- Владимиром Федоровичем, - ответил поручик. - Вы можете - просто Владимиром. Или Володей. Так меня маменька звала в детстве.
- Я думал, что вы какой-нибудь Вильгельм.
- Зря думали. Я с младенчества крещен в православие. Батюшка мой, знаете ли, совершенно равнодушен в вопросе религии и легко согласился бы даже на обрезание наследника, - усмехнулся барон. - По магометанскому канону или по иудейскому - без разницы. Ему, мотающемуся по Европе из одного казино в другое, на все, кроме рулетки и "фараона", было наплевать.
- Почему же он остановился на православии?
- Потому что матушка моя - православной веры, - вздохнул фон Минден. - Елизавета Никитична. В девичестве - Мещерякова…
- Да вы что! - подскочил на месте Бежецкий. - Так вы?..
- Да, я - племянник генерала. Увы, то, что я почитал везением, обернулось той же рутиной, что и в Империи. Правда, выслуга в чин здесь идет быстрее, - саркастически улыбнулся Владимир. - И больше вероятность гибели от шальной пули. В собственном клозете, например.
Саша помолчал, переваривая услышанное, никак не желавшее укладываться в голове. Еще совсем недавно он считал фон Миндена никчемным армейским бюрократом, высиживающим чин и орденок в относительной безопасности, потом - британским шпионом (в свете последних событий его подозрения уже казались поручику откровенным бредом), а на самом-то деле он оказался совсем не таким…
- И что же вас, поручик, подвигло на столь резкие перемены в своей жизни?
- Страсть, - пожал плечами барон. - Пагубная страсть… Я игрок, сударь! - с вызовом заявил он. - Папенькины гены, вероятно. Без его удачливости, правда… А еще - скука.
- И вы проиграли казенные суммы?
- Нет… До такого не дошло. Но я влез в долги, в большие долги, Бежецкий. Вы даже не представляете, сколько я должен.
- Многим людям? - Саша честно попытался припомнить, говорил ли ему кто-нибудь о больших долгах фон Миндена, и никак не мог, что само по себе было странно: Кабул - городок маленький, все про всех все знают…
- Одному, - посмотрел ему прямо в глаза барон расширенными зрачками страдающего от нестерпимой боли человека…
* * *
"А ведь все сходится. - Саша все никак не мог заснуть, ворочаясь на своем жестком ложе под оглушительный храп господина Линевича, умудряющегося сладко почивать даже спутанным по рукам и ногам: вероятно, свою роль играл изрядный слой жира, покрывающий его грузное тело. - Как же я, дурачок, сразу не догадался? Шерлок Холмс выискался…"
Он в сотый раз прокручивал и прокручивал в мозгу то, что ему поведал фон Минден, и не уставал корить себя за легкомыслие и ограниченность. Вот уж доподлинно: хочешь спрятать древесный лист - прячь его в лесу. Так вроде бы выражаются ушлые на такие вот поговорки британцы?
"А ведь что за человек! Никто бы никогда не подумал на него - всем готов помочь, любому - услужить. Меня вот выручил… Хамелеон! Одно слово - хамелеон! А кем он еще должен быть?.. Хитрым и изворотливым хамелеоном…"
Более всего Александра сейчас мучило то, что он никак не может сообщить в Кабул о своих догадках. Что, пока он тут лежит, шпион, может быть, затевает новую каверзу, из-за которой лишатся жизни новые и новые русские солдаты и офицеры.
Он пытался восстановить в памяти карту Восточного Афганистана, но она, казавшаяся четкой и ясной в первый момент, блекла и расплывалась, стоило "приблизить" ее. И, опять же, не было достоверно известно, в каком именно месте этой обширной территории затеряны три беглеца.
В конце концов, поручик решил последовать совету полковника Теслера, преподававшего в училище тактику.
