– Весь – с ног до головы – изгваздался в какой-то серой золе. Или же в пепле. Причём, как чушка последняя. И правый рукав нарядного камзола серьёзно обгорел. Следовательно, был какой-то пожар? Ну-ну… О, как шею саднит с правой стороны! Точно – ожог. Да и кисти рук покрыты характерными волдырями… На голени левой ноги имеется целый букет свежих ссадин. Правое плечо прилично распухло. А на спине, судя по ощущения, полным-полно качественных синяков… Следовательно, что? Попробую, пожалуй, подбить некоторые промежуточные итоги… Очевидно, я плыл на каком-то судне. На него напали пираты. Шёл отчаянный бой, который, возможно, сопровождался абордажной схваткой. Потом начался сильный пожар. Я успел спустить на воду корабельную шлюпку, забраться в неё и отчалить… Откровенно негусто. Вопросов больше, чем ответов. Куда плыл корабль? Как он назывался? Что стало с его командой? Куда я, вообще, направлялся? С какой целью? Ночной мрак, да и только. И над этим морем, названье которого мне неизвестно. И в моей забубённой голове… Остаётся лишь одно: тупо дожидаться утра и уже тогда определяться – с месторасположением и стратегическими планами на будущее. Как же хочется пить, Боги мои…
Навалилась нестерпимая и злая жажда.
"Братец, надо срочно что-нибудь придумать!", – взмолился заметно потускневший внутренний голос. – "Добром это, ей-ей, не закончится. Вот, уже наша с тобой общая голова начинает кружиться. А если сознание потеряешь? Выпадешь тогда – ненароком – за лодочный борт: бульк, и поминай, как звали…".
На дне шлюпки плескалось сантиметра полтора-два солёной морской воды, и Алекс почувствовал (определил обострившимся звериным чутьём?), как в этом крохотном искусственном водоёме плещется (двигается, трепыхается?), кто-то явно живой.
"Спокойно, братец, сосредоточься!", – посоветовал слегка оживившийся внутренний голос. – "Давай-ка, поймай его! Главное, не суетись по-пустому. Спокойней действуй…".
Через несколько минут Алекс уже крепко сжимал в ладони гладкую, ещё живую рыбёшку, чья мелкая-мелкая чешуя загадочно переливалась всеми оттенками радуги.
"Грамм на сто семьдесят потянет, никак не меньше", – жадно сглотнув слюну, радостно сообщил деловой и приземлённый внутренний голос. – "А это означает, что в ней содержится грамм сто жидкости. Если, понятное дело, не больше…".
Он запрокинул голову и широко раскрыл рот, после чего поднял вверх правую руку с рыбиной, зажатой в ладони, и так сильно сжал кулак, что ему в рот бойко закапала живительная влага.
Жажда немного притупилась, но где-то часа через полтора ей на смену – единым букетом – пришли другие малоприятные ощущения: противно засаднили сотни мельчайших ожогов, настойчиво заныли многочисленные синяки и ссадины, вновь закружилась голова, а по всему телу разлилась предательская слабость…
"Придётся, братец, срочно звать на помощь специальные навыки", – чуть слышно посоветовал слабеющий на глазах внутренний голос. – "Без них, родимых, в создавшейся пиковой ситуации, похоже, не обойтись…".
О каких таких специальных навыках шла речь?
Дело в том, что Алехандро Пушениг не всегда преподавал испано-язычную литературу в Университете австрийского городка Клагенфурта. В его жизни был и другой период, богатый на различные не скучные события. И виной тому – многочисленные голливудские боевики, так обожаемые подростками всех национальностей. Окончив среднюю школу, юный Алекс решил, что предназначен сугубо для полноценной мужской жизни, наполненной нешуточными опасностями и героическими приключениями. Сперва он закончил полицейскую Академию, и некоторое время проработал в родном Клагенфурте помощником криминального инспектора. Та ещё работёнка, между нами говоря. Беспокойная и неблагодарная. А потом, воспользовавшись старинными связями отца, завербовался на два года во французский Иностранный легион. Зачем – завербовался? Ну, понятное дело, ради получения богатого жизненного опыта, больших денег, громкой славы и разлапистых орденов… Два года пролетели очень быстро, практически незаметно. С деньгами, славой и орденами ничего не получилось. Определённый же жизненный опыт был, безусловно, приобретён. А вместе с ним и некоторые специализированные навыки, весьма полезные в различных неординарных и щекотливых ситуациях.
