Она заметила, что из лагеря к ней скачет верхом король Оррин, сопровождаемый огромной толпой знатных людей, придворных, чиновников высокого и низкого ранга, советников, помощников, слуг, вооруженных охранников, и прочих, и прочих, которых она даже и не пыталась как-то идентифицировать. А посмотрев на запад, она увидела Сапфиру, поспешно снижавшуюся на широко распростертых крыльях. Чувствуя, что сейчас скучная шумливая толпа королевских придворных окружит и поглотит их, Насуада сказала:
– Возможно, пройдет несколько месяцев, прежде чем у меня будет возможность воспользоваться твоим предложением, Блёдхгарм, но тем не менее я очень тебе за него благодарна. Я с удовольствием развлеклась бы игрой после целого дня работы. Однако же в настоящее время это удовольствие придется отложить. А сейчас готовься: на тебя вот-вот обрушится вся тяжесть человеческого общения, целая лавина имен, вопросов и просьб. Мы, люди, народ любопытный; к тому же никто из нас прежде не видел столько эльфов сразу.
– Мы готовы к этому, госпожа Насуада, – сказал Блёдхгарм.
Когда с громоподобным шумом кавалькада короля Оррина окружила их, а Сапфира как раз приземлилась, приминая траву хлопающими крыльями, последняя мысль, что мелькнула у Насуады, была такой: "О, боги! Мне придется поставить вокруг Блёдхгарма роту солдат, чтобы его не разорвали на части любопытные женщины. Впрочем, даже и этого, возможно, будет недостаточно!"
Пощади, всадник!
Через день после того, как они оставили Исткрофт, ближе к вечеру Эрагон почуял впереди патрульный отряд человек из пятнадцати.
Он сказал об этом Арье, и та, кивнув, призналась, что тоже их заметила. Ни он, ни она не высказали вслух ни малейшей озабоченности, однако в душе у Эрагона зародилась тревога, и он видел, что Арья тоже сурово насупилась.
Местность вокруг была открытой и почти плоской; укрыться им было негде. Они и раньше сталкивались с подобными отрядами на дорогах, но всегда находились при этом в компании других путников. Теперь же на этой еле заметной тропе они были совершенно одни.
– Мы могли бы с помощью магии выкопать яму, завалить ее сверху всяким мусором и спрятаться в этой берлоге, пока они мимо не проедут, – предложил Эрагон.
Арья, не останавливаясь, лишь энергично помотала головой:
– А что мы будем делать с выкопанной землей? Они же подумают, что наткнулись на нору самого большого в мире барсука. И потом, я бы предпочла использовать наши силы на то, чтобы бежать побыстрее.
И Эрагон проворчал в ответ:
– Я не уверен, что во мне осталось достаточно сил даже на несколько миль бега трусцой. – Он пока не задыхался, однако эта бесконечная гонка совсем его измотала. У него болели колени, локти были ободраны, большой палец на левой ноге распух и покраснел, а на пятках вздувались и лопались водяные пузыри, как бы тщательно он свои стертые ноги не перебинтовывал. Прошлой ночью он излечил несколько подобных повреждений, которые не давали ему покоя, но, хотя это и принесло некоторое облегчение, все же использование магии лишь усилило общую его усталость.
Приближение патруля стало заметно по столбу поднятой им пыли примерно за полчаса до того, как Эрагон смог разглядеть в нижней части этого желтоватого облака силуэты людей и лошадей. Поскольку у них с Арьей зрение было гораздо более острым, чем у большинства людей, вряд ли всадники способны были на таком расстоянии их увидеть. Они бежали еще, по крайней мере, минут десять, потом остановились, и Арья, вытащив из заплечного мешка юбку, надела ее прямо поверх своих узких мужских штанов, а Эрагон выудил из своего мешка кольцо Брома и как следует замазал землей светящийся знак на своей правой ладони. Затем, опустив головы, понурив плечи и едва волоча ноги, они двинулись дальше. Если все пойдет хорошо, то солдаты сочтут их всего лишь парой беженцев.
