- Сударь, вы нацист? - строго спросили меня откуда-то с северо-западного направления.
Я чуть замедлил шаг и повернул голову в сторону говорившего. Похож на мента. Форма камуфляжно-асфальтовая, глаза глупые. Изо всех сил стережёт родину и не высыпается.
- Если у вас нет нацистского удостоверения, то придётся уплатить штраф, - сказал мент. - Так смотреть на Новых граждан не разрешается.
- А как я на них смотрел?
- Грубить будете, сударь?
- Буду.
- Пройдёмте.
- Пройдёмте.
Я взглянул на часы - времени вагон. Можно и прогуляться. В самом деле, не платить же этому козлу деньги, которые он вымогает.
Кстати, он не мент. Шевроны другие.
- Сударь, - обратился я к своему провожатому, - а к каким силам правопорядка вы принадлежите?
- К охране посольства.
Надо же, подумал я, козлов уже берут охранять посольства. А может, и не подумал, может, сказал. Не знаю.
По крайней мере, козёл развернулся ко мне нефотогеничным лицом и потянул из кобуры парализатор. Э, подумал я, да вы, батенька, масон в худшем смысле этого слова.
И сделал два шага назад. В кармане - пятидесятирублевая купюра, пистолет и коричневая корка удостоверения. Вот интересно, какая из этих вещей мне сейчас пригодится?
Козёл решил наступать. А я решил, что мне всё равно.
Я - диссидент, а у него - дубинка. Значит, я выше по статусу.
И вот как только ты это открываешь, все козлы мира теряют для тебя актуальность.
Пистолет бахнул в воздух, и охранник посольства попятился. Проходившая мимо женщина закричала.
А я положил пистолет в карман, развернулся и ушёл.
В магазине осталось ещё два патрона.
Считается, что я состою на службе у корпорации "Палп Эмпайр". Считается также, что я специалист по базам данных. Сам я верю в это слабо.
В инспекции уже два года идёт спор, можно ли допускать к обработке важной государственной информации человека с корочками диссидента. Начальство меня давно бы выгнало, но профсоюз вступился. Теперь меня бесконечно вызывают на слушания и собрания, просят изложить свою точку зрения на ситуацию. Я зову СМИ и провожу сетевые конференции.
Начальство на меня плюнуло, и, я думаю, это к лучшему.
Сижу себе за пластиковой перегородкой и составляю картотеку на Новых граждан. Никто результатами моих изысканий не интересуется - да и как интересоваться, если это подсудное дело.
За соседним столом обитает Лёва Новгородцев. Вот он - действительно специалист по базам данных. Неплохой парень, но слишком подчинённый. Никогда не поймёшь, с чем он согласен, а с чем соглашается.
Начальник отдела на него всё время орёт. На меня, впрочем, тоже орёт, но я из этого выводов не делаю. А Лёва имеет привычку под давлением менять мнение о проделанной работе. И очень зря.
Когда разговариваю с Лёвой, он всё жалуется. Хотел бы, говорит, ко всему относиться как ты, а не получается. Становись диссидентом, советую. Нет, отвечает, у меня жена, дети, старые родители…
Однажды интересуется: почему это, говорит, Лан, ты в своё время решил получить коричневые корки? Все бочком-бочком, а ты - на амбразуру. Очень просто, говорю, у меня тоже жена, дети, старые родители.
Вру, конечно. Жены у меня нет, и детей нет. Старые родители умерли ещё до Официальной встречи с Новыми. А что касается корки…
- Почему эта сволочь опять съела последние ячейки! - прошипел у меня над ухом Слав. - Её ведь только из сервиса притащили.
Слав - мой второй сосед. Он начальник сектора, и мы с Лёвой, по идее, находимся у него в подчинении. Слав тоже неплохой парень. Я бы сказал, что у него вообще нет недостатков. Разве что - он волк-оборотень.
Я, говорит, в полнолуние покрываюсь шерстью и, разорвав оконную штору, бегу на проспект Тридцати Двух Мотоциклистов. А там - по домам и рву всех, кто против наших замышляет.
