- Может быть, - пожала плечами Анна. - Я не разбираюсь в машинах.
Он взяла меньший конверт и вскрыла его.
- Сколько мы получили? - поинтересовался я.
- Смотри на дорогу, - ответила она. - Я пересчитаю.
В конверте лежали четыре пачки банкнот, каждая была перехвачена тонкой резинкой. Анна перечитала одну.
- Похоже, десять тысяч долларов, канадских.
- Всего? - уточнил я.
- Похоже на то.
- Этого не хватит надолго.
- Посмотрим, - сказала она.
Потом взяла другой конверт, достала оттуда паспорт и водительские права.
- Как тебя зовут? - спросил я.
Она посмотрела в права.
- Джейн Грей. Из Гастингса, Небраска.
- Ты была в Небраске?
- В Омахе, - сказала она. - Не знаю, где находится Гастингс.
- Я не был в Небраске.
- Мне нравится мое имя, - призналась Анна. - Сразу чувствуешь себя героиней викторианского романа.
Она раскрыла паспорт и посмотрела на фото:
- Боже!
- Дай посмотреть, - попросил я.
- Ни за что, - отказалась она. - Где они взяли эту фотографию?
- Покажи.
- Лучше веди машину, - сказала она.
Я получил свой паспорт и водительские права в воскресенье днем, в отеле, накануне отъезда в Оттаву. Теперь меня звали Оливер Грей. Имя мне понравилось, может быть, потому, что звучало оно как-то по-старинному. Фотография мне показалось удачной. Анна тоже так думала. Ту же фотографию и то же имя вписали в мои новые права. Это было мое первое вымышленное имя, прежде чем я принял псевдоним для написания отчета, прежде чем Анна дала мне это имя, прежде чем я впервые услышал про Рэя Брэдбери.
На подъезде к Монреалю движение стало более оживленным. Я почти не имел опыта вождения в таком большом городе. Была пятница, три часа дня. На окраинах машины скапливались в обоих направлениях. Водители казались маньяками. Дорожные знаки были на французском языке. Анна стала моим штурманом. Она положила открытую дорожную карту на колени, но все равно сомневалась в маршруте. На перекрестке шоссе 133 и 10, вопреки четким указаниям Анны, я упрямо поехал на восток, хотя должен был свернуть на запад. Мы проехали почти пять миль, прежде чем я признал, что ошибся. Когда мы повернули направо, чтобы вернуться в город, Анна, на вид невозмутимая, спросила, бывал ли я прежде в Монреале.
- Был, - ответил я. - Один раз. С родителями. Еще до смерти отца.
Я был мал, сказал я ей, и не помню этих мест. Я не сказал Анне - сейчас не понимаю, почему - что был в Монреале еще раз, тоже много лет назад, вместе с Сарой.
Мы провели там долгий уик-энд ранней весной. Осматривали достопримечательности, заходили в хорошие рестораны (я помню португальский ресторан рядом с "МакГрилем", где впервые попробовал морского окуня) и просто наслаждались друг другом. Мы отмечали известие о беременности Сары. В запоздалой попытке наладить отношения (сюжет для французов) отец Сары предложил оплатить нашу поездку, но она наотрез отказалась.
Когда мы были в Монреале, беременность Сары была совсем не заметна. Даже по утрам ее не тошнило. Она прекрасно себя чувствовала - признаки позднего токсикоза проявились только за полторы недели до ожидаемых родов - и была очень счастлива. Я тоже был счастлив.
Было уже половина четвертого, когда мы почти наугад нашли рю Сен-Поль и отель "Бонсекур", узкое четырехэтажное кирпичное здание неопределенного стиля. Его окружали небольшие антикварные магазинчики и этнические рестораны. Вход в "Бонсекур" был хорошо спрятан: единственная стеклянная дверь, на которой маленькими черными буквами было написано название, выходила на крутую бетонную лестницу. Лобби отеля, маленькое и чисто утилитарное, находилось на втором этаже, номера - на следующих двух этажах. Я оставил машину перед отелем на пятачке, предназначенном для выгрузки багажа, и попытался помочь Анне с сумками. Я сумел лишь поднять одну сумку вверх по лестнице и на полпути вынужден был остановиться, чтобы передохнуть. Анна проделала этот путь несколько раз. Я оставил ее с сумками регистрироваться у портье - ведь это у нее были недавно полученные фальшивые водительские права и паспорт, - а сам отправился вниз, отводить машину в гараж отеля. Чтобы воссоединиться с Анной в лобби, мне пришлось подняться из гаража на три лестничных марша, а потом по лестнице отеля, ведущей с улицы. Я сильно устал. Наш номер на четвертом этаже, сказала Анна. Лифта не было.
