* * *
Вадик лежал в кромешной темноте, боясь пошевелиться. Прежде всего, потому, что если бы вдруг выяснилось, что сломано что-то важное - рука, нога, не говоря уже о позвоночнике, то… Было бы очень грустно. Болело во множестве мест: голова, плечи, локти, колени, даже пятая точка, но, к робкой радости, не очень сильно. Вернее - вполне терпимо. Максимов никогда в своей жизни не ломал себе ничего, но, в его представлении, боль от перелома была чем-то ужасным. Таким, от чего можно лишиться чувств. Чувства же пока оставались при нем, и это вселяло определенную надежду.
Самое странное, что, кувыркнувшись с высоты, много раз по пути с этой "горки" ударившись всеми частями тела о равнодушный камень, сознания он так и не потерял. И теперь с запоздалым страхом вспоминал, как ушла из-под ног земная твердь… Легко ведь мог оказаться на месте крутого, но все-таки склона бездонный провал…
Лежать на голом холодном камне было неудобно, и солдат, готовый в любой момент замереть, осторожно пошевелил пальцами. Шевелятся! Руки… ноги… Слава богу, все оказалось целым. Бок, правда, под "лифчиком" с запасными магазинами к "Калашникову" ломило не по-детски, и вполне могло оказаться сломанным ребро или два, но в медицине Вадик разбирался плохо, а посему решил на этой боли не зацикливаться. Главное - цел позвоночник. И голова, пусть и с огромной шишкой на затылке.
"Шапку потерял, - констатировал непреложный факт Вадик, ощупывая здоровенную "гулю" под колким ежиком отрастающих волос. - Блин, Перепелица опять взъестся… Стоп! А автомат где?"
Автомата рядом не было, и Максимов сразу же погрустнел. Оружие - это не шапка какая-то, за его утерю по головке не погладят… В расстроенных чувствах он, больше не обращая внимания на боль, сел и пригорюнился.
Надо было, конечно, поискать вокруг, но что найдешь в кромешной темноте? Парень, положив голову на сцепленные на коленях руки, вздохнул, жалея, что так и не пристрастился к курению: так к месту оказалась бы сейчас зажигалка или хотя бы коробок спичек. Даже одна-единственная спичка.
"Интересно, - думал Вадик, - далеко отсюда от того места, где я сорвался? Смогу сам выкарабкаться или придется ждать, когда там, наверху, спохватятся и пойдут искать? Лучше бы, конечно, самому…"
Увы, ровная площадка буквально в пяти шагах резко поднималась вверх, и вскарабкаться по ней, судорожно пытаясь зацепиться за что-нибудь пальцами рук и подошвами сапог, удавалось метра на два. После чего, проклиная старика Ньютона с его законом всемирного тяготения, Вадик позорно сползал вниз.
"А чего я теряю, - подумал он после пятой или шестой попытки, морщась от боли в содранных до крови о наждачно-шершавый камень пальцах. - Сквозняк никуда не делся. Может быть, в той стороне есть выход на воздух? Выберусь с другой стороны горы, обойду поверху… Не может же этот ход уводить далеко от заставы? Максимум к заброшенному кишлаку".
Он встал на ноги и, придерживаясь за стену, направился в ту сторону, откуда дул ровный ветерок, казалось, даже доносящий запах каких-то цветов. Не успел он сделать и десятка шагов, как едва не полетел носом, запнувшись обо что-то, металлически загромыхавшее по камню.
"Автомат! - чуть не плача от радости, ощупывал он потерянное было и вновь обретенное оружие. - Миленький ты мой! Ну, это знак! Значит, я на верном пути…"
Вооруженный и вдохновленный удачей, он осторожно двинулся вперед по извилистому ходу, с радостью отмечая, как вокруг становится все светлее и светлее. Различимы уже были и стены, и пол, и собственные ноги в разорванном на ссаженных до крови коленях "хабэ".
"Выберусь! - ликовал паренек. - Ей-ей выберусь!.."
2
Скорпион высунулся из щели между саманными кирпичами и замер.
"Принесло тебя на мою голову, - подумал Саша. - Мстить за своих замученных родственников пришел, что ли?"
