- Так-так, - сказал шатен, когда по экранчику побежали первые строки, - и откуда у нас такая информация?
Я приподнялся и помахал удостоверением. Мальчики не знают, с кем имеют дело, подумалось мне. Ладно, сейчас проясним обстановку.
- Киньте его сюда, - посоветовал брюнет.
Я картинно швырнул корочки к его ногам. А он ничего - спокойно поднял.
Обсмотрел со всех сторон, ухмыльнулся и вытянул личную карточку. Но считывать не стал. Просто повертел в руках.
- Интересно, - сказал шатен, - а всё-таки откуда информация?
- От Леонида Клаевского, - приложив ладонь к виску, сказал я, - координатора проекта "Титаны".
- Опять же интересно, - кивнул шатен. - Только Ланитольд Александрович, выньте, пожалуйста, руку из кармана, и желательно без пистолета.
Брюнет меланхолично наставил на меня ствол.
- Переигрываете, ребята, - сказал я, показывая им обе руки, - излишне усердствуете.
- Бывает, - не стал спорить брюнет. Левой рукой он вытащил из пиджачного кармашка носовой платок и повозил им по своему лбу.
- В каком ведомстве вас зачали?
Шатен оторвался от экрана и с улыбкой посмотрел на меня. Гадкая какая у него улыбка…
- Мы не от ведомства, - сказал он, - мы, можно сказать, посланцы мироздания.
- Посланцам мироздания ублюдков от человеческого мироздания физкульт-привет.
- Напрасно, Ланитольд Александрович, - укорил меня шатен. - Мы позволили себе несколько некорректное поведение исключительно во избежание…
- Неожиданностей, - подсказал брюнет.
- Неожиданностей, - подтвердил шатен. - Опасались, знаете, утери информации с принадлежащего вам диска.
- Козлы, - пожал я плечами.
Мои собеседники пропустили сказанное мимо ушей.
- Ланитольд Александрович, - не унимался шатен. - Нам выпала честь поздравить вас с присвоением почётного звания. Сегодня утром конвент Новых граждан решил признать ваши заслуги в сохранении системы выдающимися. Вас и ещё двоих удостоенных президент и посол поздравили во всех средствах массовой коммуникации.
- Какой бред, - сказал я.
- Отчего же бред, - удивился шатен. Он закрыл ноутбук и взял у компаньона моё удостоверение. - Всё вполне логично. Вы достаточно долго противодействовали конвенту, обеспечивая существование связки система-диссидент. Теперь ваше место займут другие - кандидатуры уже рассматриваются. А вы получите социальные гарантии и пожизненную президентскую пенсию.
Брюнет опустил ствол.
- Справедливость в действии, а? - сказал он и засмеялся. - Только вот диск мы изымем.
- И удостоверение, - добавил шатен, - но не беспокойтесь, всё будет честно.
И он сунул мне в руку синие корочки.
- Поздравляю, - сказал он очень серьёзно и даже встав несколько прямее. - А теперь позвольте откланяться.
Яхта с оранжевым парусом причаливала к берегу. Людей всё не было.
Я посмотрел на подвешенное к небу солнце и кинул в воду очередной камешек. В голове было пусто и прохладно. В кармане лежало удостоверение "Ветеран борьбы с режимом".
Вечерело.
Николай Желунов
Рагомор
Юджин лежал на Пьяной Скале и смотрел на город. Сверху Рагомор напоминал салат из крошёных огурцов, морковки и сваренных вкрутую яиц - словно кто-то гигантской ложкой взболтал и рассыпал в зелёной долине алые, белые и цыплячье-жёлтые кубики домов. Горы сжимали Рагомор со всех сторон каменными объятьями - оттого солнце появлялось в городе поздно, уходило рано, и взор привыкал к дневной тени. Впрочем, всем было плевать на это, и только Юджин иногда жалел, что солнце соскальзывает за мраморные спины гор слишком быстро; он ехал на Пьяную Скалу и подолгу торчал здесь, до рези в глазах смакуя согретые солнцем краски.
- В тёмной комнате без окон я тоскую по тебе, - тихо напевал он, забывшись, а ветер тёплой ладонью касался его губ, оставляя на них едва уловимый вкус цветочного мёда, и Юджин время от времени проводил по губам языком.
