Как я и ожидал, там оказался "ПСМ" - пистолет самозарядный малогабаритный, продукт коллективного творчества Лашнева, Симарина и Куликова. Все-таки генерал не удержался. И когда это успел? В свертке были и патроны. Виктор Витальевич, презрев технику безопасности, положил их россыпью. Правильно, так войдет больше. А, нет - запасная обойма все-таки была. Тоже правильно. В бою больше двух обойм все равно не понадобится. А потом снарядишь магазин заново. Если жив останешься.
В патронах я обнаружил небольшой рулончик. Развернул и обнаружил, что записка, как всегда отпечатанная на принтере. А в ней всего три слова: "Не забывай чистить!" и рисунки-инструкции. Ну совсем уж меня начальник за "чайника" считает!
- Это у тебя что такое? - с любопытством спросил дед. - Никак оружие? А где замок? Или фитильное?
- Тут вот, такой штучкой бьет по капсюлю, типа взрывателя, он взрывается и порох загорается, - попытался я объяснить суть процесса.
- Ага, - тоном знатока поддакнул Аггей, - в этой штуке, значится, порох. И не нужно его в ствол засыпать. А шпилька - навроде кремня будет. Хм, удобно. А запыживать чем?
- А ничем. Пуля сама в стволе держится. Показать, как стреляет? - загорелся я.
- Не надо, - спокойно отозвался дед. - Я понял.
Действительно, вроде бы понял. Тем более, "шпильки" - то есть ударника, видно не было… Колдун, однако…
- А теперь, дай-ка его сюда.
- Зачем? - удивился я, но послушно протянул ему пистолет.
Дед осторожно взял оружие (указательным пальцем за скобу!) и пошел на выход. Я - следом. Цепко оглядев свои владения, дядька Аггей направился к берегу. Нашел приличных размеров корягу с углублением и принялся закреплять в ней оружие. Установив "ПСМ" как профессиональный эксперт, "отстреливающий" криминальный ствол, вытащил из-за пазухи веревочку. Сделал петельку, укрепил ее на спусковом крючке. Затем очень даже профессионально взвел курок, отошел на всю длину веревки (приличную) и потянул… Бабахнуло так, что у меня заложило уши…
- Ну что? - ехидно спросил старик, указывая на остатки "ПСМ", ставшего "микромалогабаритным", и щепки вместо коряги… - А ты думал, один такой умный?
- Почему? - только и смог я выдавить.
- Потому, что нищий потонул…
- А живого вытащили, - продолжил я нелепую присказку, обдумывая - поверит мне генерал или нет. Не стоит ли взять с собой "останки" для отчета?
Решив, что не стоит, вернулся за вещами.
- Пули-то утоплю потом. А ты вот что… - застеснялся старик. - Не можешь хлебца оставить? Хотя бы немного?
Стало стыдно. У меня же лежат две буханки хлеба. Мог бы и сам догадаться, что старику осточертело есть сушеную рыбу с гнилыми желудями.
- Извини, дядька, - покаянно вздохнул я, протягивая старику буханку.
- Не-не, - испуганно замахал он руками. - Всю не возьму, тебе еще идти. Ты мне попробовать дай…
Старик отрезал от буханки небольшой ломтик и, держа его двумя руками, как великую драгоценность, поднес к лицу. Понюхал. Потом, зажмурившись от удовольствия, стал есть. Тщательно прожевал, не уронив ни одной крошки.
- Ну вот, - просветленно сказал он. - Может быть, ясно-понятно, и не приведется больше хлебушка-то поесть. Только скажи, Олежка, - старик жалостливо покосился на меня, - у вас там что - с зерном плохо?
- Почему - плохо? - оттопырил я нижнюю губу. - Вроде, неурожаев не было.
- А чего же в хлеб опилки добавляете?
Удивившись, я отрезал еще по ломтику. Один взял себе, а второй протянул деду. Тот отказываться не стал. Жевал с видом дегустатора, смакующего новый продукт.
- He-а, точно, опилки добавлены, - убежденно сказал старик. - Их, ясно-понятно, немного. И растерты в пыль. Но опилки - они опилки и есть.
На мой вкус - хлеб как хлеб. Всю жизнь такой ем. Хотя вроде бы целлюлозу действительно добавляют в муку… А целлюлоза из чего? Правильно - из опилок. Так что - крыть было нечем. Но разговор о хлебопродуктах угас сам собой, потому что в избушку зашла Евдоха.