- Мозг человека - удивительный инструмент, - словно воочию услышал Саша глуховатый голос Георгия Карловича. - Орган совершенно неизученный, но демонстрирующий исследователям такие чудеса, что не снились никаким электронным машинам. Согласно уверениям некоторых ученых, один раз увиденное, услышанное или прочитанное намертво запечатлевается в том комке нервов и соединительной ткани, что находится у каждого из нас вот здесь, - желтоватый от никотина палец офицера прикасается к высокому, с залысинами лбу. - Впрочем, возможно, я и ошибаюсь, - походя, с улыбкой, отнимает он листок бумаги с начерченными на нем полями для "морского боя" у покрасневшего до корней волос Ардабьева. - И мозг за черепной костью наличествует не у всех…
Для того чтобы вспомнить нечто, кажущееся давно и прочно забытым, следует лишь постараться, - переждав смех, продолжает сутуловатый пожилой офицер, прохаживаясь между рядами, заложив руки за спину: на локтях его видавший виды мундир аккуратно - сразу и не заметишь - заштопан. - Мой учитель, например, предлагал отрешиться от всего сущего. Как бы отгородиться от него стеной, отключить зрение, слух, осязание, обоняние… На Востоке такое состояние называют медитацией. И постепенно требуемое всплывет перед вами само…
Закрыв глаза, Александр попытался сделать все, как говорил полковник, но получалось плохо. Ну как, скажите на милость, отключить слух, когда в уши так и ввинчиваются рулады чиновничьего храпа? Что делать с обонянием, если оно, обострившееся от голода донельзя, как у дикого хищника, против воли, выискивает в окружающем воздухе ароматы отсутствующего съестного?
Но если постараться - все получается.
Немного погодя Бежецкому уже стало казаться, что он не лежит на жесткой "постели", а парит над землей, не касаясь ее ни одной частью тела, а все звуки как бы отступили, по-прежнему оставаясь слышимыми, но не раздражающими слух…
Осторожно, чтобы не спугнуть свое "подвешенное" состояние, он попытался снова представить себе карту, и неожиданно это вышло очень легко и просто. Он, как будто наяву, оказался в кабинете Грум-Гржимайло (самого полковника на месте почему-то не было) и подошел к висящей за его столом огромной - во всю стену - карте Королевства.
Коричневые и красноватые пятна гор, бурые возвышенности, зеленые ниточки долин… С изумлением поручик читал названия населенных пунктов, о которых никогда и не подозревал: Джангузай, Хусейнхейль, Гургимайдан… Почему-то взгляд его привлекал именно этот район.
А потом глаза сами собой переместились на запад и уткнулись в реку Логар, вдоль которой шла прокладка участка Транс-Афганской железной дороги, с которой и был похищен Линевич…
- Саша… - услышал он и обернулся.
Позади, в дверях полковничьего кабинета, стояла она…
Такая же, как тогда, ночью, когда Александр видел ее в последний раз. Прекрасная, взволнованная, зовущая.
- Настя, - Бежецкий шагнул к ней. - Откуда ты здесь? Ты приехала, чтобы увидеть меня?
Но девушка не отвечала, отступая назад и загадочно улыбаясь…
- Поручик! Проснитесь! - тряс взволнованный фон Минден Сашу за плечо. - Проснитесь, Бежецкий!
- Что? - протер глаза молодой человек, с изумлением понимая, что ночь вокруг сменилась поздним утром. - Что случилось?
- Слышите?
- Что я должен услышать?
- Вертолет!!!
Александр вскочил на ноги и, вытянув шею, принялся оглядывать горизонт. Где-то на пределе слышимости действительно стрекотал вертолетный двигатель. Минутой спустя звук стих, но поручик успел засечь направление, откуда он доносился. На северо-запад.
- Нас ищут? - фон Минден пытался сесть, но слабые руки соскальзывали.
- Сомневаюсь, - покачал головой Бежецкий. - Но думаю, что нам следует двигаться в ту сторону.
Про свой сон (а теперь он не был уверен, что карта ему не приснилась, как и Настя) он предпочел не рассказывать…
* * *
"Все, похоже, что это конец, - думал Саша, лежа с закрытыми глазами. - Дальше и шага не смогу сделать…"
У него даже не было сил скинуть с плеча безвольно висевшую руку фон Миндена, проверить - жив он или нет. Обессиленный поручик плавал на грани яви и забытья, не в силах отличить, что происходит на самом деле, а что - лишь кажется иссушенному жаждой мозгу. И в этом бреду ему казалось, что чиновник прохаживается рядом, слегка пинает его в бок, чтобы убедиться, что Саша без памяти, а потом из-под руки выскальзывает ремень автомата…
- А ну, брось ружжо! - раздался неподалеку чей-то незнакомый голос. - Брось, говорю, пока лишнюю дырку в башке не сделал!
- Да что с ним гуторить, дядь Митяй! - вторил более молодой, высокий. - Грохнуть заразу, чтоб неповадно было наших баранов тырить!
- Остынь, Егорка. Не видишь - не туземец это. Ты кто будешь, мил человек? Положи, положи ружьишко… Во, молодец!.. Русский или как?
