- Что же мне делать? - с надеждой заглядывая в глаза ангелу, спросила Анника, дрожа и растирая внезапно похолодевшие руки посреди нескончаемой багровой жары.
- Повторяю снова и снова: ты должна простить все зло, причиненное тебе Геннадием, шаг за шагом. Простить его полностью и навсегда. И тогда он больше не будет властен над тобой.
Глава 9
Музыка души
- Вероника приказала сделать ее портрет вот с этой фотографии! - рассерженно тыча мясистым коротким пальцем в крупную фотокарточку, рычал Евгений.
- Но она сама на себя не похожа на этой фотографии! - заглядывая через мощное плечо блондина, высокий брюнет с глубокими черными глазами с грустным сочувствием вглядывался в хищно улыбающуюся с карточки девицу, чьи кричаще-красные надутые явно чем-то искусственным губы занимали добрую половину ее лица.
- Жень, ты посмотри, это ж не Вероника, а вурдалак какой-то! - отвернувшись от фотографии, изрек Расул.
- Придурок ты, Рас! - надменно выгнув брови, процедил Евгений. - Какой еще вурдалак! Ты ни фига не смыслишь в женской красоте! У женщины главное - губы и задница! - оглушительно заржав, коренастый парень с силой хлопнул Расула по пятой точке. Едва не потеряв равновесия, тот слегка поморщился и миролюбиво сказал:
- Прекрати паясничать, Женька. Что тебе в женщинах нравится, меня не касается. И Веронику, кстати, тоже. Потому что она особенная. Понимаешь? ОСОБЕННАЯ! Главное не то, что там у нее есть, а то, что она не похожа на себя! И как ты будешь делать ее портрет? Кто на нем будет изображен? Вампир или Вероника?
- Да что ты заладил: вампир, вурдалак… - начал закипать Евгений. - Сказано тебе - по этой фотке. Вот и будем делать по ней!
- Знаешь, Жень, ты делай, как хочешь. А я сделаю по-своему. Потом покажем Веронике оба варианта. Пусть выберет, какой ей по душе.
- Делай, как хочешь, - эхом повторил Евгений слова Расула. - Но на постерах должен быть артист в образе, а не такой, каким он там тебе видится!
- Нет, Женя, ты не прав, - сложив руки на груди, с высоты двухметрового роста величественно изрек Расул. - Образ рождается из души артиста. Если внешний вид будет противоречить внутреннему ощущению, зритель почувствует фальшь и не пойдет на концерт. Ты взгляни внимательнее… - Расул достал из внутреннего кармана пиджака белый конверт, открыл его и бережно вынул небольшое матовое фото. - Вот… Она же здесь красавица! Ты взгляни! Нет, ты посмотри! - он упорно совал карточку под нос брезгливо отворачивающемуся Евгению и наконец добился его внимания.
- Ну и чего здесь… - одним глазом покосившись на снимок, лениво протянул Евгений.
- Как - чего! - подскочил Расул. - Здесь КРАСАВИЦА! А там уродина! У Веры душа какая красивая! А на нее маску общепринятую надевают! Она же без нее светится вся! И ей не нужно лишних красок! Ей нужно подчеркнуть красоту, но не рисовать ее заново!
- Ты чего высокопарную хрень несешь! - ударив Расула по руке, огрызнулся Евгений. - И где ты понабрался всяких наворотов! По-человечески говорить не можешь?
- А по-человечески - это как? - ехидно парировал Расул, успев выдернуть фотографию из-под каблука норовившего наступить на нее Евгения. - На языке пьяных матросов и неотесанных мужланов?
- Ух, ты, какие мы интеллигенты! - вдруг разъярился задетый за живое Евгений, чующий унижение, но не способный его осознать. Угрожающе сжав кулаки и вобрав в плечи круглую голову, он принялся медленно наступать на попятившегося от него Расула.
- Так, господа! - вскочил со стула проснувшийся от их криков менеджер. - Вы что тут - драться собрались? Выходите на улицу и выясняйте там отношения! Или делайте заказ, или убирайтесь отсюда! Сейчас полицию вызову! ОХРАНА!!!
