Он вытянул правую руку - он левша, как и я, - повторяя за мной. Растопырил пальцы. Потом щелкнул себя по переносице указательным пальцем и дернул уголком рта; это обозначило и изобразило в карикатурном виде его неловкость. Делал ли он это инстинктивно или в результате наблюдений - скорее всего, инстинктивно, - но в нем было столько моего! Язык тела, жесты, выражение лица, позы во время разговора. Анна все это подмечала, фиксируя наше сходство.
- Я буду играть в эту игру? - спросил он.
Анна засмеялась.
- Нет, - сказала она. - Ты будешь просто смотреть.
- Я не знаю, как играть в бейсбол.
- Не волнуйся, - подбодрил я. - Мы сядем на "отбеливателях".
- Что ты сказал?
- На трибуне. Мы сядем на трибуне. Посмотрим игру. Можешь надеть перчатку…
- Ловушку, - поправил он.
- Ловушку. Если к тебе прилетит мяч, ты сможешь его поймать.
- Ко мне прилетит мяч?
- Если повезет.
- Я буду играть в эту игру?
- Нет. Ты останешься на трибуне.
- На "отбеливателях", - поправил он.
- Если к тебе прилетит мяч, это будет означать, что правила нарушены.
Он посмотрел на меня.
- Если мяч прилетит к тебе, - снова попытался объяснить я, - он выбывает из игры.
- Если мяч прилетит ко мне, - повторил Алан, - он выбывает из игры.
- Да.
- Я его поймаю?
- Вполне возможно, - подтвердил я.
- Если надену ловушку, - сказал он.
- Да.
- Если я надену перчатку и поймаю мяч, я буду в игре?
- Нет, - сказал я. - Ты будешь продолжать смотреть игру. Вместе со мной.
- Но ведь я поймаю мяч.
- Помоги мне, - попросил я Анну.
- Если мяч прилетит к тебе, - сказала она, - и ты его поймаешь, можешь оставить его себе.
- Я могу оставить себе мяч?
- Да, - сказала она. - Это будет сувенир.
- Что ты сказала?
- То, что ты можешь оставить на память.
- Я могу оставить себе мяч, - проговорил он, потом на минуту задумался. - А у Рэя будет ловушка?
- Нет, - сказал я. - Не будет.
- Если мяч прилетит к тебе, как ты его поймаешь?
- Ты поймаешь его за меня.
- А ты там будешь? - спросил он Анну. - На "отбеливателях"?
- Нет, - покачала она головой. - Только ты и Рэй. Это будет мальчишник.
- Рэй - не мальчик.
- Тогда вечер для мужчин, - улыбнулась она.
- Если я поймаю мяч, - пообещал он Анне, - я отдам его тебе.
Я не надевал бейсбольную перчатку больше пятидесяти лет. Я хотел купить Алану, если их еще выпускают, ловушку марки "Уилсон А2000". Такую перчатку носил я сам, как и большинство ребят, с которыми мы играли. Я обрадовался, увидев, что их выпускают до сих пор, хотя теперь их раскрашивали в аляповатые цвета - красный и голубой, оранжевый и фиолетовый. В магазине оказались только две перчатки на левую руку для полевых игроков, и ни одна из них не была "А2000". Но это не имело значения, потому что выяснилось, что Алан хочет перчатку ловца - черную как смоль с ярко-красным углублением, да еще и не на ту руку, - и переубедить его было невозможно. Я купил ему перчатку и банку теннисных мячей.
Следующий день, суббота, был теплым и солнечным. К полудню, по моему настоянию, мы отправились втроем в парк Виктория. Мне хотелось дать Алану возможность побросать мяч перед вечерней игрой. Просто чтобы привести его в подобающее настроение; я убедил себя, что у меня нет по отношению к нему никаких честолюбивых замыслов. Он нес свою перчатку, я - теннисные мячи, а Анна упаковала нам обед.