- Русский, - путейцу тоже было трудно говорить, и голос его был почти неузнаваем. - Статский советник… Линевич…
- Ого! - по голосу незнакомца чувствовалось, что инженеру не поверили. - Целый генерал! С чегой-то вдруг?
- Врет! - безапелляционно заявил молодой. - Смотри, дядь Митяй: лохмотья одни, черный, как головешка… Бродяга какой-то. Да и что енералу делать-то у нас?
- Постой… Вдруг не врет? На прошлой неделе был я в городе - все рядили, что шишку какую-то башибузуки с "афганки" украли. Не он ли?
"Афганкой" в просторечии назвали строящуюся железную дорогу. Аббревиатура ТАЖД плохо ложилась на язык простых людей…
- Да, да! - зачастил путеец. - Я это! Это меня ищут!
- Да ну! Как же тебе удалось от туземцев-то сбежать? Они, чай, не сосунки - дело свое знают туго, - незнакомец постарше был недоверчив. - Да с ружжом еще!
- Удалось вот…
- Ну да ладно, - по-мужицки трезво рассудил незнакомец. - В околотке разберутся, кто ты такой… Ты один?
- Один, один!..
Александр слышал все это отлично, но не было сил поднять голову, не то что подать голос.
"Нас с поручиком оставят здесь, - отрешенно думал он. - Скотина Линевич - отомстить мне решил за все… А может, и правда считает, что мы с поручиком мертвы…"
- Егорка, - услышал он, но даже не смог обрадоваться. - Езжай-ка, племяш, по следам этого вот… Да посмотри, как там. Не нравится мне чтой-то этот енерал…
Бежецкий услышал дробный стук, никак не похожий на звук шагов, а еще через пару минут что-то жесткое потыкало его в спину между лопаток.
- Дядь Митяй! - голос звучал прямо над головой, но высоко-высоко, будто с неба. - Тут еще двое! Служивые вроде! Мертвые оба - в обнимку лежат, как братья родные!
- Точно мертвые?
"Живой я, живой!" - хотел крикнуть Саша, но рука фон Миндена давила на спину, как стальной рельс, и воздуха в легких не было.
"Нас же так и бросят здесь!.."
Медленно, как прорастающий сквозь асфальт росток, он поднял голову: одному Господу было известно, каких усилий требовали эти миллиметры… Перед глазами в какой-то странной дымке маячило лошадиное копыто.
- Я живой… - шепотом сообщил он этому копыту и вновь уронил голову.
И настоящим чудом оказалось то, что всадник все-таки услышал этот шелест, не более громкий, чем шорох бумажного листа…
7
- Так вы утверждаете, товарищ рядовой, - лысоватый врач в "горбачевских" очках с тонкой золотой оправой внимательно разглядывал лежащего в постели худого, стриженного наголо паренька с лихорадочно блестящими на осунувшемся желтоватом лице глубоко запавшими глазами, - что ваш командир взвода непонятным образом раздвоился?
- Нет, - больной облизнул сухие губы, - я этого не утверждаю. Но как иначе объяснить, что он так быстро пришел ко мне на помощь? Я только-только видел его наверху горы, а потом он бац - и рядом. И форму успел поменять.
- Может быть, скатился вниз? - улыбнулся одними губами врач. - Помните, у Маяковского? "Хочешь убедиться, что земля поката? Сядь на собственные ягодицы и катись", - процитировал он.
- Ну, это вы сказали, - недоверчиво улыбнулся солдат, следя глазами за молоточком, которым медик, будто невзначай, водил перед его лицом туда-сюда. - Скатился… Там километра два уже было, наверное. Он, пока катился, стерся бы о камни… Как в том анекдоте про кота.
- Про кота? - расхохотался врач. - Как же - помню, помню… Там еще хозяин на пол наждачную бумагу постелил, а мелкой не нашел… Ну, чувство юмора у вас сохранилось, больной, - это хороший знак. А больше ничего странного вы за своим командиром не заметили?
- Странного?.. - задумался солдат. - Понимаете, я сперва не обратил внимания - в горячке был…
- В горячке?
- Ну, это так говорится… Я ж в плену был, думал, что на куски меня резать будут, а тут - он. Я, как его узнал, чуть с ума не сошел от радости. Ну, думаю, товарищ лейтенант меня вытащит!
- Это хорошо. Но вы сказали "сперва". А что потом?
- Странным мне показалось, что одет он как-то не так был. Форма военная, но я такой раньше не видел - в разводах каких-то цветных.
- Грязная?
- Нет, там ткань такая. Маскировочная будто.
- Маскхалат?
