- А почему разбойник? - поинтересовался я. - Шел мужик мимо, а ему - рогатину в спину.
- Ну тебе-то ведь не воткнул? - вопросом на вопрос ответил старик. - А ентому засадил, так было за цто.
Показав всем видом, что на дальнейшие вопросы он отвечать не намерен, старик стал рассматривать трофейный нож. Подергал рукоятку, пощелкал ногтем по лезвию и подвел итог:
- Железо дрянь. Крицу не докалили, уголь остался.
Крица, если мне не изменяла память - полуфабрикат, из которого делали ножи, косы и прочее, нужное в хозяйстве. Как пишут в книгах - "железоделательные изделия". А нож скорее напоминал здоровенный тесак, толщиной с палец. Что там говорит археологическая наука: "Чем толще обух у ножа, тем он древнее"? Судя по этому - произвели еще в эпоху палеолита.
- А кому сейцас крицы-то калить? - вопросил дед, грустно вздыхая. - Делают из того, цто в прошлые годы выбрасывали. Новую-то грязь церпать некому.
Немного подумал и отдал мне. Я не стал отказываться. Мой "складенчик" на фоне этого свинореза выглядел несолидно.
Неделю назад
- Оружие какое возьмешь? - спросил меня генерал-майор.
- А кто-то говорил, что оружие мне не положено, - напомнил я.
- Так это когда было? - без малейших угрызений совести ответил начальник. - Когда ты еще внештатным сотрудником был. А теперь ты кадровый. Парни, что по десять лет в капитанах сидят, кипятком от зависти писают. Взяли, типа, агентишку и погоны офицерские дали.
- Так и говорят?
- Ну вслух-то никто не скажет, но думать-то кто запретит? - засмеялся Виктор Витальевич. - По правде, рановато тебе в майоры. Даже если ты полпред. В капитанах бы еще лет пяток подержать.
- В сорок-то лет? - обиделся я.
- А мог бы и в прапорщиках… Ну учитывая кандидатскую степень - в старших прапорщиках, - поставил Унгерн меня на место. - Все-таки что возьмешь? Хочешь - пистолет? А хочешь - "Узи"?
- Нет там огнестрельного оружия. Или не действует.
- Ну-ну, - разочарованно протянул шеф. - Впрочем, тебе виднее. Сходишь в мастерские, кистень закажешь. А я-то тебе хотел еще парочку советов дать…
Здесь и сейчас
- Пойдем в избу, поснидаем, - предложил старик.
- Сейчас, - живо откликнулся я. - Только вещички прихвачу.
Я с трудом отыскал свой рюкзак. Ну разумеется, валялся он в самых густых и колючих кустах. Еще хорошо, что не в озере.
Внутри жилище казалось чуть больше, нежели снаружи. Но не царские, даже не крестьянские, хоромы. Маленькая печка-каменка, топившаяся по-черному, большой плоский камень, изображавший стол, скамейка - она же спальное место. Окон не было, но лучина, вставленная в светец, светила исправно и бесперебойно. Освещение неплохое, если не читать. А дым, по замыслу "архитектора" должен выходить в дверной проем. Места хватало только на небольшой сундук в углу да деревянную вешалку. Все остальное пространство занимали сети и рыба… Рыбы было много. А уж запах…
- Хе-хе-хе, - тоненько засмеялся дед, увидев, как я пытаюсь дышать в рукав. - Да и цему тут пахнуть-то?
Прям, как один мой знакомый из морга: "Чему тут пахнуть? Покойники-то свежие". Запах в землянке был круче! А дед, паразит, оптимистично заключил: "Ницо, посидишь тут недельку-другую, попринюхаешься и замецать не будешь. Благородная рыба - осётр, севрюга. Опять же - стерлядь золотая!"
Не то Гавриила Романовича цитировал, не то сам придумал. Вот уж истинно - сравнения и эпитеты носятся в воздухе, как мухи.
- Дядька Аггей, а какой сейчас год? - поинтересовался я, готовясь к переводу дат от Сотворения мира к привычному, от Рождества Христова.
- А хрен его знает, - равнодушно ответил дед. - В монастыре, раньше, летопись погодную вели, а теперь уже и некому. Мнихов-то почти всех убили.