Мы играли в мяч на траве. Мы образовали треугольник, насколько возможно равнобедренный, и на вершине стоял я. Я бросил Алану теннисный мяч, изо всех сил стараясь попасть в его перчатку. Найдя мяч, он, можно так сказать, бросил его Анне, а она - мне. Анна действительно увлеклась игрой, она была ловкой и задорной. Ее подачи были хлесткими, а ловила она одинаково хорошо обеими руками. Она бегала и прыгала, хохотала. Я же был как деревянный, скованный и мрачный. Я не мог смотреть, как Алан надевает эту смехотворную перчатку не на ту руку. Казалось, что он до самой кисти сунул руку в большой круглый, рыхлый каравай черного хлеба. Он, конечно, ничего не умел. Каждый раз, когда он махал перчаткой навстречу мячу, она слетала. Он не знал, как подавать: изо всех сил пытался повторить движения - благоразумно взяв в качестве образца Анну, - но ни разу не поймал посланный ею мяч. Мы попытались изменить порядок действий - я бросал Анне, она - Алану, Алан - мне, но это не возымело никакого эффекта. В конце концов у меня лопнуло терпение. Наша игра продолжалась всего несколько минут. Алан приуныл, а вид Анны, с такой непринужденной легкостью бросавшей и ловившей мячи, совсем выбил его из колеи. Меня, признаться, тоже. Мы съели наш обед. Анна сфотографировала Алана и меня, стоящих плечом к плечу. Алан снял перчатку (в итоге он отказался взять ее на игру). Анна все-таки заставила его улыбнуться.
Стадион, едва заслуживавший это название, располагался в спортивном парке на Ринг-роуд. Думаю, туда вмещалось не более тысячи зрителей. Крытые трибуны в десять рядов шли от одной линии до другой. "Отбеливателей" не было. Ограждение дальней части поля было проволочным, приблизительно шести футов в высоту. За ним - сложные условия для нападающих - виднелись другие поля, на которых в тот вечер играли местные малые лиги, и большой муниципальный бассейн. Табло стояло отдельно, на стойках за ограждением левого поля. Поле выглядело неухоженным - неподстриженная бурая трава, комья грязи на площадке - и подготовленным второпях. Игра началась в семь. Когда мы приехали, еще не совсем стемнело, но уже горели фонари. Я собирался приехать так, чтобы успеть на разминку, но после дневного разочарования я уже не стремился сюда, да и Алан согласился пойти на игру только после того, как ему неосмотрительно пообещали хот-доги, колу и мороженое.
Трибуны были заполнены лишь наполовину. У нас были хорошие места на первой основной линии, в пятом ряду снизу, за скамейкой запасных местной команды. Оставшись на игре, мы вполне могли бы поймать мяч. Вокруг сидели болельщики: мужчины моего возраста и старше, отдельно или парами (некоторые из них, вероятно, спортивные агенты); семьи - отцы, матери и дети, просто отцы с сыновьями; родственники и друзья игроков "Ред сокс"; и, что особенно волновало Алана, компания девушек. Их было около дюжины - видимо, студентки колледжа или школьницы. Шумные, нескромно одетые, почти одинаково хорошенькие, они, без сомнения, были подружками игроков или надеялись обратить на себя их внимание. Почти все время - мы посмотрели три подачи - Алан не отрывал от них взгляда, а девушки вели себя вызывающе. (Он ничего о них не говорил, словно думал, что я могу их не заметить.)
Перед игрой на поле провели быструю церемонию, во время которой болельщикам местной команды представили новых игроков "Ред сокс". Игроки были студентами колледжа, почти все из Саскачевана. Двое студентов-первокурсников были из Лос-Анджелеса, один - из Пуэрто-Рико, а еще один, центральный принимающий, учился в библейском колледже в Оклахоме. Его фамилия была Мантл. К тому времени, когда разыграли первую подачу, Алан отчаянно заскучал и явно проголодался.
Игра шла медленно, оба подающих (видимо, влияло начало сезона) постоянно не попадали в пластину. Был только один захватывающий момент, когда у Мантла не получилось покинуть центр, что привело к тройному броску. В конце третьей подачи счет был 4:2 в пользу "Миллионерз". Я попытался объяснить Алану, что он видит на поле, помочь ему хоть немного разобраться в правилах игры, но он даже не стал делать вид, что ему интересно.