Облитые холодной водой чужого неодобрения, оба несостоявшихся воителя одновременно с удивлением воззрились на встрявшего в их битву парня, внезапно обнаружив его присутствие. И одновременно же хихикнули в ответ на его беззащитно-рассерженный вид, комичную плюгавость внешности и высоко задранную рыжую нечесаную голову.
- Извините… - хором сказали оба потенциальных заказчика и опять же единовременно протянули молодому человеку две разные фотографии, каждый свою.
- Чего тут у вас… - не сводя недоверчивого взгляда с недавних нарушителей его личного спокойствия, буркнул паренек.
- Делайте два портрета, - ситуационно спевшимся хором ответили брюнет и блондин.
- Оба в технике шелкографии? - заметно расслабившись от разговора на мирную деловую тему, уточнил служащий.
- Да, оба, - кивнув головами, подтвердили верность его слов Расул и Евгений.
- Вот увидишь, она выберет мой вариант! - победоносно пробасил Евгений, берясь за ручку входной двери.
- Брось, ЖЕНЬКА, - примирительно вымолвил Расул. - Как только она увидит мой вариант, то сразу выберет его.
- Ах, ты опять? - развернувшись на каблуках, угрожающе прорычал Евгений.
- Не опять, а снова, - иронично улыбаясь, поддел его Расул и предусмотрительно отступил от драчуна на пару шагов.
Вздрогнув от громкого звука, они одновременно обернулись и увидели, как рыжий юноша поспешно поворачивал ключ в замке с внутренней стороны двери.
- Фанаты недоделанные… - с облегчением произнес он, вешая перед собой небольшую прямоугольную табличку с надписью "ЗАКРЫТО" и испуганно отскочил, услышав громовой хохот стоящих перед хрупкой стеклянной преградой своих недавних буйных посетителей.
Высокий, черноглазый, безусловно и аристократически красивый мужчина, смотрящий на нее с другой стороны толстого студийного стекла, казался близким, чересчур близким… Или это она была слишком близка к нему все эти дни… Родной человек, брат ее отца, почему она не должна была доверять ему? Почему она так сильно не хотела следовать его просьбам и советам? Объяснить себе причины своего же беспокойства Меруерт никак не могла. Но, несмотря на отсутствие весомых аргументов, тревога оставалась и более того, нарастала с каждым днем. Но в то же время что-то прочно удерживало ее от… От чего? Меруерт поправила слишком большие для нее наушники, споткнулась о ножку пюпитра, покраснела и растерянно посмотрела на Шалкара, с теплой улыбкой наблюдавшего за ее неуклюжими действиями. Когда же она, наконец, сможет довериться его словам о ее таланте и запеть по-настоящему! Наверное, никогда. Не ее это дело - петь. Сняв наушники, она махнула ими Шалкару.
- Что еще, детка? - нажав кнопку на столе, проворковал тот ласковым тоном, в котором проскользнули нотки тщательно скрываемого раздражения.
- Я не знаю, как начать… - потерянно произнесла Меруерт. - Я вообще не умею петь. Я ведь вам говорила!
- Племяшка, тебе это кажется! - успокаивающим тоном промолвил Шалкар и ободряюще улыбнулся. - Ты же пережила клиническую смерть! И потеряла память! Конечно, трудно довериться моим словам, но ты же видишь! - взмахнув рукой, он развернулся и указал на сидевших в комнате нескольких человек. Меруерт кивнула напряженно глядевшим на нее Серику и Тохтару и вежливо улыбнулась четырем незнакомым мужчинам и женщинам, сканирующим ее неприятными оценивающими взглядами.
