Великий князь Михаил Александрович! Как он сразу его не узнал?.. Впрочем, и в голову ж прийти не могло, чтобы в градоначальстве, ночью…
- Говорите. В чем ваше спешное донесение?
Голос раздраженный, презрительный. Волчец захлебнулся слюной:
- Насчет боевого рабоче-солдатского штаба. Большевистский комитет городской организовал…
Один из генералов перебил недоуменно:
- Позвольте! Да ведь комитет, - здесь только что было доложено, арестован.
- Новый, - пробормотал Волчец. - Новый избрали…
- Новый? - генерал покачал головой. - Ну, живучи… Так что? Какой там… штаб?
- Рабоче-солдатский, - повторил Волчец. - Для руководства завтрашним восстанием.
- Восстанием? - переспросил великий князь, нетерпеливо сдвигая брови. - Что такое? Какое восстание?
Волчец, вытягиваясь и волнуясь, доложил: о дружинах, оружии, о павловской роте, о Литейном районе, об Арсенале. Великий князь остановил, гадливо морщась:
- Вы чепуху несете. По сведениям Александра Дмитрича (он наклонил слегка голову к соседнему креслу, на котором, тесно зажавшись в угол, сидел, подергивая ртом и скрючась, штатский, особенно внимательно слушавший Волчеца), волнения в рабочих районах стихают, фабричные - по крайней мере значительная часть - завтра приступят к работам. Полагаю, что данные министра внутренних дел достовернее ваших… безответственных, так сказать, сообщений. Что касается войск, ложь очевидная: войска ревностно исполняют долг, павловская рота выдала зачинщиков, они уже сидят в казематах. А в отношении вашего… "штаба"… Где он?
- На Выборгской, - горбя плечи, доложил Волчец. - Адрес я знаю. Я с этим и ехал. Но по несчастному случаю запоздал. Шина лопнула на самокате… полдороги пешком. Теперь уже разошлись, наверно: никого не застанешь.
- А были? - криво усмехнулся князь. - Сомневаюсь. Как вы докажете, что они "были", если их и следа нет. Сказки для детей. Можете идти.
Глава 35
Генеральская диспозиция
Волчец вышел, пошатываясь, низко наклонив голову. Следом, насупленный и взъерошенный, проковылял охранный чиновник. Но как только закрылась дверь, поднялся один из генералов. И голос его совсем не по-генеральски был прерывист и нервен.
- По долгу присяги, ваше высочество, считаю себя обязанным заявить. При этом… прохвосте не считаю возможным, но… конфиденциально, так сказать… К сведениям агента-провокатора безусловно необходимо весьма прислушаться. Особенно - донесение о предстоящем покушении на Арсенал. И в части, касающейся войск. Колебания, безусловно, имеются…
Великий князь поднял глаза на генерала:
- Вы же сами вчера донесли его величеству верноподданнейшим рапортом, что войска выполняют долг выше всяких похвал.
Генерал смешался:
- Так точно… Но тем не менее. Отрицать наличие опасных настроений нельзя. Инцидент с павловцами не случаен… И не только в пехотных частях, но даже казаки…
- Если я верно понял генерала Хабалова, - сказал, презрительно оттопыривая губу, великий князь, - он не вполне уверен в своих войсках. Как же вы предполагаете выполнить только что полученное категорическое повеление его величества - завтра же прекратить беспорядки в столице?
Хабалов слегка развел руками:
- Я исполню свой долг… Но, ваше высочество… Как можно ручаться… Если бы беспорядки… На знаменах нынче - простите, крамольное слово… "Долой самодержавие"… Это не простой голодный бунт, который можно шутя расхлестать нагайками, это революция, ваше высочество.
Михаил резко отодвинул кресло и встал.
- Кто не уверен в победе, тот еще до боя разбит. А кому в бесчинстве черни чудится революция, тот… Вам придется сдать командование гарнизоном, генерал. Генерал Беляев того же мнения, я полагаю?
Высокий, худой, узколобый, в генштабистском мундире, поклонился поспешно.
