- И что с того? Нет, любезный Маршалл, никаких оснований для подозрений у нас пока нет. Увы, но нет. Я думаю… О, Теренцо, могу ли я узнать, что так заинтересовало тебя за окном?
- Солнце, - за Теренцо пояснила девушка, пряча улыбку. - Сейчас оно опустится еще на полпальца, и мой супруг сможет говорить.
- Он замолчал в это время ровно луну назад? - догадался Бенино.
- Да.
И все выжидательно уставились на Теренцо. Толстяк, тяжело дыша, смотрел на огненный шар, который блистал в чистом голубом небе так бездумно, так беспечно, словно и не существовало в мире под ним никаких тревог и забот. В молчании за солнцем следили и остальные. Бенино, например, полагал, что как только оно опустится на требуемые полпальца, Теренцо откроет рот и сразу обнаружит всем тайну убийства Сервуса. Гвидо был не столь оптимистично настроен, но и он надеялся услышать от жирного аквилонца нечто важное, могущее помочь ему в расследовании. Пеппо… Пеппо ни о чем таком не думал. Он просто вспоминал огромного розовощекого рыцаря, победившего самого Всадника Ночи и погибшего так нелепо и странно - от дружественной руки. А Лавиния просто взирала на своего толстяка с любовью и даже благоговением. Пожалуй, такой взгляд невозможно изобразить - мельком пронеслось в круглой голове дознавателя, - но как умудрилась эта красавица влюбиться в ужасного, мерзкого, одышливого, потного и жирного кабана? Гвидо с отвращением взглянул на Теренцо, в тот же момент толстяк вдруг коротко всхрюкнул и с торжествующей улыбкой повернулся к гостям.
- Ха! Теперь я опять свободен! Я могу говорить! - заорал он хриплым от долгого молчания голосом. - Лавиния! Радуйся вместе со мной! Ха!
- Постой, любезный, - поднял руку ладошкой вперед Гвидо. - Если не возражаешь, отложи ненадолго свою радость. Нам нужно, чтобы ты ответил на такие вопросы…
- Сам знаю, - бесцеремонно перебил его Теренцо. - Я был нем, но не глух. Сервуса после вечерней трапезы я не видал, но зато кое-что слышал… - Он многозначительно обвел маленькими масляными глазками присутствующих, убедился в их неподдельном внимании, - Трухлявая колода говорила с ним перед полночью.
- Трухлявая… Это Заир Шах? - догадался Гвидо.
- Ну да! Уж о чем они шептались - рассказать не могу, ибо не ведаю. Слов я не разобрал. Но бранились, точно бранились. Этот старый пенек звездочет шипел, как разъяренная кобра, а Сервус отвечал коротко и гневно, будто отказывал тому в просьбе.
- Значит, Леонардас действительно слышал его голос… - задумчиво пробормотал Бенине.
- Конечно, слышал. Только, кривая оглобля, перепутал все. Не пел старикан и не молился, а чего-то требовал у рыцаря.
- Но чего?
- Почем мне знать? Сказал же, слов я не разобрал.
- Полагаю, Гвидо, нам следует еще раз переговорить с Заир Шахом, - хмуро буркнул философ, которому не стоило труда всю картину убийства Сервуса Нарота представить во всех подробностях, благо фантазия работала превосходно.
- Мне, - уточнил дознаватель. - Мне следует переговорить с ним еще раз. А ты, уважаемый Бенине, займись поисками… Лумо и пропавшего магического рубина.
- Хорошо, - легко согласился Бенине. - Теренцо, ты имеешь сообщить что-нибудь еще?
- Ничего не имею, - хмыкнул толстяк. - Сейчас пойду к себе и буду разговаривать вслух с двумя самыми любимыми моими людьми - с собой и Лавинией.
С трудом выбравшись из-за стола, Теренцо вытянул за руку Лавинию, и вдвоем они удалились наверх. Теперь в трапезном зале осталось четверо. Маршалл, братья Брассы и маленький дознаватель.
- Как ты думаешь, Бенине? - тихо спросил Гвидо. - Зачем Сервус рассказал всем, где хранится ларец с Лалом Богини Судеб?
