***
Десятник замолчал, но никто и не думал его подгонять. Какое–то время они шли в молчании.
– Бойня – сказал он наконец. – Бойня, которая проходила у входа, была ничто по сравнению с тем, что творилось в самой долине. Всех животных согнали в одно место, сотня мужчин с топорами и тяжелыми ножами в руках бродила в размякшей по щиколотку от крови земле, убивая одного за другим. Перерезали глотки, рубили головы и шли дальше, оставляя на земле еще подергивающиеся трупы. У этих людей… были мертвые лица. Вряд ли любой из них будет хорошо спать в ближайшие месяцы. А овцы, коровы и козы, вместо того чтобы разбежаться во все стороны, смешались в одну кучу и стояли, онемевшие от ужаса и гадили под себя. И пусть никто, этого не видевший, глупо не улыбается. Животные могут онеметь от ужаса, словно круг крови и тел, прижавший их к каменной стене, был наделен магическими свойствами, не давал им убежать. А может, так и было? Всем руководил маг, и его голубая одежда почти до пояса была заляпана кровью. При виде меня он только махнул рукой и предложил проваливать. Как увидите когда–нибудь у чародея такое выражение глаз, то поймете – спорить с ним бесполезно. Казалось воздух вокруг него танцует и завихряется. Вонь крови, желчи и дерьма почти не давала дышать… Я удрал оттуда так быстро, как только мог.
Кеннет осмотрелся. Через полмили будет Развилка, там дорога повернет на восток, и до Белендена будет рукой подать.
– На дороге продолжалось восхождение. – Вархенн улыбнулся самими губами. – Ну, не совсем. На узкую, поднимающуюся вверх дорогу проталкивались десятки тысяч людей. Крестьяне, торговцы, ремесленники, дворяне. Впервые в жизни все были равны в правах и обязанностях. У них было только одно право – идти вверх, и одна обязанность – идти вверх. Обочины вдоль дороги обросли мешками и баулами, они оказались слишком тяжелыми, чтобы их тащить. Люди ругались, плакали, бормотали себе под нос, но поднимались один за другим. А давка и толчея… До сих пор рассказывают легенду о каком–то купце, умершем по пути, но давка была настолько велика, что он не упал, и людская река вынесла его на самый верх, где он и свалился. После того как убрали возы, скорость была в два раза быстрее, но где–то половина беженцев по–прежнему была у подножия Лысицы. Я даже не пытался передать приказ капитана. Сам Император не заставил бы толпу подниматься быстрее…
Десятник поправил пояс с топором, его глаза потемнели, а на покрытом черно–синими татуировками лбу появились морщины:
– Пока я был под горой, началась новая атака. Та, которая должна была быть серьезной…
***
Рычаги онагров разогнулись и четыре горящих кувшина пролетели над баррикадой. Вслед за ними выстрелили скорпионы. Машины подскочили на своих платформах, их сразу же облепили артиллеристы. Заскрипели натягиваемые тросы. Расчеты машин ничем не уступали в умелости пехоте, любой жест, любое движение не было бессмысленным, все были на своих местах и работали как единый механизм.
Так это виделось молодому гонцу Горной Стражи.
Прежде чем он пробежал одну треть пути назад, машины дали еще один залп. Когда нашел командира Семнадцатого, третий. Подполковник сказал ему несколько фраз и послал наверх. Роль гонца оказалось дьявольски утомительной.
Он схватил веревку и начал подниматься, задумываясь при этом, сколько еще раз за сегодня ему придется это проделать.
Наверху его встретил град стрел. Кочевники заметили на скалах вокруг входа расположившихся стрелков. Если кто и надеялся на сто футов высоты как защиту от выстрелов, то составные луки всадников развеяли его надежды. Стрелы летели в небо высоко и почти исчезали из поля зрения. Зависали неподвижно, а потом мчались к земле, набирая скорость. Десятки стрел из десятков луков каждую секунду. Стражники искали укрытий под чахлыми деревьями, среди скал, залезали в каждую щель. Те, у кого были щиты, считали себя счастливчиками.
Но Горная Стража все равно сражалась. Арбалеты регулярно заряжались, каждое мгновение из–за укрытий появлялись десятки солдат и стреляли. Визг и ржание лошадей подтверждали точные выстрелы.
Капитан лежал на самом краю скальной стены и наблюдал за боем, полностью игнорируя падающие вокруг стрелы. Вархенн коротко ему доложился.
– Я так и думал. Что именно сказала эта пехтура?
– Скажи своему командиру, что я это знаю, пусть меня не учит. И еще скажи, что как только всадники пройдут вторую баррикаду, вы должны отступить, это приказ.