- Как военный министр вы имеете право назначения. Я лично считал бы… - Михаил повел взглядом по комнате.
- Генерал Зенкевич? - поймав направление "высочайшего" взгляда, быстро сказал Беляев. - Я именно предполагал… Я тотчас отдам приказ.
Сутулый и узкоглазый генерал выпростал зажатое ручками кресла толстое тело и, встав, поклонился великому князю мешковатым, невоенным поклоном. Михаил милостиво улыбнулся ему.
- Как вы предполагаете действовать, ваше превосходительство?
Зенкевич подошел к плану города, огромному, прибитому к стене.
- Систему, примененную генералом Хабаловым, - распределения войск по шести секторам для погашения беспорядков порайонно, - нахожу нецелесообразной: она приводит к разброске войск и потере ими оперативности. Диспозиция моя на завтрашний день: прочно удерживая за собой тактические ключи города, усилив пулеметную сеть, прекрасно организованную господином министром внутренних дел на важнейших городских артериях, сосредоточить на Дворцовой площади, к Зимнему дворцу, как естественному центру всей системы подавления беспорядков (он особо ударил на слове и покосился с еле заметной усмешкой на Хабалова), отборный, безусловно надежный сводный корпус из трех родов войск и действовать по внутренним операционным линиям, выбрасывая подавляющей силы кулак в том направлении, в котором потребуют обстоятельства.
- Превосходно, - вполголоса сказал Беляев. Михаил кивнул подтверждающе. - Но вы изволили сказать: из трех родов войск. А броневики? Вы не предполагаете их использовать?
Зенкевич молча обернулся к Хабалову, и усмешка его стала язвительной. Хабалов пробормотал, потирая зябко руки:
- Броневой дивизион ненадежен. Солдаты там из рабочих. Я приказал поэтому обезвредить. Снять с машин разные необходимые части… И в баки налить воды.
Беляев поднял возмущенно плечи:
- Ну, это уже граничит… черт знает с чем! Вывести из строя сильнейшее оружие в уличном бою. Двух-трех боевых машин достаточно, чтобы разогнать стотысячное скопище. С них же можно пулеметами буквально в упор. Надо срочно затребовать с Ижорского завода: там должны быть готовые.
- Немедля распорядитесь, - одобрил князь. - Еще одно слово… Какие силы предполагаете вы выделить в ядро?
Зенкевич ответил без запинки:
- Преображенский с Миллионной, Измайловский, Семеновский, Павловский полки, Гвардейский экипаж… А главное… у меня есть еще мысль о сводном офицерском ударном батальоне. Такая отборная часть сразу же сплотила бы своим духом и примером солдатские части.
- Вот это блестящая, действительно, мысль, - медленно проговорил Михаил. - Но откуда вы предполагаете взять офицеров?
- Военная академия, - весело сказал генерал. - Несколько сот офицеров, которым полезно на пару дней оторваться от книжек и пополировать себе кровь.
Михаил обернулся к Беляеву:
- Завтра же с утра озаботьтесь снестись с начальником Академии генералом Петерсом.
В распахнувшейся двери стал адъютант:
- Ваше императорское высочество просят к прямому проводу. Из Ставки.
Михаил встал.
- Я телеграфировал сегодня его величеству. Это, очевидно, ответ.
Он вышел. Беляев с протянутой для пожатия рукой направился к Зенкевичу. За ним потянулись и остальные.
- Поздравляю. Ваша карьера сделана. Генерал-адъютантские вензеля обеспечены.
Кто-то засмеялся тихим смехом. И еще тише спросил:
- А какие именно вензеля? Николая II или Михаила II? Вы не знаете, о чем телеграфировал Михаил Александрович?
- О том же, о чем телеграфировал уже дважды председатель Государственной думы, - ответил Беляев. - О необходимости назначить новое правительство во главе с лицом, пользующимся доверием страны. Вы читали родзянковскую телеграмму? Она войдет в учебники истории: Державин не написал бы торжественней.