- Ну когда выходим? - строго спросила кикимора.
- А что, ты с нами? - удивился я.
- Не она с нами, а ты - с нею, - уточнил дед. - Тебя Евдоха поведет. А мне, ясно-понятно, - рыбу ловить надо. Так что - давай прощаться. И "гасило" свое держи поближе. Ну в добрый путь…
Вначале Евдоха вела меня берегом. Потом через болото. На своих копытцах (гораздо меньше лосиных!) кикимора шлепала по трясине как эльф по сугробам. Я тащился следом, проваливаясь - то по колено, а кое-где и по пояс. Время от времени Евдоха вытаскивала меня на твердую поверхность. Без этой копытистой барышни я бы точно ушел вниз, до встречи с археологами будущего. Еще через несколько часов, когда я уже был согласен на консервацию в торфе, как пьяный викинг, кикимора буркнула: "Привал".
Я плюхнулся на мокрую хлюпающую землю и попытался отдышаться. Кикимора выбрала кочку и блаженно задрала ноги кверху. Подол сарафана тоже задрался. Естественно, что нижнего белья не оказалось. А дед-то был прав. Копыта у Евдохи были там, где положено находиться ступням. Все остальное…
- Ндравлюсь? - кокетливо поинтересовалась кикимора.
- Жутко, - кивнул я.
- А что - жутко-то? Жутко ндравлюсь или, - прищурилась она, - от меня жутко?
- И то, и другое, - честно ответил я. - И нравишься ты мне, и жутко.
- Молодец, - похвалила она. - Вижу, не врешь. А меня - хочешь?
Однозначного ответа у меня не было. Возможно, после бутылки водки и копыта бы не смутили… А когда сидишь в болотной жиже в мокрых штанах, все фривольные желания улетают куда-то. Но как эта особа воспримет отказ? Если в ответ на мое "Руссо туриссо облико-морале!" возьмет да и бросит меня в середине болота? Сохранить невинность ценою жизни? А как выкручиваться?
- Знаешь, - осторожно начал я. - Мне перед дядькой будет стыдно.
- Врешь. Хрен тебе будет стыдно. Так и скажи, что боишься, - убежденно сказала она.
- Боюсь, - честно ответил я.
- Чего? Договаривай, раз уж начал, - требовательно прошипела она.
- Боюсь, что могу тебя не устроить, как мужчина. Да и неприлично, без ухаживаний. Вначале - цветы, танцы, - врал я самозабвенно.
- Цветы… Танцы… - хмыкнула Евдоха задумчиво. - Ишь как… Ладно, спать давай. Не бойся, приставать не буду.
- Спать? - с сомнением посмотрел я в сторону солнца. - А не рано?
- Не рано, - успокоила меня Евдоха. - Скоро солнце сядет. Мне-то все равно, а тебе ночью по болоту не пройти.
- Подожди, - нахмурился я. - Мы же недавно вышли.
- Ты так думаешь? - засмеялась Евдоха. - Мы ж с тобой десятка два верст отмахали. А по-вашенски - таки всю сотню.
- Сотню? - начал, было, я, но заткнулся. Кто знает, по каким кикимориным тропам меня водили и сколько в "кикиморометрах" человеческих верст…
- Вот-вот, не спрашивай. Вылезай из лужи и подваливайся ко мне. Теплее будет. А не то, - лукаво усмехнулась Евдоха, - не то что меня, а и рыжую свою не будешь устраивать…
- Это какую - "рыжую"? - удивился я.
- Ну какую-какую. Ту, что по деревьям скакать умеет…
Все-то всё знают! Даже кикиморы. Не успев до конца все обдумать, провалился в сон. Кажется, действительно была сотня верст…
Утром проснулся от холодной сырости с одного бока. С другого, где Евдоха, было теплее. Но все равно - сыро. Полез в дедовский (теперь-то уже мой) сидор (а чем ему рюкзак-то не угодил?) и вытащил хлеб. Больше ничего не было. Колбасу и шпроты мы с дедом подъели на закусь, а все остальное требовало огня…
Проснулась и Евдохе. От хлеба отказалась: наверное, бережет фигуру. Грациозно потягиваясь, как кошка (с копытами!), спросила:
- Ну готов? Отсюда - напрямую. К вечеру будешь в Цитадели.