- Не ведаю, - пожал плечами философ. - Может, подозревал, что камень хотят украсть, и решил поставить там засаду - ну, чтоб поймать вора?
- Скорее всего, так…
- Точно так, - заявил шемит. - А зачем еще?
- Жаль, меня не было на той вечерней трапезе, - вздохнул Гвидо. - А я бы хотел послушать историю о Богине Судеб…
- Я могу рассказать тебе, - усмехнулся Маршалл. - Невелик труд.
- О, это было бы замечательно!
- Ну, слушай. Еще до Великой Катастрофы на месте нынешней Бритунии были одни сопки, да овраги, да камни, да болота кое-где, но ни травы, ни кустов, ни тем паче деревьев вовсе не наблюдалось. Так гласят легенды, а я тебе легенду и передаю. Обитали там несколько племен - дикие люди, которые охотились на диких зверей и тем и жили. Больше о них и сказать-то нечего… И вот однажды с небес было им знамение: страшная молния, ударившая в землю не менее полу, сотни раз, а самый последний - в хижину старой колдуньи… Конечно, все в мгновение сгорело дотла, но на другой день из горстки этого мокрого пепла выросло дерево, такое прекрасное, что все эти племена собрались вокруг него и так сидели чуть не целую луну, изредка отлучаясь только для того, чтобы добыть пропитание. К концу этой луны на дереве выросли два плода, похожие на апельсины, но не апельсины. Огромные, цвета яркого (а в тех местах яркого вообще не было - сплошная серость вокруг) - один желтого, а другой красного, ароматные, к вечеру они раскрылись, и из них вышли две юные девицы. Одна - та, что вышла из желтого, - белокурая голубоглазая красавица, нежная и стройная, как цветок. Вторая - та, что вышла из красного, - тоже красавица, только черноволосая и черноокая, с фигурою гибкой, как у леопарда, посадкой головы гордой, а походкой стремительной. И снова сверкнула молния. Она насквозь пронзила обеих девиц, заставив несчастных дикарей с воплями разбежаться в стороны. Когда же стало тихо и люди осмелились обернуться, они увидели, что из двух красавиц осталась одна… Какая, Гвидо?
- Черноволосая?
- Нет.
- Белокурая?
- Нет.
- А какая же? - безмерно удивился маленький дознаватель.
- Обе! - торжествующе воскликнул Маршалл. - Они соединились в одну - в голубоглазую черноволосую красотку со взглядом нежным, а походкой стремительной и смелой. То и была Вечная Дева - Богиня Судеб. В руке ее сверкал красным огнем великолепный большой Дал, освещая тупые рожи дикарей мерцающим сиянием. Девушка обвела взглядом окрестности, и тут же из земли пробились ростки, из коих потом и выросли деревья, кусты да трава…
- А потом? - истребовал продолжения Гвидо, видя, что Маршалл вдруг углубился в свои думы.
- Потом? Потом она ушла. В неизвестном направлении…
- И все? - разочарованно спросил Гвидо.
- Нет, не все, - засмеялся шемит. - Потом ее видели в Асгарде, в Аквилонии и Офире, в Кхитае и Вендии. Но тогда огненного дала в ее руке уже не было. Никто не знает, каким образом она утратила его, но - теперь его владелец Сервус Нарот!
- Уже не он… - мрачно заметил Бенине.
- Уже не он… - согласился Маршалл. - Так вот, о Богине Судеб. Говорят, она обходит весь свет, останавливаясь лишь иногда и совсем ненадолго - для того, чтобы прясти пряжу, которая и есть судьба людская. Напрядет целый ворох, скажем, в Аквилонии, бросит на землю, он и рассыплется, но судьба аквилонцев - каждого из них! - уже будет предопределена на целые полсотни лет вперед. Затем пойдет в Зингару, и там то же самое… Ну, понравилась тебе легенда?
- Так себе, - улыбнулся Гвидо. - Но этот Дал действительно обладает магическими свойствами?