– Как только пройдут, да? Нет – если они пройдут. Он начал отдавать мне приказы… Он уже на пути в Дом Сна. Вот откуда такое бесстрашие. Смотри.
Гонец прилег рядом, хотя внутренний голос вопил об увеличении риска получить стрелу. Он забыл об этом, как только посмотрел вниз.
Конница сгруппировалась на флангах, в основном обстреливая Стражу на скалах. В это время в центре продолжались приготовления. Кочевники совсем не обращали внимания на выстрелы машин, хотя время от времени облаком огня взрывались кувшины или залп скорпионов прореживал ряды. Стояли на месте твердо, как лучшие отряды Империи.
– Хороши. – Капитан кивнул с неохотным одобрением. – Несколькими машинами их не напугать.
В центре войска зашевелились, и во главе се–кохландской армии появились сотни пеших, держащих перед собой связки фашин. Они бегом двинулись вперед.
– Решили атаковать пешком. И уже определили максимальную дальность.
– Что?
– "Что, господин капитан", стражник. Не забывай о субординации. Дальность скорпионов. Они стреляют настильно, к тому же над двумя баррикадами. Значит выстрелы не могут упасть ближе, чем на триста, четыреста ярдов перед ними. У онагров минимальная дальность сто пятьдесят ярдов, разве только не рискнут попасть в своих солдат. Когда эти дикари подойдут на такое расстояние, нам останутся только арбалеты.
Атакующие пешком кочевники бежали быстро, и по мере приближения к остаткам первой баррикады, уплотняли строй. Когда были в трехстах ярдах от укреплений, получили залп из тяжелых арбалетов. Без видимого результата.
– Слишком рано, слишком рано. Бьюсь об заклад, идущие в первых рядах одели две или три стеганки поверх кольчуги. Даже если болт пробьет фашину, у него не будет достаточной силы для пробивания брони. Три года они воюют с имперской пехотой и многому сумели научиться.
Наступающие прошли очередные сто ярдов. Теперь передвигались спокойнее, плечом к плечу. Четыре пылающих горшка взорвались в колонне, собирая свою жатву, но бреши были затянуты за несколько секунд. Сто пятьдесят ярдов.
Еще один залп ударил в стену связанных между собой ветвей. На этот раз несколько нападавших споткнулись, уронили связки и упали. Их тут же сменили другие, и по сигналу вся колонна помчалась вперед. В тот момент, когда они пересекли линию сожженной первой баррикады, получили последний залп, но это уже не имело значения. Тысяча кочевников бросилась в сторону прохода, из тысячи глоток раздался дикий рев. За несколько ударов сердца они были у второй линии укреплений, и прикрываясь фашинами, стали рубить и выворачивать заостренные колья. Вслед за первой линией нападающих появились лучники, в упор расстреливавшие баррикаду с расстояния в несколько десятков шагов. Любой, высунувший голову из–за укрытия, тут же потерял бы ее. На какое–то время напор атаки отобрал у мееханской пехоты инициативу.
Среди защитников зашевелились, арбалетчики оставили позиции, уступая место пехоте. Эта баррикада была самая узкая, длиной меньше семидесяти шагов, поэтому позиции на возах заняла только половина роты. Остальные, более двухсот пятидесяти пехотинцев, выстроились в тылу. Сверху их ряды казались ужасно тонкими по сравнению с роящейся по другую сторону толпой.
Пошла вторая волна кочевников, вооруженная примитивными лестницами. Обстрел с баррикад почти прекратился, потому них не было даже щитов. Это облегчило задачу стрелкам Горной Стражи. Их болты валили одного нападающего за другим, но на месте одного убитого появлялись два новых. Вархенн посмотрел на равнину и тихо вздохнул. Огромная армия, стоящая перед долиной, казалась бесконечной.
– Три тысячи, не больше, – пробормотал капитан. – Столько пошло в атаку. У них в резерве еще много всадников, которые – когда баррикада будет захвачена – ворвутся в долину и отрежут дорогу наверх. Остальные стоят и ждут, ожидая возможности собирать трофеи. Дьявол! Арбалеты стреляют слишком медленно. Руку отдал бы за три сотни хороших лучников!
Вторая линия кочевников достигла баррикады и поддержала нападавших. Большинство заостренных бревен уже были вырваны или опрокинуты, около тридцати лестниц стукнули по бортам повозок. И словно это было сигналом – молчащая до сих пор баррикада ожила. Стоящие в резерве пехотинцы дали залп из дротиков, затем второй и третий. С такого расстояния тяжелые снаряды пробивали кожаную броню навылет. Толпа нападающих смешалась, заволновалась, заревела почти в один голос. Солдаты высунулись из–за бортов и бросили свои дротики прямо в лица нападавших. Почти все поднимающиеся по лестницам свалились вниз. Лучники, прикрывавшие атаку, даже не успели прицелиться.
