Выслушав новейшие известия, старейшина Хорсун велел старшинам отправить стада и людей в горы. Пастухи и табунщики немедля погнали животных за далекие сопки.
Женщины попрощались с домашними духами, попотчевали тем, кому что нравилось. Особенно долго, встав перед очагом на колени, каждая пошепталась о чем-то с серебристобородым духом-хозяином. Огонь согласно покачивался, гневно вспыхивая в жерле.
Мужчины глянули в глаза женам, детям и родителям, те – в глаза мужей, отцов и сыновей. Кивнули друг другу, влажно взблеснув глазами. Малыши помалкивали, понимая, что звать и тем более плакать совсем-совсем нельзя…
Казалось, солнечные круги-обереги с хаххаями, висящие на детских шейках, засверкали сильнее. Хмурый поток людей молча поднимался по некогда запретной жреческой дороге.
– Куда мы, матушка? – спросил в толпе звонкий голосок.
– За лучезарную скалу, сынок, где нежится дева Луна, – вздохнула мать.
– А дедушка и отец почему остались?
Женщина замешкалась. Вместо нее ответила древняя старушка в шапке с собольей мордочкой на торчке. Голос у нее был тонкий, почти детский:
– Потому что в Элен на огромном коне хочет приехать страшный человек. Он черный, как ворон, и выше тени Матери Листвени в лунную ночь. Отец твой и дед будут с ним драться.
– Чего этот черный хочет?
– Хочет, чтобы мы только плакали и никогда не смеялись.
– Дедушка и отец прогонят его?
– Конечно, прогонят… А мы – подождем. Мы подождем, маленький.
Голоса стихли в топоте многих ног.
Хорсун, сжав зубы, закрыл глаза. Кровь яростного хаххая бурлила в нем… Костьми ляжет братчина круговой клятвы, а уничтожит черного человека!
Опустела дорога, улеглась пыль над цепочками следов. Молниеносные воины подвели к старейшине рослого чужака с большой псиной на поводке. Желтые волчьи глаза на смуглом лице мужчины сияли весело и дружелюбно. Собака же, серая, очень крупная, не то чтобы смахивала на волка, а вроде и была самым настоящим волком.
Хорсун сразу узнал пришлеца – барлора, что несколько весен назад поборол молодого воина на празднике. Потом этот барлор принес багалыку птенца. Орленка, убитого неизвестным человеком…
Неподалеку певуче и гортанно переговаривались дюжие желтоглазые молодцы, соплеменники знакомца. Все были вооружены луками и мечами. Чуть в стороне переминался с ноги на ногу тонготский паренек.
– Они прибыли с западной стороны Великого леса, – пояснил старейшине один из ботуров. – Не знают нашего языка, но по-тонготски балакают резво.
– Нас мало осталось, – перевел парнишка тонгот слова барлора. – Старики не хотят ввязываться в чужую войну. Они не понимают, что она – не чужая. Говорят, мол, война может стереть народ барро с лица Земли. Мы, барро, – разбойники и знаем, как относятся к нам люди Великого леса-тайги. Но в отличие от стариков молодые барро знают и другое: ваши враги на этой войне – они и наши враги. Война угрожает жизни всех людей на Земле. Поэтому мы пришли к вам, чтобы защитить Землю и свои стаи.
Барлор достал узкий нож из-за голенища высокого сапога и, держа за острие, протянул Хорсуну чернем вперед.
Собака-волк, клоня кудлатую голову то к одному, то к другому боку, внимательно смотрела на старейшину, будто догадывалась о чем-то важном.
– Это с тобой прилетели орлы? – улыбнулся Хорсун. Взяв нож, он возвратил его барлору обратно чернем.
Домм второго вечера
Песнь Элбисы
– Поставь мой отряд впереди! – заявила багалыку Бэргэну воительница Модун, когда он только думал, кто за кем двинется в строю.
– Нет, – отрезал отец, недовольный своенравием дочери. – Твоим удальцам дорога за наторелыми бойцами. Для победы храбрости мало.
