Метель продолжала бушевать, видно было меньше, чем у тролля в заднице. Развести костер не из чего, и останься они под открытым небом, к утру закоченеют, а то и поморозятся.
– Давай, – неохотно согласился Нефритовая Жаба.
Двери открылась, изнутри повеяло запахом пыли и холодного камня, слабый свет упал на мертвый очаг.
– Ха, вижу дрова! – воскликнул Нерейд.
Кремень ударил об огниво, полетели искры, на дереве заплясали язычки пламени, и мрак неохотно отступил. От очага пошло тепло, изгоняя из помещения ледяную сырость, блики забегали по стенам и потолку.
– А вот и хозяин, – сказал Арнвид.
Отшельник лежал на кровати, точно такой же, как у учителя Вэя, сложив руки перед грудью, и застывшие глаза его смотрели в потолок. Выглядел он так, словно отдал концы вчера или позавчера, но жилище было заброшено давно – слой плесени в углах, пыль и грязь на огромном столе, ржавчина на курильнице.
– Узрите же великую радость, ведь священномудрый достиг цели! – голос Нефритовой Жабы прозвучал благоговейно. – Он освободился от трупа!
– Или труп от него, – хихикнул Нерейд.
Мертвечиной в доме не пахло, тело источало слабый травяной аромат и вообще не выглядело трупом, разве что не дышало.
– Все это очень странно, клянусь рогом Хеймдалля, – сказал Арнвид, любопытство в котором не было убито усталостью. – Никогда такого не видел… Это из‑за той дряни, какую он жрал и пил при жизни?
– Это не дрянь! – запальчиво возразил даос. – Это подобные персиковому настою снадобья, чей секрет…
– Тихо-тихо, – поспешно вмешался Ивар. – Не спорьте, горячие мудрые парни, лучше займемся ужином.
Ночь прошла тихо, хозяин не попытался встать и напиться свежей крови одного из гостей, чего конунг втайне ожидал. Метель к утру не закончилась, и они вышли в снегопад, густой, как суп с кусочками пшеничного теста.
Прошагали совсем немного, когда Нефритовая Жаба неожиданно остановился.
– Здесь! – воскликнул он, поднимая посох, и Ивар увидел, что обледенелые колокольчики горят синим огнем.
– Я тоже чую, – прохрипел Арнвид. – Незримая стена, что делит весь мир надвое.
Даос ревниво покосился в его сторону, воткнул посох в снег и уселся, скрестив ноги. Вокруг его щуплой фигуры затанцевало, забилось на ветру багряное зарево, словно трепещущий на ветке последний осенний лист.
Ахнул Скафти, Даг отступил на шаг, когда спереди и сверху заструился слабый белый свет, точно под облаками возникла луна. Мелькнули очертания чего-то, похожего на исполинские ворота из хрусталя, но возможно, что Ивару лишь привиделось то, что он ожидал узреть.
– Вперед! Быстрее! – завопил вскочивший на ноги Нефритовая Жаба, и они ринулись вперед, ломая наст, преодолевая напор ударившего в лица урагана, борясь с усталостью и нехваткой воздуха.
Ветер стих неожиданно, снегопад исчез, небо очистилось.
Ивар дышал полной грудью, воздух был обычным, плотным, как внизу, в долинах. Сверху нависала чаша неба из голубоватого серебра, над горизонтом болталось огромное белесое солнце.
– Мы прошли… – прошептал Шао Ху.
Впереди, там, где раньше лежал хаос заснеженных острых пиков, дружелюбных, словно клыки тигра, теперь находилась всхолмленная, заросшая деревьями равнина, и уже за ней поднимались горы. На их вершинах сияла радужным блеском исполинская крепость, угадывались очертания мощных башен.
– Нам туда? – деловито спросил Даг.
– Это Верхний Куньлунь, обиталище благой Си Ван-му, – сказал Нефритовая Жаба. – Там растет дерева заката Жо, цветут персиковые деревья, чьи плоды, созревающие раз в три тысячи лет, даруют бессмертие, и там же находится Нефритовый источник, в котором купается Желтый Император.
– А дерево восхода должно называться Па, – глубокомысленно заметил Нерейд, но на его реплику никто не обратил внимания.
