- Вот именно, - подтвердил Сток с удовольствием. - Да будет осторожен покупатель. - Он перекатил сигару в другой угол рта и повторил несколько раз: "Да будет осторожен покупатель". Я пил чай и молчал. Сток проковылял к боковому столу с шахматами, его кожаное пальто скрипело, как старое парусное судно.
- Вы в шахматы играете, англичанин? - спросил он.
- Я предпочитаю игры, где легче мошенничать, - сказал я.
- Согласен с вами, - сказал Сток. - Соблюдение правил мешает творчеству.
- Это касается и коммунизма? - вставил я.
Сток взял со стола коня.
- Но шахматы больше похожи на ваш капиталистический мир. Мир рыцарских фигур, мир королей и королев.
- Не смотрите на меня, - сказал я. - Я всего лишь пешка. Нахожусь здесь на линии фронта. - Сток ухмыльнулся и посмотрел на доску.
- А я хорошо играю, - сказал он. - Ваш друг Валкан - один из немногих в Берлине, кто может меня постоянно обыгрывать.
- Это потому, что он принадлежит нашему капиталистическому миру.
- Ваги мир меняется. Легкие фигуры становятся самыми значительными на доске. Королевы становятся... импотентками. Можно сказать "импотентки" о королевах?
- С этой стороны Стены вы можете говорить все, что угодно.
Сток кивнул.
- Легкие фигуры - генералы - правят вашим западным миром. Генерал Уокер, командир 24-й пехотной дивизии, говорил своим подчиненным, что президент США - коммунист.
- А вы разве не согласны? - спросил я.
- До чего ж вы глупый, - забасил Сток. - Я пытаюсь показать вам, что эти люди... - он помахал конем перед моим носом, - ...сами о себе заботятся.
- И вы завидуете? - серьезно спросил я.
- Может, и завидую, - сказал Сток. - Может, и так. - Он положил коня на место и запахнул полы своего пальто.
- Значит, вы собираетесь продать мне Семицу в качестве своего рода частной собственности? - сказал я. - Если вы, конечно, простите мне такие выверты моего буржуазного ума.
- Человек живет всего один раз, - сказал Сток.
- Я могу удовлетвориться и одним разом, - сказал я.
Сток положил в свой чай четыре ложки сахара с верхом и стал энергично его размешивать.
- Единственное, что я хочу, это прожить остаток моей жизни в тишине и покое, мне не надо много денег, лишь бы хватало на табак и скромную деревенскую пищу, на которой я был воспитан. Я полковник, и мои материальные условия превосходные, но я реалист, долго это продолжаться не может. Более молодые люди в моем ведомстве смотрят на мое место с завистью. - Он бросил на меня взгляд, я вяло кивнул. - С завистью, - повторил он.
- Вы занимаете ключевое место, - сказал я.
- Но проблема с такими постами в том, что на них многие зарятся. Некоторые из моих сотрудников имеют прекрасные университетские дипломы и так же сообразительны, как и я в их возрасте; их энергии хватает на то, чтобы работать дни и ночи напролет, и я когда-то так работал. - Он пожал плечами. - Вот почему я решил прожить оставшуюся часть жизни в вашем мире.
Он встал и открыл один из деревянных ставней. Со двора неслось тарахтенье дизельного мотора и топот ног, забирающихся через борт на грузовик. Он засунул руки глубоко в карманы пальто и запахнул полы.
Я спросил:
- А вы уверены, что сумеете убедить жену, семью?
Сток продолжал смотреть во двор.
- Моя жена погибла во время налета немецких самолетов в 1941 году, мой сын не пишет мне уже три с половиной года. Что бы вы сделали в моем положении, Дорф? Что бы вы сделали?
Я подождал, пока шум отъезжающего грузовика не замер на Кайбельштрассе. Потом сказал:
- Я бы перестал врать старым врунам для начала, Сток. Вы что, действительно думаете, что я пришел сюда, не перелистав ваше досье? Мои нынешние помощники подготовлены несравненно лучше, чем, по вашей оценке, я сам. Я о вас знаю все - от полезного объема камеры вашего холодильника "вестингхауз" до размера противозачаточного колпачка вашей любовницы.
Сток взял свой чай и принялся давить дольку лимона ложечкой. Он сказал:
- Вы хорошо подготовлены.
- Тяжело в ученье, легко в бою, - сказал я.
- Вы цитируете фельдмаршала Суворова. - Он подошел к шахматной доске и уставился на нее. - У нас, русских, есть пословица, "Умная ложь лучше глупой правды", - сказал он, размахивая чайной ложкой перед моим лицом.
- Ничего умного в жалком убийстве жены не было.
- Согласен, - сказал Сток весело. - Мы будем друзьями, англичанин. Мы должны доверять друг другу. - Он поставил чай на стол.
