить себе такое лечение, даже на короткое время. Мы оба отказались участвовать в программе копирования, а медицинская страховка покрывала самый минимальный и простой уход. Когда мужа забрали в больницу, врач первым делом спросил, есть ли у него копия. Поскольку копии не было, муж не имел права на пересадку, независимо от того, сколько пригодных почек в наличии.
- В такое трудно поверить, - потрясенный, проговорил я.
- Это абсолютная правда, - сказала Анна. - И еще, как соль на рану: его жизнь была застрахована на миллион долларов, но страховая компания отказалась от выплаты. Они утверждали, что его смерть можно было предотвратить, но он добровольно отказался от лечения, поскольку не создал клона. Мы хотели поехать в Канаду, в Виннипег, где его вылечили бы, если бы нашли подходящую почку. Но муж умер раньше, чем мы закончили приготовления. Умер быстро, что явилось поистине актом милосердия. Он был очень смелым. Я бы сказала, что он - герой. Предпочел умереть, но не согласился воспользоваться тем, что считал отвратительным явлением.
Подходила наша очередь на досмотр.
- У нас есть что-нибудь, о чем следует беспокоиться? - спросил я.
- Ты имеешь в виду таможню?
- Да.
- Например? - осведомилась Анна.
- Понятия не имею, - пожал я плечами. - Мы нелегалы?
- Пока нет, - ответила она.
Я не упомянул о шестидесяти тысячах долларов, которые я затолкал в носки, лежавшие в моей сумке. В этом факте не было ничего криминального, но, если бы таможенники обнаружили столько спрятанных наличных, они, разумеется, потребовали бы объяснений. Оставалось надеяться, что нас не станут просить открыть сумки.
- Вот что я хочу тебе сказать… - проговорила она.
- Побыстрее, - поторопил я. - Мы следующие.
Анна не спешила.
- После смерти мужа не прошло и двух недель, как у меня появились странные, тревожные мысли. Я думала о том, какой выбор мы сделали. Если бы у моего мужа был клон, он остался бы жив. Остался бы со мной, с детьми, с друзьями, ожидал бы внуков и прожил бы еще долго. Даже в минуты самой большой слабости и неуверенности я ни разу не усомнилась в том, что мы сделали этический выбор. Но я стала сомневаться, имею ли я право осуждать других. Я спрашивала себя, смогла бы я снова сделать тот же самый выбор теперь, когда мне предстояло прожить остаток жизни без него.
Ее слова звучали так, словно она заранее подготовилась.
- У меня появились еще более странные и тревожные идеи, - сказала Анна. - Государство взяло клонирование под свой контроль и объявило его вне закона в частном секторе, когда биотехнологические компании были готовы предоставить людям огромное множество возможностей клонирования. В том числе и клонирование умерших. Если бы индустрии позволили развиваться, было бы относительно легко, хотя и дорого, купить копию покойного родителя, или ребенка, или супруга, или друга. Впрочем, если бы клеточный материал и права на него стали доступны, можно было бы купить копию любого человека, живого или мертвого. После смерти мужа я задумалась: что было бы, если бы закон разрешал клонировать умерших? Если бы я могла увидеть мужа снова, живым, но младенцем? Хотела бы вырастить его как сына? Ему бы исполнилось тринадцать, когда мне стукнуло бы восемьдесят. На что это похоже - состариться, а его видеть юным? Я понимаю, что его клон не был бы моим мужем. И, конечно, не был бы моим сыном. Но я не знаю, как ответила бы на эти вопросы, не будь они гипотетическими.
Офицер поманил нас вперед. Мы не двигались. Машина, стоявшая позади, просигналила.
- В одном я уверена, - проговорила она. - Я счастлива, что этот гротеск, эта кровосмесительная версия восстания из мертвых невозможна.
Анна завела грузовик и тронулась вперед. Она сказала все, что хотела. Потом вдруг произнесла, желая сменить тему:
- Ты, наверное, думаешь, что есть черный рынок для такого рода мерзости, но я об этом ничего не знаю.