Воистину прогневал он Господа, когда сравнивал училищную гауптвахту с кабульской гарнизонной. На фоне тех "хором", где он сейчас находился, различие между ними казалось не столь уж разительным. И обе они отличались от здешней "кутузки", как гостиничные номера (разных классов, конечно) - от бедняцкой лачуги. Там хоть двери были! Настоящие, а не эта протертая до дыр циновка, когда-то, видимо, лежавшая на полу, но за ветхостью теперь загораживающая дверной проем. И постоялец сего "отеля" мог бы запросто взять и уйти, если бы не веревки, стягивающие его руки и ноги.
Как попал в плен, Александр не помнил. Свою очередь по туземному гранатометчику помнил, вырвавшийся из ствола его "пушки" язык пламени помнил, а дальше… Солнечный день тут же сменился душной ночью и немилосердной тряской. Мысли в голове ворочались чрезвычайно туго, будто заржавленные шестерни, и лишь через некоторое время удалось сообразить, что он лежит в кузове автомобиля, катившего куда-то не то по разбитой дороге, не то вообще по бездорожью. А непроглядная ночь вокруг царила, потому что на голову был надет какой-то нестерпимо вонючий мешок. Вдобавок к туго стянутым рукам и ногам. Осознание того факта, что он, поручик Бежецкий, находится в плену у бунтовщиков, пришло еще позднее…
Сдернули с головы пыльную, пропахшую псиной тряпку лишь здесь - в "темнице". И тут уже все остатки сомнений улетучились без следа. Сумрачные бородачи в долгополых халатах и с чалпаками на головах, как две капли воды походящие на давешних декхан, только вооруженные с ног до головы, перепоясанные пулеметными лентами - они смахивали на кого угодно, только не на людей, знакомых со словами "сострадание", "милосердие" и "военнопленный".
Остаток дня Бежецкий чувствовал себя диковинным зверем, угодившим в зоопарк: в "камере", где он был "заперт" (хотя, строго говоря, запереть ее было невозможно в принципе), перебывало, наверное, все население этого немаленького, по прикидкам офицера, кишлака. Вооруженные мужчины и закутанные до самых глаз женщины, седобородые старики, напоминающие египетских мумий, и полуголые карапузы - все считали своим долгом прийти посмотреть на пленника, потыкать его ногой или палкой, словно желая убедиться, что он не кусается, или кинуть издали камень. К вечеру на Сашином теле уже не было живого места, а поток "посетителей" все не стихал.
Завершилось все это лишь поздно ночью.
Пленник думал, что его так и оставят связанным, и всерьез побаивался, как бы застой крови в туго стянутых запястьях и лодыжках не привел к серьезным последствиям, но сразу после того, как "камеру" покинул последний зевака, туземцы продемонстрировали заботу о своем трофее.
Под прицелом автомата ему сперва развязали ноги, заменив туго стягивающую щиколотки веревку на свободные путы вроде лошадиных - двигаться мелкими шажками можно, а бежать - нет, а затем и руки. Теперь они были связаны спереди, и вскоре, после того как перед пленным поставили щербатую глиняную миску с какой-то размазней, стало понятно зачем. Некоторая гуманность, видимо, не чужда и дикарям…
"Интересно, - думал Саша, пристально наблюдая за перемещениями скорпиона по земляному полу: ему совсем не хотелось, чтобы эта членистая тварь забралась на него и принялась разгуливать по телу, - как долго меня будут тут держать и как скоро радушным хозяевам надоест пленника кормить?"
Скорпион, шустро перебирая лапками, приблизился было к ноге, но тут же, словно прочитав мысли "гиганта", прянул в сторону: быть раздавленным великанским, по сравнению с ним, ботинком явно не входило в его планы. Поэтому он решил зайти с тылу…
"Э-э!.. - запаниковал Александр: ему уже довелось испытать на себе действие скорпионьего яда и повторять совсем не хотелось. - Чего пристал, черт хвостатый? Сижу здесь спокойно, тебя не трогаю… Пшел вон!"
Увы, телепатическими способностями ядовитый абориген не отличался…
Поручик уже совсем было собрался попытаться подняться на ноги - стреноженным, со связанными руками это было не так просто, как скорпион настороженно замер, покачивая жалом на конце хвоста. А еще через миг кинулся к стене и нырнул в свою норку.
"Уф-ф-ф… пронесло, кажется, - откинулся молодой человек спиной на стену, пытаясь утереть связанными руками пот с лица. - Боится, зараза, русского офицера!.."
