– Ничего, зато мой "Король" очень устойчив на сильной боковой волне и всегда послушен рулю, – беспечно и искренне нахваливал бриг рыжебородый Зорго. – Правда, пушек маловато. Всего-то двенадцать. Да, ничего страшного. Бог, как известно, всегда помогает смелым и отважным… Якоря поднять! – обратился к матросам. – Топселя ставить! Грот приготовить! "Златоглазую кошку" поднять! А куда, кстати, господа и дамы, мы держим курс?
– На остров Ямайку, – лениво зевнул дон Борхео.
– Там, как раз, и отстаивается пиратская эскадра, – пояснила Аннабель. – Во-первых, пираты ждут своего предводителя. То бишь, мистера Чёрную Бороду, который сейчас готовится стать трудолюбивым добытчиком серебряной руды. А, во-вторых, занимаются текущими ремонтными работами…
К Ямайке "Король" подошёл ранним солнечным утром, ещё до начала завтрака. Алекс проснулся одним из первых, на самом рассвете, и поэтому смог лично наблюдать за этим знаковым событием.
Сперва над далёкой линией горизонта появился чуть заметный сероватый фрагмент длинной спирали, вскоре превратившийся в ярко-выраженный чёрный дымок. Потом над загадочным сиреневым туманом показались чёрные точки и штрихи – островные (пусть и невысокие), горные пики.
– Ветер попутный. Следовательно, дойдём до восточной оконечности острова часа через полтора, – невозмутимо сообщил Зорго, самолично управлявшийся с корабельным штурвалом.
– Только через полтора часа? – уточнил звонкий девичий голос, и на капитанский помост поднялась Аннабель – румяная, весёлая, улыбчивая и энергичная. – Тогда, любезный шкипер, распорядитесь – относительно скромного, но сытного завтрака. Все важные дела, как утверждал китайский мудрец Конфуций, рекомендуется вершить на сытый желудок. В том плане, что голодные люди частенько бывают избыточно-нервными, дёрганными и нерешительными…
Завтрак прошёл в спокойной и дружеской обстановке. Только сонная Шань-янь, отказавшись от предложенных пшеничных зёрен, недовольно хохлилась и скептически мотала пёстрой головой.
– Не любит она долгие морские путешествия, – понимающе вздохнул дон Борхео. – Морская болезнь, она не только людей донимает. Но и всех прочих тварей Божьих. В том смысле, что некоторых. По выбору произвольному…
Когда трапеза, сопровождаемая неторопливыми философскими беседами, дошла до финального кофе с ликёрами, в коридоре послышался тревожный топот, и в дверном проёме кают-компании показалась взволнованная рыжебородая физиономия капитана.
– Там – это…, – тяжело дыша, хрипло выдохнул Зорго. – Пираты! Вся островная бухта заставлена их кораблями!
– Очень хорошо, – улыбнулся дон Борхео, отчего уголки его тонкого рта печально опустились вниз – как у итальянской тряпичной куклы Пьеро. – Поднимаемся на палубу. Аннабель, прихвати подзорную трубу. А вы, сеньор Буэнвентура, клетку с нашей загрустившей птичкой…
Картинка – и без помощи оптического прибора – была предельно-ясной и однозначной. Уютная полукруглая бухта. Скошенная – по отношению к линии горизонта – каменная стена, украшенная аккуратным вулканическим конусом с чёрной спиралью дыма. Искомый пиратский флот, состоявший из двух десятков разномастных двух– и трёхмачтовых морских судов, вставший на якоря в непосредственной близости от скошенной скалы.
– Здорово же их, бедолаг, потрепал недавний ураган! – злорадно усмехнувшись, сообщила Аннабель, наблюдавшая за бухточкой через окуляры мощной подзорной трубы. – Вон, под самой скалой, стоят два полузатонувших фрегата. Думаю, что они здесь надолго заякорились. Когда ещё починятся. Небось, будут штопать паруса, борта конопатить…
– Вии-ть! – неожиданно поддержала девушку повеселевшая китайская пичуга. – Вии-ть!