– Наверное, туда, – Ивар пожал плечами. – Понятно, что в этом местном Асгарде вроде бы не должно быть скверны, но именно там, скорее всего, засел враг, нарушивший покой во многих мирах… На привале вопросим руны, уточним, а сейчас надо идти.
И они зашагали по мягкой, сладко пахнущей траве.
Через какое-то время Ивар оглянулся, дабы проверить, что осталось позади, и увидел стену тумана высотой до неба: в ней проносились вихри, угадывались смутные фигуры, проплывали тускло светившиеся облака.
Белесое солнце забралось в зенит, и там превратилось в раскинувшего крылья красного ворона. Но греть сильнее от этого не стало, на холмах Нижнего Куньлуня сохранилась приятная прохлада.
Повеяло свежестью, впереди показалась река, широкая, необычайно прозрачная.
– Жошуй, слабая вода, – мрачным голосом сообщил Нефритовая Жаба.
– А в чем ее слабость? – спросил Арнвид.
– Скоро узнаете.
Спустились по пологому берегу, Ивар разглядел уходившее на приличную глубину желтое песчаное дно, удивился, какое оно чистое, без коряг, водорослей, рачков и прочих водяных тварей.
– Плот бы построить, – сказал Нерейд, – но и вплавь можно одолеть, тут недалеко…
Другой берег Жошуй лежал не далее, чем в полете стрелы, течения заметно не было, в тихой воде не имелось ни то что опасных тварей с зубами и когтями, а даже безобидных рыбешек.
– Одолеешь, да? – даос хмыкнул, вытащил из мешочка на поясе кусок коры.
Тот с мягким плеском упал на поверхность реки, полежал, а затем пошел ко дну, причем резко, как решивший научиться плавать топор. Через мгновение лег на песок, поднялись крохотные желтые вихрики, и все успокоилось.
– Даже перо не удержится, – сказал Нефритовая Жаба.
– Мост? – Ивар почесал в затылке. – Хотя из чего его делать… камни из обычного мира таскать далеко, да и трудно… поискать переправу? Сомневаюсь, что она тут есть, честно говоря…
– Ну это вообще не проблема, – заявил Арнвид с таким видом, словно только что пинком отправил в беспамятство Мирового Змея. – Смотрите и учитесь, пока я жив, хотя на ваших твердых башках даже кол тесать бесполезно.
Он подошел к реке, нагнулся, и нарисовал одну-единственную руну, самую простую из всего Футарка.
Треснуло, хрустнуло, над Жошуй заструился туман, и от того места, где стоял эриль, по воде побежала еле заметная паутинка. Нерейд уважительно хмыкнул, Кари выпучил глаза, а Ивар только головой покачал – сил у Арнвида, несмотря на изнурительный переход по горам, осталось немало.
Он сумел превратить кусок реки в лед!
Нефритовая Жаба остановившимися глазами наблюдал, как паутинка добирается до другого берега, как застывает, промораживается до самого дна река, и как выше по течению вода начинает кипеть и бурлить, набегая на неожиданно возникшую преграду.
– Ну что, проверим, слабый это лед или обычный? – спросил эриль, и бестрепетно вступил на Жошуй.
Ивар затаил дыхание, но ничего не произошло, лед даже не прогнулся.
– Отлично сделано, – сказал он. – А теперь быстрее на другой берег, пока она не растаяла.
Сотворенный из воды мост захрустел лишь под могучей тушей Кари, от ног берсерка побежали крохотные трещинки. Когда добрались до противоположного берега, чуть ли не половина льдины раскрошилась, а оставшаяся с хрустом начала разламываться на куски.
Река пропала за холмами, а впереди показался ряд черных скал, стоящих на одинаковом расстоянии друг от друга, и похожих на выпавшие зубы исполина. Когда подошли ближе, стал ощутим ток теплого воздуха, ноздрей коснулся мощный запах гари. Трава исчезла, ее сменила ссохшаяся бурая корка, покрытая длинными змеящимися разломами.
– Вроде и не горит ничего, – подозрительно сказал Арнвид. – А пламя я чувствую.
– Это огненные холмы, – поведал Нефритовая Жаба. – И их заморозить не получится.