Но испугалось зловредное существо, как оказалось, вовсе не пленника…
* * *
В хижину вошли еще два посетителя. Один точно был мужчиной: борода лопатой, шерстяной чалпак на голове, туго перепоясывающая бесформенный халат новенькая портупея…
"Не мой ли "Федоров"! - зацепился Саша взглядом за кобуру, казалось, только что вынутую из упаковки. - Да вряд ли… Мало ли оружия в руки инсургентов попало?"
Второй "зевака", судя по фигуре, вроде бы тоже был мужчиной, но лицо его заматывала какая-то тряпка, похожая на паранджу туземок. С чего бы это вдруг?
Владелец "Федорова" чиркнул кресалом и затеплил глиняный светильник, напоминающий соусник с длинным носиком. До этого Бежецкий вполне обходился светом костра, просачивающимся внутрь сквозь прорехи, в обилии украшающие "дверь" (да и сама она была сплетена настолько редко, что больше походила на рыболовную сеть, просвечивающую насквозь), но "ночник" показался привыкшим к полутьме глазам таким ярким, что пришлось зажмуриться.
Это естественное действие почему-то вызвало у вооруженного такой приступ хохота, что он едва не выронил светильник, успокоившись лишь после того, как закутанный шикнул на него, продемонстрировав, кто в парочке за главного.
Знаком велев поставить лампу на земляной пол так, чтобы свет не падал на лицо пленника, закутанный присел на корточки и долго изучал связанного офицера, будто энтомолог, только что отловивший редкостного жука или на диво уродливую гусеницу. На этот образчик живой природы связанный по рукам и ногам Александр сейчас походил больше всего.
"А ведь это европеец, - внезапно подумал Саша, отметив про себя, что любопытствующему субъекту явно неудобна поза, которую азиаты, все до единого, полагают простой и естественной. - Ишь, егозит…"
Ночной гость едва заметно переносил тяжесть тела то на пятки, то на носки.
- Хватит прикидываться, - буркнул он по-французски. - Или встаньте уж, или сядьте по-человечески… Зачем ноги зря калечить?
Закутанный хмыкнул и поднялся на ноги, с видимым облегчением прекратив самоистязание.
- А у вас наметанный взгляд, - похвалил он молодого человека. - В русской армии хорошие офицеры.
По-французски он говорил чисто, но чувствовался акцент.
"Немец? - попытался определить его национальность Александр. - Англичанин? Может быть, может быть… Но точно не русский! Земляка я бы определил легко…"
Европеец обронил несколько гортанных слов, и его телохранитель опрометью кинулся наружу, едва не сорвав циновку окончательно. Вернулся он минуты через две с большой - размером с ведро, наверное - жестяной банкой. Установив жестянку на манер табурета в трех шагах от пленника, он подобострастно смахнул широким рукавом пыль с ржавого донышка и вытянулся у входа. Но европеец явно не нуждался в его присутствии и отослал прочь небрежным жестом руки.
Когда занавесь перестала колыхаться, "гость" прошелся по "камере", зачем-то ковырнув ногтем кирпичи то в одном месте, то в другом, изучил кровлю и только потом, брезгливо застелив "кресло" обширным платком в синюю клетку, вынутым из кармана, уселся, положив ногу на ногу.
- Пыль, - констатировал он. - Всюду пыль… Боже, как мне надоела эта пыль!..
Он отцепил край покрывала, скрывающего его лицо, и небрежно забросил его за спину, решив, видимо, что раз пленник сразу определил в нем европейца - играть в прятки не имеет смысла.
Незнакомец оказался мужчиной в годах - возможно, ему было за пятьдесят, а возможно - только казалось: злое горное солнце и сухой воздух способны состарить лет на десять за несколько месяцев. По крайней мере, двадцатидвухлетнему офицеру он показался настоящим стариком.
Сухощавый, носатый, с лицом, изборожденным глубокими, похожими на шрамы, складками, он живо напомнил юноше Вольтера с известного скульптурного портрета. Еще больше усиливала сходство с философом играющая на тонких губах пришельца улыбка. Только не язвительная, как у прототипа, а вполне располагающая. "Посмотри, какой я славный парень! - будто бы говорила она. - Разве можно мне не доверять?"
И Александр, конечно, поддался бы обаянию "гостя", если бы не стягивающие щиколотки и запястья веревки. Это обстоятельство как-то не способствовало доверию.