Алекс, максимально прогнув спину в пояснице (даже позвонки слегка хрустнули), выпрямился на лодочной скамье, расправил плечи, вскинул голову вверх и крепко зажмурил глаза. Через пять-шесть минут, когда были мысленно произнесены нужные слова (молитва – не молитва, так, набор звучных и гортанных фраз на неизвестном языке), он крепко обхватил ладонями колени, безымянными пальцами нащупал нужные контактные точки и, ритмично надавливая на них, начал успокаивающий массаж, заново мысленно повторяя всё тот же набор звучных и гортанных фраз…
Армейская хитрая процедура, как и ожидалось, сработала: все неприятные ощущения сгладились и притупились, время потекло спасительно и странно. Алекс как будто наблюдал за собой со стороны, словно бы смотрел некий документальный фильм, вольготно устроившись в шикарном кресле фешенебельного кинотеатра.
Человек с закрытыми глазами неподвижно сидит в корабельной шлюпке. Вокруг только глухая ночь и бесконечно-спокойное море. А ещё ночное небо, полное ласковых и добрых звёздочек… Беззаботно щёлкают минуты, незаметно сливаясь в полновесные часы, вот, уже и рассвет начинается-зарождается: на востоке – среди тёмных клочковатых облаков – появляется тонкая, робкая и скромная розоватая нитка, которая быстро расширяется-удлиняется, и вскоре уже добрая четверть небосклона окрашена в нежно-алые утренние краски…
Рассвет? Он торопливо открыл глаза и сильно помотал головой, разгоняя по сторонам вязкое наваждение хитрой военной премудрости.
Край светло-малинового солнца уже показался над далёкой линией горизонта, пора было серьёзно задуматься о дальнейших планах и действиях.
Вокруг было только море, над которым – и тут и там – клубились-извивались широкие языки светло-лилового тумана.
"Вот-вот, я и говорю, мол, широкие и длинные языки тумана", – заразительно зевнув, оповестил сонный внутренний голос. – "Они-то, гады слоистые, во всём и виноваты. То бишь, ухудшают видимость, не давая возможности рассмотреть контуры ближайшего берега. Надо, братец, ждать, пока туман рассеется. Ничего не попишешь. Хорошо ещё, что ветер и волны полностью отсутствуют. Тьфу-тьфу-тьфу, конечно. Постучи, пожалуйста, вместо меня по какой-либо деревяшке. Например, по древку весла. Спасибо… Ладно, замолкаю. Обещаю в ближайшее время не беспокоить. Покорно и терпеливо ждём…".
Алекс, морщась от вновь проснувшейся – во всех составных частях организма – боли, осторожно склонился над высоким лодочным бортом, намериваясь плеснуть в лицо несколько пригоршней прохладной морской водицы. Но уже через секунду он резко отшатнулся от борта и торопливо отдёрнул руку – примерно в двух с половиной метрах от шлюпки спокойную морскую гладь уверенно, нагло и вальяжно разрезал чёрный треугольник акульего спинного плавника.
"Да, что же это такое творится-то, мать вашу морскую развратную!", – позабыв про данное минуту назад обещание, от души возмутился рассерженный внутренний голос. – "Жрать нечего, пить нечего, всё тело покрыто синяками, ссадинами и волдырями от ожогов. Так нет же, кому-то и этого показалось мало! Вот, ещё и голодных акул подбросили, засранцы могущественные. Знать, для полного и окончательного счастья. Теперь даже и не умыться… У-у, заразы отвязанные!".
На этот раз Алекс был полностью согласен со своим беспокойным и, зачастую, непоследовательным внутренним голосом. Поэтому, когда наглый акулий плавник вновь возник рядом с лодкой, он сразу же вытащил из-за широкого кожаного пояса пистолет, взвёл тугой курок и влепил морской хищнице свинцовую пулю в голову. Вернее, в то место, где эта безобразная голова, скрытая светло-зелёными водами, должна была – по его нехитрым расчётам – находиться.