- Мне враг ни к чему, - сказал я.
Сток улыбнулся. Что тут скажешь?!
- Честно, англичанин, - сказал он, - на Запад я действительно бежать не хочу, но предложение о Семице вполне искренне. - Он облизал ложку.
- За деньги? - спросил я.
- Да, - сказал он и постучал ложечкой по пухлой ладони своей левой руки. - Деньги сюда. - И он стиснул руку в кулак.
Глава 7
Кони могут ходить через поля, занятые фигурами противника.
Кони всегда заканчивают ход на поле противоположного цвета.
Берлин, вторник, 8 октября
На контрольно-пропускном пункте "Чарли" царило оживление. Вспышки фотоаппаратов отрезали мгновения от вечности. Мостовая под ногами репортеров блестела от воды и моющего порошка. Американская машина "скорой помощи" неслась, мигая красным фонарем, к больнице, а может, и к моргу.
Один за другим репортеры прятали свои камеры и начинали сочинять в уме заголовки для завтрашних статей. "Молодой берлинец убит при попытке перебраться через Стену", или "Полицейские подстрелили прыгуна через Стену", или "Тротуар у Стены снова окрасился кровью". А может, человек и не умрет.
Я помахал страховым свидетельством перед будкой дежурного и осторожно проехал мимо. Отсюда было недалеко до "Халлешезтор" - района проституток и борделей, - а именно туда мне теперь и надо было. За плохо освещенным порталом начиналась крутая каменная лестница. В коридоре висела дюжина серых почтовых ящиков. На одном из них выделялась надпись: "Бюро реабилитации немецких военнопленных с Востока". Писем внутри не было. Сомневаюсь, что они там вообще когда-нибудь появлялись. Я поднялся по лестнице и нажал на звонок. У меня появилось чувство, что не нажми я на звонок, дверь мне все равно бы открыли.
- Да? - сказал спокойный молодой человек в темно-сером фланелевом костюме. Я произнес те слова приветствия, которыми меня снабдили в Лондоне.
- Сюда, пожалуйста, - сказал молодой человек.
Первая комната была похожа на приемную зубного врача - много журналов, стульев, но не было даже намека на уют. Меня оставили там одного на какое-то время, а потом пригласили внутрь. Войдя в одну дверь, я оказался перед другой, стальной. Вторая дверь была заперта, я стоял, нервничая, в тесном, ярко освещенном пространстве. Раздалось тихое жужжание, и дверь открылась.
- Добро пожаловать на Feldherrnhugel, - сказал спокойный молодой человек.
Я оказался в большой комнате, освещенной неоновыми, издававшими легкое гудение светильниками. Здесь стоял шкаф с картотекой, на стене висело несколько зашторенных карт. Два длинных металлических стола были заставлены телефонными аппаратами разнообразных цветов, картину дополнял телевизор и мощный радиоприемник. За одним из столов сидели четверо молодых людей. Они были очень похожи на того, который открыл мне дверь, - все молодые, бледные, чисто выбритые и одетые в белые сорочки, они вполне могли бы олицетворять новую процветающую Германию, но в них было также кое-что и от более почтенного возраста. Я попал в одно из подразделений бюро Гелена. Отсюда люди тайно переправлялись в ГДР или из ГДР. Это были люди, которых в Восточной Германии называли нацистами и о которых в Бонне предпочитали помалкивать.
Меня здесь, конечно, не очень ждали, но я представлял организацию, бывшую одним из источников финансирования организации Гелена - мне предложили кофе.
Один из одинаковых молодых людей надел очки в металлической оправе и сказал:
- Вы нуждаетесь в нашей помощи. - В этом ощущалось некое оскорбление. Я отхлебнул растворимого кофе. - Что бы вам ни требовалось, наш ответ да, мы это можем, - сказал очкастый. Он передал мне небольшой кувшинчик со сливками. - Что необходимо сделать в первую очередь?
- Не могу решиться, то ли Дувр взять в осаду, то ли Сталинград захватить.
Металлические Очки и еще двое улыбнулись, возможно, и впервые.
Я угостил их сигаретами "Галуаз", и мы приступили к делу.
- Мне надо кое-что переправить, - сказал я.
- Очень хорошо, - сказал Металлические Очки и вынул маленький магнитофон.
- Место отгрузки?
- Я постараюсь сам доставить груз в удобное место, - сказал я.
- Превосходно. - Он включил микрофон. - Место отгрузки отсутствует, - сказал он. - Куда? - обратился он снова ко мне.
- В один из портов Ла-Манша.
- Какой именно?
- Любой, - сказал я. Он снова кивнул и повторил мой ответ в микрофон. Кажется, мы нашли общий язык.
