– Очень приятно, – промямлил – с нотками сомнения в голосе – Алекс. – Чего-то такого я и ожидал. Хотя…
– Что-то ни так? В каких конкретных ожиданиях, маркиз Пушениг, вы изволили ошибиться?
– Я почему-то думал, прекрасная сеньорита, что ваше благородное имя начинается на букву "А". Да, что там – думал, был непоколебимо уверен.
– И только-то? – высокомерно усмехнулась юная Мария. – Только этот малозначимый нюанс и спровоцировал вашу… м-м-м, вашу нерешительную задумчивость? Тогда спешу развеять все сомнения. Моё полное имя – Анна-Мария Сервантес-и-Арагона. Но что поделаешь, если в Аргентине имя "Мария" популярней и привычней имени "Анна" во множество крат? Вы удовлетворены этим объяснением, мнительный европейский маркиз?
– Более чем, прекрасная аргентинская донна. Более – чем.
– Как же я вам, молодёжь, завидую, – одобрительно, с лёгкими нотками светлой меланхолии, пробормотал Борхес. – Белой завистью, понятное дело, завидую… Да вы болтайте, болтайте. Не обращайте на старого перца никакого внимания…
В назначенное время (условно, конечно же, так как в неспешной Аргентине такого понятия как "назначенное время", вообще, не существует), официанты принесли асадо: на каждой из трёх тарелок лежало по два больших куска нежно-розового мяса, покрытых буро-кофейной – с редкими золотистыми прожилками – корочкой.
– Прошу любить и жаловать! – торжественно объявил дон Рауль. – Отборнейшая говядина от Борхес-Сервантесов! Мы с Марией во все крупные местные таверны и рестораны поставляем свежее мясо… Как готовится классическое аргентинское асадо? Да, элементарно: примерно десять часов "мраморная" говядина вымачивается в прокисшем козьем молоке, после чего режется очень крупными кубиками, насаживается на бронзовый вертел и запекается на открытом огне. В процессе готовки мясо изредка поливают луковым маринадом. Ничего хитрого.
Асадо прямо-таки таяло во рту, даже противная и гадкая граппа не могла испортить это неземное удовольствие…
Когда трапеза была завершена, официант убрал со стола грязную посуду, после чего – по просьбе скотопромышленника Борхеса – принёс принадлежности для письма и несколько листов светло-жёлтой бумаги.
Мария, обмакнув остро-отточенное гусиное перо в пузатую чернильницу, принялась неторопливо и размеренно рисовать некое подобие карты-плана, давая при этом краткие, но ёмкие пояснения:
– Это – великая Ла-Плата. Тут протекает голубоватая речка с длинным и совершенно непроизносимым индейским названием. А это – река Рио-Рохо. На её берегу – вот в этом месте – растёт высоченное дерево кебрачо. Метрах в трёхстах пятидесяти от данного приметного дерева имеется брод через Рио-Рохо. От переправы тропа ведёт строго на север. Здесь начинается нагорье Айдахо. В самом его сердце, то есть, в середине, расположена Чёрная гора, в западном склоне которой имеется глубокая и разветвлённая пещера. Вот, в ней они и обитают… Всё ясно?
– Не очень, – дурашливо помотав головой, по-честному признался Алекс. – Они, это кто?
– Ох, уж, эти непонятливые европейские маркизы, – неодобрительно вздохнула девушка. – Они – это карлики. Гномы, по-вашему.
– Понятно. Значит, мне надо добраться до Чёрной горы, расположенной на аргентинском нагорье Айдахо?
– Вы, сеньор маркиз… Может, уже перейдём на "ты"? Спасибо. Перехожу… Ты, Алехандро, такой догадливый, это что-то. Подтверждаю, надо добраться.
– А как…
– Я провожу, ясное майское утро. Завтра – с утра пораньше – и поедем.
– Поедем?
– Поскачем.
– Я верхом ездил только три раза в жизни, – смущённо отводя глаза в сторону, признался Алекс. – Так, вот, получилось…
– Ты, маркиз, прелесть, – неожиданно заявила (похвалила?), Мария.
– Почему это?