Между подачами девушки, как одна, направились к торговым палаткам, расположенным у самых ворот, возле бейсбольного "дома". Алан смотрел, как они идут. Чтобы не смущать его, я выждал несколько минут - было тяжело смотреть на его внутреннюю борьбу, - а потом спросил:
- Ты проголодался?
- Да. Проголодался.
- Пойдем купим что-нибудь поесть?
- Я пойду, - сказал он. - Дай мне денег. Я пойду.
- Я пойду с тобой, - сказал я. - Мне тоже хочется есть.
- Я тебе куплю что-нибудь.
- Я хочу посмотреть, что у них есть.
- Я посмотрю, что у них есть, - не сдавался он. - Я куплю тебе что-нибудь. Я хочу пойти.
- Сам?
- Да, - ответил он.
Я видел, что этот разговор его угнетает, но мне было не так-то легко отпустить его одного.
- Почему бы нам не пойти вместе? Может быть, купим тебе сувенир.
- Я не хочу сувенир, - ответил он. - Я хочу есть. Я хочу пойти сам.
- Я не могу тебе это разрешить, - сказал я.
- Почему не можешь?
- Просто не могу. Это плохая идея.
- Анна разрешила бы.
- Анна не разрешила бы, - покачал я головой.
Он закрыл глаза руками. Не издал ни звука.
- Что с тобой, Алан?
Он отнял руки. Может быть, надеялся, что я исчезну?
- Почему я с тобой, Рэй?
- То есть почему ты здесь? Почему ты со мной здесь?
Он не ответил.
- Хочешь, чтобы я ушел? Хочешь остаться один? Я понимал, что мой вопрос был нелепым, но он ответил:
- Нет. Я не хочу быть здесь один. Я хочу пойти один.
- Вот что я тебе скажу, - начал я. - Давай я дам тебе денег, мы пройдем часть пути вместе, а дальше ты пойдешь сам.
- Потому что ты будешь за мной смотреть?
- Я не буду подходить близко, - пообещал я. - Просто останусь неподалеку, если вдруг тебе понадоблюсь.
- Ты не будешь подходить близко?
- Не слишком близко. Ты согласен?
- Да. Я согласен.
- Тогда идем, - сказал я.
Мы пошли вместе, или почти вместе, Алан шагал на несколько шагов впереди, пока мы не приблизились ярдов на тридцать к торговым палаткам. Девушки были там, они облокотились о прилавок и разглядывали того, кто за ним стоял. Они не спешили возвращаться на игру. Я сказал Алану, который был возбужден, смущен и явно растерян:
- Хорошо. Теперь иди сам. Если хочешь.
- Я хочу пойти, - сказал он.
- Тогда поспеши.
- Ты будешь смотреть?
- А ты этого хочешь?
- Не хочу, - ответил он.
- Тогда не буду. Ну, иди.
Алан пошел к палатке, полный желания и радужных надежд - злополучное сочетание, - не замечая, что рискует. Я не мог не смотреть на него. Он остановился в нескольких шагах от столпившихся девушек и стал дожидаться своей очереди. Я уже говорил, что он - красивый парень, в его внешности нет ничего аномального, и несколько девушек это заметили. Длинноногая темноволосая красотка в коротком топе и без лифчика (это было заметно даже отсюда) улыбнулась Алану и что-то ему сказала. Не могу сказать, ответил ли он ей, но оглянулся на меня. Увидев, что я наблюдаю, он покачал головой. Я отвернулся. Примерно через минуту я услышал, что девушки расхохотались, и смех их, насколько я мог понять, не был нежным. Я оглянулся на них. Они все смотрели на Алана, а он стоял, не сводя с них глаз. Темноволосая девушка сказала что-то, чего я не расслышал, но увидел, что Алан отшатнулся, словно его ударили. Раздался новый взрыв хохота, явно иронического. Алан резко повернулся и, почти спотыкаясь, подошел ко мне. Он шел быстро, глядя под ноги, прижав руки к бокам.
Подойдя ближе, он спросил, не поднимая глаз:
- Что мне делать, Рэй?
- Иди сюда, - сказал я.
- Я здесь, - ответил он. - Я не знаю, что делать. Скажи мне.