План сражения Бэргэн тщательно рассчитал с воеводами дружин. Последний свой лагерь перед нападением противник, несомненно, должен был расположить на просторном аласе у озера Аймачного. Там армии остановиться удобнее всего. Недалеко, однако не столь близко, чтобы стать мишенями стрел с вышины. К тому же рядом за осиновой рощей хороший луг для пастьбы коней. К северо-западу сырая, но не болотистая марь с кучковато разбросанной порослью густого мелкого тальника. Его лозы еще не огрубели и тоже годятся для корма.
Спрятаться врагу негде, засад не учинить – дозорным Элен с Пятнистой горы Аймачное и прилегающая к озеру округа видны как на ладони. Любые движения отследит зоркий караул. К ограждающей долину гряде утесов можно подойти только через широкое ровное поле перед изрезанным оврагами березовым подлеском и полянами у крутых подножий. С берега Большой Реки поле закрыто еловой перемычкой и одиноко торчащими скалами. С противоположной стороны возвышаются голые сопки. По выгодности тылов и расположения эленцам не найти лучше места для битвы, чем это поле. Да и неприятелю выбирать не придется, деваться все равно некуда.
Рано утром, сразу же после военных обрядов у Матери Листвени, ратники Элен рассредоточатся по намеченным точкам и вход в долину снова закроется. Если, конечно, захватчики, прикрываясь щитами, со светцев не начнут высаживать ворота заостренным бревном. Защитники не единожды проверили расстановку на месте. Отряды распределились по заповеди ытыка.
Основание у простого и мудрого снаряда – мутовки, изначально придуманной горшечницами для взбалтывания глины, волнистое. В волнах нехитрый секрет. Что-то зависит от их частоты, сглаженности или угловатости, но волнистость сильнее других форм выталкивает и уплотняет слои жидкого вещества. Ытык, как мировое древо, закрепляет вокруг себя глину с водой – плоть Земли. Ытык – Сюр, что связывает мысль, слово и дело. Так говорят Хозяйки Круга.
В военном случае ряды, собранные в боевом порядке круговыми колоннами от краев к центру, взаимодействуя, сменяют друг друга. В передней линии "волн" глубиной в восемь рядов пустится пехота, в основном оленные люди. Олени, животные спокойного таежного мира, умеют без остановок подниматься на почти отвесные горы, но к бою их не приспособишь. За пешими поскачет легкая, стремительная в перемещениях конница с луками и копьями. Следом для решающего удара двинется тяжеловооруженная. Опытных ботуров-всадников багалык велел разместить с боков.
Каждый ратник знал, где встанет и когда начнет наступать. Каждый изучил в окрестностях овраги, ямки, валуны, кочки, кусты и деревья. Отступать и бежать противники смогут лишь назад или по реке, если успеют к тому времени сколотить плоты. Но на берегу их будет с нетерпением ждать конная дружина. Она же, если где-то в войске случится разрыв, заполнит его свежими рядами.
Молодой отряд воительницы Модун, обойдя озеро Аймачное и марь с закраины по левую руку, встретит завоевателей из засады в еловом леске. Большую, но прижатую с трех сторон армию можно, умеючи, наголову разбить… Ну, а если не получится по намеченному – Илбис тому судья.
В случае, если враги все-таки ворвутся в Элен, там их тоже сумеют встретить. Есть и среди не военных людей мастера не впустую махать топором и косой, отборные лучники, охотники на зверя… пусть даже у этого зверя человеческий облик.
В жизни охотников поджидают три больших испытания. Два всем знакомы и обязательны: первый поход на большую охоту и первое знакомство с лесным стариком в его негостеприимной берлоге. А третье испытание выпадает охотнику не всегда. Лишь когда родной земле угрожает опасность.
– Поговорить с тобой хочу наедине, багалык, – подошел к Бэргэну человек по имени Сюрюк.
Так же, как вороной Быгдая Хараска слыл в Элен лучшим скакуном среди лошадей, Сюрюк почитался лучшим бегуном. Даже с лошадьми состязался в беге на короткие расстояния и не одного коня обогнал на праздниках Новой весны. Но однажды в медвежьей облаве зверю удалось вырваться из берлоги и напасть на ближнего охотника. Им оказался Сюрюк. Разъяренный лесной дед основательно помял знаменитого бегуна.