Хотя Эрагон отчетливо чувствовал приближающийся топот конских копыт и слышал крики людей, погоняющих лошадей, все же прошло около часа, прежде чем всадники их нагнали. Эрагон и Арья тут же отступили в сторонку и стояли, потупившись. Эрагон мельком успел заметить, глядя из-под ресниц, как мимо с топотом промчались первые воины, но потом клубы пыли окутали все вокруг, не давая дышать и скрывая из виду остальной отряд. Пыли в воздухе было так много, что Эрагон даже зажмурился. Чутко прислушиваясь, он считал про себя до тех пор, пока совершенно не убедился, что мимо проехала большая часть патруля. "Они явно не намерены терять время и задавать нам вопросы!" – радостно думал он.
Однако радость его оказалась преждевременной. Через минуту кто-то рявкнул у него над головой в мутном облаке дорожной пыли:
– Эй вы, а ну стоять!
Раздался целый хор возгласов: "А ну, ребята, погодите!" и "Эй, ты где, Нелс?" – и вокруг Эрагона и Арьи собрались все пятнадцать всадников, с трудом сдерживая своих коней. Но еще до того, как кони успокоились и пыль вокруг наконец осела, Эрагон быстро поднял с земли довольно крупный камень-голыш и снова выпрямился.
– Стой смирно! – прошипела Арья.
Ожидая, когда солдаты дадут понять, каковы их намерения, Эрагон старался успокоить бешено бьющееся сердце, про себя повторяя ту легенду, которую они с Арьей придумали, чтобы объяснить, как оказались так близко от границы с Сурдой. Однако успокоиться ему так и не удалось, ибо – несмотря на всю его физическую силу, тренированность, знания, полученные в выигранных им сражениях, и с полдюжины заклятий, которые его охраняли, – сама плоть его, казалось, понимала: ей грозит неизбежная смерть или тяжкий ущерб. Под ложечкой у Эрагона противно екнуло, в горле пересохло, ноги ослабели и не желали стоять на месте. "Ох, да поскорее вы, что ли!" – думал он. Ему хотелось прямо руками разорвать что-нибудь на куски, словно подобное разрушительное действие могло облегчить невыносимое, все усиливавшееся напряжение, которое охватило его душу. Однако он даже пошевелиться не осмеливался, и это приводило его в отчаяние. Единственное, что как-то успокаивало его, это присутствие Арьи. Он бы скорее дал отсечь себе руку, чем позволил бы ей счесть его трусом. И хотя она была могущественной воительницей и имела полное право защищаться сама, он по-прежнему страстно мечтал ее защищать.
Тот же голос, что отдал приказ всему отряду остановиться, снова послышался рядом с ними:
– Покажите-ка мне ваши лица!
Подняв голову, Эрагон увидел прямо перед собой человека верхом на чалом жеребце; его руки в латных перчатках спокойно лежали на луке седла. Над верхней губой всадника топорщились невероятной густоты курчавые усы, спускавшиеся не только к уголкам рта, но и еще на добрых девять дюймов ниже; эти усы составляли весьма странный контраст с его совершенно прямыми волосами, падавшими на плечи. И как только такие скульптурные усы выдерживают собственный вес и умудряются топорщиться, удивлялся Эрагон, тем более что они не покрыты ни помадой, ни пчелиным воском?
Остальные воины опустили свои копья, нацелив острия на Эрагона и Арью. Они с ног до головы были настолько заляпаны дорожной грязью, что невозможно было разглядеть языки пламени на их форменных мундирах.