- Подойди ко мне.
Я хотел посмотреть, не плачет ли он. Я никогда не видел, как он плачет. Он не плакал, но его лицо раскраснелось и исказилось. Из-за его плеча я увидел, что девушки смотрят на нас и насмехаются. Я обнял его и не без труда привлек к себе. Я еще ни разу не был так близко от него. Все произошло быстро, он позволил мне обнимать себя буквально несколько секунд. Мы стояли щека к щеке, я обнимал его, держа руки на его спине. Он был крепкий, как скала, хотя его кожа, в отличие от моей, была гладкой, мальчишеской. От него ничем не пахло. Он дышал ровно. Я чувствовал, как его сердце быстро бьется о мою грудь. Алан высвободился, оттолкнул меня.
- Не надо, Рэй, - сказал он.
- Извини. Ты в порядке?
- Я не знал, что делать.
- Все хорошо, - сказал я. - Может, поедем домой? Ты хочешь домой?
- Ты хочешь, чтобы я поехал домой?
- Думаю, да, - ответил я. - Я уже насмотрелся.
- Я уже насмотрелся, - повторил он.
- Почему бы нам не поехать домой?
- Ладно, - согласился он.
Мы молчали, пока не сели в машину и не отъехали от стадиона.
- Мне не нравится бейсбол, - сказал он. - А тебе нравится?
- Нравится. Но хорошо, что тебе не понравилось.
- Я не знаю, что там делать, - сказал он.
- Я тоже не знаю, - ответил я. - Мы думаем в унисон.
- Что ты сказал?
- Мы одинаковые. Ни ты, ни я не знаем, что делать.
- Ты тоже тормоз, Рэй?
- Что значит "тормоз"?
- Я не знаю, что это такое, - признался он. - Ты знаешь, что это?
- Не знаю. Где ты это услышал?
- Я услышал это от девушки, - сказал он.
- Очень глупо так говорить. Глупое слово.
- Она красивая.
- Ты прав, - сказал я. - Красивая.
- Ты ее видел?
- Да, - кивнул я.
Он немного посидел, обдумывая информацию, потом спросил:
- Все красивые девушки подлые?
- Некоторые, - сказал я. - Не все. Красивой быть трудно.
- Они подлые по отношению ко мне?
- Нет.
- Твоя жена была красивая?
- Красивая.
- Она не была подлая?
- Нет, - ответил я. - Она не была подлая.
- Она умерла?
- Да.
- Рэй, тебе девушки когда-нибудь говорили, что ты - тормоз?
- Наверняка.
- Говорили именно так?
- Много раз.
- Говорили это тебе?
- Да.
- Что ты чувствовал, когда девушка так говорила?
- А что ты чувствуешь? - спросил я.
- Я чувствую, что мне плохо. Грустно. - Он положил ладонь на живот. - У меня болит живот.
- Я чувствовал то же самое, - сказал я.
- Ты чувствовал то же самое?
- Да.
- Я не знал, - проговорил он.
- Теперь ты знаешь.
- Знаю, - сказал он. - Теперь я знаю. Рэй, не говори Анне, что она сказала. Я не хочу, чтобы Анна знала, что я - тормоз.
- Ты - не тормоз, - проговорил я. - Анна знает, что это не так.
- Она знает, что я - не тормоз?
- Конечно, знает. Она тебя любит.
- Не говори ей, что она сказала.
Я припарковал машину на улице, не доезжая двух кварталов до нашего дома. Алан не двинулся, чтобы выйти из автомобиля.
- Что с тобой? - встревожился я.
Он не ответил. Теперь он плакал. Его это удивляло и смущало.
(Я никогда не видел себя плачущим. Я был в растерянности. Лицо Алана совершенно изменилось, стало уродливым, распухло и сплющилось, словно потеряло форму.)
- Давай-ка посидим немного, - сказал я.
Он прижал к глазам кисти рук.
(Я не знал, что так делаю. Я сорок лет не плакал.)
- Я плачу, - проговорил он.
- Вижу.
- Не смотри на меня.
- Нет, - ответил я. - Я рад видеть, как ты плачешь.