- Наша творческая семья помнит тебя и любит! Мы все помним тебя, твое творческое могущество, силу твоего таланта! - подойдя к стеклянной стене, Шалкар оперся на нее обеими руками, взглядом подозвал к себе Меруерт, и когда ее лицо оказалось от него совсем близко, тепло и проникновенно улыбнулся. Его глубокие черные глаза вспыхнули и заискрились мириадами ледяных звезд. Зачарованная этим странным внутренним свечением, парадоксально делающим взгляд Шалкара еще более темным и бездонным, Меруерт потянулась ему навстречу и влетела, как ей показалось, в беспредельность раскрывшегося перед ней ночного неба…
- И наша общая память сейчас как бы заменяет твою, милая моя девочка! Доверься нам, нашим любящим сердцам! Ведь нас так много… Доверься мне… Ведь я люблю тебя… - сверкающие искры в глазах Шалкара засияли внезапно еще ярче, и Меруерт в испуге отшатнулась, схватившись рукой за сердце, в которое одновременно впились миллионы ледяных игл. Тяжело опустившись на стул, она жадно хватала ртом спертый студийный воздух.
- Это паническая атака, деточка! - открыв дверь, Шалкар стремительно вошел в изолированное от посторонних шумов крохотное пространство. - Сейчас я тебе помогу. Так… Лучше? - участливо осведомился он, бережно растирая похолодевшие пальцы Меруерт. Слабо улыбнувшись, она кивнула головой.
- Ничего страшного, это бывает, когда человек сильно нервничает. Ты переживаешь хронический стресс, потому что не можешь вспомнить себя и свою жизнь до… Ну, в общем, до недавних пор.
Опустившись перед девушкой на колени, Шалкар с сочувствием и надеждой заглянул ей в лицо.
- Ты обязательно вспомнишь себя прежнюю! Я верю в твою силу и желание жить! Но жить надо полноценно! А как можно полноценно жить, не ведая своих талантов и не раскрывая их? Как?
Прижав к груди окончательно заледеневшие руки Меруерт, он смотрел на нее тревожно и вопросительно.
- Я… я… - сквозь подступившие слезы прошептала она.
- Не насилуй себя, родная, а просто доверяй себе! Доверяй себе как мне. И мне как себе. И ты сможешь раскрыть свое предназначение, свой талант. И память обязательно вернется! Не так ли, милая моя?
- Да… - роняя на пальцы Шалкара, с нежной уверенностью держащие ее руки, крупные горячие слезы, прошептала Меруерт. - Я справлюсь. Сейчас…
- Не надо сейчас, родная, - Шалкар ласково погладил ее по плечу. - Пойдем домой. Ты устала. В следующий раз, может быть…
- Сейчас, - твердо произнесла Меруерт, заправляя за уши длинные непокорные пряди. - Мне лучше. Я не хочу больше ждать. И подводить свою семью. Я спою.
- Ты уверена? Спеть сейчас не очень важно. Важно сделать пение своей профессией. Давай лучше…
- Нет, дядя, сейчас. Пожалуйста. А то следующего раза может и не быть, - вытирая слезы, вымолвила девушка, глядя во вновь просто черные и глубокие глаза Шалкара.
Покачав головой, тот с сомнением посмотрел на ее опущенные плечи и заплаканное лицо.
- Ну, хорошо, - через силу, словно не в угоду собственному решению, но смиряясь с чужим выбором, проговорил Шалкар. - Сейчас так сейчас.
Махнув рукой внимательно наблюдавшему за ними звукорежиссеру, он вышел на простор звуковой свободы, оставив Меруерт наедине с ее музыкой и ее голосом.
Сколько она себя помнила, то есть буквально несколько дней, она пела с закрытыми глазами. Наверное, так ей было легче сосредоточиться на себе, настроиться на постоянно звучащую в ней звуковую волну и передать это звучание окружающему миру… Наверное, она слушала свою душу… Но тогда почему ей надо было обязательно нести музыку, живущую в ее душе или являющуюся ее душой, вовне, в непримиримо враждебный мир? Почему ей не давали возможности его забыть, стереть из памяти всю боль, когда-то подаренную ей этим миром? Может быть, потому что, забыв мир, она забудет себя… Как странно… Но странно ли, ведь только пребывая в ином к нам пространстве, мы способны осознавать реалии собственной души… А отстраниться от себя невозможно. Стало быть, забыть себя и свое место в мире, свою связь с ним, по-настоящему забыть - тоже не представляется возможным…
Эти мысли вспыхнули в сознании Меруерт и тотчас трансформировались, разлившись в ее сердце чувством невероятной радости и легкости. И, закрыв глаза, чтобы впитать в себя все отблики доставшегося ей внезапного счастья, она облегченно вздохнула и запела.