– Что такое? – насторожённо поглядывая на корабельные паруса, обвисшие бесполезными серыми тряпками, расстроился Зорго. – Ветер куда-то пропал. Раз, и нету. Полностью стих… Не иначе, соратники, ваша пернатая подружка изволила "накаркать". То есть, сглазить…
– Да, это Шань-янь приступила к выполнению поставленной задачи, – оставаясь равнодушно-серьёзным, подтвердил дон Борхео. – Теперь, когда установился полный штиль, пираты никуда не денутся. Никуда не денутся от Божьей десницы, я имею в виду… Интересуетесь, а как же наш доблестный "Король"? Ничего страшного. Здесь присутствует незначительное, но устойчивое морское течение. Дрейфуем себе и дрейфуем. Вы, уважаемый шкипер, куда-то торопитесь? Нет? Вот, и я о том же… Племяшка, открой, пожалуйста, дверцу клетки и выпусти нашу дожденосную пташку на свободу. Пусть немного порезвиться.
Девушка не заставила себя долго ждать.
– Шр-р-р! – уже через полминуты отчаянно захлопали птичьи крылья, и вскоре пёстрая птица, взмыв вверх, превратилась в крохотную тёмную точку в бездонной небесной вышине, а потом, и вовсе, пропала из вида.
– Дождём запахло, – тревожно задёргал носом-картошкой Зорго. – Причём, серьёзным. Уж я-то в этих делах понимаю. Ни одну морскую штормовую собаку съел… Ага, над вулканическим конусом – не пойми и откуда – "нарисовалась" тёмно-сизая тучка. Маленькая, но плотная-плотная такая. Словно коренастый индеец из горного племени чиго… Смотри-ка, расширяется прямо на глазах. Расширяется, расширяется, расширяется. Скоро, наверное, накроет всю Ямайку. Вот же, история. А теперь молнии засверкали – длинные, изломанные, ярко-жёлтые…
Раскаты грома поглотили всё вокруг. Гремели, гремели и гремели. А потом затихли.
– Над островом идёт дождь, – оповестил Алекс. – Вернее, стоит плотная-плотная дождевая завеса-стена, скрывшая всё и вся. И Ямайку, и пиратские корабли. Никогда не сталкивался с таким ужасным ливнем… Слышите?
– Ага, шуршит, – заразительно зевнув в очередной раз, согласился дон Борхео. – Ливень делает своё дело. Скоро по скошенной каменной скале вниз ринутся – с весьма приличной скоростью – серьёзные грязевые потоки. Ринутся и, встретившись с морской гладью, поднимут гигантские волны… Сколько пиратских кораблей потонет? Может, половина. Может, две трети. В любом случае, неплохо.
Сверкнула очередная молния, и…
И рвануло так, что все присутствующие на палубе "Короля" непроизвольно присели на корточки и зажали уши ладонями.
Через несколько мгновений взрыв повторился, бриг резко завалился на бок, а Алекс, неловко упав, ударился головой о корабельный штурвал и потерял сознание…
Он пришёл в себя от серии звонких "шлепков", последовавших один за другим. Сел, непонимающе покрутил головой в разные стороны и поинтересовался:
– Что это шлёпает по воде? И почему стало так жарко?
– Досадная случайность, – неуверенно и чуть испуганно улыбнувшись, сообщила Аннабель. – Вулкан проснулся и принялся активно плеваться раскалённой лавой. Приличные такие "капельки". Каждая объёмом в пару-тройку кубических метров.
– А что случилось с вулканом? Почему он проснулся?
– Одна из молний, случайно угодив прямо в его жерло, спровоцировала внеочередное извержение. Сейчас такое начнётся…
Раздался сильнейший треск-выстрел, словно бы где-то совсем рядом пальнула гигантская пушка, и склон наклонной скалы – прямо на глазах у зрителей – прорезала длинная и извилистая трещина, тут же наполнившаяся чем-то огненно-оранжевым.