- Дай мне минуту, - попросил я.
- Ты в порядке? - спросила Анна.
- Все хорошо.
В углу лобби по обеим сторонам низкого стола стояли два кресла, покрытые искусственной кожей. На столе кто-то оставил журнал.
- Давай посидим там? - предложил я. - Сейчас, отдышусь немного.
- Ты сядь, - сказала она. - Я отнесу сумки в комнату.
- Нет-нет, - возразил я. - Я не хочу, чтобы ты это делала. Останься со мной. Давай посидим и поговорим. А потом я помогу.
Мы сели. Я старался дышать глубоко, задерживая дыхание.
- Ну и в убогое же место нас отправили, - заметила она.
- Может быть, в номерах лучше? - предположил я.
- Думаешь?
- Теперь мы - семья Грей, - сказал я.
- Ты - Бад.
- Что ты имеешь в виду?
- Мне надо было придумать тебе имя, - пояснила она. - Я выбрала Бад. Мистер и миссис Бад Грей.
- Почему Бад?
- Не знаю, - ответила она.
- Где ты его откопала?
- Просто пришло на ум. Показалось, что оно тебе подходит.
- Я не хочу быть Бадом! - возмутился я. - Они не назовут меня Бадом.
- Конечно, - отозвалась она.
- Я - не Бад, - настаивал я.
- О, я не знаю, - ответила она.
Наш номер на четвертом этаже "Бонсекур" оказался душным и тесным. Не было ни кондиционера, ни занавесок на окнах, кроме опускающихся ночных штор. Телевизор, слишком большой для комнаты, был привинчен к комоду светлого дерева. В номере стояли потертое мягкое кресло и две кровати с мягкими спинками, разделенные тумбочкой. Над каждой кроватью имелся ночник. Покрывала выглядели старыми и изношенными. Пахло сигаретным дымом. В дальнем углу номера, у окна, с потолка свисала лампа с абажуром. Она освещала пустое место, где, по-видимому, когда-то располагались стол и стул. Я с облегчением увидел, что в номере есть ванная, без ванны, но с приличной душевой кабиной и довольно чистыми полотенцами.
- Сколько мы заплатили? - спросил я.
- Чертовски дорого, - сказала Анна. - Ну и дыра.
(Весь следующий год, когда мы с клоном - Оливер и Джейн Грей со взрослым сыном Аланом - переехали на запад Канады, нам предоставляли жилье получше. Это были скромные, чистые, минимально обставленные квартирки, арендованные на месяц.)
Когда мы распаковали сумки и устроились, было пять часов. Нам быстро стало неловко сидеть вдвоем в тесном неудобном номере и ничего не делать. Мы обрадовались тому, что уже пять, и заговорили про ужин. Анна видела вьетнамский ресторанчик почти по соседству с "Бонсекур". Она предложила поесть там. Я не был голоден, но мне хотелось выйти из номера туда, где больше места и народу. Ресторан оказался неплохим. В этот ранний час мы были единственными клиентами. Не могу припомнить, что мы ели, но Анна заказала нечто пряное с овощами и кока-колу. (Повсюду, где мы бывали в Канаде, Анна заказывала колу "и много льда".) Я получил какое-то блюдо без специй с курицей и воду с газом. Анна уверенно орудовала палочками, я использовал нож и вилку. Когда официант протянул счет, я вынул бумажник.
- Не надо, - сказала Анна.
- Нет. Позволь мне.
- У меня есть деньги, - настаивала она.
- Все в порядке.
- Ты уверен?
- Уверен, - кивнул я.
- У тебя есть наличные?