– По кочану. Взял, да и засмущался практически на ровном месте. А засмущавшись, отчаянно покраснел. Значит, в твоей груди, благородный Пушениг, находится живое и ранимое сердце, а не грубый каменный булыжник, как почти у всех мужланов. Вот, я и говорю – прелесть… Всё, временно забыли про лирику. Перехожу к делу. Лошадку я тебе подберу тихую и смирную. Покажу – как и что. Подробно проинструктирую. Так что, не сомневайся, всё у тебя получится. Ни Боги, как известно, горшки обжигали… Встречаемся завтра, на этом же месте. Сразу после восхода солнца…
Он, конечно, торопился. Но, всё же, опоздал – Мария уже сидела за столом, на котором располагались фаянсовые тарелки со снедью, ложки-вилки-ножи, кофейник, молочник, сахарница и две объёмные фарфоровые кружки.
– Виноват, слегка задержался, – подойдя к столу, принялся извинительно бубнить Алекс. – Вода для бритья – по неизвестной мне причине – нагревалась слишком долго…
– Опять покраснел, – продемонстрировав симпатичные ямочки на смуглых щеках, смешливо фыркнула девушка. – Не извиняйся, маркиз, я не сержусь. Ни капельки. Да и опоздал ты совсем на чуть-чуть.… Кстати, лёгкая небритость тебе даже идёт. Так что, в следующий раз можешь не напрягаться.
– А он будет? Следующий раз, я имею в виду?
– Непременно, обязательно и всенепременно. Не сомневайся… Присаживайся, маркиз, завтракай. Аристократические разносолы, не обессудь, отсутствуют. Пища простая, деревенская, но калорийная: омлет с помидорами и беконом, отварная говядина, ветчина, свежие пшеничные булочки, коровье масло, козий сыр, всякие овощи и фрукты. Налегай, не стесняйся. Дорога нам предстоит дальняя… А, вот, граппы, извини, не предвидится. Как и всех прочих горячительных напитков. Так как дорога, повторюсь, предстоит дальняя. Довольствуйся кофе с молоком.
За штакетником, ограждавшим летнюю террасу, раздалось ласковое конское ржание.
– Охальник какой, – вскользь улыбнулась Мария.
– Что там происходит?
– Ничего особенного. Просто мой конь решил слегка приударить за твоей лошадкой. Ты, Алехандро, кушай. Не отвлекайся…
Завершив завтрак, они спустились с террасы.
– Это, маркиз, Ласточка, – девушка ласково похлопала ладошкой по шелковистой спине каурой лошадки, чьи тугие бока украшали редкие белые пятна. – Она тихая, положительная и спокойная. Почти как я.
– Ну-ну, тихие и спокойные выискались. Верится с трудом, – недоверчиво прищурился Алекс. – Видел я, как вы тут вчера скакали – то аллюром, то галопом. Та ещё парочка…
– Разве же это были скачки? Так, ерунда смешная и несерьёзная. Это ты ещё не видел, что мы с Вороном вытворяем. Самые натуральные чудеса выездки, как утверждает дон Борхес.
– Рг-ыыы! – утвердительно заржал угольно-чёрный породистый конь. – Рг-ыыы!
– Успокойся, Ворон, – строгим голосом велела Мария. – А ты, маркиз, не стой столбом. Залезай на лошадку… Может, подсадить?
– Спасибо, не надо.
– Ух, ты! Ловко, надо признать, это у тебя получилось. Раз, и уже в седле. А говорил, что, мол, не умеешь ездить верхом… Решил немного подшутить над наивной и доверчивой девушкой?
– Сам удивляюсь, – поудобней устраиваясь в седле, признался Алекс. – Не умел, честное слово. А теперь, вот, умею. Чудеса, да и только…
Они – по узкой улочке, мощённой неровными булыжниками – проехали мимо разномастных двухэтажных домов под красно-коричневыми черепичными крышами и оказались в пампе.
– Переходим на рысь, – слегка пришпорив угольно-чёрного коня, велела Мария.
– Как будет угодно прекраснейшей из сеньорит…
Под подкованными копытами Ворона и Ласточки чуть слышно и размеренно шелестела пожухлая жёлто-бурая трава, изредка поскрипывали каменистые косогоры, вокруг – насколько хватало глаз – тревожно перепархивали бесчисленные стайки буро-лимонных и светло-жёлтых листьев.