- Странный ты, дядька, - удивился я вслух. - По-немецки разговариваешь, а какой год - не знаешь.
- Балакаю, - кротко согласился старик. - Потому как в Новгороде и на Белоозере торговать приходилось. Язык чужеземный - вещь нужная и полезная! А на цто мне знать - какой год? Я и свои-то годы не меряю. Вроде бы на энтот Ильин день семьдесят пять стукнет. А может, - равнодушно повел он плечами, - и триста семьдесят. Ладно, давай к столу.
Пока дед таскал из закутков чугунок с вареной рыбой, миски и деревянное блюдо с большущим караваем, я вытащил из рюкзака собственный провиант. Достал бутылку, колбасу, банку со шпротами. Дед, завидев это добро, покрякивал: "Ну сильны немци, напридумывают же". Удивление не помешало притащить две деревянные чарки. Интересно, что он из них пьет? Для пива или медовухи - маловаты. Зелена вина, как называли водку, быть не должно. Может, самогон гонит? С него станется.
Я разлил по антикварным чаркам водку двадцать первого столетия, и мы выпили. Дед, опрокинув чарку, с удовольствием скривился.
- Эх, хорошо! - удовлетворенно прогундел дядька Аггей и полез открывать шпроты. Вскрыл так ловко, будто вскрывал банки каждый день.
Глядя на мое удивленное лицо, он невозмутимо отмахнулся:
- Вот и я говорю, цто сильна немцура. Напридумывает всякой всякоты. А ты сиди и гадай - за какую ручку тянуть. А цто - цто-то не так?
- Думаю, где это простой рыбак по-немецки говорить выучился? - нашелся я.
- Так царь велел. Давай, грит, Аггешка - учись иноземным языкам. Пойдем Ливонский орден воевать - лазутчики потребуются. А ведь с Иваном Васильевичем-то как поспоришь? Поди-ка, не выучи… Вмиг шкуру спустит. Да и я не всегда рыбаком был…
- Как это ты с царем познакомился? - не удержал я в себе проснувшегося историка. Чтобы сказали коллеги по кафедре, узнай они о том, что встречаюсь уже со вторым современником Иоанна Васильевича?
Старый рыбак задумался, разлил, и мы выпили на "вторую ногу". Я взял на закуску кусок хлеба, откусил и, чуть не выплюнул. По вкусу напоминало гнилые орехи с рыбой.
Увидев мое перекошенное лицо, дядька засмеялся:
- А ты цто думал? Где я те настоящего хлеба найду? Желуди толку, с рыбой мешаю. У нас парень, настоящего хлеба года два не видели. Или - все двадцать два… Ясно-понятно, годы-то давно не меряны. Пахать и сеять кому? Мужиков - кого убили, кто на войну ушел, а кто прячется. Я тут, сцитай, рыбой всю волость кормлю. Так и то, рыбу-то мою еще вывезти нужно. А на озере-то и показываться боязно. Ляхов у нас немеряно. Вынюхивают, псы шелудивые, цем бы поживиться. Если увидят - могут и в полон взять. У них, сволоцей, целый лагерь пленников. Уж цто они с ними делать собираются, не знаю. Может, в турки продадут. А может - есть станут. Они же, ляхи-то эти, хуже зверей будут. Хорошо еще, что договорился я с местными, чтобы рыбу каждую ночь на тот берег отвозили, да по тропкам в деревню. С того старики да бабы, ясно-понятно, и кормятся.
Дед потянулся за новой порцией. Кажется, "зелье" ему понравилось. Степенно занюхал шпротинкой. Потом махнул рукой и налил снова. Вот ведь незадача. Не набрался бы старый…
Но я зря беспокоился. Дед был из тех, которые знают меру. А вот я уже слегка "поплыл". Уже перестал замечать и старческую шепелявость и новгородское "цоканье", распространенное от Господина Великого Новгорода до Белого озера.
- Местные… которые… - начал было объяснять дядька Аггей, но замялся. - Они, э-э, такие, ну, ясно-понятно, не совсем обычные. Щас Евдоха придет, увидишь. О, легка на помине!