В бумажнике у меня лежало триста американских долларов.
- Да, - сказал я.
Мы решили немного прогуляться по улице Сен-Поль. Пройдя четыре квартала, - я знал, что Анна ради меня замедляла шаг - я начал задыхаться и с ужасом подумал о предстоящих мне четырех лестничных маршах.
- Мне нужно вернуться, - сказал я. - Извини. Если хочешь еще погулять, иди. Я могу дойти один.
- Я тоже устала, - ответила Анна. - Послушай, почему бы нам просто не подняться в номер? Можно посмотреть телевизор и пораньше лечь спать.
Было половина седьмого.
Я сидел на кровати, той, что ближе к двери, - я выбрал эту кровать в соответствии с правилами хорошего тона, которые, как мне казалось, я еще помнил, а может, и сам выдумал - и смотрел телевизор, пока Анна принимала душ. Она вышла из ванной в халате в цветочек и длинной ночной рубашке, босиком. Я в первый раз видел ее ступни. Ногти были покрыты лаком цвета сливы. Ее ступни не показались мне красивыми. (Я еще смягчил краски. Эти были ступни женщины под семьдесят. Мои ноги тоже не отличались красотой, на больших пальцах были мозоли, но я не выставлял их на всеобщее обозрение.) Ее лицо разрумянилось, волосы были влажными. Как я уже писал, волосы у Анны были седые и коротко стриженные. Когда они намокали, как в этот раз, под ними виднелась кожа черепа.
- Хороший душ, - сказала она. - Там есть новое мыло. И шампунь.
- Твой? - спросил я.
- Не стесняйся, - сказала она и принялась вытирать волосы полотенцем.
- Сядь, - предложил я. - Хочу тебе кое-что показать.
Она опустила штору на окне и включила лампу с абажуром, которая зажглась желтым тусклым светом. Потом присела на другую кровать, ближе к окну. Как будто догадавшись, о чем я думал, она поджала ноги.
- Что именно? - спросила она.
- Подожди.
Я открыл верхний ящик своей половины комода и вынул три носка. Вытащил из одного стопку банкнот и бросил ей на кровать.
- Что это? - удивилась Анна.
- Деньги.
- Где ты их взял?
- В банке, - ответил я. - Они мои.
- Рэй, - проговорила она.
Разумеется, на самом деле она называла меня не Рэем. И не Оливером, и не Бадом. Она произносила мое настоящее имя, всегда.
- Я ведь говорила тебе, что не надо этого делать.
- Я помню, что говорила, - сказал я. - Я не доверяю твоей организации. Я хотел, чтобы у нас были средства для жизни здесь.
- Напрасно, Рэй, - продолжала Анна. - У нас все будет хорошо.
- Я так не думаю, - возразил я. - Так или иначе, дело сделано. Вряд ли это имеет какое-то значение.
- Это может иметь огромное значение. Это неудобно.
- Для кого?
- Сколько здесь? - спросила она.
- Шестьдесят тысяч.
- Правда? - изумилась она.
- Двадцать тысяч в каждом носке.
- Ты с ума сошел.
- Опять, - вздохнул я. - Вовсе нет.
- Да, - сказала она. - Мы должны быть осторожны, Рэй.
- Это твое мнение.
- Должны, - повторила она и посмотрела на деньги. - Вытащи все.
Я вытряхнул на кровать деньги из оставшихся двух носков.
- Я никогда не видела столько денег так близко, - проговорила Анна. Она засмеялась, но нерадостно. - Во всяком случае, мы богаты.
- Очень богаты, - подтвердил я.
Эта ночь стала первой из многих ночей в Канаде - почти целый год, - когда нам с Анной приходилось делить кров. Мы никогда не спали в одной кровати, но всегда были рядом. После того, как к нам в Оттаве присоединился клон, за исключением единственной ночи в мотеле Тандер-Бея, Анна спала в одной комнате, а мы с клоном - в другой. Это было неудобно. Для всех нас, но в особенности, думаю, для меня. (Откровенно говоря, я не знаю, что чувствовал при этом клон. Он никогда не говорил.) Я был более осторожным, чем Анна, более чопорным, более скованным. Она не раз говорила мне, что благодарна за то, каким скромным и ненавязчивым я был тогда, когда нас вдвоем держали в этом тесном номере.