Но попасть в Цитадель в тот вечер не довелось. Когда мы проходили через небольшую гриву, раздался свист, с каким арбалетный болт разрезает воздух… Евдоха вскрикнула. Я увидел, что из ее левого плеча торчит стрела. Дернулся, чтобы вытащить, но кикимора отмахнулась - не время! На нас со всех сторон посыпались мелкие уродцы - то ли карлики, то ли гномики.
Не сговариваясь, мы встали спина к спине. Евдоха, придерживая раненую руку здоровой, "работала" копытами, пробивая головы, а я отмахивался кистенем. Когда я уже решил, что все, вырвались, то снова раздался свист. Последнее, что помню, - Евдоху, закрывшую меня собой…
Я очнулся от того, что кто-то облизывал лицо шершавым, как у собаки, языком. С каждым прикосновением возвращалось сознание. Но вместе с ним пришла боль. Кажется, голова была разломана на несколько кусков, которые болели и вместе и сами по себе.
- Очухался? - хрипло спросил малознакомый голос.
Я вытянул руку и нащупал, что рядом со мной кто-то лежит. Волосы длинные… С трудом понял, что это Евдоха.
- Где мы? - выдавил я.
- А кой разница? Вроде бы на мельнице, на Чёртовом озере. Тут страшно…
- Как сама?
- Умираю, - спокойно ответила она. - Ждала, пока ты очнешься. Теперь - можно!
- Подожди, - собрал я все усилия. - Не умирай!
Впрочем, я думал не о ней, а о себе: "Умрет, а я останусь один".
- Ждала, - повторила она, словно в беспамятстве. - Я уж боялась, что не очнешься. Ничего, рана у тебя пустяков. А голова пройдет. Тебя специально оглушили, чтобы не убивать. Отхожу я. Говорят, что если нечисть поможет человеку, то и она может стать человеком. А если умрет за него… Потрогай…
Не переспрашивая, я понял. С трудом перевалился на живот, дополз и потрогал… Да. Человеческие пятки… С трудом, но сел. Положил голову Евдохи себе на колени и стал гладить ее космы…
Женщина погладила меня по руке.
- Вот и все, - с какой-то гордостью сказала она. - Теперь Аггеюшка может быть свободным. Скажешь ему, что хотела умереть за него, да не получилось. Прощай. И спасибо тебе.
- За что?
- За то, что на болоте было. Я себя женщиной почувствовала, а не тварью болотной. И за то, что не полез ко мне.
- Так ты подожди… Может, еще и попристаю… Вот оклемаешься… Мы тут дядьке-то рога и наставим, - сглотнул я комок и попытался пошутить.
Было темно, но мне показалось, что Евдоха улыбнулась. Так вот, с улыбкой и умерла…
Жаль, конечно. Но мне-то что делать? Жалеть и плакать можно потом, а сейчас…
Мертвое тело - не лучшее соседство. Надо бы переместиться в сторонку. Удалось. Теперь - нужно провести "ревизию" и себя и своего имущества. Сам - ничего. Имущества - тоже ничего. В смысле, ничего не осталось. Как насмешка обнаружилось удостоверение представителя Президента.
Откуда-то сбоку пробивается свет. Там же и плещется вода. Как там в песне? "Тихо плещется вода, голубая лента…" На ленту голубую эта вода не похожа. Скорее, напоминала канализационный сток, где плавала всякая дрянь - палки, щепки и какие-то тряпки. Да нет, кажется не тряпки. Судя по всему - там плавает труп.
Попытался осмотреться, насколько это удалось в полумраке. Вода. Кругом - вода, вода… И она прибывает… Да, - подвал. Причем дом (или что там еще?) стоит на берегу. Если вода поднимется - меня затопит. А если затопление - это и есть спасение? Поплыть, скажем, вместе с водой.
Мои печальные размышления прервал голос, донесшийся из проема:
- Слышь, тебя долго ждать?
Из воды торчала зеленая голова. Батюшки-светы, так это же водяной!
- Дядюшка водяной! - завопил я. - Спаси меня!
- А я что делаю? - возмутился он. - Давай, греби быстрее.