- Поверь мне. - Маршалл посерьезнел, уставил черные маслины глаз в зеленые круглые глазищи младшего Деметриоса. - Недаром Сервус так за него пострадал. Между нами говоря, сам Дал стоит ничуть не больше, чем та черная жемчужина или гранат - Красный Отец. Гораздо дороже его чудодейственная сила! Пусть он исполняет только одно твое желание, но зато какое! Ты можешь изменить свою судьбу полностью - хоть стать из нищего королем! Ни один маг не сделает такого!
- А если я доволен своей судьбой?
Маршалл опешил.
- Доволен? Как это?
- Да просто - доволен, и все. - Гвидо засмеялся. - Я люблю свой город и свою семью. Мне нравится моя внешность и мое здоровье… Нет, для себя я ничего бы не хотел. Но вот излечить и омолодить отца или разыскать Лумо…
- Э-э-э, парень, не выйдет. Лал Богини Судеб меняет только саму судьбу - твою судьбу! Если ты вздумаешь попросить золота - он не даст тебе и монеты; если ты вздумаешь попросить здоровья для отца - он не исцелит даже кашель. Но если ты скажешь: "Хочу жить двести лет" - ты будешь жить ровно двести!
- Не хочу, - печально покачал головой маленький дознаватель. - Вполне достаточно и шестидесяти…
- Мало! Мне скоро шестьдесят, а я еще полон сил и надежд! Да знаешь ли ты, как хочется жить, когда седеют волосы и морщины бороздят кожу? Знаешь ли ты, сколько дум в голове о будущем и о прошлом, сколько…
- Отчего же Сервус Нарот не попросил себе долгой жизни?
- Откуда ему было знать, что его убьют…
- Он знал, - сказал вдруг философ. - Он очень хорошо это знал.
Глава седьмая. Тяготы подозрения
Гвидо недоверчиво улыбнулся.
- Как то есть знал? Что навело тебя на мысль сию?
- Ничего меня не наводило, - ответил Бенине с неохотою. - Мне бив голову такое не пришло. Сервус сам мне сказал.
- Когда?
- В ночь перед убийством. Он пришел в мою комнату - встревоженный, побледневший…
И Бенине рассказал все то, что поведал ему рыцарь.
- Ну и ну-у-у! - протянул Маршалл, и не пытаясь скрыть изумление. - Так значит, старина Сервус подозревал нас всех? Ах, я дурень! И что меня дернуло поехать сюда? Ведь не хотел же, клянусь пышной грудью Иштар, владычицы нашей, не хотел! Ах!
- А что ж поехал? - грубо спросил философ.
- Да по письму же и поехал. "Не медли! - писал мне Сервус. - Я готов предложить тебе такую вещь, какой ты в жизни не видывал!" И что за вещь такая, подумал я, бросил все дела и поехал.
- И что за вещь?
- Тьфу! Ваза из цельного розового агата! На кой она мне нужна, эта ваза? У меня самого подобных полдюжины!
- Гм-м… - Гвидо смущенно посмотрел на гостей. - Лумо толковал, мол, досточтимый Сервус писал дяде, что продаст ему нечто невиданное, дядя обрадовался и послал нас сюда. А приехали, рыцарь показал нам колет, расшитый сапфирами и мелкими бриллиантами, и боле ничего не предложил…
- Интере-есно, - протянул философ, в глубине души недовольный таковым поведением лучшего друга. - Значит, он вытянул вас всех сюда посредством обмана? Не удивлюсь, если Заир Шаху вместо "невиданного сокровища" он пытался подсунуть золотое яблоко или еще какую подобную чепуху.
- Все это еще раз подтверждает твой рассказ, Бенино, - сказал Гвидо, улыбаясь. - Он и в самом деле решил любым путем собрать всех, на кого падало подозрение. Вот только странно, что он все-таки не уберегся. Как говорят, предупрежденный об опасности почти спасен… Он же получил клинок в спину - ночью, когда всяк бережется вдвойне! Нет, пока не могу этого уяснить. Ладно, идемте отдыхать, друзья. Все устали - нынче был тяжелый день… Вон уж сумерки давно наступили…
Только поднявшись, Пеппо понял, что действительно устал. Взяв брата под руку, он повис на нем и так доехал до своей комнаты. А там Бенине уложил его в кровать, накрыл покрывалом и удалился. Спустя несколько мгновений юноша уже спал.