Лёва как-то на это сказал: "Наш Слав - просто внутренний партизан. Ему бы орден - за скрытую борьбу в самом себе". А я думаю, какая разница? Некоторые и в себе не спешат быть партизанами.
Слав вскочил и убежал в сервисный. Потом снова материализовался, прошёл мимо меня в одну, в другую сторону. Вернулся, по очереди выдвинул все ящики стола, надо полагать, ничего в них не обнаружил и принялся хлопать себя по карманам.
- Что потерял-то? - спросил я, крутанувшись на стуле.
- Да вот, понимаешь… - начал Слав и не договорил.
Он вытащил из кармана пиджака правую руку и с удивлением на неё воззрился. В руке был винчестер. Тогда он вытащил и левую руку - в ней тоже был винт.
- Хочешь, угадаю? - сказал я. - А во внутреннем кармане у тебя кролик.
Наш сектор в полном составе спустился в буфет. Лёва принялся рассуждать, как всё-таки хорошо, что Энки Харуму взяли с поличным. Слав скептически поглядывал на него сквозь дымчатые стёкла очков, а я кивал в такт интонационным ударениям. Я не люблю Энки.
В буфете стоял запах.
То есть не чего-то конкретно, а всего сразу. Что-то варилось и пахло, кто-то сидело и воняло, и ещё в воздухе присутствовал некий освежитель.
Запах краски витал отдельно, концентрируясь над новыми плакатами, сохшими на подоконнике. Бело-голубые девизы гласили: "Помни о небе над головой!"; "Наше будущее - в Объединении!" и "…ело всех и каждого".
Непонятно о чём, но бодрит.
Слав морщил нос и посматривал в сторону полотнищ неодобрительно.
- Не любишь запах краски? - поинтересовался Лёва.
- Не люблю.
Лёва хмыкнул и ушёл за компотом. Слав задумчиво проводил его взглядом и непонятно чему кивнул.
- Взгляни, - сказал он, доставая из кармана вчетверо сложенный бумажный лист.
Я развернул его и пробежал глазами по коротким строчкам письма Новых. Посмотрел на иероглиф инстанции, на инициалы автора. Ссылки на информатора, конечно, нет. И числа нет.
- Забавно, - сказал я, возвращая лист.
- Более чем.
- Кстати, ты ничего не знаешь о последних двух строчках?
- И о первых пяти тоже.
Нарисовался Лёва. В одной руке тарелка с булкой и соус, в другой - два стакана.
- Вы съели что-нибудь нехорошее, пока меня не было? - поинтересовался он, подходя к столу. - Чего рожи такие кислые?
Слав пожал плечами.
- Да вот разговор тут у нас завязался…
- На тему?
- Без темы, но с бумагами.
- Понятно, - сказал Лёва и принялся за компот.
Я сидел и думал, сказать Славу, о чём первые пять строчек, или не надо. Наверное, не надо. И про инициалы тоже. Спать он будет от этого легче, что ли?
Слав снял очки и посмотрел в их стёкла.
- Что будем делать? - спросил он.
- Всех расстреляем в тёмном подвале, - предложил я.
- Но куда-то этот лист надо передать.
- Куда?
Слав покачал головой.
- Не знаю.
- И я не знаю. Может, Лёва знает?
Лёва посмотрел на меня поверх стакана и хмыкнул.
- Нет, мужики, давайте, все эти ваши штучки без меня.
- Вот видишь, - сказал я, - некуда нам это девать, Слав, некуда.
Слав прижал ладони к вискам и закрыл глаза.
- Хоть на диск закатать да спрятать, - сказал он.
- Закатай, - согласился я, - может быть, это и выход. Закатай, а я попробую перевезти.
Слав кивнул и резко - как он любит это делать - поднялся и ушёл.
Я посмотрел на стакан остывшего чая и тарелку с сосисками. Есть не хотелось.
- Ну что, - предложил Лёва, - выпьем за всеобщее Объединение, новые горизонты интеграции и сверкающие звёзды?
- Угу, - сказал я. - Именно так. Только против.
После работы я пошёл к Кире.