- Размер?
- Это человек, - сказал я. Никто из них и глазом не повел. Он тут же спросил:
- Добровольно или принудительно?
- Я еще не знаю, - сказал я.
- В сознании или без сознания?
- Если добровольно, то в сознании, если силой, то без.
- Мы предпочитаем в сознании, - сказал очкастый, прежде чем записать мой ответ на магнитофонную ленту.
Зазвонил телефон. Очкастый говорил отрывисто и властно, затем двое геленовских ребят надели темные плащи и спешно ушли.
- Стрельба у Стены, - пояснил очкастый мне.
- Там не шутят, - сказал я.
- Прямо у пропускного пункта Чарли, - сказал очкастый.
- Один из ваших? - спросил я.
- Да, курьер, - сказал очкастый. Он отнял руку от трубки: - Звонящий должен ждать на месте, если за полчаса с ним никто не свяжется, то снова позвонить сюда. - Он повесил трубку.
- Мы единственные, кто хоть что-то делает здесь в Берлине, - сказал очкастый. Другой парень, блондин с большой печаткой на пальце, подтвердил: "Ja", и они обменялись кивками.
"Со времени Гитлера?" - чуть не сорвалось у меня с языка, но я вовремя принялся за вторую чашку кофе. Очкастый достал карту города и наложил на нее прозрачную кальку. Потом стал рисовать кружки в восточной части города.
- Это самые удобные места для перехода, - сказал он. - Не слишком близко к границе сектора и все-таки не очень глубоко в советской зоне. В этом городе все может очень быстро вскипеть, особенно если вы схватили человека, которого разыскивает полиция. Иногда мы предпочитаем, чтобы груз отлежался где-нибудь в самой зоне. В любом месте - от Любека до Лейпцига. - У очкастого был легкий американский акцент, который время от времени проскальзывал сквозь его очевидный немецкий. - И мы должны знать об этом, по крайней мере, за двое суток. Но уж после этого мы берем всю ответственность на себя, даже если сама переправа и состоится не сразу. У вас есть вопросы?
- Да. Как я могу связаться с вашими людьми, находясь в восточной части Берлина?
- Вы должны позвонить по указанному номеру в Дрезден, и там вам дадут номер в Восточном Берлине, Мы меняем его каждую неделю. Дрезденский номер тоже иногда меняется. Так что перед отправкой туда свяжитесь с нами.
- Понятно, но разве нет телефонов, прямо связывающих две части города?
- Есть. Официально один. Он связывает русское командование в Карлсхорсте с Соединенным командованием на стадионе здесь, в Западном Берлине.
- А неофициально?
- Линии связи должны быть. Водопровод, электросети, канализация и газ - все эти службы должны говорить со своими коллегами в другой части города Ведь вполне может возникнуть чрезвычайная ситуация, но официально они не признаются.
- И вы этими линиями не пользуетесь?
- Очень редко. - Зазвучал зуммер. Он переключил тумблер у себя на столе. Я услышал голос спокойного молодого человека: "Да. Добрый вечер" - и другой, незнакомый мне голос: "Я тот человек, которого вы ждете из Дрездена". Очкастый включил что-то еще, и загорелся экран телевизора. Я увидел, как невысокий человек вошел в приемную, а потом и в ярко освещенный предбанник. Очкастый отвернул от меня экран телевизора.
- Безопасность, - сказал он. - Вы едва ли будете нам доверять, если мы познакомим вас с деталями другой операции.
- Вы чертовски правы, не будем, - сказал я.
- Так что если у вас все... - сказал очкастый, захлопывая толстую тетрадь.
- Все, - сказал я. Новых намеков мне не требовалось.
Он сказал:
- В этой операции вы будете служить связным офицером Валкана. Его кодовое имя - Король, а ваше... - Он бросил взгляд на стол. - ...Kadaver.
- Труп, - перевел я. - Миленькое имечко.
Очкастый улыбнулся.
* * *
Вернувшись в отель "Фрюлинг", я задумался о Короле - Валкане. Меня удивило, что он был одним из лучших шахматистов Берлина, впрочем, от него можно было ожидать чего угодно. Я думал о моем кодовом имени - Kadaver - и о Kadavergehorsam, своего рода дисциплине, заставлявшей труп вскакивать и отдавать честь Налив себе виски, я смотрел вниз, на роскошные сияющие огни. Я начинал чувствовать этот город; и с той, и с другой стороны Стены широкие, хорошо освещенные улицы разделялись чернильными озерами темноты. Возможно, это был единственный город в мире, где человек в темноте чувствовал себя в большей безопасности.
Глава 8
Профессионального игрока отличает умелое маневрирование конями.