– Совсем скоро раскалённая вулканическая лава польётся в море, – невозмутимо резюмировал дон Борхео. – Вода в бухточке закипит. Наваристая уха получится… Всё, друзья, пора заканчивать этот опасный спектакль.
– Что вы имеете в виду?
– Ничего особенного. Те, у кого имеются Зеркала Борхеса, их – в срочном порядке – достают, смотрятся и… э-э-э, эвакуируются.
– А что делают остальные?
– И здесь ничего сложного. Дрейфуют по течению. Молятся Богу. Ждут невероятного чуда… За дело, дамы и господа! Поторапливаемся…
Глава седьмая
Китайский единорог
Алексу снилась весенняя степь – холмистая, нескончаемая, вольная, загадочная.
Вернее, не снилась. Всё, как и обещал достопочтимый сеньор Франсиско Асеведо, Генеральный директор компании "Заветные сны", было настоящим. По крайней мере, ощущалось таковым…
Нынче он звался – "хан Пуш-ниг" и неторопливо скакал – в окружении верных и многократно-проверенных воинов – по нежно-зелёной весенней траве. Иногда под чёрными копытами гнедых и каурых коней тихонько поскрипывали мелкие камушки. Высоко в бездонном голубом небе висели почти неподвижные крохотные точки – могучие степные беркуты, высматривающие добычу.
Степь закончилась. Впереди – насколько хватало человеческого взгляда – простиралась лишь бескрайняя красно-коричневая пустыня.
– Не останавливаться, – велел Алекс. – До заката осталось ещё много времени. Скачем и высматриваем подходящее место для ночлега.
Через некоторое время с северо-востока долетел едва слышимый тревожный гул.
– Что это такое? – насторожился один из нукеров.
– Ерунда, – лениво и беззаботно зевнул сотник О-чой. – Наверное, стадо джейранов. Услышали цокот конских копыт и, наученные горьким опытом, решили по-быстрому откочевать за Сизое нагорье. Обычное дело.
– Думаешь?
– Уверен.
– Может, это подходит основная орда Чингизхана?
– Не думаю. Рано. Без нарочного от разведчиков основная орда никогда не вступит в пески этой малознакомой и страшной пустыни. Великая Яса запрещает… А кто нынче разведчики? Наш тумен. Но мы, насколько я знаю, не посылали ни нарочных, ни почтовых голубей. Так что…
– Не продолжай, – прервал сотника Алекс. – Я всё понял. Пожалуй, ты прав, старина… Джейраны, говоришь? Давай-ка, отъедем в сторону.
– Отъедем… Да, они. Или же далёкие грозы шумят.
– Какие ещё – грозы? Небо чистое и безоблачное. Голубое – голубей не бывает.
– В этой мрачной пустыне бывает-случается всякое, – обеспокоенно вздохнул О-чой. – Проклятое место. Наши мудрые предки, по крайней мере, всегда обходили его стороной, резко разворачивая конские табуны на северо-восток. Причём, закладывая солидный крюк – длиной в полноценный зимний период. Мол: – "Только наивные глупцы польстятся на эти глупые россказни о вечнозеленых лугах, лежащих за страшной зыбучей пустыней и глухими чёрными горами…".
– Значит, только наивные глупцы?
– Не лови меня на слове, славный хан. Так считалось раньше.
– Раньше?
– До тех пор, пока великий Чингиз, прозрев, не показал нам, монголам, единственно-верной дороги. Прости и…, и не доноси…
– Донести? – Алекс практически рассердился и даже нервно помахал ногайкой над тёмно-тёмно-гнедой головой своего породистого ханского коня. – На того, кто мне – по сути – заменил отца? За такие слова и мысли – и хребет не жалко переломать в нескольких местах сразу… Ворон! Это не к тебе относилось. Приумерь бег. Молодец, послушный… Значит, О-чой, эти места не милы твоему суровому сердцу, поросшему шерстью степных скакунов и горных яков?
– Не милы, хан. Не гневайся.
– Почему? Нам ли, монголам, бояться пустынь?
– Пустыня пустыне – рознь, молодой хан.