В этот момент бухнул онагр и горящий снаряд, медленно, лениво перемещаясь в воздухе, закончил свой полет, и почти касаясь верха баррикады, взорвался в десятке шагов перед ней. Огонь поглотил и живых и мертвых.
Это уже было слишком – атака захлебнулась. Се–кохландцы отошли от линии обороны, и преследуемые болтами, бросились бежать. Вслед за ними умчалась и обстреливающая скалы кавалерия. Появилась минута передышки.
– Неплохой выстрел… – Кавер Монель встал, небрежным жестом отряхнул брюки. – Использовали всего одну треть мощности. Хороший трюк, но как я уже говорил, отчаянный. Из трех выстрелов один обязательно попал бы в баррикаду, ведь невозможно точно прицелиться. Эти артиллеристы сильно рисковали. Передай подполковнику – раненых он может отправлять на гору вне очереди.
***
Развилку они миновали бегом, вызвав любопытство у нескольких проезжавших на возу крестьян. Кеннет красноречивым жестом показал на свой плащ, пресекая возможные вопросы. День клонился к вечеру. До Белендена отсюда было почти час ходу, и лейтенант решил войти в город после заката, чтобы слишком любопытные глаза не присматривались к их пленнику.
– Мааарш!
Они прекратили бежать, и отряд моментально окружил Велергорфа.
– Что было дальше? Отец рассказывал, что никто из Семнадцатого не поднялся на вершину… – Волк позволил себе пропустить обязательное упоминание воинского звания.
– Никто не поднялся. – Велергорф смотрел куда– то перед собой, лицо его нахмурилось. – У них уже было около пятидесяти раненых, в основном от стрел и копий, но все они клялись, что еще могут сражаться. Что–то в них было, говорю вам, я смотрел им в глаза, и видел только спокойствие. Не страх, не отчаяние и не глупую и бесшабашную смелость – но только спокойствие и волю. Они знали, что умрут, и знали, что своей смертью выиграют время для других, потому приняли это без возражений. Я видел, как не стоящие на баррикаде смеются и шутят, как пытаются отдышаться, пьют, едят, проверяют оружие и броню. И я знал: следующая атака тоже провалится, у нападавших, пусть и отличных воинов, не было и капли подобной уверенности. Кочевники пришли за добычей и пленными, но чтобы получить и то, и другое нужно было пережить бой. Тогда я понял, кто такие жители Империи, и как этим южанам удалось ее построить. С тех времен я никому не разбил голову, если меня называли мееханцем. Ну, может нос мог расквасить.
Он хмыкнул и вновь стал серьезным:
– То была первая серьезная атака, а за ней были другие. И я был прав, проваливались одна за другой. Никогда не видел, и наверно, никогда уже не увижу чего–то такого, проклятая пехтура стояла как скала, и резала, рубила, колола без передышки. Баррикаду они построили крепкую, повозки со всех сторон засыпали землей, подперли бревнами. Когда у них закончились дротики, они бросали камни. Когда при одном отчаянном приступе враг прорвался на баррикаду, они пошли в контратаку, отбились и заняли ее снова. Полдня сражались как полчище демонов, а мы могли только стоять и смотреть. Дарвен–лав–Гласдерн, этот хренов подполковник, не хотел, чтобы мы спустились, хотя болты у нас давно закончились, и мы могли только камнями сверху бросаться.
Кеннет улыбнулся:
– Черный Капитан был недоволен, да?
– Ну, большую часть времени скалил зубы. Он был готов отправить в бой всех, кто у него был, потому что ряды Семнадцатого таяли на глазах. Ко второй половине дня у тяжелой пехоты на ногах было около двух сотен солдат. Арбалетчиков чуть больше сотни, но это не имело значения, потому как болты у них тоже закончились. Даже артиллеристы потеряли несколько человек. Земля на двести шагов позади баррикады был нашпигована стрелами, и человек ходил среди них как по полю. А у нас в четырех ротах было всего несколько лучников, от которых не было никакого толку, ведь из–за постоянной стрельбы у них кровоточили пальцы.
Десятник тяжело вздохнул и замолчал. Его никто не подгонял.
– А беженцы по–прежнему поднимались на вершину. Всю половину дня, без минуты передышки, поднимались и поднимались. Я потом с очень многими разговаривал, кто шел той дорогой. Говорили, что с горы все было хорошо видно. Баррикады, солдат, бесконечную армию у ворот в долину. И штурмы, один за другим. Ветер приносил отзвуки боя на вершину горы, и те, кто уже поднялся на Лысицу, останавливались и смотрели, и даже солдаты не могли заставить их уйти, пока не подходила следующая группа беженцев. На дороге была тишина как на похоронах. Никто не стонал, никто не жаловался. После полудня, когда у подножия горы было всего несколько тысяч людей, когда закончился убой скота, кочевники взяли, наконец, баррикаду. Взяли так же, как мы избавились от первой. Огнем.
