- Еще бы, - подтвердил я. – Вы же такие наглые твари!.. Сбить бы с вас спесь, были бы как все люди, а то и лучше. В общем, нужно срочно забросить туда десантную группу. С достаточным количеством взрывчатки.
- И кто возьмет на себя ответственность?
Я ответил хладнокровно:
- А никто.
- Неизвестные?
Я ответил со злой усмешкой:
- Всем будет понятно, но, думаю, правительство Норвегии особо протестовать не будет. Будет, но не слишком… Все-таки их не раз предупреждали, уговаривали, убеждали… Правда, сперва только на уровне группы ученых, но за последнюю неделю госдепартамент – я знаю! - дважды выражал беспокойство, а потом и серьезное беспокойство!.. Мы все видим, Дуайт!
Он подумал, сказал, с усилием морща каменный лоб:
- Думаете, пора переходить к горячей фазе?
Мещерский и другие поглядывали на меня, давая возможность взять на себя неприятный и грозящий осложнениями разговор, и я сказал достаточно твердо:
- Пора. Если норвеги и прочие японцы считали, что у них есть еще время выдерживать наше давление, то теперь поймут на будущее, что если выражаем серьезное беспокойство, им нужно остановиться.
- Да, - сказал он со вздохом. – мы трижды выражали им беспокойство насчет сверхглубокого бурения.
- Только не выражайте, - сказал я с неохотой, - это свое гребаное беспокойство слишком часто.
- Да, такое обесценивается…
- Не только, - сказал я. – Знаю, ваши конгрессмены тут же начнут выражать его сами, защищая узко американские интересы, а это не понравится ни нам, ни Китаю, ни другим странам.
Он поинтересовался хмуро:
- И вы… постараетесь противодействовать?
- Наглых нужно придерживать, - ответил я уклончиво. – А у нас, вы уже знаете, достаточно средств. Всяких. Разных.
Мещерский задвигался, Кремнев довольно крякнул, а Дуайт сказал торопливо:
- Давайте сосредоточимся на совместной работе. А наших разглагольствующих конгрессменов мы сами не любим.
Бондаренко сказал так же быстро:
- Давайте рассмотрим такой вариант…
Я слушал, как и остальные, Бондаренко красноречив и точен, вариант оказался набором вариантов разной степени выполнимости, Дуайт слушает внимательно, а вместе с ним, как вижу на скрытых от нас мониторах, слушают и десятки его сотрудников.
В первую очередь просчитываем реакцию мировой общественности, точнее, правительств, особенно Китая, который вложил немалые деньги в добычу нефти в Норвегии.
Китай доказал свое право на существование, выдерживая с достоинством все обрушившиеся на мир кризисы, когда демократические страны стремительно нищали и начинали втихую вводить у себя правила и законы, применение которых в России и Китае красиво и патетически на всех площадках осуждали.
Незаметно выяснилось, что мир все-таки однополярен, но на полюсе не одни Штаты, как они мечтали, а Штаты, Россия и Китай, с чем Штатам, как реалистам, пришлось хоть и с огромной неохотой, но все же смириться.
И сразу же глобализация пошла не просто быстрее, а стремительнее. У всех государств мира остался суверенитет, но это на словах, чтобы успокоить самые темные слоя населения, а так любому грамотному видно, что суверенитеты тают, как снег на горячей плите, и наднациональные силы безопасности медленно, но верно начинают получать доступ ко всем правительственным и военным секретам, а также бдительно следят, кто чем в научно-исследовательских институтах занят и даже чем намерен заняться.
Лицо Дуайта становилось все озабоченнее, наконец сказал с неохотой:
- Мне кажется, десантной операцией там не обойтись…
- Почему? – спросил Кремнев. – Там разве китайский спецназ двумя взводами по миллиону человек обеспечивает безопасность?
- Китайцы делают вид, - ответил Дуайт, - что они вообще не при чем. Просто инвестиции в добычу нефти, что потом пойдет танкерами в Китай…
- А почему у себя не бурят? – спросил Кремнев.