Я "погреб" в сторону спасителя, стараясь не смотреть на то, что расталкиваю. На полдороге остановился, вспомнив о Евдохе. Нельзя оставлять! Все-таки что-то человеческое во мне еще осталось.
- Ты чего встал? - недовольно окрикнул водяной. - Вода здесь плохая, мертвая. Еще час-другой - станешь каким-нибудь упырем, если не хуже.
- А женщина?
- Какая? Откуда взялась?
- Она кикиморой раньше была.
- Вона как, - присвистнул водяной. - За человека, стало быть, погибла? Не Евдоха ли часом?
- Она самая. Ее похоронить надо.
- Не до того сейчас, - махнул водяной перепончатой рукой. - Я ж говорю - тебе убираться надо поскорее. А Аггею я скажу. Давай, лезь сюда.
Водяной схватил меня за руку и с силой потянул на себя. От яркого солнца в глазах потемнело.
- Хватай ездуна за хвост. Так, привяжем, чтобы не выскользнул… Только не обессудь - он все-таки рыба, потому на воздух нечасто выскакивать будет. Терпи.
Водяной вскочил на спину сома, как заправский ковбой, и мы понеслись.
Меня мотало из стороны в сторону, тело стукалось об острые и тупые углы - словно несусь на коне через лес. Время от времени сом выскакивал над водой, чтобы я успевал глотнуть воздуха.
Думал, не доживу… Ан, нет… Берег! Рыбка бежала, хвостиком махнула, дяденьку выбросила.
- Дойдешь? - спросил меня водяной. Или - сом? Уже не соображаю…
- Угу, - прохрипел я, отплевывая воду.
- Ковыляй-ковыляй, - напутствовал меня водяной. - И вот еще что. Чтобы мне в следующий раз не узнавать от разных тритонов, куда тебя занесло, можешь кого-нибудь из русалок вызвать. Камушек в воду бросишь, да посвистишь вот так: "фью-ти, фьюфти, фью".
- Спасибо, - вежливо поблагодарил я водяного. - Не премину…
- Ну тока сильно не увлекайся… - махнули спасатели хвостами и скрылись.
Я даже не успел спросить - откуда водяной тут взялся? И зачем ему понадобилось меня спасать?
Глава вторая
НОВОЕ НАЗНАЧЕНИЕ
У ворот Цитадели не было ни почетного караула, ни хлеба с солью. Ну на бурную встречу я особо и не рассчитывал. Но хоть на какую-то! Но вот чтобы не встретить вообще никого!
Я пошел в свою комнату. А в свою ли? Может быть, за то время, что отсутствовал, туда уже вселился какой-нибудь проходимец? Но там все осталось по-прежнему. Даже постель была заправлена так, как я это сделал перед уходом на "Большую землю". То есть - кое-как. Имущества прибавилось. На письменном столе стоял монитор, загоревшийся, едва я вошел. На экране высветилась бегающая строка: "Извини, что не встретили. Поговорим вечером. Отдыхай". Подписи не было. Но манера узнаваема… Унгерн в этих краях не объявился, значит - Ярослав. Было у них что-то общее. У меня отлегло от сердца. Все-таки не забыли.
Душ, сменить белье и одежду! Старую - в утиль! Вытащил из-за пазухи удостоверение полномочного представителя, которое теперь напоминало "полнонамоченного". Но спецбумага и особостойкие чернила были хороши. Если слегка подсушить, так и незаметно! Только клей кое-где растекся. Ну как-нибудь отреставрирую. "Что ж, - философски подумал я, - может, и есть в этом великая сермяжная правда - нечего в обитель борцов с мировым злом тащить бумаги! Здесь поверят и на слово".
Ванная комнатушка приняла усталого меня во всем великолепии. Я с удовольствием смыл с себя всю грязь и трупный запах, вылив половину флакона с жидким мылом.
- Вернулся, - услышал я сквозь шум льющейся воды голос, который хотел услышать больше всего, и почувствовал, как нежные руки начали тереть спину.
Водные процедуры затянулись… Когда я пришел в себя, был уже вечер.
- Есть хочу, - вспомнил вдруг я.
Машка, успевшая одеться и привести себя в порядок, вдруг дернула меня за ухо так, что я подскочил.
- Больно же! - завопил я. - Офонарела совсем?