***
Та атака отличалась от предыдущих, и это было видно по тому, как они начали. Не закрывались ни щитами, ни фашинами, ведь уже долгое время баррикада не встречала врагов залпами из арбалетов, и даже машины стреляли реже, экономя снаряды. Лучники, тремя линиями, появились по всей ширине атакующей армии. Подошли на сто шагов и остановились, не нарушая строй. Три ровных, отделенных друг от друга несколькими шагами, полукружий. Между ними появилось несколько десятков человек с факелами в руках.
– Огонь, – пробурчал Кавер Монель. – Додумались наконец–то.
Огненная линия промчалась по рядам, натянулись луки. Три яркие волны понеслись к баррикаде.
Летящая зажженная стрела издает звук не похожий ни на что на свете. Когда летит несколько тысяч таких стрел, то они звучат так, словно дракон набирает воздух в полыхающую пламенем пасть. И хотя Вархенн считал драконов существами из легенд, из темных времен Войн Богов, именно так ему и показалось. Чудовище, готовящееся испепелить мир.
Удары наконечников стрел в дерево сопровождались шипением и треском пламени. За несколько мгновений вся внешняя стена баррикад запылала. Она была собрана из крепких, хорошо высушенных и просмоленных купеческих фургонов, защищавших от дождя и снега. Пламя любит такую древесину больше всего на свете.
Кочевники не удовлетворились одним залпом, они стреляли еще, в баррикаду и над ней, словно хотели сжечь все вокруг. Загорелись древки стрел вбитых в землю, занялись возы последней, незаконченной баррикады, а несколько стрел долетели даже до машин. Щиты стоящей в резерве пехоты расцвели точками горящего пламени. По приказу солдаты начали отступать в сторону прохода, к последнему укреплению. Оставшиеся на второй баррикаде подождали еще немного и бросились бежать. Стены их укрепления уже полыхали как печи, а вся конструкция шипела и трещала под ногами. Больше они не могли ничего сделать.
– Спускаемся. – Черный Капитан улыбнулся от уха до уха. – Ну что, парень, еще сегодня у тебя появится возможность смочить железо кровью.
Он поднялся на ноги:
– Вниз! Все вниз!!!
Почти двести стражников бросились к канатам. Спускались так быстро, как только Горная Стража умеет это делать. Меньше чем за пять минут обе роты оказались за внутренней баррикадой. Кавер Монель нашел стоящего к нему спиной подполковника.
– Будут гореть полчаса – начал без предисловий, – так я думаю…
Командир Семнадцатого развернулся и капитан осекся на полуслове, а Вархенн тихо охнул. Левая глазница Дарвена–лав–Гласдерна пугала пустотой, горящая стрела ударила его чуть ниже края шлема, когда он поворачивал голову вправо. Повредила кость у глазницы, перебила нос и полетела дальше. Кожа на левой стороне лица почернела и покрылась волдырями. Увидев их, подполковник скривился в ужасной полуулыбке:
– Это ограничивает мой выбор невест до слепых от рождения – прохрипел он. – Но, по крайней мере, я не смогу быть слишком переборчивым.
Черный Капитан застыл неподвижно, а молодой гонец удивленно заморгал, вытянулся и отдал честь:
– Капитан Кавер Монель готов взять на себя командование, – сказал он тихо.
Гримаса стала шире, правый глаз сверкнул насмешливо:
– Я должен отдать своих солдат какому–то дикому горцу? Сначала тебе придется меня убить.
На мгновение показалось, что капитан будет спорить. Но он только пожал плечами:
– Мне пришлось бы занять очень длинную очередь. И что теперь? Мы должны присоединиться к веселью…
Полковник вздохнул:
– Как Вы думаете, капитан, почему я до сих пор говорил вам держаться подальше? Потому что нам нужны те, кто удержит дорогу наверх. Если нас тут всех убьют, дикари получат Лысицу. Значит все провинции между Малым и Большим Хребтами будут для них открыты. Потеряем весь Север, с шахтами, литейками и мастерскими. Тут производится половина всей стали Империи, две трети оружия. Это будет конец войны. Поэтому я хочу, чтобы Вы и ваши люди удержали дорогу. Четыреста солдат без труда с этим справятся.
– Не все еще поднялись на гору, осталось несколько тысяч. Два, три часа и…
Полковник перебил его, подняв руку:
– Вы получите свои два часа. Два наверняка, больше не могу обещать, так что давайте, капитан, подгоните оставшихся. Те, кто останутся, сами будут виноваты. Свободны!