- У них и так не холодно, - напомнил Дуайт. – Да и, возможно, начинают заботиться о своей стране. Так что…
Я сказал неохотно:
- Похоже, мы все думаем о самом простом варианте. Пусть и самом неприятном.
- Он самый реалистичный, - ответил Дуайт сурово. – Ответственность возьмем на себя!
- Ой-ой, - сказал Бондаренко с издевкой.
- Возьмем, - пообещал Дуайт твердым голосом.
Возможно, мелькнула мысль, и возьмут. В Штатах держат нос по ветру и чувствуют, когда нужно гуманно и с танцами, а когда лучше переть дуром, тоже якобы в интересах этого гребаного народа.
У Мещерского я провел полдня, а в конце когда се разошлись, он придержал меня за рукав и сообщил вполголоса:
- Кстати, вы приглашены на светский раут в штатовском посольстве.
Я дернулся.
- А на фига это мне?
- Будут всякие знатные особи, - сказал он, - и даже особы. Сам раут больше для декора, но деловые люди смогут перекинуться словечками с глазу на глаз, утрясти некоторые вопросы, завязать новые связи, упрочить старые, как обычно и делается на приемах, будь это дипломатические, светские или артистические.
- А мне зачем? – повторил я.
- Снимите с себя флер таинственности, - ответил он. – Половина фантастических слухов отпадет сама собой. Смотритесь вы милым интеллигентным человеком. Если госдеп, что никогда не спит, сделает какой-то шаг, мы заметим. А вы просто развлекайтесь.
- Алкоголь не употребляю, - предупредил я. – Даже безалкогольный.
- Это не страшно, - успокоил он. – В мире еще немало пороков, скрашивающих жизнь. Для женщин, к примеру, это повод показаться в новых платьях.
- И с новыми зубами, - согласился я. – Совсем недавно искусственные зубы скрывали, а теперь бахвалятся.
- Признак достатка, - заметил он, - как и финансового благополучия.
- И новым бюстом, - сказал я. – А через год-два еще и с ушами другой формы появятся, имплантированным тату в разные места…
- О сколько нам открытий чудных, - сказал он, - готовит просвещенья век… За вами автомобиль прислать?
- Думаю, так упьюсь, что не смогу вести машину?
- Нет, - заверил он, - но если рядом будет очень уж приставучая женщина…
- Сейчас они все приставучие, - согласился я. – Так что выбора нет.
- Тогда будет ждать вас у подъезда, - рассудил он. – А шофер, чтобы вы не забыли обо всем на свете рядом со своими мышками, станет напоминать вам о времени… Я велю, чтобы он делал это настойчиво!
- Буду, - пообещал я без охоты. – Если это входит в необходимый ритуал современной фазы человеческого состояния.
Глава 4
Когда-то символом красоты и совершенства был Версаль, а теперь каждый прием тот же версаль, где на виду красота и красотища, а также блеск бриллиантов, изысканных женщин, дорогие украшения, свет изысканных люстр, и вообще всего намного больше, чем могли предложить королю мастера два-три века тому.
Шофер высадил у ворот старинного особняка, прием так прием, само слово из тех времен, когда король принимал подданных по какому-либо торжественному случаю. И хотя королей никогда не было ни у Штатов, ни даже у нас, но приемы все еще в моде. Всякому недалекому существу лестно побывать в числе неких избранных, а потом в разговоре время от времени скромно упоминать, что вот был как-то на изысканном приеме, в то время, как вы, сиволапые, примитивно предавались блуду с кухарками.
Я охватывал взглядом весь зал с гостями как со своего места, лично, так и со всех видеокамер, хотя это тоже лично, но язык не успевает за быстро меняющимся миром, а скоро вообще и наш примитивный язык исчезнет вовсе.
Соберись, напомнил я себе, здесь люди, которым сингулярность не светит. Хотя некоторые в нее войдут, как войдешь и ты, но они не напоминают себе о ней каждый день.
