- Да, вы все расскажете. И вы, генерал, тоже, - повернулся он к Унгерну. - Указом Президента вам присвоено очередное звание. Вы помните - я обещал, что если найдете мальчика, то быть вам генералом…
- Но… - начал было Унгерн, но был остановлен властным движением руки.
- Мне нужно улетать. Мои личные переживания, - горько усмехнулся московский гость, - никому не нужны. Впрочем, это правильно. Жду вас генерал-майор вместе с Олегом Васильевичем. Кстати, генерал, какое звание ему присвоено?
- Никакого, - удивился Унгерн. - Оформлен как вольнонаемный сотрудник. У него же ни образования соответствующего, ни выслуги. Да и больше тридцати пяти. Если только прапорщиком.
- Прапорщиком? Кандидату наук прапорщиком… как-то несолидно. Кажется, последнее звание Кустова было старший лейтенант милиции?
- Старший лейтенант юстиции, - подсказал Унгерн. - Кустов был следователем.
- Юстиции? Ну тогда проще. Вначале восстановите ему прежнее звание, а капитана по своей линии присвоим. Да-да, - кивнул сановник кому-то из свиты, - капитаном. Придумаете, как оформить… Честь имею.
Важное лицо, ведомое телохранителями, отбыло. Вслед за ним расползлись и начальники. Я и сам бы с удовольствием уполз, но был вежливо, но жестко подхвачен под локоть и препровожден в вездеход.
Беглый допрос начался сразу. У меня не было времени сочинять что-нибудь. Да этой задачи передо мной никто не ставил. Поэтому рассказывал все как есть. Естественно, что утро следующего дня встретил в аккуратной и чистенькой одноместной палате. Койка и табурет были наглухо прикреплены к полу. Все удобства - душевая кабинка и унитаз за пластиковой дверцей.
Кормили вполне сносно. Еду мне приносил крепкий парень в белом халате, но без знаков различия. Правда, завтрак был своеобразным и однообразным - каша (иногда рисовая, иногда пшенная), ломоть хлеба с маслом и некрепкий чай, отдающий вениками. Обед - суп, пшенная (рисовая) каша и компот. Ужин - жареная рыба с рисом (гречкой). Напоминало пионерлагерь моего глубокого детства. Или - армейский паек времен службы в армии. Кормежка настолько осточертела, что хотелось бросить миску в морду конвоира. Останавливала мысль о том, что именно этого от меня и ждут. Ждут, чтобы сорвался. И тогда уже точно я буду знать, что сижу в психушке. А пока мог еще тешить себя иллюзиями.
Мой "рабочий" день начинался сразу после завтрака. Иногда мне ставили ноутбук, а иногда авторучку и пачку бумаги. Цветные карандаши принесли один раз, но посмотрев мои аляповатые рисунки, на которых елки было не отличить от неандертальцев, рисовать более не заставляли. Иногда авторучку. Иногда я садился за стол напротив кого-нибудь из людей "в штатском" и начинал рассказывать. Иногда ко мне приходил какой-нибудь гипнотизер и пытался размахивать перед носом блестящим шариком. Правда, гипно, экстра и прочих "сенсов" я разочаровал, так как оказался не подверженным гипнозу. Не знал… Однажды меня обмотали липкими проводами и попытались проверить на детекторе лжи. На вопросы - изменял ли жене и не являюсь ли алкоголиком, я так бодро ответил "Да!", что "Полиграф Полиграфович" жалобно запищал и выдал что-то похожее на ленту Мебиуса… Детектор сломался напрочь. Та же судьба постигла и второй аппарат. Третьего не нашлось. Пару раз мне вводили какую-то дрянь и опять - спрашивали, спрашивали.