- Позволь сказать, - говорила она так, что это походило на восхищение, - что мой муж не был деликатным человеком.
Для Анны шарада нашей совместной жизни, то, что мы притворялись мужем и женой, отцом и матерью клона, была составной частью задания, выполнение которого давалось ей недешево. Но я подозреваю, что задание ее еще и забавляло. Для меня же это была пародия, неудобство, которое я переносил с трудом.
Первую ночь я почти не спал, каждой клеткой ощущая Анну в соседней кровати, и это меня тревожило. Я очень давно ни с кем не ночевал в одной комнате. Анна спала тихо, и в ту ночь, и потом. Не ворочалась, почти не шевелилась, не храпела. (Я храпел "как морж", сказала Анна.) Но ее присутствие в одной комнате со мной не давало мне уснуть. В ту первую ночь в Монреале я тосковал по дому и прогонял от себя сон, потому что боялся во сне произвести непристойные звуки. За последние несколько лет моя простата ощутимо увеличилась, и мне приходилось вставать по два-три раза за ночь, чтобы помочиться. Это тоже смущало меня, и я беспокоился, что разбужу Анну. Я не подумал взять с собой пижаму; дома я спал в трусах и футболке. Я стеснялся своего тела, своей общей слабости, недомоганий и бледности.
В субботу, в наш второй день в Монреале, мы оба обрадовались медленно наступающему утру. В комнате было темно, когда я встал в половине седьмого, как обычно, чтобы сходить в туалет. Я позаботился о том, чтобы поднять сиденье, а когда закончил, снова его опустил. Я с тревогой задумался о том, стоит ли спускать в туалете воду, но выбрал меньшую неделикатность и спустил. Выйдя, я рассчитывал снова лечь, но Анна уже не спала.
- Я слышала, как ты встал, - сказала она. - Который час?
- Половина седьмого, - ответил я. - Извини.
- Нет. Я рада, что проснулась. Пожалуйста, подними шторы. Пусть войдет немного света.
Я поднял шторы наполовину.
- Как на улице? - спросила она.
- Не могу сказать.
- Подними их совсем, - попросила она. - Мы уже проснулись.
Я выполнил ее просьбу. Солнце поднялось совсем невысоко. Комната наполнилась прохладным серебристым светом.
- Похоже, будет прекрасный день.
- Длинная выдалась ночь, - проговорила она.
- Я тебе мешал?
Она улыбнулась.
- Ты так храпел.
- Громко?
- Ужасно громко, - подтвердила она.
- Я не знал, что храплю, - сказал я.
- Я привыкну, - пообещала она. - Или убью тебя. Ну что, может, встанем и пойдем отсюда?
- Ладно, - согласился я. - Хочешь позавтракать?
- Хочу. Умираю от голода. Ты угощаешь, мистер Денежный Мешок.
- С удовольствием, - ответил я. - Что, правда так громко?
- Храпел?
- Да.
- Я уже сказала. Громко.
- Что же делать?
- Мы справимся, - сказала она. - Все будет хорошо.
- Извини.
- Стой, - сказала она. - Я первая пойду в ванную. Ты уже был.
- Не возражаю, - согласился я.
- Ты поднимал сиденье?
- А как же, - ответил я. - Конечно, поднимал.
Закончив, Анна появилась в халате и ночной рубашке. Я принял душ и побрился, оставаясь в ванной до тех пор, пока полностью не завершил свой туалет и не оделся.
Недалеко от гостиницы, недалеко от рю Сен-Поль, мы обнаружили кафе. Анна спросила, помню ли я название магазина канцтоваров и на какой улице он расположен. Я помнил название - "Кентавр", но улицу забыл.
- Рю де ла Монтань, - напомнила Анна.
- Я и не пытался запомнить, - оправдался я. - Я знал, что ты запомнишь. Ты такая ответственная.
- Да, ответственная, - подтвердила она.