Он продекламировал, отбивая ногой такт:
- "Всякое промедление смерти подобно. Молю бога, чтобы в этот час ответственность не пала на венценосца. Настал последний час, когда решается судьба родины и династии".
- А государь? - настороженно спросил Зенкевич.
Беляев рассмеялся:
- Мне говорила сегодня княгиня Кугушева, - она разговаривала по прямому проводу с Фредериксом, министром двора. Император сказал Фредериксу: "Опять этот толстяк Родзянко мне написал всякий вздор, на который я ему не буду даже отвечать". Его величество, как всегда, прав: завтра генерал Зенкевич покончит эту… пролетарскую свистопляску. Впрочем, косвенный ответ есть: Государственная дума распущена. Сегодня в ночь будет опубликован указ.
Дверь открылась опять. Уже?
Великий князь был хмур и взволнован.
- Ваша задача значительно облегчается, Зенкевич, - сказал он, подходя к столу и беря фуражку. - Из Ставки выехал в Петроград генерал Иванов, Николай Иудович, с чрезвычайными полномочиями - в том роде, как в девятьсот шестом, когда он усмирял Кронштадт. С ним идут эшелоны георгиевцев. Следом направлена дивизия особо прочных войск. Генерал Алексеев лично говорил с командующими Северным и Западным фронтами о посылке двух бригад отборной конницы на подавление мятежа. В сущности, нам остается продержаться, стало быть, только один день.
Он накрылся и добавил небрежно:
- Его величество также выезжает завтра. Государь полагает, что его присутствие в столице сразу восстановит спокойствие.
Глава 36
Спокойствие начинает восстанавливаться
Еще лежал тяжелой сизой завесой на улицах, колокольнях, домах промозглый предутренний февральский сумрак, когда Сергеев с выборгскими дружинниками выступил к Арсеналу на Симбирскую. С ними предполагал идти и Мартьянов. Но в последний момент вышла перемена: айвазовцы привели десятка четыре солдат сто восемьдесят первого. В полку готовились в ночь на сегодня аресты, о чем предупредил казарму подслушавший телефонные переговоры писарь, и Иван-солдат ушел с наиболее, по казарменному расчету, "обреченными" товарищами.
Захват Арсенала Мартьянов считал более легким, чем штурм Литейного дворца. Он пустил поэтому сто восемьдесят первых с Сергеевым, а сам остался с Василием - руководить Выборгским, по его определению, "маневром".
Отряд Сергеева шел торопливо: к девяти часам рабочим колоннам указано было прибыть к Арсеналу - уже для получения оружия.
Улицы спали еще, завешаны были сонные стекла. Только на самом углу Симбирской попался навстречу казачий разъезд, шарахнулся было, но Иван-солдат весело замахал рукой:
- Стой, станичники! Свои! С праздником!
И бородатый урядник недоуменно остановил коня; приглядываясь, сквозь туман и потемь, к подходившим солдатам. Какой такой праздник? Воскресенье - и то вчера было. Он дернул коня, завидев с Иваном рядом рабочие черные шапки, но было поздно: солдаты и дружинники окружили.
Иван-солдат разъяснил кратко: баста стрелять - солдаты с рабочими пошли. Казаки переглянулись, покачали головами.
- Да, дела… Мы, между прочим, донские. Нам заваруха ваша и вовсе постороннее: у нас на Дону жизнь особенная, здешнее нас, собственно, не касаемо.
На случай, однако, спешили станичников: казаки пошумели, но в драку не пошли. Сергеев и Иван обещали, что отпустят, как только дело кончат. А пока винтовки и патроны взяли, коней отвели в ближний двор, под пустой дровяной навес, казаки, при шашках одних, сели у стенки насупротив, под наблюдением десятка дружинников. Остальные двинулись дальше.
Пройдя квартал, отряд разделился. Солдаты, построившись, пошли прямо к арсенальным воротам, не только не прячась, но даже особо молодецки держа равнение, пристукивая подковками грузных казенных каблуков. Сергеев с дружинниками взял правее, чтоб подойти к воротам вдоль стенки, не обнаружившись. Тем более, винтовок в дружине всего двадцать семь: остальные забрал Мартьянов.