Дверь заскрипела, и в землянку неспешно зашла женщина. Хотя огонь от лучины давал не очень много света, но кое-что разглядеть было можно. На вид - лет сорок, хотя на самом деле могло быть и тридцать, и двадцать пять… Простоволосая - значит, незамужняя. Волосы всколочены. Рубаха-понева, а сверху сарафан. Одежда драненькая, но не заношенная.
- Садись голубушка, - суетился дед, расчищая для гостьи место.
Дядька Аггей вел себя как старшеклассник, впервые пригласивший домой любимую девушку. Не знал куда усадить, чем угостить. А уж Евдоха… "Страшна, как финская война…" - говаривала покойная бабушка. Одно хорошо, рот не открывала, а скромно вытаскивала из чугунка рыбу и ела. От колбасы и консервов отказалась.
После очередной чарки она показалась привлекательнее. Ну водка еще и не то творит. Даже когда увидел, что из-под подола у "девушки" торчит копытце…
- Цто, не видал? - ехидно поинтересовался старик.
- Не видал, - честно признался я. - Русалок видел, леших, оборотней, а вот кикимор - ни разу.
- И где же ты их видел, русалок да оборотней? - заинтересовался дед.
Я решил повременить с откровениями и перевел разговор:
- Дядька Аггей, а ты так и не рассказал, где с Иваном Васильевичем познакомился…
- Тогда доставай скляницу, - насмешливо потребовал дед. - У тебя там не одна лежит, в котомке-то…
"Вот, зараза глазастая!" - подумал я, но пошел за новой бутылкой. Дед, выпил чарку, начал рассказ:
- Иван Васильия на богомолье в Кириллов монастырь царицей молодой, Анастасией Романовной и детенышем пришли. Опосля того, как царевич-то утонул, очень они убивались. На своей-то лодье, с которой робятёнок упал и утоп, обратно царица вертаться не хотели. Так архимандрит приказал им новую дать. А я в это время загребным на монастырской лодье служил. Сам-то не монастырский, вольный. Нанимался лодьи по Белому озеру водить и кормчим ходил по Шехони, - уточнил Аггей и выпил еще одну чарку. Крякнул, занюхал прядью Евдохи и продолжил: - Вот значит, вел я лодью от Кириллова монастыря до самого Углича, откуда сухой путь до Москвы идет. А там царь возьми, да и скажи: "Давай, мол, Аггей, переходи ко мне. Будешь кормщиком царским!" А я, возьми, да и согласись. Так и остался служить. С тех пор, ежели царь куда плыть надумает, то я - завсегда на лодье был. Так, до самой смерти Иван Васильича и служил.
- Стоп-стоп! - загорелся я. - Ну-ка, расскажи дедушка поподробнее.
Кажется, подвернулся случай раскрыть одну из загадок истории: почему же погиб наследник русского престола?
- А ты не "нукай", - обиделся дед. - Не запряг еще. Да и молод больно, чтобы "нукать".
- Ладно, дедушка, - примирительно произнес я. - Не сердись. Ну брякнул, не подумавши.
- Ничего, по молодости-то все дураки, - остыл старик.
- Мне, между прочим, сорок лет, - хмыкнул я.
- Младенец! - заржал дед. - Вот ежели бы, как мне, пятьсот…
- А ва-ааще, в натуре, - что такое твои пятьсот лет? Фигня! - сказала кикимора с интонацией старшеклассницы.
Того и гляди, заявит: "Забей!" Может, нынешние школьницы нахватываются словечек у кикимор?
- У нас года по-другому счисляют. Не по тому, сколько раз зима будет, а сколько - лето. У нас так - появился, пожил и исчез. Вот и все. А считать… - махнула рукой кикимора. - Я даже полюбовников своих не считала, сколько их было.
- Много, - горестно вздохнул возревновавший дед и обреченно взмахнул рукой. - Все вы, бабы, одной сажей мазаны.
Начиналась семейная разборка.
- А сам-то хорош, карась застоявшийся. Кто намедни Анфиску-утопленницу в кустах валял? - не осталась в долгу Евдоха. - Ладно, водяной не видел, а то бы вмиг тебя, сопляка, на дно спровадил.