Мы взяли такси до рю де ла Монтань, длинной улицы, идущей с севера на юг. Адреса у нас не было, и водителю понадобилось время, чтобы найти это место. Когда мы вышли из такси, было девять часов. Согласно расписанию, магазин "Кентавр" по субботам открывался в десять. Назначенная встреча должна была состояться только в одиннадцать. День еще был свежим, и хотя я почти не спал, чувствовал себя довольно бодрым. Мы решили пойти пешком по рю де ла Монтань на север, прочь от вокзала, в ту сторону, откуда мы приехали на такси. После моих предыдущих визитов в этот город, последний из которых состоялся больше тридцати пяти лет назад, я считал, что у меня сохранилось некое необъяснимое знание Монреаля. Но в этот третий раз город показался мне совсем незнакомым, словно я никогда здесь не был. Потому что я был здесь с Анной.
Мы поравнялись с букинистическим магазином, часть товаров которого уже была выставлена на стеллажах на тротуаре для распродажи. Анна захотела войти внутрь.
- Надо купить кое-какие книги, - сказала она.
Магазин был переполнен книгами, загроможден ими так, что было трудно двигаться по невозможно узким проходам, особенно если там кто-то стоял. Книги высились от пола до потолка, не поместившиеся на полках экземпляры лежали на полу стопками высотой по колено. В воздухе было полно пыли, и, судя по запаху, некоторые тома начали плесневеть. Каких бы принципов организации не придерживался магазин, в нем невозможно было находиться долго. Повсюду слышалась французская речь. Проведя внутри минуту, мне захотелось выйти. Анна же казалась возбужденной и исчезла в лабиринте. Даже если бы я захотел, то не смог бы ее там отыскать. Я встал рядом с входной дверью, на свежем воздухе, чтобы ни у кого не путаться под ногами. Через десять минут я понял, что Анна не собирается уходить. Все протискивались мимо меня, толкались, и, чтобы занять себя, я наклонился и поднял ближайшую книгу, взяв ее с вершины стопки, громоздившейся на полу прямо у входа.
Это был толстый тяжелый том в черном переплете, с золотым обрезом. На корешке золотыми буквами было написано название - "Святая Библия", под ним - "Официальный вариант короля Иакова", в самом низу - "Издательство "Микеланджело"". На передней обложке, в самом центре, помещалась грубоватая гравюра, сделанная золотом: ягненок, стоящий в профиль, почти кокетливо оглядывался через плечо, опустив копытце в какую-то лужицу - воду, молоко, кровь, - зажав согнутой передней правой ножкой крест. Теперь я знаю, что этот экземпляр был издан более ста лет назад, в 1965 году. Из надписи на обороте передней обложки я узнал, что родители Брюс и Сьюзен Колберг подарили эту книгу Лайзе Сюзанне Колберг по случаю ее рождения 15 января 1969 года в больнице Сен-Джозеф в городе Сен-Пол, Миннесота. Меня не так-то легко растрогать, но эта надпись, довольно банальная, тронула меня. Новорожденная Лайза Сюзанна Колберг давно уже умерла. Я надеялся, что она прожила хорошую жизнь. Я много лет не покупал книг. Я купил Библию и вынес ее на улицу. (Я провез ее с собой по всей Канаде. Она до сих пор со мной.)
Выйдя из магазина, я снова открыл Библию. Она была довольно большой, и мне приходилось прижимать ее к груди. В моих руках она раскрылась посередине (Вторая Книга царств, как оказалось), на глянцевой цветной картинке во всю страницу; издание, за которое я заплатил одиннадцать долларов, включало в себя больше ста таких картинок, и все очень красивые. Это была фреска с потолка Сикстинской часовни, изображающая разрушение статуи Ваала. Наверное, я был похож на одного из обиженных богом старых чудаков, которые стоят на тротуаре и призывают конец света.
Анна вышла из магазина, волоча сумку, набитую книгами. Я закрыл Библию. Я был рад ее видеть.
- Что купила? - поинтересовался я.
Я держал перед собой Библию, словно скрижаль с десятью заповедями.
- Смотри.
- Очень впечатляюще, - кивнула она. - С чего это вдруг?
- Мне показалось, надо что-нибудь купить. Это замечательная книга. Потом посмотришь.