– Может, сотник, ты и прав… Солнышко, кстати, задумало отправиться на заслуженный отдых. Грех – спорить с небесными светилами. Значит, и нам пора – озаботиться мыслями о предстоящем ночлеге… Как тебе вон та лощина?
– Хорошее место, – одобрил О-чой. – Саксаула много. Камни поросли разноцветными мхами и лишайниками – лошадки не останутся голодными. Да и сухой кустарник имеется – хватит на пару сотен весёлых походных костров. А завтра, если Боги разрешат, мы доскачем и до реки Хотан – единственной полноводной на всю эту пустыню.
– Останавливаемся на ночлег, – решил Алекс. – И пусть тот, кто не будет проворен и сноровист, пожалеет о своём появлении на этом свете…
Ханское слово – закон.
Удобная такая вещь. Для тех, конечно, кто понимает. Особенно, если этот "кто-то" находится в движении. То бишь, в пути, которому и конца-края не видно. Вечный путь – стезя настоящего монгола. Единственная и безальтернативная стезя… Если этот путь, вдруг, закончится? То что, собственно, будет? Да, ничего особенного. Ровно то, что и всегда. Не бывает Великого народа – без Великого пути. Нет – Пути? Значит, нет и Народа. Так, только шумное сборище отдельных индивидуумов – жадных, грязных, лицемерных и вырождающихся. Пассионарная теория этногенеза – мать её пассионарную…
На западном склоне лощины загорелись весёлые походные костры.
Почему – именно – на западном? По кочану. Во-первых, так было предписано в авторитетной Ясе. А, во-вторых, так, действительно, было по-умному – по утрам именно западным склонам достаётся больше всего живительного солнечного тепла…
Причём здесь – живительное тепло? Ведь речь, если помнится, шла о знойной пустыне?
Шла, спорить не буду.
О пустыне Такла-Макан. Интересное такое место – непонятное, тайное, загадочное и гадкое – до полной и нескончаемой невозможности. Большая и пухлая дыня, лежащая в самом сердце Таримской впадины, которая – в свою очередь – расположена в районе южного Тянь-Шаня. Вокруг Такла-Макан – только горы и нагорья. На севере – Тянь-Шань. На юге – Куньлунь. На востоке – гоби Лобнора. На западе – Гиндукуш. Весёлое местечко, ничего не скажешь…
Такла-Макан – пустыня зыбучих песков. И природно-климатические условия здесь очень суровы. Жаркие дни сменяются холодными ночами, а суточные перепады температур – зачастую – превышают сорок градусов.
"Такла-Макан" переводится как – "Кто пойдёт, тот не вернётся…".
– И это, действительно, так, – старательно помешивая гладко-оструганной самшитовой дощечкой густое походное варево, лениво кипящее в старом бронзовом котле, нравоучительно вещал О-чой. – Ещё во времена знаменитой китайской династии Тан здесь путешествовал знаменитый буддийский монах Сюнь Цзан, оставивший обширные письменные воспоминания об этом путешествии. Так вот. По его утверждениям, в центре этой пустыни раньше располагался древний город, в котором проживали отпетые злодеи. Они на протяжении многих-многих лет грабили и убивали всех купцов, а также всех любопытствующих праздных путников, следовавших через Такла-Макан. Даже странствующих монахов не щадили. В конце концов, Небесный владыка разгневался не на шутку. Целых семь дней и семь ночей дули сильнейшие чёрные ветры, и город исчез с лица Земли, словно бы и не было его никогда… Город исчез, а неисчислимые награбленные богатства остались. Золото в слитках и украшениях, различные монеты, драгоценные каменья – всё это до сих пор лежит в сундуках. Но унести эти несметные сокровища, как повествует Сюнь Цзан, невозможно. Мол, если кто-нибудь возьмет что-либо из этого богатства, то сразу же поднимается черный вихрь, человек теряет дорогу обратно, и – обессиленный – погибает среди раскалённых песков… Если же путник попридержит свою природную алчность и положит драгоценности обратно в сундук, то сможет выбраться из пустыни. Конечно, при условии, что непредсказуемый Небесный владыка будет не против…
– Чингизхан не верит во всякие поверья и проклятья, – лёжа на толстой войлочной кошме, загрустил Алекс. – Наоборот, он их старательно и бесстрашно преодолевает. Словно зарок такой дал в юности самому себе – преодолевать, преодолевать и ещё раз безостановочно преодолевать… Значит, монгольская орда стремится в Такла-Макан, чтобы забрать проклятое золото?