Пьяная Скала была местом паломничества любителей ночных оргий, отсюда и название. От скалы до Рагомора почти миля, но Юджин видел и слышал всё, что происходит в городе. Вот механические уборщики подметают мусор на главной улице, а мальчишки бегут за уборщиком, с хохотом колотят по стальному контейнеру палками, тот опрокидывается, и мусор разлетается по асфальту. Роботы терпеливо подбирают его вновь и вновь, пока мальчишкам не надоедает. На площади перед мэрией Лу Моргенштерн - высокий и толстый, как боров, - строит очередную жутковатую инсталляцию: переплетение чёрных бронзовых прутьев, в которых каждый должен увидеть что-то своё; и люди, чтобы не обижать его, говорят, что видят, а может быть, и в самом деле видят. Солнце жарит. Моргенштерн пыхтит и утирает рукавом струящийся по лицу пот - он с гордостью принимает эти страдания во имя прекрасного. Толпа с уважением следит за его действиями. Юджин никогда и ничего не мог разглядеть в этих безумных работах, но когда Моргенштерн вцепился в него однажды, требуя ответа, Юджин соврал, что видит чье-то лицо, и Моргенштерн надменно кивнул, приняв враньё. Моргенштерн - единственный художник в Рагоморе.
На детской площадке играют ребята. В Рагоморе женщины не рожают детей - это больно и отнимает немало времени; если кто-то из женщин по неосторожности забеременеет, робот-гинеколог всегда к её услугам, он делает аборты по предварительной записи (это быстро и даже не лишено приятности). А ребёнка можно заказать в Инкубаторе - вон в том овальном, похожем на яйцо здании, что напротив мэрии. Юджин любил детей, он собирался тоже как-нибудь заглянуть в Инкубатор и сдать свои клетки, чтобы через две недели получить здорового краснощёкого карапуза лет трёх-четырёх.
- В тёмной комнате без окон… - мурлыкал Юджин.
Дети собрались вокруг столика на площадке для игр, они с интересом глядят, как рыжий Джеки Пейот всовывает в зад лягушке травинку и надувает амфибию до размеров бейсбольного мячика. Бедная тварь таращит буркала от ужаса и боли и судорожно дрыгает лапками. Один из близнецов ОʼКерри - Люк или Бивер, не поймёшь - зажмуривается и прижимает ладони к ушам. Вдруг Джеки швыряет лягушку в Келли Остин, и девочка с визгом отпрыгивает, падает на изумрудный шёлк травы, в глазах её отвращение… и восторг.
Юджин нахмурился, и словно в ответ серое облачко закрыло солнце. Над дорогой, убегающей к городу, взметнулся маленький смерч, он подхватил белый клочок бумаги и опустил его на камни перед лицом Юджина. Тот с трудом оторвался от созерцания города, взял бумажку в руки. На идеально ровном прямоугольнике крупными чёрными буквами была отпечатана какая-то бессмыслица:
KYZaa50981FXC-MC426-01992
Юджин скомкал и отбросил листок в сторону. У него вдруг пропал всякий интерес к происходящему внизу. Он осознал, что голоден и хочет пить. Еды у него с собой не было, зато в машине нашлась фляга с прекрасным французским вином. Юджин с жадностью выпил несколько глотков и, свистнув машине, живо зашагал вниз по дороге, размахивая прутиком. Машина послушно ползла следом.
У городских ворот он допил вино, запульнул флягу в кусты и хрипло затянул:
- О-о-о, в тёмной комнате без окон я останусь навсегда!
Вечер опустился на Рагомор влажной фиолетовой грудью, облепленной блёстками звёзд. В воздухе носился запах моря (хотя моря поблизости не было), на улицах вспыхнули огни, из распахнутых окон летели звуки джаза и кантри. Многие жители города просыпались только с началом сумерек и сразу окунались в бурный водоворот ночной жизни. Юджин шагал по заполненной народом вокзальной площади и не успевал отвечать на приветствия.
- Салют, Кортни! Как дела, Курт? Ты вроде бы скинул пару фунтов?
- Иди к чёрту, Юджин.
Курт весил почти двести фунтов и передвигался с помощью дубовой трости с золотым набалдашником. Он всё время что-то жевал, и Юджин верил, что будущим летом Курту не будет равных на ежегодном конкурсе толстяков.