– Значит, так, – сказал тот усатый, и его невероятные усы закачались, точно потревоженные стрелки весов. – Во-первых, кто вы такие? Куда идете? И что у вас за дела во владениях нашего короля? – Затем он махнул рукой. – Да ладно, можете не отвечать. Это, в общем, не имеет значения. Теперь все не имеет значения. Миру нашему конец, и мы зря тратим время, допрашивая каких-то крестьян, всякий невежественный сброд, что рассыпался по всей стране, пожирая на своем пути все, что можно сожрать, и размножаясь с чудовищной быстротой! У нас в поместье близ Урубаена мы бы таких, как вы, выпороли бы как следует, если б поймали слоняющимися поблизости без разрешения, а если б узнали, что вы еще и что-то украли у своего бывшего хозяина, так попросту повесили бы. В общем, что бы вы мне тут ни сказали, все это ложь. И всегда это…
А кстати, что у вас в мешках? Еда, одеяла, это ясно, но, может, там найдется и парочка золотых подсвечников, а? Или серебро из запертого хозяйского буфета? Или тайная переписка с варденами? Ну? Вы что, язык проглотили? Ничего, мы скоро все про вас узнаем! Лангвард, может, глянешь, что за сокровища таятся в заплечном мешке вон того типа? Ну, правильно, молодец!
Эрагон пошатнулся и чуть не упал лицом вниз, когда один из воинов с силой ударил его в спину тупым концом копья. Он старательно завернул каждый из своих доспехов в тряпицы, чтобы они не звякали в пути, однако тряпицы оказались слишком тонкими, чтобы полностью заглушить звон металла после столь сильного удара.
– Ого! – воскликнул усатый.
Придерживая Эрагона сзади за плечи, тот воин, что ударил его, развязал тесемки мешка и вытащил оттуда кольчугу Эрагона, приговаривая:
– Вы только гляньте, господин офицер!
На лице усатого расплылась довольная улыбка.
– Доспехи! И между прочим, тонкой работы! Даже очень тонкой, я бы сказал. Ну что ж, вы и впрямь оказались полны загадок! Небось хотели к варденам присоединиться, да? Настроились на предательство и мятеж, да? – Физиономия его помрачнела. – Или, может, вы те, кто позорит честных солдат? Если так, то не больно-то вы умелые наемники; у вас вон даже и оружия нет. Что, слишком трудно было вырезать себе хотя бы посох или дубинку? Что, трудно было? Отвечайте!
– Нет, господин офицер.
– Нет, господин офицер? Вам небось и в голову это не пришло, верно? Какая жалость, что нам приходится принимать таких вот тупоумных уродов, но, увы, к этому привела нас распроклятая война, только жалкие остатки и приходится подбирать!
– Куда принимать, господин офицер?
– Молчать, наглец! Никто тебе не давал разрешения пасть открывать! – Тряся усами, офицер сделал какое-то движение рукой, и перед глазами Эрагона замелькали красные вспышки огня: солдат, по-прежнему стоявший у него за спиной, снова ударил его, на этот раз по голове. – Являешься ли ты вором, предателем, наемником или просто глупцом, судьба тебя в любом случае ждет одна и та же. Как только дашь клятву служить честно, так уж выбора у тебя не будет, останется только подчиняться Гальбаториксу или тем, кто говорит от его имени. Мы первая в истории армия, свободная от инакомыслия и раскола. Никаких тебе глупых рассуждений о том, что нам "следовало бы сделать"! Только приказы, ясные и прямые. Ты тоже должен к нам присоединиться, и у тебя будет привилегия: по-настоящему помочь строить то великое будущее, которое предвидел наш великий правитель. Ну, а для твоей хорошенькой спутницы существует немало и других способов быть полезной Империи, верно я говорю? А теперь свяжите их!
И в эту минуту Эрагон понял, что должен делать. Оглянувшись через плечо, он увидел, что Арья уже смотрит на него и взгляд ее тверд, но глаза сияют. Он слегка подмигнул ей. Она тоже ему подмигнула. И пальцы его крепче стиснули камень-голыш.
Большая часть тех воинов, с которыми Эрагон сражался на Пылающих Равнинах, обладала определенными, какими-то примитивными средствами защиты от волшебных чар, и он подозревал, что эти патрульные тоже были защищены подобным образом. Он был уверен, что сумеет разрушить или перехитрить любые чары, изобретенные магами Гальбаторикса, однако на это потребуется больше времени, чем есть у него сейчас. Вместо этого он слегка согнул руку и легким быстрым движением кисти метнул камешек в того офицера с усами.
Камешек чиркнул по металлу и насквозь прошил его шлем.