Раненый выздоровел, а сломанная левая рука срослась неправильно. Пришлось отказаться от состязаний. Машущая в беге шуйца стала подводить, сбивала с намеченного пути. Костоправ Абрыр предложил руку вдругорядь сокрушить и срастить как положено. Сюрюк не согласился. А этой осенью явился к жрецу: "Ломай! Чую, бегать быстро и правильно мне сгодится не только на праздниках". Теперь с рукой было все в порядке.
О чем, отойдя в сторону, беседовали Сюрюк с багалыком, никто не слышал. Видели только, что Бэргэн усмехнулся и кивнул, шлепнув бегуна ладонью по плечу.
В небе затеплился лик Чолбоны, и Долгунча начала петь военный тойук. Дивно пела, как умела только она, большая девушка с большим голосом. Вынимая сердце и печень… Люди плакали. Не зря говорят, что Дева Слова, богиня сражения Элбиса покровительствует певцам. Потом семеро спутников Долгунчи, с которыми пять весен не виделась, а с ними Дьоллох, играли на хомусах. На всех красовались памятные серебряные пояса с рисунчатыми оберегами, когда-то полученные в подарок за хорошую игру на празднике Новой весны. На поясах висели мечи в ножнах.
Наверное, во вражеском стане слышали тойук и песнь хомусов. Может, чужим воинам казалось, что это сон. Дозорные видели, что уставшие после перехода враги спят.
Шаманы отправили по Большой Реке плот с горящим костром и тушей двухтравного черного тельца. К полудню огненная жертва должна достигнуть третьего яруса неба, где уже бьет табык кровавого бога войны и строит ряды призрачная рать.
Едва восход выстрелил над восточной грядой первыми жалами с пылающим опереньем, на восьмигранной поляне у Матери Листвени зажглись восемь высоких костров. Дружина сложила в круг оружие и доспехи. Восемь шаманов в полном убранстве, что сражались со звездами, тихо застучали в бубны. Принялись вселять духов кровопролития в отточенные острия и лезвия, духов бесстрашия в крепкие рукояти.
Жрецы молились Белому Творцу. Просили Илбиса об удаче, Дэсегея о помощи любимым детям, рожденным с поводьями за спиной. Окуривали ратное снаряжение священным дымом, брызгали жертвенное топленое масло в восемь сторон… О победе никто не говорил. Прямое и горячее слово, начиненное единым желанием слишком многих людей, могло привлечь враждебных духов. О том, что боги и духи все слышат, дала знать Матерь Листвень: по могучему ее стволу забегали вверх-вниз яркие огоньки величиною с яйцо чирка, и нежная хвоя тревожно затрепетала.
Стоя на возвышенности, багалыки и Хозяйки Круга оглядели армию. Пестрое войско видавших виды и молодых ратоборцев было как река, левое течение которой плыло во вчера, а правое – в завтра.
Кого только не привело сюда Перекрестье живых путей! Как бывало в Эрги-Эн, смешались люди саха, тонготы, ньгамендри, луорабе, одуллары, великаны шаялы, хориту с черным узором на лицах… Приготовились с честью встретить врага на поле боя – месте странных торжищ, где люди меняются стрелами, оставляя их друг у друга в телах. Словно проверяют, чье железо лучше и мастеровитее кузнецы.
Гибкие и прыгучие, тонготские сонинги славятся как отменные стрелки и способны выдержать немыслимые напряжения. У луков ньгамендри верхние рога высоки и заострены кольями. Подвернется враг близко, и лучники не оплошают. А у луорабе особые копья с режущей кромкой для рубки стланика. Таким копьем воин может двумя движениями разрезать всю одежду на человеке, не коснувшись кожи. Одуллары стреляют самыми крупными стрелами с убойными четырехгранными жалами и легко пробивают навылет броню. Желтоглазые барлоры прекрасные наездники и пополнили конные ряды, а их предводитель попросился в пехоту. Сказал, что собака его приучена к бою и валит коней, как дрова… О шаялах что говорить! Им и здоровенные палицы ни к чему – голыми руками разметут бесов. В древки свирепых копий хориту, друзей шаялов, втравлена коричневая железистая глина, клинки мечей выдержаны в кипящем масле до цвета сосновой коры. Одежда выкрашена кровавой охрой, будто окунута в багровый сок жизни.