- Хорошо выглядишь, Донна!
- Не льсти мне, Юдж, я знаю, что похожа на мумию.
- В таком случае, ты хорошо сохранилась в своём саркофаге!
Донна когда-то была мужчиной по имени Карл. Он сделал операцию по смене пола, но, несмотря на все усилия роботов-врачей, грудь его оставалась сухой и дряблой, а кожа лица и рук пожелтела и сморщилась, как палый лист. Донна-Карл не теряла надежды всё исправить и тоннами ела гормоны, но с каждым годом выглядела всё безобразней.
Из темноты над городом оглушительно проревел гудок, и площадь огласилась радостными криками. Толпа колыхнулась, дрогнула и потекла к перрону - река разгорячённых спиртным, полуголых, полурасслабленных тел. В стремнинах мелькали возбуждённые лица детей - малышня никогда не пропускает прибытие поезда.
Свистя паром, сверкая стальными боками, к перрону подкатила серебряная сигара, обдала сладковатой вонью машинного масла и нагретого металла. За сигарой, словно нанизанная на нитку гирлянда сосисок, - длинная череда вагонов. Все багажные. Двери распахнулись - а-а-ах! - и из вагонов хлынул навстречу бегущим людям разноцветный огонь. А внутри этого сказочного огня - всё, что только может пожелать человек.
Сэм - худенькая, вся какая-то ломкая девочка одиннадцати лет с небольшим. У неё маленький нос, усеянный конопушками, которые она тщетно старается скрыть под дорогим тональным кремом. У Сэм густые каштановые волосы и злые жёлто-зелёные глаза, как у кошки.
- Чего ты припёрся? - спросила она.
- Я пришёл… поцеловать мою маленькую… принцессу, - икая, сообщил Юджин. Он пил весь вечер.
- Пошёл вон! - Сэм отвернулась и скрипя зубами принялась натягивать на Барби розовый спортивный костюм.
За окном протяжно пели пьяные голоса.
- Фу, какая злючка… а где твоя мама?
- Мама спит! Напилась и дрыхнет, понял!? Отойди, от тебя воняет! Вонючий козёл!
Юджин рассмеялся и вдруг прижал Сэм к себе. От него волнами растекался густой аромат виски. Девочка не отстранилась, но словно закаменела. Барби с тихим стуком упала на ковёр. Юджин погладил Сэм по голове, тихонько щёлкнул по носу:
- Ну? Чего ты? Чего?… Ревнуешь меня к своей м-ма-маше, да?
Краска залила лицо девочки, конопушки на носу проступили ярче.
Юджин взял её руки в свои, сказан примирительно:
- Не надувайся так. Ну да, я люблю т-твою… ик… маму. Что тут плохого? Она всё равно остаётся т-твоей мамочкой… ик… а ты - её любимая дочка.
Он провёл шершавой ладонью по её щеке:
- Мама любит тебя…любит, глупая…
Сэм отдёрнулась:
- Не лапай меня!
- Ш-ш-ш… да что с тобой?
Девочка схватила куклу и прыгнула в кресло, с ненавистью глядя на Юджина.
- Ты что? - Юджин глупо моргал, чувствуя, как трезвеет. Волна злости вдруг поднялась от живота к горлу, залила глаза багровой мутью.
- Тебя кто-нибудь лапал? - спросил он. - Кто это был?
- Никто! - с вызовом сказала девочка. Она смотрела в стену.
- Если кто-нибудь… хоть пальцем тебя…
Слова запутались, переплелись своими неуклюжими ножками на его языке, в горле замер холодный комок.
- Отстаньте от меня все, - прошептала Сэм. Дверь распахнулась, Клаудиа, раскрасневшаяся и весёлая, ввалилась в комнату.
- Саманта! Ты ещё не спишь? - она погрозила дочери пальцем, - ну-ка быстро в кровать!
- Не хочу!
- Неделю без сладкого! - весело крикнула Клаудиа, хватая Юджина за руку и увлекая его прочь из комнаты.
Она на лету чмокнула его в губы и потащила по лестнице на второй этаж. Юджин вяло сопротивлялся.
- Ну и пожалуйста! - Сэм выскочила в коридор следом за ними, в глазах девочки стояли слёзы. - Очень надо! Всё равно я не буду спать!