До ближайшей скалы оставалось локтей пятьдесят, когда вокруг нее словно расцвел огненный цветок. Языки оранжевого пламени ударили вверх и в стороны, надвинулась волна жара, брови и волосы Ивара затрещали, он невольно прикрылся рукой.
Мигом позже ожила соседняя скала, потом расположенная по другую сторону, и огненный вал покатился в две стороны. Стоило сделать еще шаг, и оранжевые "цветы" возникли снова, образовали сплошную стену, пылающую, живую, колышущуюся, что скрыла горы и крепость впереди.
– Они нас чуют, клянусь корнями Иггдрасиля, – заметил Арнвид. – Вот это да… чем, интересно?
– Вы пока над этим подумайте, – сказал Ивар, – а мы привал устроим, водички попьем.
Отошли туда, где начиналась трава, чтобы лишний раз не раздражать "огненные холмы". Груз скинули наземь, кое-кто даже улегся, Нерейд вытащил из мешка мех с набранной еще за пределами Куньлуня водой.
На прежнем месте остались эриль, даос и Шао Ху, о чем-то спорили, тыкали в сторону черных скал. Арнвид дергал себя за бороду, Нефритовая Жаба звенел колокольчиками, словно целое стадо коз, хэшан время от времени поглаживал голую макушку, по которой бегали блики.
– Мудрецы, – сказал Нерейд неодобрительно, – от слова муди… или еще от какого?
– Сам-то лучше что ли? – с усмешкой спросил Ивар.
– Ну, не особенно, – признался Болтун. – Но хотя бы не корчу из себя никого… бессмертный зародыш… когда Гаутама пришел в селение Калиюга-на-Болотищах… форнюрдислаг, дротткветт…
– Ты из других корчишь, – проговорил Кари убежденно, – дураков.
– Да ну? – Нерейд выпучил глаза. – Из других даже и корчить не надо, они сами справляются…
Ивар отвлекся, глянул туда, где остались "мудрецы", и где происходило нечто интересное: Нефритовая Жаба подпрыгивал на месте, словно хотел научиться летать, а Арнвид рисовал руны на спине Шао Ху, и тот недовольно поеживался.
Колокольчики звякнули в очередной раз, и даос не опустился наземь, а начал подниматься, медленно, рывками, словно курица. Дружинники замолкли, кто-то ахнул, кто-то гулко сглотнул.
– Во дает, и муди… мудрость не мешает, – произнес Нерейд.
Нефритовая Жаба повел рукой, извернулся, его понесло в сторону "огненных холмов". Те выплюнули навстречу длинный, дрожащий язык пламени, и задымившийся даос с воплем устремился к земле.
Шлепнулся, точно выроненная аистом лягушка, но отряхнулся и как ни в чем не бывало побежал назад.
– Рожденный квакать летать не может, – сказал Ивар.
Изрисованный рунами Шао Ху двинулся вперед медленно, осторожными шагами, время от времени останавливаясь, описывая зигзаги. Из-под ног его полетели облачка пепла, на корке спекшейся от неистового жара почвы возникла цепочка аккуратных следов.
Но "огненные холмы" на хэшана не отреагировали, даже когда он подошел вплотную к одной из черных скал.
– Ха, кажется, получилось, – в голосе Нерейда прозвучала такая гордость, словно он сам все сделал. – Что, подъем?
Арнвид обернулся и замахал рукой, Ивар первым встал с мягкой травы.
– Эти руны сделают вас невидимыми для стерегущих границу чар, – сказал эриль, когда дружинники столпились вокруг. – Конунг, давай, ты первым… поворачивайся спиной, и не шевелись.
Пока на нем рисовали, Ивар не ощутил ничего особенного, лишь в самом конце кольнуло где-то в брюхе, хотя возможно, что это произошло само по себе, без участия Арнвида. Осторожно двинулся по следам Шао Ху, уже скрывшегося за "огненными холмами".
С каждым шагом сердце билось чаще, губы то и дело пересыхали, черные скалы приближались, становились видны трещины на их поверхности, рисунки, изображавшие то ли жутких птиц, то ли изуродованных людей.