Судя по тому, что акула тут же ушла под воду и больше вблизи шлюпки не появлялась, он, всё же, попал. Хотя, скорее всего, это было совсем и неважно.
Звук от произведённого пистолетного выстрела оказался неожиданно громким. Чуткое утреннее эхо тут же подхватило его, старательно и многократно усилило, клонировало – совсем без счёта, и запустило гулять – на все четыре стороны…
А минуты через две-три после того, как эхо окончательно успокоилось и затихло, с северо-восточной стороны донёсся едва слышный звук ответного выстрела. Пушечного – так, по крайней мере, объявил оптимистически-настроенный внутренний голос.
Впрочем, радоваться Алекс не спешил: над морем по-прежнему царил полный штиль, следовательно, ждать скорого прихода парусного судна (семнадцатый-восемнадцатый век, как-никак), не приходилось, а сил, чтобы полноценно грести на звук ответного выстрела, у него – просто-напросто – уже не было.
Вскоре навалилась коварная дневная жара, жажда безжалостно засыпала горло – до самых запёкшихся губ – колючим и раскалённым песком. Алекс, обливаясь противным холодным потом, скорчился на лодочном дне, тщательно прикрывая голову руками и старательно изображая из себя двухмесячный человеческий эмбрион, беззаботно дремлющий в уютной материнской утробе. Скорчился и – неожиданно для самого себя – уснул.
А может, и не уснул, а потерял сознание. Или же умер…
Он проснулся (пришёл в себя, воскрес?), от достаточно сильной боковой качки.
"Слава Богу, ветер…", – едва слышно прошелестел в голове слабый и беспомощный внутренний голос. – "Это, братец, очень-очень хорошо. Просто замечательно и бесподобно… Во-первых, жара обязательно спадёт. Во-вторых, на небе могут появиться дождевые тучи. А тучи – это великолепно! Из них же иногда льётся водичка. Вода… Стоп! Что это такое – под ладонью правой руки? Это же, это же… Простыня!".
Алекс открыл глаза и торопливо поднёс к ним кулак правой руки – вместе с крепко-зажатым в нём куском светло-серой льняной ткани.
– Так его и растак, да с тройным перехлёстом в печень кальмарову, – вырвалось непроизвольно.
– Амадей, немедленно прекратите так грязно и неприлично выражаться! – весело возмутился звонкий, смутно-знакомый женский голос. – Вы же, всё-таки, не боцман с затрапезного пиратского брига, а, наоборот, благородный странствующий идальго. Бескорыстный и наивный искатель приключений, так сказать…
– Аннабель, это ты? – внимательно всматриваясь в девушку, стоявшую возле его кровати (то есть, возле корабельной койки), удивился Алекс. – Мне это, часом, не снится?
"Она самая", – не дожидаясь ответа, настойчиво зашептал искренне-обрадованный внутренний голос. – "Никаких сомнений. Рыжие задорные кудряшки, шальные зелёные глаза, смешливые ямочки на смуглых щеках. Только одета на этот раз поскромнее: не в мужской шкиперский наряд, а в обыкновенное женское платье. Уточняю, в нарядное и сильно-декольтированное платье, что немаловажно… Это, что же, братец, получается? Оказывается, что в Стране Грёз сны могут пересекаться между собой? В том плане, что могут быть "наполнены" одними и теми же персонажами? Интересное такое кино…".
– Не снится, – приветливо улыбнулась Аннабель. – Рада видеть тебя, доблестный кабальеро Диего Амадей Буэнвентура-и-Гарсия. Хорошо выглядишь, – смешливо прыснула. – В том плане, что будешь хорошо выглядеть, если тебя, обормота беспокойного, хорошенько подлечить, старательно отмыть, вволю накормить-напоить и приодеть в приличную одёжку.
– А как ты здесь оказалась? – принялся бестолково сыпать вопросами Алекс. – Одна? А где дон Борхео, капитан Зорго и дожденосная птица Шань-янь? Мы сейчас находимся на борту "Короля"? А где конкретно находимся? В каком конкретном море? И, вообще…, – потерянно замолчал, а потом, вздохнув, добавил: – И, вообще, я ничего не понимаю. Ну, из знаменитой и нетленной серии, мол: – "Что? Где? Когда?". Совершенно ничего…
– Бедненький, – сочувственно покачала головой девушка.