- Кармела! Кармела! - позвала Клаудиа.
- Я здесь, госпожа, - робот-служанка быстро спускалась сверху.
- Уложи Сэм в кровать!
- Слушаюсь, госпожа.
- Я тебя ненавижу! - закричала Сэм и бросила Барби в мать. Кукла попала Юджину в плечо, отскочила и исчезла под лестницей. - Всех вас ненавижу! Я уйду от тебя, слышишь? Буду жить на улице!
- Закрой свой поганый рот и немедленно иди спать! - Клаудиа слегка нахмурилась. - Кармела, я что тебе сказала?! Отведи Сэм в постель!
Служанка схватила девочку металлическими руками и утащила обратно в комнату. Сэм бессильно колотила её маленькими кулачками.
- Спать пора, спать пора, усни, дитя, - затянула хрустальным голоском Кармела, - божьи ангелы поют, малышам наказ дают, усни, дитя! Усни, дитя!
- Я убегу! - сквозь слёзы крикнула Сэм.
Кармела захлопнула дверь в спальню.
Юджина тошнило. Он шагал следом за Клаудией по коридору, уставившись на её голые круглые плечи и крепкую талию, стиснутую синими шёлковыми бинтами платья, и по лицу его бежали крупные капли пота, похожие на слёзы. По левую руку тянулись бесконечным кошмаром ярко освещённые комнаты, заполненные пьяными людьми, грохотом музыки, звоном хрусталя, стрекотом рулеток. Здесь, в доме Клаудии, вечеринка не прекращалась никогда.
- Юджин, Юджин, мальчик мой, - сказала Клаудиа, - я скучала по тебе. Почему ты так редко заходишь?
- Прости… я буду приходить чаще.
- Чёрт, везде занято. Идём сюда.
Клаудиа увлекла его в голубой будуар, закрыла дверь, прильнула к Юджину всем телом, покрывая лицо поцелуями. Юджин не ответил. Он смотрел на широкую, как аэродром, сбитую постель, на которой спали, переплетясь телами, двое мужчин. В голубом пламени светильников они казались мертвецами.
- Кто это?
Клаудиа грустно усмехнулась:
- Эти жеребцы нагнали на меня такую скуку, что я хотела даже выгнать их вон, и выгнала бы, не будь я такой доброй. К тому же они больше занимались друг другом, а не мной. Юджи, милый, ты знаешь, я люблю только тебя, а эти дурачки - просто для забавы… что с тобой? Тебе плохо?
Юджин рванулся в туалет. Его желудок болезненно сжался и вывернулся наизнанку. Ещё раз. И ещё. Юджин корчился над золотой ракушкой унитаза и молился про себя, чтобы этому пришёл конец.
- Ну-ка выпей, - Клаудиа протянула ему стакан с пузырящейся жидкостью.
Юджин заставил себя сделать несколько глотков.
Тошнота почти сразу исчезла.
- Лучше? - с улыбкой спросила Клаудиа.
Вместо ответа Юджин допил остатки жидкости и попросил ещё.
- Сейчас мы тебя приведем в норму. Ты мне нужен сегодня бодрым и полным сил.
Две таблетки тетрациклодокса, словно по волшебству, за минуту изгнали слабость, прояснили голову, пробудили аппетит.
- Извини, - сказал Юджин, целуя густые платиново-белые волосы своей возлюбленной, - я ем слишком много устриц в земляничном соусе.
- Вот что, мой сладкий, - Клаудиа снова загадочно улыбнулась, - поехали отсюда.
- Поехали к чёрту отсюда!
- Покатаемся по горам.
- Развеемся.
- Будем любоваться звёздами и танцевать в лунном свете.
- Я хочу тебя.
- Возьми вино и фрукты. Потом заводи машину и жди меня во дворе.
- Ты куда?
- Скажу Кармеле, чтобы присмотрела за Сэм.
- Хорошо.
И Клаудиа ушла, ступая босиком по рассыпанным на ковре лепесткам роз.
Она добрая и славная, думал Юджин, перекладывая в бумажный пакет виноград и апельсины из вазы на столе. Она, конечно, кричит на Сэм, и даже бьёт иногда, но всё-таки любит и заботится о ней.