Имею обыкновение иногда к ней заглядывать. Мой рабочий день укороченный, и с Лёнечкой мы не пересекаемся. Он ведь допоздна на своём ответственном посту.
Кира каждый раз, увидев меня, разводит руками и говорит про лета-зимы. Мы целомудренно чмокаем друг друга в щёчку и идём пить чай. Обсуждаемых тем три: что нового, искусство и политика. Именно в такой последовательности.
Вот проговариваю это всё, и получается, что наши встречи - протокольное шарканье ножкой. А ведь на самом деле они мне кажутся очень даже непринуждёнными. И небезынтересными для высоких разговаривающих сторон.
С другой стороны, иногда я думаю, что есть что-то ущербное в самой идее подобного общения с любимой девушкой. Как есть что-то ущербное и в однонаправленной любви. Тут ты неравнодушен не столько к предмету "нежной страсти", сколько к своей рефлексии по поводу неразделённости чувств. Возможно даже, что это разновидность мазохизма. Ибо я убеждён, неразделённая любовь - индивидуальный феномен личности, её осознанная позиция…
Мы сидим за маленьким круглым столом. По-моему, ему лет пятьдесят, как и электрическому самовару, в котором долго закипает вода. Как там у классика: "И самовар у нас электрический, и сами мы довольно неискренние"… А всё-таки есть что-то в этом самоваре, и в столе есть. Наверное, потому, что псевдорусский стиль лучше псевдореального.
- Через двадцать лет мы уже будем жить после Объединения, - сказала Кира и, зажмурившись, улыбнулась.
- А ты уверена, что после Объединения мы вообще будем жить? - спросил я, размешивая в чашке несуществующий сахар.
- Ты просто злишься, Лани.
Она с полуулыбкой посмотрела в мою сторону и тряхнула головой.
- Нельзя быть таким меланхоликом. В конце концов, почему бы и не радоваться идее Объединения?
- Сейчас ты скажешь: разве не для этого жили наши отцы и деды. Было это уже. Поверь мне на слово, было.
- А между тем Леонид говорит…
- Ну, если сам Леонид…
- Лани, а это уже мелко.
Ну, и что, что мелко, подумал я. А вслух сказал:
- Извини.
Странно. Вот я уже и извиняюсь из-за Лёнечки.
А в кармане у меня лежит диск, на котором помимо прочего весь Леонид Клаевский, в разрезе и с комментариями специалистов. Получается, что Лёня - стукач. Что он продаёт личные номера и пароли своих сослуживцев. Что он сторонник с восьмилетним стажем.
И вот я сижу, смотрю на его жену и говорю ей: извини.
Наверное, это любовь.
Не отдать ей диск - любовь. И отдать ей диск - тоже любовь.
Такое липкое холодное чувство.
Про него много врали в умных и красивых книжках, и только старина Шопенгауэр тихо говорил нечто, похожее на правду.
- Мне можно быть немного злым. Я вчера сдавал кровь.
Кира сразу напряглась. Она внимательно посмотрела мне в глаза, и я подумал, что они не такие уж и карие.
- И что? - спросила она.
- В ближайшие три месяца выбраковывать не будут.
- Слава богу, - вздохнула Кира.
- А вот это лишнее.
- Ты о чём?
- Об упоминании религиозного термина. Тебе нельзя, ты на хорошем счету.
Кира поджала губы.
- Ты прав. Хотя я этого и не понимаю.
- Если так, тебе пора записываться в диссиденты.
Кира налила себе ещё чаю, но вместо того, чтобы его пить, поставила чашку на подоконник.
- Ты же прекрасно понимаешь, что это бутафория.
- Что бутафория? - поинтересовался я, разглядывая календарь - такой же, как у меня, но не истыканный дротиками.
Кира чертила пальцем на стекле слова какого-то нового откровения.
- Всё бутафория, Лани. Ты делаешь вид, что борешься против властей, а они - что считают это серьёзной проблемой.
- Не люблю я это слово - борьба.
- Ты вообще не любишь конкретных слов.
- Почему же, конкретное слово "любовь" мне очень даже нравится.
- Снова будешь ко мне клеиться?