Глава восьмая
Я все отчетливее чувствовал, что у меня остается мало времени. Во-первых, сердце. В любой момент может случиться новый инфаркт, и я умру прежде, чем мне успеют оказать помощь. Во-вторых, правительство - Анна без шуток называла его "командой Долли". Прошло больше года с тех пор, как мы с Анной въехали в Канаду и встретились с клоном. Товарищи Анны полагают, что "команда Долли" начала преследовать ее еще раньше, чем мы добрались до Виннипега. Нет никаких сомнений в том, что к настоящему времени правительство уже рассмотрело возможность моей причастности к исчезновению клона. Не обнаружив меня дома - мое отсутствие необъяснимо, местонахождение неизвестно - они давно должны были заинтересоваться и мною тоже. Кто я такой, что знаю, что видел, о чем могу рассказать? Если правительство знает о моем отчете, это для них еще один повод желать моей смерти.
Что случится с этим отчетом, если меня найдут или если мое сердце разорвется раньше, чем я завершу дело? Я уверен, что отчет очень далек о того, на что надеется организация Анны. Это радует меня и приносит удовлетворение. Я сомневаюсь, что хочу предоставить им мои записки, хотя сделал уже так много, что мне будет жаль не иметь возможности закончить отчет. Или закончить, но не найти сочувствующих читателей.
Пребывание в Монреале - мы провели там три ночи и почти четыре дня, прибыли утром в пятницу и уехали в Оттаву в полдень понедельника - было чудесным, счастливым и праздным временем. Невинным. Идиллическим. Даже, осмелюсь сказать, райским. Последние дни, предшествовавшие моей теперешней неописуемой жизни, внезапно наполнившейся смыслом и опасностями.
Мы оба были ничем не связаны и, конечно, напуганы. Я понятия не имел, чего ожидать; у Анны уверенности было еще меньше, но она была гораздо храбрее меня. В Монреале мы делили один гостиничный номер, записавшись как супруги, и это стесняло нас. У меня были проблемы со здоровьем. Анна стремилась обойти весь город. Я был слаб и быстро уставал. Ходьба на любое расстояние, особенно подъемы, выматывала меня. Ежедневно после обеда я возвращался в номер подремать, что было мне жизненно необходимо, предоставляя Анне возможность свободно погулять в своем темпе. Ее тянуло в экзотические рестораны; мне нужно было очень внимательно следить за тем, что я ем. Она отчаянно тосковала по детям.
Тем не менее я вспоминаю наше краткое пребывание в Монреале как последний хороший и легкий период жизни перед тем, как мы взяли на себя груз ответственности за клона. Я уже волновался перед встречей с ним, но сам клон - его жизнь, его потребности, его значимость - пока оставался лишь теоретическим объектом. Погода стояла прекрасная, было солнечно, свежо и прохладнее, чем в Нью-Гемпшире. Наше время принадлежало только нам, и у нас было много денег. В дополнение к субсидии, которую дала нам организация Анны, у нас имелись собственные запасы.
На границе, на восточном берегу озера Шамплейн, нами занимался улыбчивый и расторопный канадский таможенный офицер. Мы показали наши водительские права. Офицер спросил о цели нашей поездки, и Анна сказала: "Развлечение". День был прозрачный и солнечный. На пункте досмотра народу собралось немного. Мы были пожилой парой в отпуске. Вот что он о нас подумал, несмотря на наши фамилии и на то, как далеко друг от друга мы живем. Небрежно, словно для проформы, офицер поинтересовался, не ввозим ли мы в страну продукты или растения. Он не проверил наши сумки, стоявшие на виду, не попросил нас выйти из грузовика, который его явно восхитил. Он сделал какие-то пометки, вернул нам права, пожелал безопасной поездки по-английски и по-французски и отпустил. Мы задержались там не больше десяти минут.
Мы поехали на север, по шоссе 133 к Монреалю. Не успели проехать и двадцати миль, когда перед городком с названием Шабевуа к нам сзади приблизилась зеленая машина и просигналила один раз.
- Зеленая машина, - сказал я Анне.
- Я вижу, - ответила она.
- Они хотят, чтобы мы остановились. - В машине было двое мужчин, водитель указывал нам на обочину. - Что будем делать?
- Остановимся, - пожала она плечами.