Дед крякнул. Видимо, был грех…
- Да чего уж там. Пьяный я был. Подумаешь, с нее и не убыло, - примирительно сказал дядька Аггей.
- Это как так не убыло? - задохнулась кикимора от возмущения. - Она после тебя юбку найти не может. Кинул куда-то, а искать - дядя будет? Анфиска у всех баб требует - найдите мою юбку! Они и белье боятся идти полоскать! Пришлось с какого-то ляха портки снять. Теперь в них и ходит. Срамота!
- А лях-то, откуда взялся? - полюбопытствовал я.
- Да все оттуда же. Как напьются - так им уже и все равно. Что девка, что баба. А Анфиска-то совсем недавно потонула. Девка молодая, красивая. Водяной ее для себя берег. А она, потаскушка… Теперь вот развлечение выискала - ляхов подманивает. А потом топит.
- Ну ляхов топить - дело хорошее, - одобрительно отозвался я.
- Чего хорошего-то? - удивилась кикимора. - А нас, что, своих утопленников не хватает? Так нет же, заполонили и озеро и болота всякой дрянью. Ими и налимы брезгуют.
- Рыбы у нас, милок, привередливые, - пояснил дед. - Они тех предпочитают, кто в наших местах и родился. Вот и теб, наверняка жрать никто не станет.
- Спасибо, утешил, - безрадостно откликнулся я. - А что на мне написано, что я нездешний?
- Написано-написано, - обрадовался хозяин. - Вот такими-то буковицами и написано - парень нездешний, одет не по-нашему и вообще - неизвестно откуда прибыл. То ли от немцев, то ли от турок. То ли оттуда, откуда и подумать-то страшно. Из другого места и времени.
- Ух, дошлый ты, дядька! Все-то ты видишь, все-то ты понимаешь, - не стал я запираться. - Ну а если, допустим, одеть меня в здешнюю одежду, то тогда как?
- А что изменится? - пожал дед плечами. - Народ-то, допустим, не поймет. Но я-то все равно раскушу.
- Почему это? - полюбопытствовал я.
- Да по кочану, - рассердился дед. - Ну неужели ты до сих пор не понял?
- А что я должен понять? То, что дядька Аггей ловит рыбу и любезничает с нечистью? Ну и что?
- А то, что я колдун тутошний. А иначе на кой ляхам меня выслеживать? Они же думают, что клад я тут прячу. В открытую-то боятся подойти… Было дело, решили они как-то на лодчонке переправиться, чтобы из меня золотишко вытрясти…
- Вы бы мне сказали, откуда тут ляхи берутся? Смутное время четыреста лет назад кончилось, - поинтересовался я и сразу же пожалел о вопросе.
Дед сгорбился. Желваки заходили ходуном. Показалось, что он сейчас полезет драться. На всякий случай я отодвинулся.
- Ладно, чего уж теперь, - примирительно сказала кикимора, обнимая своего старичка и прижимая к себе.
- Извини, дядька, если чем обидел, - растерянно произнес я.
- Обидеть ты его не обидел, но душу разбередил… - укоризненно отозвалась Евдоха, поглаживая Аггея по голове.
- Да уж какую там душу! - вырвался дед и стукнул кулаком по столу. - Нету у меня души! Я с ляхами не по-людски обошелся. Да, враги они! Но всё равно нельзя было на них нечисть наводить… Вот, за это теперь столько лет с мёртвыми воюю да нечисть рыбой кормлю…
Дядька Аггей прищурился. Посмотрел на меня, как будто опять за острогу решил взяться:
- А ведь, парень, и ты не прост… Иначе копыта у Евдохи бы не заметил. Сам-то не колдун?
- Колдун? - пожал я плечами. - Вот уж чего нет, того нет. А ты, дядька, слова царя Соломона помнишь? Всё пройдет…
- Эхма, - нарочито оживился дед. - А может, точно - пройдет… Давайте-ка, помянем царевича Димитрия. Ежели бы он не потонул, то этих-то всех лжедмитриев и не было бы. И не было бы сейчас разорения на Руси. И не стал бы я колдуном проклятым…
Я проснулся в избушке, на скамейке - единственном "спальном" месте этой халупы. Видимо, хозяева провели ночь вне стен. На столе обнаружил завтрак - ломоть "рыбного" хлеба и кусок вяленой рыбы. Рядом стояла деревянная чарка, от которой шел такой мощный запах сивухи, что Менделеев удавил бы изготовителя… Попытался прожевать ломтик "хлеба", но тот не лез в горло. Пришлось выпить. После чарки сивухи на "ура" пошел и завтрак. Пока завтракал, в избушку зашел мой хозяин. Дядька Аггей держал в руках объемистый мешок, набитый чем-то мягким.