Когда один из "холмов" вздрогнул, породил язык пламени, Ивар ухватился за рукоять меча, словно тот мог чем-то помочь. Но огромная каменюка, напичканная смертоносным колдовством, успокоилась, и он затопал дальше, изо всех сил отгоняя желание рвануть бегом.
Не только стыдно показать страх, а еще и опасно – вдруг бегущего "огненные холмы" заметят, несмотря на руны?
За черными скалами начинался не особенно густой лес, под ветром шелестели ветви огромных деревьев, солнечные лучи переливались в кронах. Порхали огромные птицы, цветастые, как ожившие драгоценные камни, изумрудные, шафрановые, кроваво-алые, слышались их голоса.
Оказавшись между двумя "великанскими зубами", Ивар мгновенно вспотел, почувствовал себя брошенной на сковородку рыбой – жар был такой, что ощущался даже сквозь подошвы, пот мгновенно высыхал, оставляя на коже разводы соли. Но затем стало легче, под сапогами вновь зашуршала трава, и он облегченно вздохнул, оказавшись в тени исполинских деревьев.
– Слава Шакьямуни, – сказал Шао Ху, и на невыразительной его физиономии обнаружилось облегчение. – Я опасался, что эти странные знаки не подействуют, или подействуют не так, как хотел Арнвид.
– У него обычно действуют, – Ивар поднял руку, чтобы вытереть пот, который, воспользовавшись тем, что жар остался за спиной, потек в изобилии. – Да так, что только успевай прятаться…
Не успел очухаться, как рядом оказался Кари, затем подошел Нерейд, раздраженно встряхнул шевелюрой. Последним собственным способом воспользовался сам эриль, и когда добрался до остальных, физиономия была довольной, точно отбил Фрейю у великанов, да еще и воспользовался ее благодарностью.
Когда вступили в лес, с ближайшего дерева сорвалась крупная птица, ало-золотая, словно халат даоса, полетела прочь, роняя пламенеющие перья, напоминавшие лепестки огромного цветка.
– Священный фэнхуан, – с дрожью в голосе произнес Нефритовая Жаба, – появляется в Чжунго, когда Сын Неба мудр и справедлив, а Дао велико, обильно и чисто.
– Это феникс, что ли? – спросил Арнвид. – Слыхал о таком, они к нам иногда залетают…
А Ивару вспомнилась жар-птица, которую ловили в саду владыки фэйри Оберона.
Походила на фэнхуана, только он был крупнее, мог похвастаться клювом как у орла и коротким хвостом.
– Может, пристрелим одного на ужин? – предложил Нерейд, но оба ханьца уставились на него с таким возмущением, что Болтун изобразил смущенную улыбку и сделал вид, что он вообще не при чем.
Шли меж деревьями, чьи стволы напоминали колонны из желтого, серого и голубого мрамора, а листья – пластинки из драгоценных камней. По роскошной траве пробегали разноцветные блики, сотни солнечных зайчиков скакали по зарослям, в тени росли цветы размером с колеса.
Когда сверху донесся жужжащий звук, Ивар поначалу не обратил на него внимания.
– А вот это можно подстрелить? – спросил Нерейд.
Между облаками разноцветной листвы скользило существо, похожее на пчелу, но размером с утку. Трепетали прозрачные крылышки, поблескивало жало длиной с человеческую руку.
– Птица циньюань, – сказал Нефритовая Жаба, – она несет…
Летучая тварь, словно услышав собственное имя, метнулась вниз, жужжание стало громче. Ивар понял, что она пикирует на них, выхватил меч и махнул им, но лезвие разрезало только воздух.
В лицо толкнулся воздушный кулак, ругнулся Нерейд, и послышался вскрик Скафти, а затем глухой удар.
– Что такое? – конунг развернулся.
Разрубленная пополам циньюань лежала у подножия могучего дерева, а секира Скафти была заляпана желтой слизью. Но в боку Утробы, уйдя в тело на ладонь, торчало жало, и могучий воин медленно бледнел, а ноги его дрожали.
– Арнвид, быстрее! – гаркнул Ивар.
Эриль подскочил к Скафти, подхватил его, и с помощью Кари уложил наземь, вынул секиру из ослабевших пальцев. Рядом оказался Нефритовая Жаба, принялся шарить в своей поклаже, доставать горшочки, куски смолы, но лицо даоса было мрачным, в глазах читалась растерянность.