Не напоминают, сказал я, и даже не думают. Живут в сегодняшнем дне, что хорошо и правильно. Была бы катастрофа, если бы и простенькие люди думали или вообще знали о стремительно приближающейся сингулярности.
Мещерский отыскал меня взглядом, хотя возможно кто-то из наблюдающих за экранами подсказал, микрофон в ухе работает беспрерывно, я видел как он направился из соседнего зала в мою сторону.
Я нарочито отступил в сторону, толстая колонна закрыла полностью, однако вижу себя сразу с двух точек, сидящие за экранами операторы подсказывают, где я, и как добраться кратчайшей дорогой.
- Владимир Алексеевич!
Я обернулся, Мещерский приблизился, довольный и улыбающийся, крепко пожал руку. От него едва заметно пахнет коньяком, хотя, зная Мещерского, могу предположить, что он просто побрызгал им на лацканы пиджака, чтобы выглядеть веселым и раскованным вполне в духе светского раута.
- Осваиваетесь?
- Да, - ответил я скромно. – Здесь как бы да, очень. Впечатляет… Задвинуто в достаточной мере… Зрелищно!
- Зрелищно, - повторил он. – Предпочитаете быть зрителем? Поучаствуйте, ощутите прелести этого мира в его уходящем блеске.
Я кивнул.
- Да-да, конечно. Хотя я не любитель старины…
- Да, - сказал он, - понимаю. Мне тоже бывает непонятно, что прекрасного в развалинах Карфагена или Пальмиры? Но раз уж сосуществуем в этом мире с самыми разными людьми…
- Вы разведчик, - напомнил я, - обязаны уживаться с людьми. А я ученый.
Он произнес, понизив голос:
- Но не будем всем говорить в глаза, что они дураки? Все верно, доктор. Люди не изменятся, а нам лишние неприятности. Пойдемте, представлю вас послу…
- А Пайерс подойдет лично? – поинтересовался я.
Он взглянул на меня с интересом.
- Почему он?
- Второй помощник военного атташе, - напомнил я. – По традиции это он руководит сетью госдеповских шпионов. Хотя на самом деле ею теперь занимаете Уаутстоун.
Он покачал головой.
- Ох, Владимир Алексеевич… вы знаете даже такое, о чем не все в ГРУ осведомлены. Уайтстоун только вчера получил это назначение!
- Но приказ лежал на столе у руководства почти неделю, - сообщил я. – Назначение было решенным делом, вчера только поставили последнюю подпись. А так Уайтстоун, раз руководитель сети, вчера вечером передал оппозиционным силам первый грант на подрывшую деятельность…
Мещерский кивнул.
- Да, но передал маловато. Всего десять миллионов долларов! Нам надо больше. Нужно придумать, чтобы оппозиционеры предложили какой-то план по свержению нашего правительства. Тогда выделят больше.
- Или подкинуть идею широкомасштабной акции? – спросил я.
- Да, - согласился он. – У нас там деловые ребята, все хватают на лету. Кстати, здесь на вас женщины обращают повышенное внимание…
- Заметил, - ответил я скромно. – Новое лицо, а женщины, как куры, реагируют на новый предмет в поле зрения. Отвлечь может только кормушка с зерном.
Он сказал с мягким укором:
- Как в вас силен научный работник…
- Просто даю ему преимущество, - пояснил я. – А так вообще-то я питекантроп еще тот!.. Но давлю, стараюсь не выпускать… слишком часто. А той своей части, что войдет в сингулярность, уже сейчас предоставил режим наибольшего благоприятствования.
- Думаете, - спросил он с интересом, – это один из последних раутов человечества?
- Перед извержением вулкана, - напомнил я, - расцветают самые пышные цветы.
Краем глаза я поглядывал на одну из самых ярких, но это так, чтобы заметил Мещерский, сам же вижу ее, как и других, с разных ракурсов. Выглядит красотка настоящей леди, изысканной и утонченной, но такими чаще всего бывают золотоискательницы.
Современные леди ходят в кроссовках и носят драные джинсы, изысканностью берут настоящей, понимают, в нынешнем насквозь просматриваемом мире долго играть не свою роль не удается.