И прежде чем остальные воины успели опомниться, Эрагон мгновенно повернулся, выхватил копье из рук у того, кто бил его сзади, и вышиб этого патрульного из седла. А когда тот рухнул на землю, пронзил ему сердце острием, которое прошло как раз меж нагрудными пластинами доспехов. Вытащив копье, Эрагон сильно отклонился назад, зависнув почти параллельно земле, и семь копий, одновременно брошенных в него, воткнулись в то место, где он только что стоял. Казалось, смертоносные орудия просто проплыли над ним, словно по волшебству.
В то же мгновение, как Эрагон метнул свой голыш, Арья взлетела на ближайшего к ней коня, сунув ногу в свободно болтавшееся стремя и тут же перепрыгнув в седло, из которого одним ударом по голове вышибла ничего не подозревавшего седока. От ее удара тот пролетел, по меньшей мере, футов тридцать. Затем Арья принялась перепрыгивать с одной лошади на другую, убивая солдат с помощью колен, ступней и кулаков и действуя с невероятной быстротой, грацией и уверенностью.
Под ложечкой у Эрагона точно колючие камни заворочались. Он запнулся и остановился. Потом, поморщившись, выпрямился. Четверо солдат, которые успели спешиться, наступали на него с обнаженными мечами. Они одновременно сделали выпад, и Эрагон, отклонившись вправо и чуть присев, поймал ближайшего воина за запястье и нанес ему удар кулаком в подмышку. Тот рухнул на землю и больше не шевелился. Эрагон расправился и с остальными своими противниками, попросту свернув им головы, так что хрустнули позвонки. Но четвертый солдат оказался слишком близко от него и успел уже замахнуться мечом, так что уйти от удара Эрагон явно не успевал.
Оказавшись в ловушке, он сделал то единственное, что еще мог сделать: изо всех сил ударил этого человека в грудь. От этого удара во все стороны полетели брызги пота и крови. Кулак Эрагона сокрушил противнику ребра и отшвырнул его футов на двенадцать. Там он и приземлился на зеленую траву рядом с еще одним трупом.
Эрагон охнул и даже согнулся от боли в руке. Похоже, четыре сустава из пяти были повреждены, кожа на костяшках пальцев лопнула, из ран брызнула кровь. "Вот черт!" – выругался он. Пальцы отказывались ему повиноваться, и он понял, что эта рука останется совершенно бесполезной до тех пор, пока у него не будет возможности ее исцелить. Опасаясь очередной атаки, он огляделся, пытаясь понять, где находится Арья и остальные солдаты.
Лошади патрульных разбежались. Да и самих патрульных в живых осталось всего лишь трое. Арья сражалась с двумя из них, а третий воин пытался удрать по дороге на юг. Собрав последние силы, Эрагон бросился вдогонку. Когда расстояние между ними стало сокращаться, солдат стал просить пощады, обещая, что никому не расскажет об этом побоище, и показывая Эрагону, что совершенно безоружен. Когда Эрагон был от него на расстоянии вытянутой руки, его противник резко свернул в сторону, затем, пробежав несколько шагов, снова сменил направление; он метался по заросшей травой равнине, точно испуганный кролик, и все время неустанно молил о пощаде. По щекам его струились слезы; он говорил, что слишком молод, чтобы умирать, что еще не успел жениться и родить ребенка, что его родители будут тосковать по нему, что его силой заставили вступить в армию и это всего лишь пятое его служебное задание. Он умолял Эрагона смилостивиться и оставить его в живых.
– Чем я так уж тебе насолил? – рыдал он. – Я ведь всего лишь выполнял приказ, делал то, что мне было велено. Я – хороший человек!
Эрагон на минутку остановился и заставил себя заговорить:
– Ты не можешь пойти вместе с нами. И оставить тебя тут мы тоже не можем; ты поймаешь лошадь, а потом выдашь нас.
– Нет, я не выдам!