…Кровь! Изначальный ключ рода, кровь течет в человеке с исконных пор и открывает врата миров. Из нее сквозь лучистые грани живого Сюра взмывают ввысь солнечные поводья, пронизывая воздух Орто незримыми лучами. В ней, пылкой и красной, цвета раскаленного железа, вкуса соленой меди, со звуками шепчущихся волн Большой Реки, живет пращурная память и любовь к Земле.
Вытянулись и зазвенели ростки двух берез, растущих из одного корня на открытом веретье в изголовье могилы Силиса и Эдэринки, откуда был виден их родной аймак. Грозно зашумела сдвоенная крона братьев-кедров Кугаса и Дуолана. Зеленые былинки крохотными клинками встопорщились на старом кургане ботуров, погибших в сражении с гилэтами.
На Камне Предков проснулись пляшущие человечки. Шаман в ветвисторогом уборе вознес круг охристого бубна над головой. Утренние лучи осветили круг, и он засиял, как глиняный лик обожженного солнца. Ярко-красный хоровод праотцев медленно начал осуохай войны. Их славные имена вспомнят сегодня. Звездные глаза древних героев будут наблюдать за битвой с Круга Воителя.
Не у одного молниеносного сбудется нынче пророчество последнего испытания в священной пещере. Хозяйки Круга подадут знак, и забьются громовые табыки. И те, в чьих сердцах стонет горе Земли, воочию увидят Ёлю, которая не гуляет по безлюдью.
* * *
Ясная заря прочила погожий день, когда Вторая Хозяйка сказала:
– Добро.
Третья Хозяйка взмахнула белым ровдужным платом. На Пятнистой горе и по правую руку на утесе у Большой Реки забили военные табыки. Третий, доставленный и натянутый на Каменном Пальце самим главным жрецом, загремел на всю долину и шире.
Табыки громыхали нарастающей грозой, отчаянно колотились в небесную твердь: "Слышите, боги?!" Потоки звуков неслись из одного края неба в другой.
Это был созыв на великую битву, еще не сама она, а в неприятельском стане уже началась паника! Дозорные Элен с удивлением взирали сверху, как враги, не успев облачиться в доспехи, кинулись кто куда… Но не воинственный гром был тому виной.
Стреноженные животные паслись ночью на лугу. Маловатый, он не вместил весь армейский табун, поэтому противники опрометчиво пустили на марь остальных лошадей без пут, дабы ноги в кочках не пообломали.
Грохотом табыков не устрашить боевых скакунов, привычны они и к громким звукам сражения. Но как было не испугаться чьих-то клыков, что внезапно заляскали не где-нибудь, а за спиной?! Кони бросились наутек. Напрасно вражьи вояки ловили безудержных, теряя на бегу едва вздетое снаряженье.
Подростки стучали в натянутые кожи разными по величине колотушками. Хорошо усвоили знаки почтенных старух. Третья Хозяйка плавно повела платом из стороны в сторону. Табык на Пятнистой горе зарокотал ровным, не шумным приливом, и приглушилось эхо. Стало слышно, как гремят и стрекочут облавные трещотки, привязанные к хвостам обезумевших коней. Часть табуна не далась в руки хозяевам, унеслась далеко. Клацающий у крупов ужас гнал животных в чащи Великого леса… А по полю с быстротою спущенной тетивы летел не то человек, не то вихрь. За ним галопом мчались два всадника. Молнии-стрелы, визжа, вжикали мимо! Вихрь-человек взвился к подножию горы с воротами. Они приоткрылись на миг и захлопнулись.
– Ай да бегун, – ухмыльнулся в усы багалык Бэргэн. – Поймают ли бывшие конники к завтрему скакунов? Тяжко им будет… Не зря говорят: пешему с всадником не по пути!
Не обмануло бегуна Сюрюка умудренное в состязаньях чутье. Пригодилось умение летучих ног побеждать лошадиную прыть. Безупречно сросшаяся рука не посрамила джогур костоправа Абрыра. Как нельзя вовремя явилась на ум Сюрюку сумасбродная выходка озорных близнецов Силиса, о которой знала вся Элен, и поселенцы не раз вспоминали с улыбкой. Впору пришлась проделка с трещотками.