- Ты уверена? - спросил я.
- У тебя есть предложения?
Все было ясно. Предложений у меня не было.
- Я ошиблась, - сказала она, глядя в зеркало заднего обзора. - Я знаю одного из них.
- Это хорошо или плохо? - спросил я. - Для нас.
- Неважно, - ответила она. - Не волнуйся.
Анна съехала шоссе. Зеленая машина остановилась на обочине, прямо за нами.
- Давай выйдем? - предложила Анна.
Мы вышли из грузовика. По обеим сторонам дороги простирались поля. В ста ярдах впереди, подальше от дороги, располагалась ферма, обшитая белыми досками. Вдоль дома для защиты от ветра выстроился ряд высоких вечнозеленых деревьев. Больше ничего не было видно. В обоих направлениях машин было мало. Проезжая мимо нас, автомобили, едущие на север, притормаживали, чтобы понять, что происходит.
Двое мужчин вышли из зеленой машины и пошли нам навстречу. Я узнал того, который повыше, по записям Анны. (Вообще-то отчет следовало написать ей.) Другой мужчина, чернокожий, в записках не упоминался. Он тоже был высокий и худой, но его голова и руки были нормальных размеров. Мы вчетвером остановились возле грузовика Анны, на обочине шоссе. Высокий человек с жуткими руками - и вправду жуткими - взглянул на меня. Ничего не сказал. Интересно, что он почувствовал, увидев меня? За исключением Анны, он был единственным, кто видел клона, а теперь и оригинал. Наверное, его поразила такая быстрая и полная перемена, возрастной эффект, резкий переход от человека в самом расцвете юности (пусть даже беспомощного и одурманенного наркотиками) к предпоследней стадии разрушения - черепу, обтянутому кожей. Все очень грубо, как маска из глупых фильмов ужасов, но в этом случае, в моем случае, реально и, без сомнения, потрясающе.
Он заговорил первым, обращаясь к Анне.
- Вот и вы, - сказал он.
- И вы, - ответила она.
- Как прошла поездка?
- Неплохо, - сказала она. - А у вас?
- Тяжело.
- Ну, сегодня хороший день.
- Да, - кивнул он. - Здесь хорошо. Вы уже бывали в Канаде?
- Один раз.
- В Квебеке? - спросил он. - Dans cet endroit meme?
- Нет, - сказала она.
Он не представил чернокожего, сосредоточившего внимание на шоссе.
Я оглядел зеленую машину. На заднем сиденье никого не было. Где же клон, в багажнике?
- Давайте поговорим. - Он обращался только к Анне. - Прежде чем заняться делом.
- Не скажу, что мне этого хочется, - проговорила она.
- Похоже, вы не испытываете ко мне дружеских чувств?
- Не испытываю, - кивнула она. - Вы не ошиблись.
- С людьми такое часто бывает, - сказал он и улыбнулся. - Это связано с моей внешностью.
- Вовсе нет, - возразила она.
- Да. Я сам понимаю, - сказал он. - Но нам надо кое-что уладить. И мы по одну сторону баррикады.
- Я не уверена, - ответила она. - Не уверена, по какую сторону баррикады я нахожусь.
- Я знал вашего мужа, - продолжал он. - И не желаю вам зла.
- Что нам нужно уладить? - спросила Анна. - Почему бы не перейти к делу?
- Хорошо. Сейчас мы обменяемся машинами.
- Здесь? - спросила она.
- Да, - ответил он. - Вы поедете в Монреаль на машине. Мы отведем ваш грузовик обратно в Айову. Оставим его на подъездной дорожке возле дома. Некоторое время будет казаться, что вы дома.
- Где клон? - спросил я.
- Документы на машину, - сказал человек Анне, - право собственности, регистрация и страховка лежат в бардачке.
- На чье имя? - осведомилась она.
- На ваше новое, - сказал он.
Чернокожий протянул ему конверт из плотной желтовато-коричневой бумаги, и высокий передал его Анне:
- Новый паспорт для вас и новые водительские права.
- А как насчет него? - спросила она.
Она говорила про меня. Должен признаться, ее слова прозвучали неоправданно отчужденно.