Юджин выкатил из гаража рубиновый кабриолет Клаудии, бросил пакет на заднее сиденье и сел за руль. Бриллиантовые кристаллики звёзд катились по небу, переливаясь алыми и лиловыми гранями. Ветер доносил запах цветущих роз. Вечеринка наверху продолжалась. Звуки печальной песенки прорвались сквозь пьяный смех:
В тёмной комнате без окон
Я тоскую по тебе
Я шепчу твоё имя
Твоё странное имя
Я тону в пустоте…
Юджин курил и смотрел на небо. Клаудии не было уже минут двадцать. Наконец она показалась на пороге; следом, громко сопя, вышагивал с бокалом в руке Моргенштерн. Юджин вцепился в руль и сжал зубы.
- Мадонна, богиня любви, - ворковал толстяк, - куда же вы?
- Отстань, Лу, ты пьян, - смеялась Клаудиа.
- Один поцелуй на прощанье… как знак надежды, - толстяк вдруг по-хозяйски обхватил женщину за талию и, словно вампир, впился губами в её шею. Клаудиа даже не сделала попытки отстраниться.
Юджин выпрыгнул из машины, взлетел по ступенькам и толкнул Моргенштерна в грудь. Бокал выскользнул у того из рук и разбился вдребезги.
- Какого чёрта! - взревел Моргенштерн.
- Ты что, не видишь - женщина не хочет?
- Тебе-то что? Хочет - не хочет! Убирайся к дьяволу! Живот Моргенштерна колыхался, как пудинг на блюдце.
- Убери лапы! - приказал Юджин.
- Сам убери, - ловко парировал Моргенштерн.
- Не надо портить эту чудесную ночь, мальчики! - Клаудиа, с интересом следившая за перепалкой, ослепительно улыбнулась, взяла Юджина под руку и увлекла прочь. Юджин с ненавистью оглядывался назад.
- Галатея! Сусанна! - рванув воротник рубашки, Моргенштерн жалобно простёр вслед пухлые ладони.
- Ты ревнуешь, Юджин? - с весёлыми искорками в глазах спросила Клаудиа. Глаза у неё были громадные, тёмно-синие, как небо в ясный январский вечер.
Истекающий брызгами огней проспект проносился мимо кабриолета, убегал в прошлое, а впереди вставали чёрные - чернее ночного неба - призраки гор.
- Меня тошнит от этого сукиного сына, - буркнул Юджин.
- Ты ревнуешь! - расхохоталась Клаудиа. - Боже мой, Юдж, но это же так глупо!
Юджин молча смотрел на дорогу, кусая губы.
- Не всё ли тебе равно, с кем я сплю? Какое тебе дело? Чудной, чудной мальчишка…
- Я не мальчишка.
- Для меня - мальчишка, я гораздо старше тебя! Послушай, мы живём только один раз. Нужно наслаждаться каждым днём, каждой минутой. Да, я люблю тебя, но я люблю и всех моих друзей. Я не хочу принадлежать только тебе, я не вещь, которую ты можешь спрятать в своём доме и никому не показывать, я живой человек, пойми!
- Разве я спорю… делай что хочешь, твоё право.
- Вот и хорошо. И больше не смотри на меня таким букой.
Она щёлкнула прикуривателем, зажгла тоненькую зелёную сигарету.
- Клаудиа… - Что?
- Давай уйдём отсюда. Ты, я и Сэм.
Юджин, крутя руль одной левой, другой рукой извлёк из сумки флягу с вином и сделал большой глоток. Клаудиа смотрела, как он пьёт. Смысл его слов доходил до неё очень медленно.
- Ты имеешь в виду - уйдём из города?
- Из этого чёртова Рагомора.
- Ты шутишь! - она с готовностью засмеялась.
Огонёк её сигареты бешеным светляком тлел на ветру.
Юджин ждал.
- И как ты хочешь уйти?
- По рельсам.
- Через тоннель? Сумасшедший!
- Ты знаешь другой путь?
- Нет.
- Как только пройдёт поезд, мы двинемся следом.
- И следующий поезд размажет нас по полотну, как джем по куску тоста. Юджин, никто не знает, как далеко тянется тоннель.
- Не размажет, - неуверенно сказал Юджин.
- Ну хватит! Я не хочу даже обсуждать это.
- Подумай о Сэм…
- Нет, Юджин, нет!