– Нет, конечно же, молодой и горячий хан, – с чувством лёгкого превосходства улыбнулся сотник. – Наш Чингиз – по-настоящему Великий вождь, Хан всех монголов, и никогда не страдал мелочностью… Рисковать жизнями своих отважных и верных воинов лишь ради нескольких сундуков с золотом и побрякушками? Или там ради нескольких сотен таких сундуков? Нет, наш Темучин (так его величают старинные соратники, которым это позволено), не такой…
– А какой он? Хан всех монголов? Расскажи.
– Хорошо, Пуш-ниг, слушай… Темучин очень рано потерял отца, познал бедность и даже около года провёл в рабстве, нося колодку – две деревянные доски с отверстием для шеи, которые стягивались между собой. А вся его юность прошла в беспрестанных кровавых схватках с ближайшими соседями. И очень скоро Темучин понял, что есть только один способ прекратить эти бессмысленные братоубийственные войны – объединить все степные племена под одним знаменем. И мало того, что понял, но и составил выверенный план, и начал – неуклонно и целенаправленно – претворять его в жизнь… Постепенно воинские силы Темучина стали расти. Он принимал в свою орду всё новых и новых степных нукеров, совершал планомерные набеги на соседей, захватывая новые земли. Будущего Чингисхана, в отличие от других монгольских и татарских предводителей, мало интересовала военная добыча. Во главу угла он – прежде всего – ставил именно земельные владения и увеличение количества подданных, которые пополняли его армию… И однажды, по ранней степной весне, на расширенном степном курултае, Темучин был единодушно провозглашён Великим Ханом всех монгол и официально получил титул – "Чингисхан". Разрозненные и враждующие между собой кочевые племена навсегда объединились в единое целое… Вскоре на всех степных территориях, подвластных Чингисхану, вступил в силу новый закон – Яса. В Ясе вся кочевая монгольская жизнь строго и однозначно расписана. Ничто не упущено. Ни о ком не забыто. А за малейшие нарушения правил и уложений, обозначенных в Ясе, предусмотрено лишь одно справедливое наказание – смертная казнь… Всё население своей империи мудрый и дальновидный Чингисхан поделил на десятки, сотни, тысячи и тумены. Так степные кочевники из разных родов и племён стали единым народом, подвластным воле Великого Хана… После этого Чингисхан организовал и осуществил легендарные походы в Китай, Среднюю Азию, на Кавказ и в Восточную Европу. Были уничтожены и порабощены такие древние государства, как империя Хорезмшахов, Китайская империя и Багдадский халифат… Теперь пришла очередь легендарных и богатейших индийских княжеств. Монгольская орда должна, преодолев пустыню Такла-Макан и горы Гиндукуш, повернуть на юго-восток. После этого путь в сказочную Индию будет открыт… Чингиз не успокоится, пока под его Властью не окажется весь земной Мир. Только так, по его мнению, можно навести всеобщий стройный порядок, и прекратить – раз и навсегда – бессмысленные и кровопролитные войны… Всё, рисовая похлёбка готова. Можно насыщаться, восстанавливая растраченные за день силы. Сейчас, только пододвину котёл поближе к походной кошме… Кушай, мой небесный хан.
– Можно и насытится, – извлекая из котла – с помощью острого кинжала – баранью бело-розовую лопатку, согласился Алекс. – Только, вот, сотник… Мне показалось или, действительно, в твоём голосе промелькнула тень сомнения? Ну, когда ты говорил о предстоящем индийском походе?