Как-то от инъекции закружилась голова - буквально на миг. Но у той мымры в белом халате морда была сплошное разочарование. Кажется, ждала чего-то другого. Врать не буду, физического воздействия, вроде конвейера или мордобития, не было. Ну если не считать, что на первом допросе мне сунули яркую лампу в глаза, а один "дознаватель" заорал: "Говори правду, падаль!", а другой стукнул мне по физиономии. Сдачи я дать не успел, но лампа взорвалась вместе с плафоном, а ее обломки, аккуратно миновав меня, поранили обоих допросчиков. Через пару часов их привели из травмпункта с пластырем на физиономиях. Испуганно пялясь, они долго извинялись, уверяя, что не знали, что перед ними старший по званию… "Врут, собаки" - мысленно констатировал я. Впрочем, больше они у меня не появлялись. Были другие. Спрашивали, угрожали… В конечном итоге от меня отстали. На прощание одна бесполая швабра в чине полковника медицинской службы порекомендовала мне взять лицензию на занятие парамедициной.
К высокому московскому гостю меня так и не вызвали. Хотя, вероятней всего, ему показали запись какой-либо беседы. На свободу (а как еще скажешь?) я вышел месяца через два. И случилось это уже в августе. Дочь за это время успела только закончить десятый класс, а ведь могла и замуж выйти. Жена тоже не успела обзавестись новым мужем. С работы (и с основной, и с неосновных) меня, естественно, уволили. И директора школы, и завкафедрой понять можно - им пришлось искать мне замену. Правда, счет в банке пополнялся исправно. Капитанское жалованье (да-да, не обманули!) было большим, а по моим прежним представлениям - очень большим, но… Всю жизнь я зарабатывал деньги собственным трудом. Теперь же, когда их давали мне просто так, было непонятно и дико!
Меня никто не трогал. Попытка зайти в здание, втиснувшееся между УВД и библиотекой, успехом не увенчалась. Унгерн не объявлялся. Ситуация патовая. Кто я сейчас - непонятно. Так бы и болтался, как… цветок в проруби. Интернет и книги не спасали от скуки. Может, начал бы пить…
Из ступора меня вывел сосед, Алексей Альбертович, бывший диссидент - алкоголик, пострадавший в советское время за приверженность к монархистским идеям. Собственно, глобальных идей не было. Студенты-филологи собирались в общежитии, а, прикончив пару-тройку бутылок, начинали петь песни. Дальше "Боже царя храни" и "Так громче, музыка, играй победу" их знание белогвардейского фольклора не продвигалось, но парней, на всякий случай, выгнали из института и исключили из комсомола. Правда, потом восстановили всех, за исключением соседа. Кажется, Альбертович еще и обматерил декана! Его, невоеннообязанного по зрению, признали годным к строевой службе и отправили в солнечную республику Коми охранять зеков. Пребывание в рядах Советской армии полностью излечило парня от антисоветских идей, но зародило графоманию. Алексей с завидным упорством писал исторические романы, отличавшиеся блестящим знанием предмета и абсолютной "нечитабельностью". Мне довелось как-то прочитать пару страниц его опуса, но на большее уже не хватило.
"Я нанесу ему удар в верхнюю правую часть его щита, - вскричал граф де Ля Кен и вскинул свое копье, изготовленное лучшими испанскими мастерами из самых крепких пород тикового дерева, на плечо. - И пусть этот бесчестный чревоугодник попытается уклониться от удара.
Дамы, сидевшие на трибунах, замерли от сладкой истомы, внезапно сковавшей их тела. И каждая из них мечтала, чтобы граф посвятил удар именно ей. Но де Ля Кен предпочел не называть имя дамы своего сердца, чтобы никто не догадался о его возлюбленной, которая уже давно ждала его в милой полуразрушенной башне в деревне Ширманьяк".
Алексей не признавал компьютеров и Интернета и все труды печатал на старенькой пишущей машинке, лишившейся двух клавиш - "т" и "а". Романы получались на несколько сотен страниц и после их завершения приходилось вписывать пропущенные буквы. Работенка, та еще… Потом рукописи отправлялись в различные издательства. Обратно они, естественно, не приходили. Это Мартину Идену было хорошо. Написал, отправил. Вернули из одного - отослал в другое издательство. Ну и так далее. Теперь, когда рукописи издательствами не возвращаются и не рецензируются, стало гораздо хуже.