- Я не буду спрашивать ваше имя, чин, номер и расположение части, - покивал сам себе "Вольтер". - Все это, во-первых, мне совершенно без разницы, а во-вторых, это можно установить из ваших документов, которые мои молодцы взяли на вашем бесчувственном теле. Да-да, именно в этом кармане, - улыбнулся он еще шире в ответ на попытку Александра дотянуться связанными руками до нагрудного кармана: там, завернутые в несколько слоев полиэтиленовой пленки, лежали его документы. Когда-то…
- Я даже не буду спрашивать вашего, Александр Павлович, - в его устах отчество прозвучало как "Павловитш", - согласия на небольшую прогулку… Я просто пришел взглянуть на человека, столь молодого годами, но сумевшего успешно возглавить оборону против многократно превосходящих сил противника. Да-да, против вас, мой друг, сражалось более двух сотен лучших бойцов Хамидулло. Вы слышали о "тиграх"?
- Не доводилось, - разжал губы Бежецкий.
- А совершенно зря! Это лучшие бойцы из лучших, выдрессированные - не побоюсь этого слова - лучшими инструкторами Его Величества. И они оказались сущими котятами по сравнению с вами и вашими солдатами. Сколько у вас было человек?.. Да ладно, ладно! Это большой тайны не составляет. Мои люди все равно это узнают. Неделей раньше, неделей позже… Вы, русские - странный народ. Другой бы гордился, а вы стесняетесь.
Англичанин - а Саша давно уже опознал акцент, который собеседник не слишком-то и скрывал, пожевал сухими губами и продолжил:
- Такой человек - и все еще поручик. У нас вы бы могли подняться до капитана. Или даже до майора. Если бы у вашего отца, - улыбнулся он, - хватило денег для покупки патента.
- А у вашего хватило? - в упор спросил Саша.
- Увы, увы… - Собеседник погрустнел. - Потому-то я и вынужден был покинуть армию, в свое время… Зато теперь в той службе, что я представляю, мое личное состояние не играет никакой роли. А оно весьма и весьма увеличилось за последние пятнадцать лет, - похвастался он. - Вы бы тоже могли…
- Я не тороплюсь, - перебил его поручик. - Как-нибудь своим ходом доберусь и до ротмистра, и до полковника.
- Ротмистра? Ах, да - вы же кавалерист! Странный вы народ, русские: кавалерия у вас - на вертолетах… То ли дело - Империя… Я имею в виду Британскую, - счел он нужным пояснить. - Вся кавалерия - на танках. И уланы, как вы, и драгуны…
Саша хотел было сказать, что часть российской кавалерии тоже относится к бронетанковым войскам, но прикусил язык: небольшая тайна, но к чему распинаться перед врагом?
- И все равно вам придется прогуляться с нами, - сожалеюще вздохнул англичанин. - Я бы, конечно, отпустил вас - видит Бог! Но к чему демаскировать это укромное местечко? - обвел он рукой убогую халупу. - Уютно, не правда ли?
- Меня все равно найдут, - без особенной уверенности заявил молодой человек. - Наше командование, должно быть, уже подняло по тревоге все возможные силы и прочесывает сейчас…
- Прочесывает! Будьте уверены! Не поверите - генерал Мещеряков сделал невозможное, оголил несколько направлений, и вас теперь ищет целая армия. Вас и вашего товарища. Только не найдет.
- Почему?
- А вы разве не поняли? Ведь вся заварушка вокруг ваших вертолетов была всего лишь отвлекающим маневром! Мещеряков хороший вояка и оперативно закрыл границу, да так успешно, что прогулка моего дорогого гостя могла осложниться…
- Железнодорожного чиновника?
- Его самого. А держать привыкшего к комфорту столичного человека в таком вот дворце может оказаться вредным для его здоровья. Вот я и сделал шахматный ход. Пожертвовал несколькими пешками, но выиграл партию.
- Хороши пешки. - Саша представил, сколько туземцев осталось лежать вокруг той высотки. - Да и партию вы еще не выиграли.
- Выиграл, - самодовольству англичанина не было предела. - Пока русские войска переворачивают каждый камешек в трехстах милях отсюда, мы тихо-мирно перейдем демаркационную линию… И всех четверых я доставлю к своему начальству целехонькими.
- Каких четверых?
- Не важно, - тут же "спрятал рожки" собеседник, поняв, что наговорил лишнего. - От вас, мой друг, требуется лишь одно - вести себя тихо и мирно. Иначе придется привезти в Индию лишь троих…
В голосе англичанина впервые за весь разговор скрежетнул металл, и Бежецкий понял, что он совсем не шутит…