- Ты рад видеть, как я плачу?
- Я никогда не видел, как ты плачешь. Я рад, что вижу это.
- Я никогда не плакал, - сказал он и с этими словами перестал плакать.
- Плакать хорошо. Ты плачешь, а потом чувствуешь себя лучше.
- Я не чувствую себя лучше.
- Тебе грустно из-за девушки?
- Мне грустно из-за девушки, - сказал он.
- Это понятно.
Он посмотрел на меня.
- Я понимаю, - повторил я.
- Я плакал не из-за девушки.
- Из-за чего же ты плакал?
- Почему я с тобой, Рэй?
На этот раз я его понял.
- Ты не имеешь в виду здесь и сейчас, - сказал я. - Ты имеешь в виду, почему ты со мной всегда.
- Почему я тобой? - сказал он. - Почему я с Анной?
- Ты с нами, потому что так мы можем заботиться о тебе. Можем тебе все показывать, учить тебя, что делать.
- Значит, вы присматриваете за мной?
- Ну, да.
- Почему я не знаю, что делать? Я - ребенок?
- Нет. Нет. Конечно, нет. Ты - молодой человек. Привлекательный юноша. Ты делаешь потрясающие успехи.
- Я делаю потрясающие успехи?
- Да, - заверил я. - Анна тоже так считает.
- Почему я не знаю, что делать?
- Знаешь. Чаще всего ты знаешь. Иногда не знаешь. Тогда мы тебе показываем. Вот почему мы с тобой.
Он покачал головой.
- Почему я с тобой, Рэй? - снова спросил он. - Почему я с Анной?
- О, - произнес я. - Это сложный вопрос.
- Это сложный вопрос?
- Да, - кивнул я. - Думаю, на него может ответить Анна.
- Ты знаешь ответ?
- Да. Я знаю ответ. Но не так хорошо, как Анна.
- Анна ответит на этот вопрос?
- Ответит, - сказал я. - Ответит.
- Когда она ответит на этот вопрос?
- Я не знаю, когда, - пожал я плечами. - Когда решит, что пришло время.
- Когда решит, что пришло время?
- Да.
- Когда придет время, Рэй?
- Не знаю.
- Я тоже не знаю.
Алан открыл дверцу машины.
- Я очень несчастен, - сказал он.
Два дня спустя Алан стал задавать нам различные вопросы, которые все были вариациями одного и того же. Он смотрел телевизор, какое-то получасовое шоу из тех, что он обычно смотрел после ужина - тупую и отчаянно несмешную комедию (вы такие видели) про семью из Троих мерзких детей и двух молодых, распутных, довольно язвительных работающих мамаш, белой и черной. (Я уже признавал, что у меня нет чувства юмора. То же самое касается и Алана, только в еще большей степени. Он вообще не понимал, что такое юмор. Не понимал, что эти передачи предназначены для развлечения зрителей. "Кто смеется? - спросил он однажды, когда раздался закадровый смех. - Почему они смеются?") Хотя семья в шоу была нетрадиционная, Алан, задавая свои вопросы, явно обращался к привычному понятию семьи, которое он усвоил, вырвавшись из Отчужденных земель. "Кто моя мать? - спрашивал он. - Кто мой отец?" Неизвестно, сколько времени он раздумывал над этими вопросами, прежде чем задать их. Он не спрашивал, кто он такой. Он почти ничего не знал о том, на что способен этот мир, и такой вопрос не приходил ему в голову. Но в итоге он бы его обязательно задал, потому что этот вопрос уже назревал, мы чувствовали. Мы с Анной много раздумывали над его вопросами и ответами на них. Конечно, это был не настолько совместный процесс, как я пытаюсь представить: именно Анна рассказала Алану обо всем, и именно она решила, что мы скажем ему правду, максимально просто и понятно.
Прежде чем Анна начала отвечать, он сказал ей:
- Ты - не моя мать.
Он сказал это спокойно и абсолютно уверенно.
- Верно, - подтвердила Анна. - Да.
- Ты - не мой отец, - повернулся он ко мне.
- Да, - сказал я.
- А кто же они? - спросил он. - Где они?