Алексей печатал по пять экземпляров. Четыре отправлялись на почту в обычное турне, а пятый "авторский", отдавался на прочтение нам. Каюсь, но разбирать текст пятой копии я перестал после чтения еще первого романа. Возни много, а удовольствия - пшик. Теперь, получив очередную рукопись, я просто открывал ее в начале, середине и в конце, честно прочитав по нескольку предложений. Этого вполне хватало, чтобы поддержать разговор с автором. Дескать, книга гениальна, но вот тот эпизод, где "графиня принимает в своем будуаре двух мавров", гораздо интереснее, нежели тот, где она пытается перекусить клещами замок от пояса верности. Все остальное автор договаривал сам…
Отправив роман по издательствам, Алексей Альбертович ждал два месяца. Потом осознавал, что печатать его опять не собираются, впадал в долгий запой, в процессе которого пятый экземпляр выносился во двор и торжественно сжигался. К этому процессу все так привыкли, что даже злобная дворничиха не ругалась, а грустно и доверительно просила быть аккуратнее с огнем.
Но у Алексея была одна неоспоримая черта - упорство! Свой принцип - пять машинописных страниц в день! - выполнял неукоснительно. Отработав смену на заводе, он "выдавал" искомую цифирь, чего бы ему это ни стоило. В выходные дни и в период отпусков "норма выработки" увеличивалась вдвое. Отвлечь его от работы мог только запой… Да и в запоях он в пьяном азарте пытался что-то печатать… Обычно за год он создавал полтора-два романа.
Когда приятель в очередной раз отдал на поругание пламени "шедевр", я понял, что созрел для писательства.
На всякий случай перечитал лучшие методические пособия для молодых авторов - Стивена Кинга, Юрия Никитина и, уже помянутого выше, Джека Лондона. За месяц ваш покорный слуга написал триста страниц. Но самое удивительное, что роман напечатали!
Публикация привела к неожиданным последствиям. Я сейчас не говорю о форумах, с их стандартными изречениями: "Персонажи - картонные", "Аффтара - в печку!" Остальной люд писал не лучше, но и не хуже меня, но отзывы были примерно такими же. Дело не в отзывах и не в копеечном гонораре. Как оказалось, что тайна псевдонима - это фикция. Уже через пару дней ко мне домой приплелся мрачный субъект, который долго и нудно уточнял месторасположения Цитадели, цели, задачи и предмет ее существования. Потом появлялись другие. Разного пола и возраста.
Конечно, я знал, что в нашей стране живет много чудаков. Но что их будет ОЧЕНЬ МНОГО, предположить не мог!
Я полагал, что буду писать продолжение. Но случилось нечто… Во-первых, когда я проходил мимо одной из пятиэтажек, в меня бросили холодильником. Я бы еще понял, если бы сверху бросили яйцо, пакет с водой или бутылку. Но холодильник - это уже перебор. А главное, лоджии были девственно пусты, а оконные рамы прикрыты на всех этажах. Это было только начало.
В Сбербанке оказался стерт мой лицевой счет, куда перечислялось мое жалованье (или пенсия?). Теоретически такого быть не должно. И только благодаря нашей обруганной бюрократии, дублирующей денежные перечисления не только в электронном, но и в бумажном варианте, удалось добиться справедливости. Но сидеть без денег пришлось почти месяц! И, наконец, случилось то, чего я подспудно ждал…
Рядом со мной остановилась машина с тонированными стёклами. А дальше - классика! Дверца открылась, кто-то толкнул в спину, а кто-то принял. И вот я сижу, зажатый с двух сторон двумя бугаями, свинокабанами или бандерлогами!
Свинокабаны мне кого-то напомнили. Ба… тех "неандертальцев", с которыми пришлось повоевать.
Примерно через полчаса машина остановилась. Меня вытащили, подхватили под локти и быстро провели в какое-то помещение, наподобие подземного гаража. А там - по длинному коридору, со множеством дверей, одна из которых была приветливо открыта.
- Раздевайся, - прорезался голос у конвоира.
- Зачем? - поинтересовался я. Вместо ответа получил удар по почкам. Дальше перечить не хотелось. Когда остались одни трусы, я замешкался…
- Снимай все, - вновь приказал конвоир.