* * *
Пробуждение было не из приятных. Дикий вопль, примерно такой, какой издал Ламберт, обнаружив хозяина мертвым, раздался перед самой утренней трапезой.
Пеппо вскочил, холодея от одной мысли о том, что его брат мог оказаться следующей жертвой злокозненного убийцы. Вылетев в коридор, он нашел там Леонардаса, который, квохча как испуганная курица, бегал взад-вперед и всплескивал длинными руками.
- Что случилось? - крикнул Пеппо, загораживая ему дорогу.
- Не знаю! - истерично взвизгнул в ответ офирец. - Кто-то орал! Я не могу больше! Я уеду! Уеду!
Юноша плюнул и побежал вниз, надеясь застать там кого-либо более здравомыслящего. Там оказался один Маршалл, с отсутствующим видом попивавший вино из серебряного кубка и, кажется, не слыхавший никакого шума. Он единственный не уходил отдыхать, а просидел тут с утра до утра - сначала с остальными гостями, а потом один.
- Ты слышал? - и ему крикнул Пеппо, дрожа от ужаса.
- Что? - меланхолично спросил шемит.
Не ответив, юноша развернулся и бросился снова наверх. Но на лестнице он столкнулся с Бенине - тот мчался, как раненая волчица к своему волчонку. Едва он завидел Пеппо, как глаза его радостно вспыхнули. Схватив брата в охапку, он так сильно прижал его к себе, что юноша чуть не задохнулся.
- Мальчик мой! - закричал Бенино, срываясь на фальцет. - Где ты был? Я обшарил твою комнату и десяток других! Я искал тебя!
- Я тоже искал тебя! - задушевно пробормотал Пеппо в отворот его куртки. - Там орали, я испугался, я побежал…
- Ах, какая трогательная картина! - издевательски пропел за спиной философа Заир Шах. - Прямо-таки больно смотреть!
- А ты не смотри! - Уже не первый раз в этом доме Бенино позволял себе грубости - наверное, уже чувствовал себя хозяином. - Иди вниз, сейчас я найду Гвидо…
- Зачем еще? - недовольно фыркнул старик.
- Разберемся, что к чему, - туманно ответил философ, увлекая брата за собой.
Гвидо встретился им в одном из рукавов коридора. Он был так же бледен, как тогда, когда нашли тело Сервуса Нарота.
- Ты слышал крики? - спросил его философ. - Где-то там, в правом крыле дома.
- И слышал и… видел… - хмуро ответил маленький дознаватель. - Теренцо убили.
- Что?! - разом воскликнули братья Брассы, непроизвольно подаваясь назад.
- Это Лавиния кричала… Они уснули, а проснулась она уже одна. То есть Теренцо лежал рядом, но был мертвее мертвого: горло перерезано от уха до уха.
- А… оружие? - Глотка философа пересохла, и теперь он скрипел, как несмазанная телега.
- Кинжал… мой…
Гвидо тоже говорил с трудом, но Пеппо отлично понимал его чувства. Сначала рыцаря закололи кинжалом Лумо Деметриоса, а теперь Теренцо зарезали кинжалом Гвидо Деметриоса. Все это было очень странно.
- Все это очень странно…
Бенине настороженно смотрел на бледное лицо маленького дознавателя, вдруг обнаруживая в нем неприятные изъяны: хитрые глаза, чей взор ускользал, как у человека с нечистыми помыслами, слишком вздернутый нос, веснушки… Ну разве у честного мужа могут быть веснушки?
Философ понимал, что несправедлив сейчас, но ничего с собою поделать не мог.
- Да, все это очень странно, - с нажимом повторил он, отталкивая брата себе за спину.
- Подумай же, Бенино. - Гвидо умоляюще посмотрел в глаза философа - теперь его взор никуда не ускользал, а, напротив, был прям и открыт. - Подумай, зачем бы я стал оставлять свой кинжал в комнате, где только что убил человека? Я бы унес его и спрятал или выбросил бы…
- Ты хитер, - отворачиваясь, сказал Бенине. - Кто тебя знает…
- Он не виноват, Бенино, - вступился за малыша Пеппо. - Убийца нарочно подбросил его кинжал в комнату Теренцо.