- Нет, те я тоже видел. У разведчиков. Там только два цвета - зеленый и белый. А тут и желтый был, и коричневый… Как в кино, у американцев.
- В кино? Вы видели такой фильм?
- Ну да! Только названия не помню. Мы с другом на видеомагнитофоне смотрели, у него дома. Там про войну во Вьетнаме, и один бывший солдат…
- Ну хорошо, - перебил больного медик. - А еще что?
- Они с другим, в такой же форме, все называли друг друга поручиками.
- Так он не один был?
- Я же говорил! В плену, оказывается, было три человека: я, тот второй военный, что раненый был, и гражданский. Александр Павлович его еще статским советником называл.
- А что это значит - статский советник?
- Откуда я знаю, - пожал здоровым плечом раненый. - Это что-то из дореволюционной жизни. В книге какой-то было. У Чехова, кажется.
- Логично, - покивал головой врач. - фильм, книга… Ну, товарищ рядовой, не буду вас больше отвлекать. Выздоравливайте.
Врач поднялся со стула, спрятал свой молоточек в нагрудный карман и вышел из палаты, прикрыв за собой дверь.
- Ну что? - спросил его другой врач - заведующий хирургическим отделением Ашхабадского военного госпиталя подполковник Вахтеев, ожидающий снаружи. - Симуляция исключена?
- Можно сказать однозначно, - подтвердил майор Голобородько, коллега Вахтеева, но заведующий психиатрическим отделением. - Посттравматический синдром в чистом виде. Съехала у рядового крыша набекрень. Сложный бред, навеянный отрывочными воспоминаниями о прочитанных книгах и виденных фильмах. Думаю, семь-бэ ему гарантирована.
- А может, не будем мальчишке жизнь портить? - осторожно спросил подполковник. - Ему ведь так и так инвалидность светит. Раздроблены правая лопатка и несколько ребер, поражена плевральная полость… Легкое удалось спасти, но дышать какое-то время ему будет тяжеловато. Опять же - обширная кровопотеря.
- Ну, не знаю… - задумался майор, человек не злой, в общем-то.
- Ведь в остальном-то он вполне вменяем, - почувствовал слабину Вахтеев. - Я с ним беседовал - вполне здраво рассуждает. Про детство рассказывает, про учебу в институте… Он ведь в Политехническом учился, выпустился бы лейтенантом запаса, да по "устиновскому приказу" - загремел. Демобилизуется, придет восстанавливаться, а ему там - от ворот поворот. Мол, чокнутых нам не надо. Клеймо в военном билете на всю жизнь. Виталий Евгеньевич, у вас же у самого сын!
- Даже не знаю, что сказать… Ярко выраженный бред… Кстати, а на наркотики его проверяли? Мальчишки там, за речкой, сатанеют - водки-то наш "минеральный секретарь" их лишил. И курят всякую дрянь… А то и колются…
- Абсолютно в этом плане чист, - заверил подполковник. - Даже не курит. Я думаю, парнишка просто чересчур впечатлительный, воображение у него живое. Вот в экстремальной ситуации и отреагировал его организм неадекватно. Мне такое встречалось в специальной литературе.
- Да-да, вы правы. - Психиатр задумчиво вынул из нагрудного кармана молоточек и почесал кончик носа. - Особенно во времена вьетнамской войны такое отмечалось за американскими солдатами. Я читал монографию Джейсона Вудса, так у него прямо сказано… - Майор недоуменно посмотрел на молоточек и спрятал его за спину. - В общем, как знаете, Юрий Викторович. Если вы считаете, что этот факт отражать не следует - я не против. Рядовой Максимов, кроме своей мании, никаких отклонений в психиатрическом плане не имеет. Так и запишем.
- Лучше без мании.
- Можно и без мании. Ну, товарищ подполковник, я вам больше не нужен?
- Бог с вами, Виталий Евгеньевич! До свидания. В субботу жду вас в гости на торжество. С супругой!
- Непременно буду, Юрий Викторович.
Медики церемонно раскланялись, и Вахтеев долго смотрел вслед удаляющемуся психиатру, похоже, продолжающему беседу в одиночестве: разводящему руками, крутящему головой…
"Эх, Виталий Евгеньевич, Виталий Евгеньевич… - подумал хирург. - Вам самому семь-бэ смело ставить можно… Впрочем, какой психиатр без отклонений?"
Он открыл дверь и вошел в палату.
- Не помешаю, Вадим? - присел он на стул у кровати. - Лежи, лежи… - жестом удержал он завозившегося пациента. - Ну, как самочувствие?