Мордовороты небрежно сгребли барахло и вышли, а я остался лишь с часами на руке. На них свинокабаны почему-то внимание не обратили.
Дверь захлопнулась. Раздался звук задвигаемого запора - простого, как в коровнике, но более надежного, нежели электронный или ригельный.
Хочешь унизить кого-либо - раздень его донага. Но скоро об унижении я перестал думать. Бетонный пол способствует…
Чтобы сохранить тепло, попытался скрючиться в позе эмбриона. Помогло мало. Чтобы хоть как-то согреться, попытался побегать, попрыгать. В общем, провести ряд физических упражнений. Провел. Вроде бы немного согрелся. Но скоро стал снова мерзнуть.
С того времени, что я провел в лесу и в Цитадели, стал проще относиться к вопросам жизни или смерти. А может, более цинично? Посему попытался мыслить логически.
Меня похитили. Вероятно - это как-то связано с "Застекольем". Да не как-то, а на сто пудов! Попытаются уморить меня в этой камере? Какой смысл? Проще было убить сразу. Например, наезд со смертельным исходом. Полиция, разумеется, искать будет. Дня два. Для очистки совести и проведения всех форм оперативно-розыскных мероприятий по "глухарю", по телевидению попросят откликнуться свидетелям. Через два месяца дело будет приостановлено и положено в архив. Тут и Унгерн ничего не сможет поделать. Тем не менее меня не убили. Значит, я нужен живой. А здоровый ли? Что же, посмотрим, а пока попробуем идти от противного. Если голый человек проведет ночь на бетонном полу, что с ним будет? Вероятней, воспаление легких. Если здоровье слабое, то с летальным исходом. Что же, господа похитители. Ежели я нужен живой - сами и спасайте!
С этой "бодрой" мыслью я лег на пол, раскинув руки по сторонам, пытаясь дать понять тюремщикам, что моя цель - максимально быстрее привести свое тело к трупному окоченению. Смущало - ведется ли за мной наблюдение? Если да, то часа через два за мной прибегут и начнут что-нибудь делать.
Я оказался прав. Пришли через полчаса. Стало быть, визуальное наблюдение имелось. Опять же, меня попытались словесно и чувствительными тычками заставить подняться с пола. Но, видимо, приказа приступать к избиению у надсмотрщиков не было, а на мелкие раздражители я не реагировал. Мои свинокабаны ушли. Возможно, за инструкциями к более высоким БАНДЕРЛОГАМ, но вскоре я почувствовал, что в камере стало значительно теплее. Откуда именно исходило тепло, я так и не понял. Да и какая, к лешему, разница?
В голове прокручивались сценарии - один дурнее другого. Правда, идею рукопашной схватки с тюремщиками я отмел, как бредовую. Будь я в кольчуге, с кистенем, еще решился бы. А так… Будут ли меня допрашивать? Безусловно. Пытать? Несомненно! И какие пытки? Понятное дело, что пыток не выдержу и всё расскажу. А всё - это что? Чего я могу рассказать? О Цитадели? О количестве бойцов, их табельном оружии? Все, что я знал, написал в книге.
Утром никто не пришел. Еды или кофе ни одна зараза не притащила.
Около 12 дня (если верить часам) дверь открылась. Вошел один из давешних конвоиров и хмуро буркнул:
- На выход. Пасть не открывать, вопросы не задавать.
Меня любезнейшим образом (почти без пинков) провели по длинному коридору, потом - по лестнице и препроводили в комнату, где усадили на табурет, с вмурованными в пол ножками. Нарочито грубый стол - столешница, положенная на козлы. Стол а-ля НКВД. А за столом…
А за столом, на фоне окна с решеткой, сидела роскошная брюнетка с ярко накрашенными губами, в кожаной куртке. Не то - женщина-вамп, не то - комиссар из "Оптимистической трагедии".
Еще раз повторюсь - если хочешь унизить человека, раздень его донага. Вероятно, на это и было рассчитано. Но понимая это умом, инстинктивно попытался прикрыться ладонями.
- Думаешь, увижу что-то принципиально новое? - хохотнула брюнетка.