- Ваш отдел проходит, - обронил Мещерский, - как некий стартап. Очень перспективный…
Я спросил недовольно:
- Зачем перспективный?.. Простой, заурядный…
- Не поверят, - шепнул он. – ГРУ не станет заниматься неинтересными разработками. А вам плохо, что обратили на себя внимание здешних женщин?
Я скривился.
- У разведчика и ученого есть общая черта - нежелание быть на виду.
- А вами заинтересовались многие, - сказал он с той же двусмысленной улыбкой. - У всех на слуху имена счастливчиков, что начинали с нуля, привлекали инвесторов, а через пару лет становились мультимиллионерами.
- Вот-вот, - сказал я. – Не люблю дурить людям головы не по делу.
- Вы на виду, - сказал он, - не только у людей с деньгами, но и красоток с длинными ногами и пышным… бюстом, охотящимися как за состоявшимися миллионерами, так и за будущими, что вообще могут стать миллиардерами, как Цукенберг, Власюк или Богдан Гатило. Что предпочитаете?
- Своих мышек, - ответил я. – Они и умные, и красивые, и пользы от них больше, чем от большинства здесь собравшихся.
Он сказал тихо:
- Вижу, с вас не сводит глаз одна из самых ярких…
- Заметил. Что-то в ней неординарное… Знаете ее?
- А вы как думаете?
- Глупый вопрос, - признался я. – Вы же всех знаете!
- Красивых женщин, - уточнил он, - все мы замечаем в первую очередь. Это племянница министра обороны. В какой-то мере допущена к секретам, но так, далеко не к главным. Работает в одном из комитетов, одновременно занята в комиссии внутренних расследований.
- Ого, - сказал я с опаской. – Значит, если такая во что-то вцепится, лучше сразу во всем признаться, верно?
- Точно, - подтвердил он, - затем камень на шею и в воду, выбрав место поглубже.
Я покачал головой.
- Нет уж, я на такую красотку не западу. Мне, как Ваньке Морозову, чего-нибудь попроще.
Он сказал шепотом:
- Опоздали, Владимир Алексеевич.
- В чем? – спросил я с любопытством.
- Она сама на вас смотрит, - сообщил он. – Только не оглядывайтесь, не оглядывайтесь!..
Я не оглядывался, но видеокамеры высокого разрешения показывают весь зал, и мне прекрасно видно, как она сняла с подноса пробегающего официанта два фужера с шампанским и направилась в нашу сторону.
Первой мыслью было увильнуть, я же к ней спиной, так что если уйду, никто не скажет, что не хотел с нею общаться… но то ли реакции замедлились, то ли мой внутренний питекантроп возжелал остаться и потому уперся, как упрямый осел, но через десяток секунд я услышал за спиной приятный голос меццо-сопрано:
- Аркадий Валентинович, рада вас видеть…
Я поспешно повернулся, нельзя не развернуться в ответ на голос такого тембра, женщина взглянула мне в лицо изумительно красивыми глазами редчайшего фиолетового оттенка.
Мещерский поклонился.
- А я просто счастлив, Анжела Антоновна… Позвольте представить вам моего друга?
Она продолжала рассматривать меня в упор, слишком красивая, чтобы я мог отвести взгляд, а ее зрачки становились как будто шире, я уже чувствовал себя зачарованной лягушкой перед гипнотизирующей ее большой змеей.
- Да он и сам представится, - проговорила она тем же очень женским голосом, - что-то есть в нем такое… представительное.
Я светски наклонил голову.
- Лавронов… Владимир Алексеевич Лавронов.
Она засмеялась, показывая ровные жемчужные зубки и алый зовущий рот, вручила мне фужер с шампанским.
- Как церемонно!.. А почему мне послышалось "Бонд, Джеймс Бонд"?
Я не рискнул развести руками, кто-то из проходящих мимо не так поймет и примет из моей ладони бокал, сказал очень скромненько:.
- Не знаю. Я профессор нейрофизиологии, а не попрыгун по крышам.