Радость, разлившаяся прозрачным весенним небом… Радость, свежим ветерком ласкающая ее развевающиеся черные волосы… Радость, наполняющая трезвой уверенностью каждый ее шаг… Радость, соразделенная в совместном бытие с кем-то очень близким…
Он шел рядом с ней, совсем близко, так близко, что она слышала звуки его дыхания и биение его сердца… Нет, физически он мог находиться от нее за тридевять земель… Но она все равно слышала биение его сердца… потому что оно было навсегда вплетено в дыхание ее собственной души, в ее голос, в ее пение… Он пел вместе с ней и никогда вместо нее… Он подсказывал ей, как петь, но всегда давал свободу самовыражения… Хотя без него она не могла себя представить…
Она откинула назад разметанные ветром волосы и повернула голову, чтобы взглянуть на него. Она любила часто смотреть на него и никак не могла наглядеться. Его лицо казалось ей самым прекрасным на свете… Но не лицо пленило ее с первого взгляда, а то, что проступало в каждой его черточке, в выражении глаз, в глубине взгляда… Его душа… Она любила ее больше, чем свою душу… а может быть, у них была душа одна на двоих?
Взглянув на него, она улыбнулась, вновь переполненная счастьем до краев… Свет его души всегда наполнял ее безудержным и безусловным счастьем… Причем за считанные секунды… Да что там, за одно мгновение… Не в силах вместить бесконечность безусловного счастья, она заплакала… Но его прекрасное лицо не размылось и не исказилось в призме ее слез… Иначе и быть не могло - ведь она видела перед собой его душу… Душу настоящего ангела.
Наконец она прекратила бороться с безостановочно пребывающим в ее сердце счастьем. Отпустив себя, она позволила случиться тому, чему суждено было быть. Она пела и любила, любила и пела… И в тот же миг она осознала, откуда снисходило на нее это восхитительное блаженство. Бездонное голубое небо разлилось в ее душе всепоглощающим прозрачным сиянием, и новое осознание засияло в нем солнечным восходом. Это ее душа всегда была бездонным небом! Это она являлась истоком и причиной переполняющего ее счастья… Ну и, конечно, он… Он никогда не покидал ее. Просто иногда она его не помнила. Хотя как такое может быть - забыть того, кого любишь больше жизни. Оказывается, может. Если ты забыл, что значит жить.
Но теперь она его вспомнила. Амадео. И это воспоминание стало ее проводником и силой.
Она парила в неизмеримых высотах своего существа, купаясь в переливах синего, голубого, фиолетового, сиреневого цветов… Несомая дивной силой, которой она безусловно доверяла, она восходила все ближе и ближе к истоку жаркого золотого сияния, скрытого в невидимых для нее пространствах. Чем выше она взлетала, тем больше наполнялась янтарным жаром, который не обжигал ее, но становился частью ее самой и притом - лучшей частью. Исполненная страстного желания войти в его таинственный и благодатный исток, она полностью отдалась управляющей ее полетом благодатной силе и… Невероятно густая, насыщенная человеческими эмоциями тишина опутала ее плотным ватным одеялом. Задыхаясь под его тяжестью и обливаясь внезапным холодным потом, Меруерт с трудом вздохнула и открыла глаза.