Утроба хрипел, дышал с трудом, на губах пузырилась пена, сильное тело сотрясали корчи.
– Она ядовитая? – спросил Ивар.
– Циньюань несет смерть всему живому, – сказал Нефритовая Жаба. – Если поразит дерево, то оно засохнет, если поразит животное, оно испустит дух… Боюсь, что мгновения жизни этого воина сочтены, небесные души готовятся вознестись к престолу Нефритового Императора, а земные – уйти к "желтым источникам".
Арнвид чертил руны на груди Скафти, но те гасли, не успев разгореться, даос обреченно перебирал снадобья, движения были судорожные, неуверенные, а пена на губах Скафти понемногу багровела.
Он открыл глаза, попытался улыбнуться, но вышла дикая гримаса.
– Что за позор… – вместе со словами изо рта полетели кровавые слюни. – Умру… от укуса пчелы…
Даже приподнялся, и тут же рухнул, дыхание прервалось.
– Все, – сказал Ивар. – Надо же… и тут, в Куньлуне можно умереть, а кто-то говорил, что здесь не бывает зла.
– Смерть не есть зло, – печально сказал Шао Ху, – она лишь очередной шаг.
– Почему-то никто не хочет совершить его побыстрее! – Нерейд зло сплюнул, скинул с плеч мешок. – Так, где могилу копать будем? Предлагаю вон под тем деревцем, что с золотыми листьями.
Похоронив Скафти, пошли дальше, но теперь руки держали на оружии.
Солнце-ворон опускалось за горную гряду, вершины которой занимал Верхний Куньлунь, и исполинская крепость сверкала в его лучах. Фэнхуаны лениво улетали, завидев людей, ветер нес густые запахи, иногда встречались засохшие, пострадавшие от циньюань деревья.
Вторую тварь, похожую на огромную пчелу, встретили стрелами, и она, испуганно запищав, рванула в сторону. На ночлег остановились у круглого озерка, в глубинах которого плавали, еле шевеля плавниками, огромные карпы, похожие на слитки драгоценного металла, а на листьях кувшинки сидели толстые лягушки, важные, как чиновники при дворе Сына Неба.
Всю ночь воздух дрожал от их кваканья, зато не было комаров.
– Может быть, рыбы наловим? – спросил Нерейд, когда утром зевающие путешественники расположились вокруг костра. – А то шевелятся эти огромные, жирные, прямо на крючок просятся, или лучше в сеть, чтобы сразу побольше.
– Это священные карпы, – строго проговорил Нефритовая Жаба.
– Да у тебя все священное, – буркнул Болтун с недовольством. – Даже та летучая хреновина…
Он осекся, приподнял брови.
Треснул сучок, и меж древесных стволов показалось изящное животное размером с большого оленя. Повернуло голову, украшенную единственным рогом с набалдашником на конце, блеснули крупные глаза.
На шкуре единорога причудливо чередовались красные, желтые, белые и голубые пятна, хвост больше напоминал лошадиный. Двигался так бесшумно, словно был не из плоти и крови, а трава под копытами почти не прогибалась.
– Цилинь, – благоговейно прошептал Шао Ху.
Единорог встряхнул струящейся золотистой гривой и издал звук, более всего похожий на звон колокольчиков. Посмотрел Ивару прямо в глаза, и тот ощутил боль в сердце, стало стыдно за то, что явился сюда не в благоговейном трепете, а с мечом в руках, что долгие годы убивал людей, странствовал по разным странам лишь для грабежа, нес горе и рознь…
Краем глаза заметил, как поднялся Рёгнвальд, на жестком лице его играла растерянная улыбка, а меч, с которым Волк не расставался даже в нужнике, остался лежать на земле.
– Стой, куда! – прохрипел Ивар, изо всех сил борясь с наваждением.
Кари ухватил Рёгнвальда за руку, удержал, и тот недоуменно глянул на соратника.
– Стой! – с другой стороны в Волка вцепился Нерейд. – Он же нас дурачит… сейчас забудем, зачем сюда пришли… если все вспомнить, то и останется лишь от стыда… меч в горло себе…
Говорил Болтун с необычным трудом, в голосе его звучало страдание.