- Что ещё значит "снова", я разве когда-нибудь переставал?
Кира засмеялась.
- Ты - идиот, - сказала она и положила руки на спинку стула.
- Можно считать это комплиментом?…
Я знаю её одиннадцать лет… Хотя, нет, неверно выразился. Я знаком с ней одиннадцать лет. А знаю три года с четвертью - ровно столько, сколько Кира с Лёнечкой женаты… Абсолютно не понимаю, почему Кира вышла за него замуж. И зачем он на ней женился - не понимаю. А ещё почему-то на ней не женился я. И это самая большая загадка.
- Четыре доходит. Нас будут ждать в музее, - сказала Кира.
- Кто нас будет ждать?
- Леонид.
Ах, Леонид, захотелось сказать мне.
- Что молчишь? - Кира отошла к зеркалу и стала внимательно его разглядывать.
- Да вот думаю, как бы точнее сформулировать вопрос. Давай так: Леонид там ждёт нас или тебя?
- Какие глупости, - сказала Кира.
- Это не ответ.
- Всё-таки ты зануда, Лани.
- Не зануда, а человек, относящийся к делу с необходимой долей ответственности.
- Учебник политкорректности читаешь?
- Нет, пишу.
Синее пудингоподобное здание называлось Музеем футуризма. Об этом говорили указатели на дороге и телепередача, которую я видел на прошлой неделе - что-то про выставку новомодных естественных картин. Я их никогда не видел, но думаю, это волосяные холсты с мозаиками из кусочков ногтей. А может, и что-нибудь похуже.
Сам я никогда бы в подобное заведение не пошёл. А Кире такие скопления интеллектуальных экскрементов нравятся. Она любит ходить в галереи некрописцев, клуб "Пассатижи" и на концерты официального андеграунда.
При входе в музей стоял муляж летающей тарелки, попираемой мраморными ногами Нового гражданина. Пропорции были таковы, что статуе ничего не стоило взять валявшийся под её ногами диск одной рукой. Я бы назвал композицию: "Реванш карликов", но она уже носила имя: "К звёздам".
В самом музее, как я и ожидал, было скучно.
Единственный обходчик показался мне персонажем Туве Янссон. У него была большая бесформенная шляпа и длинный ширококрылый нос. На полосатом форменном жилете оранжевый значок-звезда о восьми лучах. Очень похожа на реквизит из космического сериала.
Я подумал, что все остальные экспонаты на фоне экскурсовода-Снусмумрика должны выглядеть просто классикой реализма. И точно, мы принялись ходить вокруг блестящих межпланетных конусов и коробок - ремонтных модулей и континентальных экспрессов, больше похожих на швейные машинки.
Мой зелёный пиджак здесь казался абстракцией.
Кира остановилась около экрана с картой районов Второго Пришествия. Рядом с ней автоматика тут же запустила голо-макет Апокалипсиса-2.
- Вот что могло бы случиться с человечеством, если бы идея Объединения не была привнесена… - случайным образом расставляя паузы, заговорил грустный голос.
Заглушая его, вопили жертвы бессмысленных войн. Остановившимися глазами они смотрели на красивые сполохи над своими домами.
- Даже не верится, - сказала Кира.
- Пропаганде с первого раза почти никогда не веришь.
Мы ещё немного походили по экспозиции.
Я отыскал голо первого контактёра и посмотрел ему в глаза. Глаза, как у всякого нормального человека, были испуганные - явная недоработка Совета по нравственности.
И зовут его забавно - Пётр Иванов. Впрочем, это, наверное, только у нас. В Англии он Джон Смит, в Китае - какой-нибудь Чанг… Национальный раритет, в общем, Кира нырнула в дверь зала Объединённых миров, и я последовал за ней. Здесь абсолютно все экспозиции рассказывали, как хорошо нам будет жить лет этак через дцать. Смотреть было не на что.
- Где же твой суженый? - поинтересовался я у Киры. - Мы уже час ходим по этой сокровищнице ущербной мысли, а Лёнечки всё нет. На твоём месте я бы начинал ревновать и беспокоиться.