– Люди спросят, что здесь произошло. Ты дал клятву Гальбаториксу, и Империя не позволит тебе солгать ей. Извини, но я не знаю, как освободить тебя от того, что тебя с нею связывает, кроме как…
– Почему ты так поступаешь? Ты чудовище! – завопил несчастный. С искаженным от ужаса лицом он попытался проскользнуть мимо Эрагона и вернуться на дорогу. Но Эрагон нагнал его уже шагов через пять и, хотя бедняга по-прежнему плакал и молил о пощаде, обхватил его левой рукой за шею и с силой сжал ее. Затем ослабил свою страшную хватку, и мертвый солдат рухнул к его ногам.
Чувствуя во рту привкус желчи, Эрагон неотрывно смотрел в равнодушное лицо мертвеца. "Когда мы кого-то убиваем, то убиваем и часть самих себя", – думал он. Весь дрожа от потрясения, боли и отвращения к себе, он побрел назад, к тому месту, где и началась эта схватка. Арья стояла на коленях возле одного из мертвецов и пыталась отмыть руки водой из его фляжки.
– Как же так, – спросила Арья, – ты смог убить этого человека, а предателя Слоана даже пальцем не тронул? – Она встала и откровенно посмотрела Эрагону прямо в глаза.
Чувствуя себя совершенно опустошенным, он лишь пожал плечами.
– Он представлял собой прямую угрозу нам. А Слоан нет. Разве это не очевидно?
Арья некоторое время молчала.
– Было бы очевидно, однако это не так… И мне стыдно, что мне читает мораль человек, обладающий намного меньшим опытом, чем я. Возможно, я проявила чрезмерную самоуверенность, чрезмерную доверчивость…
Эрагон слышал, как она что-то говорит, но слова ничего для него не значили, ибо взгляд его блуждал по разбросанным вокруг трупам людей. "Неужели это все, во что превратилась теперь моя жизнь? – думал он. – В бесконечную череду сражений и убийств?"
– Я чувствую себя убийцей, – сказал он вслух.
– Я понимаю, как это нелегко, – откликнулась Арья. – Вспомни, Эрагон, ты испытал всего лишь небольшую часть того, что означает быть Всадником. Вскоре эта война закончится, и ты увидишь, что твои обязанности значительно шире простого насилия. Всадники были не просто воинами, они были учителями, целителями, учеными.
Он стиснул зубы.
– Но почему мы сражаемся с этими людьми, Арья?
– Потому что они защищают Гальбаторикса.
– В таком случае мы должны найти возможность ударить непосредственно по Гальбаториксу.
– Такой возможности пока нет. Мы не можем победным маршем войти в Урубаен, пока не победим его войска. И мы не сможем войти в его замок, пока не обезвредим те ловушки, на создание которых он потратил почти сто лет.
– Но должна же быть какая-то возможность! – пробормотал Эрагон. Он остался стоять на месте, а Арья прошла немного вперед и подняла с земли копье. Но когда она приставила наконечник копья к подбородку убитого солдата и насквозь пронзила его череп, Эрагон не выдержал. Он подбежал к ней, оттолкнул ее от тела и закричал:
– Что ты делаешь?
Лицо Арьи вспыхнуло гневом.
– Я прощаю это тебе только потому, что ты в расстроенных чувствах и плохо соображаешь, – сказала она сердито. – Подумай, Эрагон! Сейчас, пожалуй, уже слишком поздно, и пока что за тобой никто не погонится, но подумай: для чего это необходимо?
Ответ был ему очевиден, и он ворчливо ответил:
– Если мы этого не сделаем, Империя заметит, что большая часть этих людей убита вручную, без помощи оружия.
– Вот именно! И на такое способны только эльфы, Всадники и куллы. И поскольку любой тупица способен сделать вывод, что куллы тут ни при чем, слуги Гальбаторикса вскоре догадаются, что мы где-то поблизости, и не пройдет и дня, как Торн и Муртаг начнут кружить у нас над головой. – Послышался отвратительный хлюп, когда она выдернула копье из мертвого тела. Она протянула копье Эрагону и держала его до тех пор, пока он его не взял. – Мне это кажется не менее отвратительным, чем тебе, – сказала она, – так что, будь добр, постарайся взять себя в руки и немного помочь.