- Завтра в одиннадцать утра, - сказал он, - приведите его к магазину канцтоваров "Кентавр" на рю де ла Монтань. Запомните? Или записать?
- Запомнишь? - обратилась ко мне Анна.
Теперь она меня поддразнивала, хотела смягчить мои раненые чувства.
- Вас будут ждать, - продолжал он. - Сфотографируют его. Мы сделаем ему новый паспорт и права. Вы получите их до отъезда из Монреаля.
- У меня есть права, - возразил я. - Я не отдам свои права.
- Вас никто не спрашивает, - оборвал мужчина, в первый раз обратившись ко мне. - Просто получите новые. - Потом он повернулся к Анне. - Мы привезли деньги, которые понадобятся вам в Канаде.
Чернокожий протянул другой конверт, поменьше, тоже желтовато-коричневый. Высокий отдал его Анне.
- Подождите, пока не выедете на шоссе, потом пересчитаете. Пожалуйста, будьте экономны. Если понадобится больше, мы постараемся раздобыть.
- Сколько там? - спросил я.
Он снова ответил Анне:
- Вам должно хватить.
- Скажи им, пусть заберут свои деньги, - сказал я Анне. Затем повторил ему: - Заберите ваши деньги.
- Не будь смешным, - сказала Анна.
- Они нам не нужны, - настаивал я.
- Разумеется, нужны, - возразила она.
- В Монреале, - продолжал высокий, - остановитесь в отеле "Бонсекур" на рю Сен-Поль. Заплатите наличными. В конверте вместе с паспортом и правами лежит план Монреаля. Я записал название отеля и обвел кружком его местоположение. Машину оставите в гараже отеля. Мы забронировали вам номер, под вашим новым именем. Зарегистрируетесь как муж и жена.
- Это плохо, - проговорила Анна.
- Я согласен, - вставил я.
- Вы останетесь там ненадолго. Мы сообщим вам, куда направиться дальше.
- А что нам делать до тех пор? - поинтересовался я.
- Что хотите, - ответил он, обращаясь ко мне. - На вашем месте я бы расслабился и постарался получить удовольствие. Вам предстоит долгий путь. Будет трудно.
- Не могу сказать, что вы меня успокоили, - ответил я.
Он засмеялся. Опустил свою огромную лапищу мне на макушку.
- А вы такой и есть, - сказал он. - Вас трудно успокоить.
Мы сидели в зеленой машине. Я был за рулем. Анна возражала против того, чтобы я вел, но я сказал, что не сяду в машину, если она не согласится. Мы проехали чуть больше мили, когда она настойчиво попросила:
- Помедленнее.
- Я в порядке, - ответил я.
- Пожалуйста, Рэй, - сказала она. - Ты едешь слишком быстро.
Она положила руку на мое правое колено, давая понять, что говорит серьезно, и своим прикосновением заставляя меня нажать на педаль тормоза.
- Я злюсь, - сказал я и убавил скорость.
- Спасибо, - поблагодарила она.
- Я ехал слишком быстро.
- Да. Ты немного сумасшедший.
- Нет, - ответил я. - Я никогда не был сумасшедшим. Никогда.
- Ладно, не обращай внимания, - сказала она.
Я перевел дыхание.
- Хорошо. Я не буду обращать внимания.
- Прекрасно, лихач. - Она потрепала меня по колену и убрала руку. - Нам некуда спешить.
Я потратил несколько секунд на то, чтобы поправить боковые зеркала. Я ехал гораздо медленнее дозволенной скорости.
- Позволь мне лишь сказать, что этот парень мне не понравился.
- Я так и поняла. - Она улыбнулась. Хорошая женщина, которую я когда-то бросил. - Ты ему тоже не понравился.
- Паршивая машина, - сказал я.
Анна повернулась на сиденье, отвернулась от меня. Она смотрела в окно. Мы проезжали промышленную зону, простиравшуюся примерно на полмили.
- Я скучаю по своему грузовику, - проговорила она.
Когда она это сказала, я попытался вспомнить (не смог тогда, не могу и сейчас) фигуру речи, в которой часть замещает целое.
- Что это за машина? - спросил я.
- Понятия не имею, - ответила она.
- Корейская.