Уже ближе к полудню путешественники выехали к старенькой изгороди, тщательно спрятанной между двумя хвойными рощицами. За изгородью обнаружилось с десяток молодых разномастных жеребцов, чуть в стороне от них паслись немногочисленные коровы, овцы и козы.
– Опорный пункт гаучо, – натягивая поводья, пояснила Мария. – Здесь можно накормить и перековать лошадок. Продовольствием и порохом разжиться. И, конечно же, узнать последние свежие новости… Эй, вольный народ! Вы где? Спите, что ли?
– А? Что такое? – из крохотного шалаша, прислонённого к одному из столбиков изгороди, выбрался седобородый оборванец. – Кто там припёрся?
– Свои, Пепе. Свои.
– Вижу, что свои, – расплылся в широкой щербатой улыбке бородач. – Долгих вам лет жизни, сеньорита Сервантес. Как здоровье у достопочтенного дона Рауля? Как идут дела на ранчо?
– Спасибо, Пепе. У нас всё хорошо. На жизнь не жалуемся.
– Это хорошо – когда всё хорошо. Завидую… А кто это с вами? Никак, новый кавалер объявился?
– Объявился, – лукаво усмехнувшись, подтвердила девушка. – Позавчера прибыл из Европы.
– Хорошее дело – из Европы. Завидую… Значит, решили показать заезжему ухажёру нашу благословенную аргентинскую пампу?
– Снова угадал. Решила показать.
– Напрасно, – заразительно зевнул оборванец. – В пампе нынче неспокойно.
– Неспокойно?
– Ага. Стрельба ожидается… По поводу чего – стрельба? Извините, милая сеньорита Сервантес, но я не в курсе. Честное и благородное слово, не знаю. Но давеча слух прошёл, что кабальерос за что-то всерьёз обиделись на гаучо. Вернее, ещё не обиделись, но уже очень скоро обидятся. Так что, будьте настороже и держите пистолеты заряженными.
– Обязательно будем держать, – нежно поглаживая тонкими девичьими пальчиками массивную пистолетную рукоятку, торчавшую из-за широкого кожаного пояса, пообещала Мария. – Спасибо, Пепе, за своевременное предупреждение. Признательна. До встречи.
– Уже уезжаете?
– Уезжаем.
– Завидую. Счастливой дороги…
Они – бок о бок – продолжили путь.
– Почему, небесная донна, ты так встревожилась? – спросил Алекс. – Хмуришься, не улыбаешься. Ну, сболтнул оборванец о возможной стрельбе. Это же просто слухи. Подумаешь…
– Ничего и не подумаешь. А Пепе, кстати, вовсе не "оборванец", а, наоборот, заслуженный и потомственный гаучо… Ты, маркиз европейский, хоть знаешь, кто они такие – гаучо?
– Обыкновенные пастухи. Малограмотные и очень бедные, насколько я помню.
– Пастухи? – буквально-таки опешила Мария. – Ну, Алехандро, ты и даёшь, ляпнуть такое! Пастухи? Хорошо ещё, что никто из местных жителей этого не слышал. Ладно, просвещу тебя, неуча высокородного, а то попадёшь ещё в неловкую ситуацию – засмеют, а то и на дуэль вызовут… Слушай. "Пампа", в переводе с языка индейцев кечуа, означает – "ровная земля". Но это полное враньё. Пампа – это бескрайние равнины, густо усеянные множеством невысоких холмов, покрытых лесом, колючим кустарником и чертополохом. Есть здесь и пустынные районы с древними соляными озёрами, и классические степи с высокими травами… Итак, лет так сто пятьдесят-шестьдесят тому назад в эти места съехалось, в том смысле, что приплыло, очень много народа. Целая куча. В первую очередь, конечно, испанцы. Но хватало и португальцев, да и голландцев с англичанами и итальянцами. Здесь приезжие заложили крепкие фермерские хозяйства, навезли из Европы породистых коров, бычков, лошадей, коз и баранов. Идея была тривиальна и проста – как английский серебряный шиллинг. Для того чтобы полноценно и решительно продвигаться вглубь континента, было необходимо иметь за плечами крепкие базы. Продовольственные, в том числе. Опять же, успешные золотодобытчики (да и серебродобытчики), как правило, люди очень щедрые, и всё необходимое покупают, совсем не торгуясь, просто по бешеным ценам… Но случился всеобщий и грандиозный облом. Ну, не обнаружилось в Аргентине стоящих рудников и россыпей, богатых драгоценными металлами. Зато всё это отыскалось – в избытке немалом – в чилийских и перуанских горах-предгорьях. Европейские переселенцы – постепенно, но решительно и целенаправленно – стали перебираться на постоянное место жительства в эти страны. А что было делать с коровами, баранами и прочим парнокопытным скотом? Не с собой же брать? Понятное дело, что выносливые лошади в долгом походе просто необходимы, да и свежая говядина пригодится. Но большую часть своих стад переселенцы просто бросали, бестолково разгоняя по пампе. Одичавший рогатый скот и лошади очень быстро размножались и чувствовали себя на аргентинских равнинах просто замечательно. Для парнокопытных здесь – идеальная среда и климат… И тогда в пампу пришли бродяги самых разных национальностей – бедные, как худые церковные крысы. Чтобы не умереть от голода, они отлавливали всех этих полудиких лошадей, буйволов, овец, коз и коров. Отлавливали и загоняли на наспех огороженные территории. Так в нашей Аргентине появились гаучо – вольная и свободолюбивая разновидность людей, упрямо не признающая общепринятых законов и устоев. Мораль у гаучо проста: – "Мы были никому не нужны. Когда наши дети пухли от голода, то никто не помог, не протянул даже куска хлеба, все презрительно отворачивались в сторону. Мы всего добились сами, только собственными руками и головой, безо всякой помощи со стороны. Поэтому теперь мы ничего и никому не должны. Мы живём, как хотим, и никто не имеет права вмешиваться в нашу жизнь…". Кстати, слово "хуачу", в переводе с языка индейцев племени кечуа, означает – "сирота"… Как тебе, маркиз плохо-образованный, мой нехитрый рассказ?
– Спасибо, – поблагодарил Алекс. – Очень интересно и познавательно… Но, ведь, речь, как мне помнится, шла и о каких-то – "кабальерос". Кто это такие?
– Понимаешь, далеко не все крупные плантаторы и скотопромышленники перебрались в Чили и Перу. Примерно только половина. Остальные, естественно, остались здесь. Пока, по крайней мере… Так вот. Оставшиеся богачи, то бишь, "кабальерос", считают себя местными единоличными хозяевами. Это в том смысле, что и весь брошенный и самостоятельно-размножившийся в пампе скот тоже (по их мнению), безраздельно принадлежит только им. Поскольку они благородны, знатны и богаты. Какие такие гаучо? Кто это? Ничего знать не хотим! Ещё не хватало, чтобы бездомные бродяги – без роду и племени – претендовали на ничейный скот. Сегодня они бесхозных коров, баранов и лошадей себе заберут. А завтра? Завтра, понятное дело, они большего захотят. То бишь, начнут отнимать у людей благородных и всё остальное: асьенды, поместья, ранчо, дома, земельные наделы… Что это, сеньор маркиз, ты так язвительно ухмыляешься? Да, я являюсь совладелицей трёх крупных ранчо. Но, поверь, ни я, ни дон Рауль… Короче говоря, мы к заносчивому сословию "кабальерос" не относимся. То есть, э-э-э… Да, денег, земли и скота у нас хватает, но с местной напыщенной аристократией мы почти не общаемся. То есть, только по делам бизнеса. Да и гаучо никогда не обижаем. Веришь? И правильно делаешь… Продолжаю. Естественно, что гаучо и кабальерос уже целые десятилетия друг с другом общаются сугубо "на ножах". Иногда наступают периоды крепкого перемирия, которые – рано или поздно – завершаются новыми кровавыми войнами. Сейчас, очевидно, и начинается период очередного обострения…
"Не буду расстраивать милую девушку", – решил Алекс. – "То есть, не буду ей рассказывать о том, что в девятнадцатом веке кабальерос окончательно и бесповоротно победят. Тогда Аргентина уже станет независимым и полноценным государством. При этом, естественно, вся власть классу "кабальерос" и будет принадлежать. Правительственные регулярные войска – это вам не пошлые шутки доморощенных юмористов, это очень и очень серьёзно. Гаучо будут побеждены, рассеяны и – в своём большинстве – уничтожены. Ну, а те немногие, что случайно останутся в живых, со временем превратятся в безобидных и жалких клоунов, чьей главной и единственной миссией будет – усердно развлекать заезжих богатых туристов, американских, преимущественно. Да, грустна ты, жизнь человеческая, во всех проявлениях своих…".