Вместо оправданий треснула меня по второму уху…
- Ты, что, взбесилась? - ошалел я.
- Хм… - хмыкнула Машка с довольным видом, пошла к холодильнику и стала вытаскивать салаты, сыры, ветчину, фрукты. А когда извлекла бутылку шампанского, то я уже перестал что-либо понимать.
- Хотя бы сказала - за что? - недоумевал я, потирая уши.
- Хотела тебе сразу заехать, - деловито сообщила рыжая, накладывая салаты. - Даже продумала, под каким глазом фингал подставить, но отвлеклась, а потом - увлеклась.
- ??
- А кто из меня бобриху сделал? - заверещала Машка как уличная торговка. - Кто там у тебя дрова для костра заготавливал? И кто страдал аллергией на собственную шкурку? Служебный роман он, видите ли, затеял…
От удивления я присвистнул:
- Так ты что, книгу мою читала? Где и откопала-то?
- К твоему сведению, читать я умею. А уж "откопать" - несложно. У нас Гномик на "фэнтэзи" повихнут. Чемоданами притаскивает. Знаешь, какая ржачка была? Меня теперь "бобрихой на выданье" зовут.
- Подожди, но это литературный прием, - оторопел я. - Художественный вымысел.
- Ага, ты мне еще о роли женского образа в романе расскажи. И о том, что женщина в произведении, - это функция.
- Да ладно, Маш, не сердись. Я тебя все равно люблю, - попытался успокоить я девчонку.
- Да вот, и я-то тебя тоже, - вдруг засмеялась Машка. - А иначе бы сразу убила! Бобриха на выданье!
- Роман-то хоть понравился, - забеспокоился вдруг я.
- Ну не хуже и не лучше прочих. Не Бушков, конечно. И не Белянин.
- Но читать-то можно? - с упавшим сердцем спросил я. Девчонка права - когда книга вышла из печати, мне она показалась полнейшей фигней.
- Если прочитала - значит можно, - усмехнулась Машка. - Ты, лучше, шампанское открывай. Давай, за встречу…
За встречу Машка слегка пригубила. Посматривая на меня, как любящая жена на непутевого, но все еще любимого мужа, вздохнула:
- Ешь давай. Я ведь тебя третий день жду. Думала - сначала отлуплю, а уж потом поужинаем. Шампанское, между прочим, французское. Кстати, у меня еще и горячее есть - твоя любимая печенка. В третий раз готовлю! Налей еще…
Чего никак не могу освоить, так это искусство разливания шампанского. Обязательно перельется через край! Маша подняла свой бокал и лукаво спросила:
- Н-ну, за что пьем?
- Наверное, за тебя, - предложил я.
- За нас! И, - потупила она взгляд, - за то, что у нас будет ребенок.
Обалдев от новости, я выпил, едва не проглотив свой бокал. Поперхнулся.
- По спинке постучать? Или не рад? - требовательно посмотрела она на меня.
- Конечно, рад, - откашлявшись, сказал я. - Только вот, как-то неожиданно…
- А почему не говоришь: "Может, ошибка? А может - не от меня?"
- Как принято во всех подростковых фильмах. А ты, как это положено по жанру, бьешь меня по мордам и гордо уходишь прочь.
- Могу и без мордобоя уйти, - возмущенно вскинула она конопатый нос.
- Давай, - вяло предложил я. - А я буду бежать следом и кричать: "Вернись, я всё прощу!" Что я жене-то скажу?
- Скажешь правду. Или, - пожала она плечами, - вообще ничего не скажешь. Я, понимаешь, на женитьбе и алиментах не настаиваю. Так что - все зависит от тебя. Жена твоя может вообще ничего не узнать. А расскажешь…
- Рассказать, что где-то в… непонятном месте у меня скоро будет ребенок?
- Почему - скоро? Как положено, через девять месяцев. Пока только один прошел.
Я посмотрел на Машкин живот. Вполне плоский, хотя мы и расстались почти год назад. Опять забыл, что в Застеколье время течет по-другому. Я уходил в апреле. Сейчас май. Правда, уже следующего года. Значит, у нас прошел год с лишним, а здесь - два месяца. Интересно, я сумею когда-нибудь соотносить "то" и "это" время? Хотя что это меняет? Единственно, что когда родится ребенок, на "Большой земле" пройдет еще лет десять…