Она продолжала улыбаться таинственно и хитро.
- Правда?
Мещерский посмотрел на обоих по очереди, улыбнулся и сказал:
- Мне пора за сигаретами.
Я недовольно взглянул в его удаляющуюся спину.
- Увы, я беспорочен. Даже не курю и не пью. Как и Аркадий Валентинович, кстати о вреде курения, пьянства и вождения автомобиля в состоянии наркотического опьянения.
- Поддержим, - спросила она, - кампанию против пьянства?
- С радостью, - ответил я.
Мы легонько коснулись краешками бокалов, выпили одновременно, она тут же поинтересовалась:
- А с женщинами вы как? У Бонда были самые красивые.
- Без азарта, - сообщил я.
- Ого, - протянула она. – Это значит, их чары на вас не действуют?
- Совершенно, - подтвердил я скромно.
- А ваши?
- Я их в ход не пускаю, - ответил я. – Слишком уж смертоносное оружие, конвенция против.
Она засмеялась, взяла пустой фужер из моей руки и передала ближайшему официанту.
- Как зовут вашу конвенцию?..
- Наука, - ответил я.
- О, - сказала она, - это действительно серьезно. Думаю, ни одна женщина не сможет тягаться.
Я посмотрел в ее глаза.
- Разве что очень умная женщина. Жаль, что вы такая красивая.
- Так кто же вы?
Голос ее звучит игриво и щебечуще, я ответил так же беспечно:
- У вас в сумочке смартфон. Флагман от яблока, поищите меня в Википедии.
Она сказала с интересом:
- Ого!.. И где искать? В разделе спорта или единоборств?
- Спасибо, - сказал я с удовольствием.
- Не за что, - ответила она. – Вы в самом деле образцовый самец. Хотя вид у вас такой, что все это вам совершенно не нужно.
Я посмотрел на нее внимательнее. То ли знает что-то, то ли настолько проницательная. Хотя вернее первое, но и второе исключать нельзя, проницательность идет не от ума, потому женщины лучше нас чувствуют приближение грозы, а также определяют мужчин точнее, чем мы сами себя. Но это заложено конкурентной внутривидовой борьбой, так что можно не искать другие объяснения…
…хотя исключать их не стоит.
- Я еще и умная, - сообщила она с улыбкой. – Но с наукой все равно тягаться не рискну. Наука выше всего на свете, я сама ее чту… Кстати, вы смотрите на меня так, будто стараетесь вспомнить, где видели… Но спросить не решаетесь, это было бы слишком похоже на дешевый пикап…
- Верно, - признался я. – Какое-то знакомое ощущение…
- Пикапства?
- Нет, лицо знакомое.
- А тело?
Она изогнулась, выпячивая то грудь, то задницу. Я сказал сокрушенно:
- Такое ощущение, что и эту жопу уже держал. Обеими руками. И крепко. Даже цепко.
Она расхохоталась, красиво закидывая голову и открывая не только созданный для поцелуев сочный пухлый рот, но и такую же целовальную шею.
- Вы встречались некоторое время с моей старшей сестрой, - пояснила она хитро. – Синтия!.. Ага, попались…
- Ух ты, - вырвалось у меня. – А я то ломаю голову…
Тут же прикусил язык, подумал как раз о том, что вот откуда Синтия знает, что я могу, как она сказала, и что-то большее, чем заниматься с мышками. Намек тогда прозвучал достаточно отчетливо, словно в самом деле знает, что занимаюсь не только мышками.
- То-то, - сказала она задорно, - я все ваши с Синтией тайны знаю. И даже запросы в постели.
- Что, - спросил я с испугом, - чрезмерные?
- Напротив, - заверила она, - вы как Наполеон! Тот женщинами пользовался, но не интересовался. У настоящих мужчин всегда есть что-то выше женщин.
- Спасибо, - пробормотал я.
- Не за что, - ответила она безмятежно. – У настоящих женщин тоже всегда есть нечто более высокое, чем всего лишь мужчины. Не согласны?