- Сразу или по очереди?
- Это как тебе удобней, - сказал я и подумал, что лучше бы Лёне придти прямо сейчас. Я уезжаю, и очень важно успеть переговорить. Отвести в сторонку и рассказать о собранных данных. То-то он удивится.
Кира улыбнулась.
- А ты не думаешь, что я пригласила тебя сюда на тайное свидание?
- Не думаю.
- А почему?
- Для неверной жены у тебя слишком яркий нимб над головой.
- Звучит как оскорбление, но ты прав, - Кира села в стилизованное под space-стиль кресло.
Проектор объёмных слайдов щёлкнул и родил какую-то черно-пластиковую загогулину.
- Однако беспокоиться и ревновать я не буду, - сказала Кира, рассеянно глядя на экран пояснения. - Он наверняка сразу поехал за подарком.
- За каким подарком?
- За подарком на нашу годовщину. Мы с ним встретились в этом музее.
- О господи, - сказал я.
- С ума сошёл! - цыкнула на меня Кира. - Ты соображаешь, что это за здание?
- Ещё как. Я только не соображаю, что ж ты раньше мне ничего не сказала.
Вот и поговорил с Лёнечкой, подумалось мне.
По-моему, Кира удивилась. А может быть, даже обиделась.
- Лани, ты всё-таки друг семьи…
- Очень хорошее определение. Ладно, Кира, я же говорил, что буду здесь казаться лишним. Да ещё в праздничный день.
- Лани…
- Не спорь, я пошёл, привет Леониду.
Наверное, нужно было поступить как-нибудь иначе. Может быть, даже дождаться Лёнечку и, дежурно улыбаясь, поздравить их обоих. Может, даже пойти с ними в ресторан и посидеть за столом. Сказать нечто праздничное, поднять бокал… Только это абсурд. Так нельзя, потому что нельзя так. И вообще я всё испорчу: скажу что-нибудь не то… или Лёне по морде надаю.
Достаю из кармана диск и протягиваю его Кире.
- С годовщиной. Посмотри: на нём много занимательного.
Кира стояла где-то у меня за спиной и смотрела на удаляющийся зелёный пиджак.
А по залу Пришествия уже шёл Лёнечка.
Модельная причёска, белый костюм и букет роз. Плюс улыбка и золочёная булавка в галстуке.
- Привет, - сказал Лёня, протягивая руку.
- Виделись, - ответил я, пнул отъезжающую в сторону дверь и вышел.
На улице было тепло. Водители такси сидели на плоских каменных скамейках и пили пиво. Ветер время от времени накатывал свежей волной, и я вспомнил, что где-то в окрестностях должно быть искусственное озеро.
- Сударь, вы не подскажете, как мне найти озеро, - спросил я у одного из водителей.
Он махнул рукой в сторону аллеи акаций, я кивнул и пошёл в указанную сторону.
Озеро оказалось лужей, которую по периметру окружили жёлто-песочным пляжем. Посередине плавала яхта под оранжевым парусом. Людей не было.
Я сел на песок и стал кидать в воду камешки. Совершенно не умею заставлять их скакать по воде. В детстве вроде бы умел, а теперь разучился.
Ой, сколько всего я умел в детстве…
Во внутреннем кармане пиджака лежит диск Слава, и часа через три мне придётся ехать в Новосиб. Там он, глядишь, пригодится. Было бы, кстати, забавно, если бы я отдал Кире его, а не болванку с какими-то картинками. Стоп. А я не мог их перепутать?
Вытащил прозрачную коробочку и посмотрел на вставленный в неё золотистый кругляк - конечно же, это диск Слава. Всё в порядке.
- Можно и нам полюбопытствовать? - спросили из-за спины.
Нельзя сказать, что я подпрыгнул от неожиданности, но дёрнулся, это точно. Повернул голову - стоят двое. Как в плохом боевике - в чёрных костюмах, правда, без очков. Шатен и брюнет.
- Чем, собственно… - начал я и тут же получил ногой по уху. Пришлось упасть в песок.
Диск я выронил, а люди в чёрном его тут же подобрали и вставили в ноутбук.