"Заметь, братец, сочувственно!", – не преминул прокомментировать наблюдательный внутренний голос. – "Безо всякого ехидства и язвительности. И это навевает… э-э-э, определённые надежды. Надежды – на что? На то самое, о чём ты, бродяга мечтательный, и подумал…".
– Значит, милый сеньор Буэнвентура, ты слегка запутался? Бывает, конечно. Что же, попробую прояснить – в первом приближении – ситуацию… Мы с тобой сейчас находимся на борту трёхмачтового фрегата "Луиза". Удивляешься, что такому серьёзному кораблю присвоено нежное и легкомысленное женское имя? Причём, даже не королевское? Ничего странного и сверхординарного. Просто здешний капитан так обожает собственную драгоценную жёнушку, что пошёл на некоторые нарушения суровых морских традиций… А бриг "Король" сейчас благополучно отстаивается в порту Сан-Анхелино. То бишь, подвергается всестороннему ремонту после последнего знакового плавания к острову Ямайка, сопровождавшемуся различными серьёзными катаклизмами. Природными, в том числе… Естественно, что и твой закадычный дружок Зорго остался при своём любимом кораблике: надзирает, руководит, лично борта конопатит, ну, и так далее. Все пылинки сдувает, если зрить в корень… Дожденосная птица Шань-янь? Конечно, улетела. За достойное выполнение задания ей полагалась свобода… Теперь по событиям вчерашнего утра. Да-да, вчерашнего. Не перебивай, пожалуйста. Итак, на вчерашнем туманном рассвете мы услышали отголосок далёкого выстрела. Естественно, засекли направление, откуда упомянутый отголосок прилетел, пальнули в ответ из носовой пушки и насторожились. Почему, интересуешься, насторожились? Просто места тутошние такие – мрачные, неприветливые и откровенно-мутные. Всего можно ожидать. Всего-всего-всего… Говоришь, что на тебя пыталась напасть голодная акула? Отбился? Молодец. Скажу по большому секрету, что здесь водятся такие… м-м-м, неадекватные существа, по сравнению с которыми даже самая большая и злобная акула покажется тебе мирной и славной рыбёшкой… Ладно, продолжаю повествование. Потом задул лёгкий ветерок, туман постепенно рассеялся. Подняли паруса, двинулись в нужном направлении и засекли одинокую шлюпку, беспомощно болтавшуюся на мелких волнах. Короче говоря, обнаружили в шлюпке одного старинного знакомца, находившегося в бессознательном состоянии, подняли его на борт "Луизы", напоили водичкой. То, сё… И тут я, врать не буду, немного испугалась и даже слегка запаниковала. Почему? У тебя, Амадей, был сильный жар, и пузыри от ожогов (вместе с синяками, ссадинами и ушибами), наблюдались по всему телу. Что делать? Ну, не сильна я в делах медицинских, каюсь. Но дядюшка Борхео успокоил, достал из походного саквояжа керамическую баночку с каким-то целебным китайским кремом, да и намазал тем лечебным составом – с ног до головы – приболевшего кабальеро… Что это ты, отважный идальго, так засмущался? Не подумай ничего лишнего. Я девушка приличная и при этом интимном действе, конечно же, не присутствовала. То бишь, целомудренно потупив глаза, вышла из каюты… Что было потом? Жар у найденного в море путешественника вскоре спал. Ожоги и ссадины – буквально-таки на глазах – начали подживать и затягиваться. Синяки побледнели и уменьшились в размерах. Пришёл глубокий и целительный сон… А сейчас ты, заметно посвежевший и отдохнувший, проснулся. Глаза блестят, румянец играет – сквозь лёгкую щетину – на щеках. Однозначно, выздоровел. Вот, собственно, и всё. Доклад закончен.
– Как это – всё? – возмутился Алекс. – А как же остальные мои вопросы? Вот, ты, к примеру, вскользь упомянула про "мрачные, неприветливые и откровенно-мутные места-края". О чём, собственно, шла речь?