- Не знаю, - интеллигентно проблеял я. - Неприлично перед дамой…
- А я, дорогуша, в данный момент не дама, а ваш, так сказать, следователь. Ну а если понадобится, - сделала она многозначительную паузу, - то и палач.
Дамочка вышла из-за стола, продемонстрировав ноги манекенщицы и туфельки на высокой шпильке. Прошлась по комнате. Потом мягко, как пантера, развернулась и сделала то, что в фильмах с Ван Дамом называется "мельница". Шпилька прошелестела в миллиметре от моего лица…
- Ну что, родной… - ласково проговорила она, усевшись передо мной на корточки, - сам все расскажешь? Или помочь? А я ведь могу и по твоему "хозяйству" постучать. - В глаза смотри, сука, в глаза! - прокричала брюнетка, хватая меня за волосы…
Она привычно крутанула кистью, словно пыталась намотать волосы на руку. Не иначе, имеет опыт драк на дискотеках. Сейчас рефлекс подвел - короткие волосы выскользнули, а я стукнул барышню лбом в переносицу.
Удар был грязный, и провел я его от души. А женщине, будь она хоть суперкаратисткой, справиться с мужиком непросто.
Пока барышня была в "отключке", я ее раздел. Не для того, чтобы попользоваться (а хороша, чертовка!), а в других целях. Куртка, к сожалению, не подошла, но блузкой обмотал чресла.
Саму "палачку" связал ее же колготками. Если верить рекламе - прочная штука! Дверь в кабинет удалось забаррикадировать с помощью столешницы, уперев ее в табурет, у которого, очень кстати ножки были вмурованы в пол. Осталось найти сотовый телефон, непременный атрибут хорошеньких женщин. При всем моем склерозе на цифры, некоторые номера я умею запоминать…
Между тем, брюнетка начала подавать признаки жизни. Застонала, открыла глаза. Судя по внешнему виду (кровь, набухающие мешки под глазами), сотрясение мозга ей обеспечено… Крепкая, однако. "Удар гоблина" не каждый мужик выдюжит.
- Идиот, - простонала она. - Нос сломал, дебил.
У брюнетки был совершенно нормальный голос. В том смысле, что голос обычной, хоть и травмированной женщины, а не комиссарши.
- А ты? Ножками машешь, пугаешь…
- Да ничего бы я тебе не сделала. Попугала бы и всё… А ты… Сволочь ты. Хоть и кандидат наук…
- Миленько… - хмыкнул я, прислушиваясь к шуму за дверями.
- Ты меня лучше развяжи. Иначе - хуже будет! - оживала дамочка прямо на глазах. - Я щас крикну, тебя по стенке размажут!
- Попробуешь орать - заткну рот трусами, - проникновенно произнес я. - Будешь трепыхаться - отымею тебя, как Бобик Жучку… Веришь?
Замолчала и зажмурилась. Значит, поверила. Все же, девушка небезнадежна. Можно бы провести беглый допрос, но о чём ее спрашивать, я не знал. Будем ждать.
Ожидание не затянулось. Минут через двадцать в коридоре раздались крики и прозвучала пара коротких очередей. Спецслужбы работать умеют.
- Капитан, ты живой? - донесся знакомый голос.
- Так точно, господин генерал! - бодро отозвался я, принимаясь за разбор баррикады.
Надо бы немного подождать. За дверью оказался не Унгерн, а один из бандерлогов. Громила, завидев на полу девушку, зарычал и кинулся на меня. Спасти могло только чудо…
Этим чудом стал генерал. От его удара здоровенный детина чуть не врезался в стенку. Хорошо, что не в меня. Стена прочней… А еще говорят, что наши генералы неспортивные!
- Да, Олег Васильич… - протянул генерал, осматривая кабинет. - Наделал ты шороха. Однако выкрутился. Да еще и пленника, виноват, пленницу захватил. Чем это ты ее? Табуретом? Он же… - не досказал генерал, озадаченно потрогав вмурованный в цемент табурет.
- Головой, - виновато протянул я.
- Молодец, господин капитан. А чего же ты девушку-то раздел? Не утерпел?