- Помолчи! - сурово остановил его брат. - Иди к себе, запрись на засов и никого не пускай. Я приду позже.
Юноша с укором посмотрел на Бенино, но перечить не стал - сие было бесполезно, ибо упрямее заупрямившегося философа мог быть только раздраженный осел.
Когда Пеппо скрылся за дверью своей комнаты - а Бенино с Гвидо проводили его туда, - они пошли успокаивать Лавинию, которую, по словам младшего Деметриоса, вряд ли успокоил придурковатый Леонардас. Так оно и было. Рядом с трупом несчастного толстяка, вся перемазанная в его крови, сидела девушка, а офирец примостился чуть ли не у нее на коленях. Кажется, пыталась утешить его она: рыдая в полный голос, он визжал, что никогда больше не выедет из родного Офира, чем бы его ни заманивали. Он клялся, что продаст всю свою коллекцию задешево, а лучше отдаст ее первому встречному нищему, лишь бы не бояться за свою жизнь, коя, безусловно, дороже всяких там самоцветов и золотых побрякушек.
- Будь мужествен, Леонардас, - повторяла Лавиния, сама едва живая от пережитого. - Возьми себя в руки, прошу.
Бенино, не церемонясь особенно, взял тощего офирца за шиворот и вытащил его за дверь, с удовлетворением заметив облегчение на красивом лице девушки. Там, в коридоре, он прижал его к стене и сквозь зубы зашипел:
- Ты, ублюдок, запомни: будь мужествен, не то я тебе шею сверну, цыплячья твоя душонка! Пшел в комнату!
- В чью? - захныкал Леонардас.
- В свою, глупец!
Пинком отправив офирца в нужном направлении, Бенино вернулся к Лавинии. Она лежала поперек широкого супружеского ложа и не подавала никаких признаков жизни. Над ней, склонившись, стоял Гвидо и усердно размахивал тонкими ручками. Философ снова насторожился: всего несколько мгновений назад он видел ее целой и невредимой, а сейчас… Уж не этот ли - подозрительно мелкий ростом - тип воспользовался моментом и прирезал ее тоже?
- Помоги мне, - буркнул Гвидо, увидев входящего Бенино. - Только вы ушли, как она в обморок свалилась…
Устыдившись своих мыслей, философ быстро подошел к низкому, как в комнате Сервуса Нарота, столику, взял бутыль с вином и, налив немного ароматного красного себе в ладонь, принялся растирать ей виски. Через некоторое время Лавиния пришла в себя.
Гвидо, будто самый нежный и любящий брат, присел на корточки перед нею и, заглядывая в лицо, проговорил:
- Мне так жаль, милая… Как могло случиться такое ужасное событие? Ты что-нибудь слышала?
- Ничего… - покачала головой девушка. - Я спала… Мне снился золотой дракон…
- Золотой дракон? - сделал стойку Гвидо. - Что это означает?
- Ничего, - хмыкнул Бенино, испытывая укол ревности. - Это гобелен в сокровищнице Сервуса. Золотой дракон на фоне голубого неба, а под ним, на земле, полыхает пожар.
- А-а-а… - разочарованно протянул маленький дознаватель. - Но, может, во сне тебя обеспокоило что-то?
- Ничего. Вот только… здесь, - она протянула свою белую изящную руку, - стало холодно… Потому что мне снилось, будто я лечу верхом на золотом драконе. Я повернулась на другой бок и сунула руку под Теренцо - он всегда горячий… Был…
Губы Лавинии задрожали, кончик носа покраснел, а прекрасные голубые глаза наполнились слезами. Философ, с жалостью глядя на нее, думал все же о другом: ее руке стало холодно от сквозняка - видимо, как раз в этот момент в комнату вошел убийца.
- Полно, полно, красавица. - Гвидо вздохнул так тяжело, словно Теренцо был для него самым дорогим человеком на свете. - Ах, какое горе! Какое непоправимое горе!