Часовой за железною прорезью ворот глянул сонным глазом из полосатой будки на подходивший воинский наряд. Иван-солдат позвякал штыком в ворота.
- Приехали. Отпирай, земляк.
Часовой вылез из будки. Лица не видать из-за поднятого огромного бараньего воротника караульной - на всякий рост шитой - широченной дубленой шубы; хворостинкою кажется винтовка в обхвате накрест запахнутых, на великаньи руки рассчитанных рукавов. Зевнул.
- Кто, откуда?
- От штабу, на усиление караула присланы. Впусти скорее, зазябли.
Караульный отступил на шаг к будке, выпростал руку, ткнул в полосатое дерево.
Иван окликнул:
- Ты там чего?
Солдат отозвался равнодушно:
- Как чего? Звонок дежурному дал. Кому ж вас принимать?
Иван стукнул зубами. Вышла промашка. Он просунул винтовку в прощель между железными копьями ворот дулом на часового.
- Отпирай, живо… Отпирай, я говорю. Кончу!
Солдат дрогнул:
- Христос с тобой… Я ж по уставу…
Стрелять нельзя. Ежели даже на то пойти, чтобы вправду снять часового, хоть и не за что его бить, - все равно теперь не войдешь. Ворота не выломать, а ключи там, у него. В спешке никак не найти нужного слова, чтобы сразу. А разъяснить - времени нет.
Снег захрустел. Сквозь туман (здесь, во дворе, он будто гуще даже, чем на воле, на улице) ясно стал виден подходящий - по походке сразу узнать - офицер. Иван оттянул винтовку: может, еще и впустит. Зря закричал на часового. Слышал офицер или не слышал? Если слышал - не отопрет.
- Смиррно!
Адамус с товарищами подтянулись. Офицер, в походном снаряжении, руки в карманах, подошел к самым воротам.
- Что за люди?
Иван отрапортовал, топорща плечо, чтобы видны были нашивки:
- С отделением прислан от штаба на усиление караула.
Офицер зорко всматривался в солдатские, туманом заволоченные фигуры.
- Та-ак! - протянул он. - Давайте предписание.
Иван полез торопливо рукой за обшлаг: бумажки казенные солдат носит всегда за обшлагом, для сохранности. Вот черт, хоть бы обрывыш какой… Передать… Пока нос сунет - прикончить: все одно, добром не войти.
Сзади осторожные зашуршали шаги. Дружинники. Поторопились. Подозрит. Туман, как назло, врозь ползет.
- Засунул, не найдешь? - ласково спросил офицер и вынул из кармана руку. - Ладно, в помещении предъявишь. Проходите. Отопри, караульный.
Иван радостно двинулся к калитке, схватился рукой за скобу. В тот же миг огнем коротким полыхнуло в глаза, ожгло висок, тело рухнуло навзничь, без вскрика.
- Сволочи, что задумали!.. Бросай винтовки, перестреляю! Тревожный дай, караульный.
Он шарил револьвером по воздуху, выбирая цель. Рука остановилась, но по ней с тяжелого взмаха ударил приклад, оружие вырвалось в снег. Часовой, волоча полы шубы, надвинулся, дыша прерывисто и хрипло:
- Своих… своих бьешь, сволочь…
Он перекинул винтовку на руку. Офицер дернул отбитую онемелую руку к шашке, но рука свисла, он повернулся и побежал. Солдат прохрипел:
- Врешь! Не уйдешь!
Скинул шубу и шапку и в одной легкой шинели побежал вдогонку, щелкнув затвором на ходу. Но офицер исчез уже в тумане.
- Ключ! - отчаянно крикнул, выходя из оцепенения, Адамус.
Кругом уже были дружинники, подымали Ивана. Пуля в висок, навылет. И крови почти что нет. Только от кругленькой раны, растеком.