Невероятно крупные и прозрачные, будто поддельные бриллианты, слезы стояли в по-ночному черных глазах Шалкара и переливались искрами ледяных звезд, таящихся в непостижимых глубинах его взгляда. Не в силах преодолеть заманчивую желанность их драгоценного сияния, Меруерт потерянно молчала. Периферийным зрением она видела рукоплещущих ей людей в комнате, вполовину сознавала замерший на их разноликих лицах восторг вкупе с испугом. Но они не имели для нее сейчас никакого значения. Взгляд Шалкара - вот что было наделено смыслом первостепенной важности. Равно как и тот, чье лицо стояло у нее перед глазами во внутреннем взоре. Она осознавала, чувствовала, проживала его присутствие, но, увы, вновь мысленно произнести его имя или увидеть присущих ему черт так и не смогла…
- Ты уникальна! - потрясенный голос стоявшего прямо перед ней Шалкара казался Меруерт сейчас куда реальнее ее личности и души, а главное, живущих в ее памяти столь близких и одновременно таких незнакомых ей образов и людей…
- Значит, так, повторяю для особо тупых, - угрожающе медленно говорил Шалкар, широкими шагами меряя приемную и бросая яростные взгляды на двоих вжавшихся в диванную кожу пареньков. - Если хоть кто-то из вас посмеет раскрыть рот и сообщить новенькой правду о ее появлении у нас… Если хоть кто-то из вас, птички певчие, начирикает Меруерт о ее настоящем прошлом… то… - подчеркнуто замедленно развернувшись, Шалкар пристально заглянул каждому из них в глаза. Забившиеся в углы соседних диванов Елена и Альфео, Камилла и Мирас напряженно молчали, сбившись в испуганные парочки.
- Вы меня поняли? - зловеще понизив голос, повторил Шалкар, наделяя порцией недоброго внимания всех присутствующих. - Только попробуйте сорвать мне работу продакшна! Я тут горбачусь на благо вас всех, дармоеды. Условия создаю, чтобы вы могли творчески реализовываться. Организовать все и достичь успеха - это вам не песенки распевать! Сколько я денег в каждого из вас вбухал! Чего молчите? Вы меня поняли, АРТИСТЫ?
Обведя испытующим взглядом впавших в ступор певцов, Шалкар довольно ухмыльнулся и добавил:
- Громче, господа. Я, конечно, слышу ваши мысли, но меня это не устраивает. Я хочу, чтобы вы сами себя услышали. Так что, вы меня поняли?
- Да, шеф… Поняли… все сделаем… - приглушенным эхом понеслось с разных сторон.
- Вот и ладненько, - ласково улыбнувшись сотрудникам, промурлыкал Шалкар.
- Ti quiero faro tutto per rivelare questo dono del Cielo! Non temo neanche la morte! - с трудом, но величаво поднявшись, торжественно изрек Альфео, сжигая нерешительность и робость, проступающие во взглядах и позах окружающих людей, в своем неистово горящем взоре и бурной жестикуляции. Закончив короткую, но преисполненную эмоционального накала речь, итальянец оперся на костыль, снял шляпу, отвесил Шалкару, с усмешкой созерцающему его выступление, грациозный поклон и столь же величественно, как и поднялся, опустился на свое диванное место.
- Что он сказал? Что ты сказал? - то бледнея, то краснея от переполнявших ее противоположных чувств, воскликнула Елена, тревожно воззрившись на босса и крепко схватив возлюбленного за руку.
- Он сказал, - равнодушно ответил из своего угла Эрик, глядя при этом в нашейное зеркальце и старательно подводя внутреннее веко черным фирменным карандашом. - Что все сделает ради раскрытия такого уникального дара Свыше, даже умрет. Языки учить надо. Вот что.
- Вы не посмеете его тронуть! Завистники! Лучше меня возьмите! Меня! Я сильнее! - вцепившись в руку знойного мужчины уже двумя руками, закричала Елена, тщетно борясь с душащими ее рыданиями. Непонятно откуда возникший панический ужас раздирал ее напоенное любовью сердце.
- Дорогая, что с вами? - бережное прикосновение ладони Шалкара к ее плечу быстро привело в чувство разволновавшуюся женщину.
- О, Боже… Шалкар… только вы меня понимаете… Вы единственный порядочный человек среди своры этих… этих… Я никогда не забуду вашу доброту и щедрость. И я вас понимаю - иногда надо быть строгим и даже жестоким, иначе все сядут вам на шею. Если бы не вы, мой сын уже лежал бы в могиле! А они, - Елена гневно сверкнула глазами в сторону забившихся в дальний угол Мираса и Кристины, - сплетничают и норовят украсть мое счастье! - выпустив руки возлюбленного, Елена горько разрыдалась, уткнувшись в спасительную шефскую ладонь.