Через некоторое время впереди показалась крохотная чёрная точка, которая – с каждой преодолённой стометровкой – всё росла и росла в высоту. Росла и росла…
– Это, что же, дерево? – спросил Алекс.
– Ага, дерево. Очень-очень высокое и разлапистое, – подтвердила Мария. – Единственное кебрачо на многие сотни и сотни миль вокруг. Местная достопримечательность такая. В верхних "этажах" кебрачо обитают самые разные птицы, включая беркутов, орланов и соколов. На серединных живут всякие мелкие животные: грызуны, обезьянки, ящерицы и змеи. А нижний ярус – безраздельная и приватная вотчина ягуаров… Этому конкретному дереву, наверное, лет восемьсот пятьдесят, оно хорошо "помнит" Великое царство кечуа и приход первых испанских конкистадоров. Кебрачо растут только в тех местах, где чистые грунтовые воды подходят очень близко к поверхности земли. Поэтому рядом с этими загадочными и таинственными деревьями всегда можно найти родники с хрустальной питьевой водой или даже глубокие колодцы, выкопанные многие сотни лет тому назад древними южноамериканскими индейцами…
Уже ближе к вечеру они выехали на пологий берег Рио-Рохо.
– Ничего себе, речка! – уважительно присвистнул Алекс. – В ширину мили полторы будет. А может, и все две. Течение сильное-сильное, вон, смотри, водовороты какие идут полосой – один за другим… Очень серьёзная река.
– Серьёзная, – не стала спорить напарница, заворожено наблюдая за тем, как буро-кофейные речные воды упрямо тащили – по направлению к Атлантическому океану – ветки деревьев, целые древесные стволы, вывороченные с корнем, обломки каких-то неказистых строений, а также разбухшие трупы неопознанных животных и птиц. – Похоже, что на срединных равнинах Аргентины совсем недавно прошли очень сильные ливни… Всё, можно поворачивать назад.
– Почему – назад?
– Как уже было сказано неоднократно – по капустному бокастому кочану, безбожно объеденному жадными майскими гусеницами… Что, сам не видишь – какое сильное течение? И моему Ворону сейчас эту реку не переплыть. Я имею в виду – со стопроцентной гарантией на успех. Да, что там – со стопроцентной. Лично я и пятидесяти не дам. Двадцать-тридцать, и не более того. Кстати, в Рио-Рохо полным-полно зубастых пираний… А что тогда говорить об изнеженной и избалованной Ласточке? Возвращаемся в Буэнос-Айрес, вот, и весь разговор…
– Может, стоит переждать?
– Сколько – ждать? Наводнение может затянуться и на неделю, и на две. Обычное дело. А мы с собой даже брезентовой палатки – на случай серьёзного дождя – не прихватили. Да и с продовольственными припасами не густо, я планировала из расчёта трёхсуточного маршрута.
– Подождём, хотя бы, до завтрашнего полудня? – предложил Алекс. – Извини, но я не привык сдаваться так сразу, даже в бой толком не вступив… Вдруг, уже завтра наводнение пойдёт на спад? Нет палатки? Зато есть кебрачо, мимо которого мы проехали пару минут назад. В его толстенном стволе имеются такие широченные дупла – не один взвод венгерских гусар можно спрятать. На случай сильного дождя, я имею в виду… Так как? Заночуем?
– Уговорил, речистый, – длинно-длинно вздохнула девушка. – Ночуем, а с дальнейшими планами окончательно определимся уже завтра. Только это… Если у тебя, маркиз смазливый, на уме что-то фривольное, то сразу же, не дожидаясь негативных и скорбных последствий, расстанься с этими глупыми мечтами. Горло перережу – на раз.
– Верю, не уговаривай. Обязуюсь – со всякими глупостями не приставать. Если, конечно…
– Если – что?