Отнесли в сторону. Шапки сняли. Попрощаться - и то нету времени, - на минуту одну наклонился к телу Адамус. Солдаты, схватившись за железные колья, раскачивали ворота.
- Э-эх! Сразу надо было на мушку… Теперь гиблое дело… Без динамиту не разворотишь.
- Бегут!
Во дворе, сквозь туман, серыми очертаниями, люди. Сто восемьдесят первые отступили на шаг от ворот, винтовочные стволы - в прорези.
- Товсь!..
- Стой! Никак… без оружия.
Без оружия и есть. Махая папахами, подбегали артиллеристы.
- Ура-а!
Крик подхватили далеко позади, на улице. И улица загудела бегом.
- Наши подходят, - прокричал, надрываясь, Никита. - Выборгские… Давай ворота!
Ворота уже отпирали. Арсенальцы перемешались с дружинниками.
- Веди на склад… Где у вас тут? Много ль оружия?
Арсенальцы смеялись:
- Хватит… Винтовок тысяч до сорока, револьверов тоже около этого… Опять же - патроны. Гони! Там небось вас только и ждут…
Разговор на ходу, на бегу, через двор - к дальним зданиям. Около них тоже народ. Хлопочут. И вззванивает под мерными ударами железо. Засовы, что ли?
- Начальство где?
Артиллерист, с Сергеевым рядом, махнул рукой:
- Дежурного где-то еще по крыше ловят: шустрый, дьявол, на крышу залез. А прочих забрали. У нас еще с вечера сговор был: рабочие ж у нас тут, в Арсенале. Начальство здешнее, между прочим, спокойное: в драку нипочем не полезет.
Сергеев крикнул Никите:
- Никита! С айвазовцами назад, к воротам! Запереть! Чтоб оружие принять и раздать, ты понимаешь, в порядке.
Никита засвистал заливистым, поволжским, разбойным свистом.
- Перед народом да запирать. На всех хватит… Гайда, ребята, бери!
Толпа, огромная, бесстройная, с победным криком уже заливала двор. Сбилась у раскрытых, разломанных складских дверей, сдвинув в стороны солдат и здешних артиллеристов, - и по рукам, несмотря на строгий, на грозный окрик Сергеева: "К порядку, товарищи! Назад!" - замелькали разобранные из разбитых ящиков новенькие, лоснящиеся густой масляной смазкой винтовки.
Глава 37
Тихая пристань
- Военный министр? К телефону?
Генерал Петерс, разбуженный в час неурочный, в ранний, не по обычному расписанию час, поспешно сбросил с постели волосатые и кривые кавалерийскою почетною кривизной - ноги. Подошел к аппарату, вытянулся привычно, по-строевому, подтягивая левой рукой сползавшие кальсоны.
- У телефона, ваше высокопревосходительство.
В меру того, как он слушал, лоб все круче собирался в складки и дрожью нервной подергивались крутые усы под не снятым спросонья, второпях марлевым бинтом-распрямителем.
- Слушаюсь… Но офицеры на лекции являются только при холодном оружии… Винтовки из цейхгауза нашего полуэскадрона? Не хватит, ваше высокопревосходительство. Затребовать срочно из Волынского и Преображенского? Слушаюсь. Так точно: казармы рядом, только плац перейти. Сию минуту распоряжусь. Честь имею.
Он повесил трубку, качнул плешивою головой и приказал дожидавшемуся в дверях ординарцу:
- Полковника Андогского. Тотчас. Если на службе еще нет, сбегай на квартиру.
Полковник Андогский, правитель дел Академии, не по-военному медлительный и окатистый, хмуро выслушал принятый по телефону Петерсом приказ: сформировать из господ офицеров, слушателей Академии, ударный батальон и отправить на Дворцовую площадь, в распоряжение начальника гарнизона генерала Зенкевича.
- Генерала Зенкевича? Опять новый?
- Воля высшего начальства, - сухо сказал генерал. - Потрудитесь немедленно распорядиться, полковник.