Берлин, вторник, 8 октября
Посмотрите внимательно в глаза некоторых смелых молодых людей, и в глубине этих глаз вы заметите маленького испуганного человечка. Порой мне казалось, что я вижу этого человечка в глазах Валкана, а иногда начинал сомневаться. Он держал себя, как супермен с рекламы гормональных пилюль, мускулы его бугрились под хорошо сшитыми костюмами из легкой шерсти. Он носил шелковые носки и ботинки, заказанные по личной мерке в магазине на Джермин-стрит. Валкан являл собой новый тип европейца: он говорил, как американец, ел, как немец, одевался, как итальянец, и платил налоги, как француз.
Он употреблял англосаксонские идиомы с изыском, а если ругался, то спокойно и выверенно, никогда не позволяя себе опускаться до злости или ярости. Он сросся с "кадиллаком" марки "эльдорадо"; черная кожа, деревянное рулевое колесо, подсветка для чтения карт, магнитофон высочайшего качества и радиотелефон не бросались в глаза, но все же были заметны. В его машине не водилось шерстяных тигрят, пластмассовых скелетов, вымпелов и чехлов из леопардовых шкур. Сколько ни соскребай шкур с Джонни Валкана, под ними все равно оказывалось золото.
Швейцар в "Хилтоне" отдал честь и спросил:
- Хотите, я поставлю ваш Strassenkreuzer на стоянку? - Он говорил по-английски, и хотя термин "уличный крейсер" для американской машины комплимент сомнительный, Джонни это нравилось. Он швырнул ему ключи от машины заученным движением и пошел впереди меня. Маленькие подковки, которые он прибил к подметкам, клацали по мрамору. Умело спрятанные светильники освещали обильно смазанные каучуконосные деревья и играли бликами на монетах в газетном киоске, где продавались вчерашние "Дейли мейл" и "Плейбой", а также цветные открытки с Берлинской стеной, которые можно отослать друзьям с припиской: "Жаль, что вас нет со мной". Я проследовал за Валканом в бар, в котором было слишком темно, чтобы разглядеть меню, и где пианист с таким трудом находил нужные клавиши, что, казалось, их кто-то перемешал.
- Рад, что приехал? - спросил Валкан.
Я не был уверен в этом. Валкан изменился так же сильно, как и сам город. Оба находились в постоянном чрезвычайном положении и научились жить в таких условиях.
- Потрясающе, - сказал я.
Джонни понюхал свой "бурбон" и выпил его так, словно имел дело с лекарством.
- Признайся, что ожидал увидеть здесь совсем иное, - сказал он. - Тишь и благодать, а?
- На мой вкус, так вообще слишком тихо, - сказал я. - Слишком много "начальников на верандах" и "этих инфернальных барабанов, каррут". Да и солдат-браминов многовато.
- И неприкасаемых гражданских немцев перебор, - подхватил Валкан.
- Однажды в Калькутте я смотрел кино - "Четыре пера". Когда осажденный гарнизон уже больше не мог держаться, на горизонте появилось несколько дюжин англичан в шлемах с воинственными песнями и молодые господа со слугами и опахалами.
- И они обратили туземцев в бегство, - сказал Валкан.
- Да, - сказал я, - но индийская аудитория стала потешаться над бегущими.
- Так ты думаешь, что мы потешаемся над нашими победителями?
- А это ты мне должен сказать, - заметил я, оглядывая зал, прислушиваясь к английской речи и попивая херес, стоивший здесь вдвое дороже, чем в любом другом месте по эту сторону Стены.
- Вы, англичанин, - начал Валкан, - живете посреди своего холодного моря в окружении селедки. Как мы можем вам что-нибудь объяснить? 6 июня 1944 года настал день Д; до тех пор англичане потеряли больше народа в дорожных катастрофах, чем на фронте, а наши, немецкие, потери к тому времени составили шесть с половиной миллионов только на Восточном фронте. Германия была единственной оккупированной страной, которая не сумела создать организованного сопротивления. Она не смогла этого сделать, потому что от нее ничего не осталось. В 1945 году наши тринадцатилетние мальчишки стояли здесь, где ты стоишь, и направляли базуки в сторону Курфюрстендам, ожидая, когда танк "Иосиф Сталин" с лязгом выедет из Грюнвальда. Вот почему мы сотрудничали и дружили с победителями. Мы отдавали честь вашим рядовым чинам, свои дома - вашим сержантам, а жен - офицерам. Мы расчищали завалы голыми руками, а в это время мимо нас проносились пустые грузовики из ваших официальных борделей, и мы все терпели.
Валкан заказал еще по одной порции виски. Размалеванная девица в золотом парчовом платье попыталась поймать взгляд Валкана, но, заметив, что я наблюдаю за ней, вынула зеркальце из сумочки и принялась подводить брови.