Мелькнул белый плат, табыки зазвучали еще тише. Выжидающе замерло построенное ытыком войско. Но вот кверху поднялась серая пыль и загрязнила небо. Шагали, бежали, скакали на конях враги…
Они надвигались не одной широкой линией, а поясом в несколько глубоких колонн, сплоченных бок о бок и ссуженных в последних рядах. Нога шла в ногу, плечо прикасалось к плечу. Уверенно выступали шеренги. Было заметно, что здесь искушенные в битвах бойцы скопились в главном ядре и хвосте. Войско остановилось чуть дальше полета стрелы.
– Эй, молниеносные! – выкрикнул заносчивый голос. – Сегодня порвутся поводья на ваших вертлюжных хребтах!
– Поклонись трем моим теням, не имеющий ни одной на Орто! – насмешливо ответил Быгдай.
Бой всегда вскипает из уничижительной ругани, как из искр кремня вспыхивает пламень костра. Так и вскипает брань…
– Выпущу тебе кишки – пусть сожрут их твои вечно голодные тени!
– Где ваши резвые мерины, горемычные витязи?
– Жареные куски мяса на древках наших стрел!!!
– Живым оставлю, впрягу в ярмо, любимым бычком будешь – гордись!
– Сам телок с готовым на морде зигзагом-клеймом!
– Станет силой моей твоя сладкая печень!..
– Йокуды-саха! Йокудам – Ёлю! – кричали чужаки.
Разогрелись луженые глотки, щеки исхлестало жгучей крапивою слов. Истек бранный лай, и вновь загремели табыки. От дикого шума едва не треснуло пешее небо!
Воины саха, исступленно выкликая имена прославленных предков, превозносили их подвиги. Одуллары пронзительным свистом будили души прадедов в Стране теней. Тонготские сонинги во все горло орали хвалебную геройскую песнь. Луорабе приплясывали, что есть мочи извлекая из носа и живота зловещий рык моря. Показывая врагам непристойные жесты, покатывались от хохота шаялы и хориту. Ньгамендри ревели и рявкали, как родичи их медведи. Волками выли барлоры…
Валы общего гвалта разрубил зычный глас багалыка Бэргэна:
– Уруй!
За мгновением оглушительной тишины, раскроив пыльный воздух пластами, раздался троекратный вопль, дружный и страшный по силе своей и угрозе:
– Уруй! Уруй!! Уруй!!!
…И осою зажужжала, дав сигнал, стрела Бэргэна! Навострились луки, копья грозно головы склонили, и мечи загорячились – возжелали обнажиться! С тетивой срастались пальцы; сеть, сплетенная из древков, всколыхнулась в поднебесье! Черным градом полосатым исчеркали стрелы воздух, и потемки опустились над заклокотавшим полем. Осыпа́лся сумрак щедро деревянной и железной, под пятой хрустящей прорвой…
Сонинги, бойцы тонготов, резвоногие, как рыси, заплетали из движений прихотливые узоры. Изворачивались гибко, на лету хватали стрелы и, срядив невозмутимо, посылали их обратно! Одуллары, луорабе, что привычны глаз казарки примечать в летящей стае, дреколье свое метали в чужеродные зеницы.
Воздух украшая пыльный, капли висли в нем живые бусами морского камня; красно-пурпурные маки расцветали на одеждах воинов, на землю павших, – различимые приметы для Ёлю подслеповатой. Распалялся понемногу глаз ее, всегда голодный, сквозь зазоры меж щитами к ратникам манила стрелы, и у некоторых веки вечной дремою смыкались. Раненым Ёлю моргала, пальцем тыкала костлявым в тех, чьи раны были шире от тупых, объемных срезней, в тех, чьи раны были глубже от граненых узких копий. Ударяясь о железо, жала оперенной смерти высекали искр созвездья или вкрадчиво входили в плоть со словом заговорным и шаманскою отравой, убивающей мгновенно. Начались людей потери у врагов и у эленцев…
Перестрелка может длиться варку мяса. Может дольше. Но не день же, и помалу люди в бег переходили, исподволь стремясь друг к другу. К ряду ряд сдвигался ближе, к центру и немного вправо, потому что мощь десницы больше левой и вернее. Так ытык приподнимает кёрчэх к пышной середине и к себе упорно тянет круг за кругом, слой за слоем из глубин просторной мисы.