– Непоседливый, мечтательный и любопытный торопыга, – одобрительно хмыкнула Аннабель. – Впрочем, это и не плохо. В том глубинном смысле, что всякие разумные, расчётливые и холоднокровные дельцы мне совершенно не нравятся… Предлагаю, Амадей, следующий распорядок. Сейчас я отправляюсь на камбуз и озабочиваюсь приготовлением скромного, но сытного и вкусного завтрака. А ты, отважный путешественник, встаёшь, приводишь себя в порядок, одеваешься и следуешь в кают-компанию. Это от твоего кубрика – вторая дверь направо по коридору. Там встретимся, слегка перекусим и вволю поболтаем… Согласен? Тогда я пошла. До скорой встречи… Кстати, на "ты" мы общаемся только наедине. По крайней мере, пока. Дабы избежать косых и непонимающих взглядов. Договорились?
Кают-компания оказалась достаточно тесной, но уютной: общей площадью метров одиннадцать-двенадцать квадратных, с цветными коврами-гобеленами на стенах, двумя круглыми иллюминаторами и элегантной старинной мебелью благородного розового дерева. А ещё на высокой тумбочке (очевидно, намертво прибитой к стене), располагалась крохотная спиртовка, над пламенем которой была пристроена странная конструкция: пузатое бронзовое ведёрко, из которого высовывалась медная цилиндрическая ёмкость с длинной ручкой.
– Люблю кофе, приготовленный по-арабски, – как ни в чём не бывало, пояснил дон Борхео. – То есть, заваренный на воде, которая нагрелась-закипела вследствие пребывания в раскалённом песке специального состава… Проходите, уважаемый сеньор Буэнвентура-и-Гарсия. Проходите, не стесняйтесь. Искренне рад нашей очередной встрече и всё такое прочее… Спасались, как я понимаю, от корабельного пожара? Мол, налетели бесстыжие пираты, образовалась жаркая схватка и – в конечном итоге – ваше судно загорелось?
– Да, нечто похожее, – неуверенно пробормотал Алекс. – Уж без пожара, точно, не обошлось…
– Следовательно, решили, добыв энное количество золотосодержащего песка и ценных самородков, вернуться обратно – в цивилизованную и комфортабельную Европу? Что же, дело житейское и, более того, насквозь понятное… Но, по всей видимости, не получилось? То бишь, собственную жизнь спасти удалось, а материальные ценности, добытые трудами праведными в суровых и заснеженных Кордильерах, нет?
– По всей видимости…
"Странный, всё же, дядюшка у нашей прекрасной Аннабель", – неодобрительно проворчал сварливый внутренний голос. – "Во-первых, ведёт себя так, как будто мы с ним расстались только вчера. Во-вторых, он совсем позабыл про третьего человека, присутствующего сейчас в кают-компании. Не вежливо это. Не одобряю.… А этот "третий", между тем, является личностью, безусловно, приметной. Представительный такой господинчик – высоченный, широкоплечий, плотный, усатый, в нарядном камзоле, украшенном пышными лиловыми и сиреневыми кружевами, в кудрявом длинном парике благородного пепельного цвета, с длинной дворянской шпагой – в нарядных ножнах – на левом боку. В правое ухо вставлена массивная золотая серьга, украшенная крупным ярко-красным самоцветом, весело искрящимся в солнечных лучах, падающих из иллюминатора. Поверх кудрявого парика располагается стильная чёрная треуголка. Франтоватый такой господинчик… Кто он такой? Трудно сказать. Если судить по наряду, то вшивый аристократ, богатый бездельник и никчемный прожигатель жизни. Только, вот, глаза выбиваются из этого образа. Как принято говорить в таких случаях – "глаза серьёзного и несуетливого убийцы". А еще и физиономия, ко всему прочему, вся в шрамах. Штук десять-двенадцать, запросто, можно насчитать…".
– Ах, да! – встрепенулся дон Борхео. – Прошу простить меня за вопиющую невежливость и старческую забывчивость. Знакомьтесь, благородные господа. Это – идальго Диего Амадей Буэнвентура-и-Гарсия, удачливый золотоискатель, заслуженный путешественник и почётный авантюрист. А это…
– Людвиг Лаудруп, – на мгновенье приподняв над пепельным париком стильную чёрную треуголку, представился нарядный господин. – Владелец и капитан этого фрегата. Всегда к вашим услугам.