- Выспался? - не очень любезно поприветствовал он меня.
- Доброго утречка, - просиял я в ответ.
- Утречка? - возмутился старик. - Да уж белый день на дворе. А ты дрыхнешь, как пьяный медведь.
- Почему пьяный? - удивился я.
- Потому, что трезвые медведи ночью спят, а днем малину собирают. А ты проспал все на свете. Я-то думал, поможешь мне рыбу солить. Так нет же, даже не проснулся. Хотел тебя водичкой полить, да Евдоха пожалела. Добрая она баба.
- С копытами, - уточнил я.
- Ну и что? - пожал дед плечами. - Там, где нужно - все как положено… Ясно-понятно?
Судя по масляной улыбке, вполне даже и ясно, и понятно…
- Ну ваше дело молодое, - засмеялся я.
Старый ловелас с притворной укоризной покачал головой:
- Хватит языком трепать. Давай собираться.
- Куда? - недоуменно вытаращился я.
- В Цитаделю твою.
Я мог бы поклясться, что о Цитадели ничего не говорил. При всех своих недостатках, всегда помню, что "нёс" по пьяному делу. Помнится, обещал старику сходить в церковь и поставить за него свечку. Это да, было. А вот про Цитадель у нас и речи не было. Однако выяснять, как он догадался, не стал.
- Сними-ка ты одежу свою неуклюжую, да оденься-ка в человеческое. Как ты вчера сказал? "У нас это не катит!" Вот и у нас твой прикид не катит! В болоте лучше холщовые штаны мочить - высохнут быстрее. А твои два дня сохнуть будут. Задница опреет.
Дед бросил на пол мешок и стал вытаскивать из него рухлядь.
- Вот, - потряс он передо мной старыми, но крепкими штанами. - Товарец - первый сорт. Ясно-понятно? Крепкие, сноса не будет. Да не боись - одевай!
Хоть и не хотелось мне напяливать штаны, снятые с какой-нибудь "лярвы голопузой", но не обижать же деда. Подумав, снял свои кожаные бриджи. Бросил их на пол и принялся напяливать безразмерные, чуть ли не казацкие шаровары. Дед критически посмотрел на мои трусы, покачал головой. Потом поднял "мечту рокера" и стал с любопытством ее рассматривать.
- Это из какого зверя, - удивленно воскликнул он, хорошенько помяв и пощупав штанины.
- Да вроде из бараньей кожи, - рассеянно ответил я, пытаясь подпоясать шаровары брючным ремнем.
- Не бывает таких баранов, - авторитетно высказался дядька. - Не знаю, что за хренотень такая, но не кожа. Как будто тряпку дегтем намазали… А деготь-то хорош! Или это клей такой?
Тут уже стало интересно и мне. Осмотрев штаны, понял, что меня провели, как последнего лоха. Штаны были из искусственной кожи! А старик, меж тем, вытащил из мешка холщовую рубаху с поясом. Критически посмотрев на мой ремень, стащил его и принялся инструктировать:
- Вот, смотри как надо. Подтягиваешь штаны, спускаешь рубаху, а потом, одним движением… Р-раз, и готово.
Я попробовал. Кажется, получилось.
- А обувь? - спросил я, с ужасом ожидая, что старик сейчас предложит лапти.
- Сойдет, - махнул рукой дед. - А шапку надень и сидор поменяй.
Подал мне куцую войлочную шапчонку, напоминающую шутовской колпак, но поменьше и без бубенцов. Я стал перекладывать из рюкзака вещи в дедов мешок. Сменное белье, продукты. Ну там, мыло с бритвой и кое-что по мелочи: нож, котелок, кистень. А это что за сверток? Причем тяжелый. Не припомню, чтобы я такой брал.