Вот, значит, как, думал Бэру. Ещё одна проверка лояльности. Последняя подлость. Лев Львов ведь знает, как Бэру относится к Рэнку...
Бэру вспомнил всё в мелких деталях, пока Лев Львов ожидал ответа. И способность Рэнку в самый кромешный момент взглянуть Владыке в глаза, вложив в этот взгляд и свет сильного духа, и оскорблённую гордость. И любовь Седьмого к древним манускриптам Цитадели. И его способность к благородному доверию. И захотелось сжать кулаки.
Бэру помнил, как в своё время нарушил устав синих стражей, сломал собственную гордость и преклонил колена перед Престолом, умоляя Льва Львов отдать Рэнку Цитадели. "Ты же всё равно лишил его статуса - зачем тебе такой раб? Он же по натуре боец..." А Владыка жёлчно ответил, что никогда этому не бывать. "Что, Дракон, хочешь научить Соню держать оружие и сделать его стражем, чтобы через десяток лет он воткнул нож мне в спину? Ага, так я тебя и послушал!"
Бэру опустил голову, разглядывая узор на ковре.
Лев Львов, отмеченный и избранный Творцом Владыка Судеб, Повелитель Воды, Огня и Ветров, несмотря на былую хвалёную доблесть в бою - трус, жестокий, как положено трусу, боящийся собственной тени в собственных покоях и не доверяющий собственной крови в жилах своих детей. Лев Львов, забывший боевую молодость - подлец, толкающий на подлости своих подданных. Лев Львов избран Творцом не просто так: это испытание для правоверных. Испытание для Синей Цитадели - и испытание для Бэру.
Сам Творец намекает Бэру, что нельзя принять ни одного необдуманного решения. Я буду смотреть на всё своими и только своими глазами, подумал Бэру - и не допущу ни одного непоправимого поступка. Возможно, судьба Лянчина, судьба Прайда и судьба мира - в руках стражей Синей Цитадели. Надлежит служить свету и истине, как бы ад не толкал правоверных с пути.
- Позволь мне удалиться, Лев Львов, - сказал Бэру вслух. - Я понял всё.
Владыка благосклонно кивнул, скрывая довольную улыбку. Он думает, что я - верёвка палача, и наслаждается этим, подумал Бэру и содрогнулся, скрыв невольное движение глубоким поклоном. Он встал и вышел из зала Престола, провожаемый насмешливыми взглядами - но пока Бэру шёл по Логову, его провожали обожающие взгляды несущих службу синих стражей.
Бэру собирался вернуться домой.
В приёмных покоях с фонтаном Бэру остановил Кельну ад Шевина, Львёнок Львёнка, командующий чангранскими сборщиками податей, суетливый мирянин, озабоченный собственным имуществом, делами и детьми сверх всякой меры. С ним был юноша лет шестнадцати с тем выражением смазливой мордашки, какое мужики характеризовали однозначно и выразительно: "Ищет, кому медяк за золотой продать".
- Послушай меня, Наимудрейший Синий страж, - сказал Кельну просительно. - Пожертвую Цитадели десять необрезанных жеребцов, если возьмёшь Дилсу к себе. Я третьего сына Творцу обещал, когда... ну, в общем, надо было... так может, под твою руку?
- Ко мне или в Святой Совет? - юнец потянулся к плащу Бэру - и страж убрал полу плаща в сторону. - Мальчик, обет Синей Цитадели запрещает пустые прикосновения. Кельну, я его не возьму.
Дилсу чуть пожал плечами с безразличной миной и отошёл в сторону. Физиономия Кельну вытянулась от огорчения.
- Но почему, Наимудрейший?!
- Он уже в Поре? - спросил Бэру, кивнув в сторону юнца, и, не дожидаясь ответа, продолжал. - В Поре. Недостаточно чист. Почему предлагаешь так поздно?
Кельну замялся.
- Да вот... ждал вот... когда Святейший Наимудрейший Гобну...
- Так обратись к Гобну, - отрезал Бэру. - Я не беру тех, кому пришла Пора. Они не смогут достичь ангельской чистоты, а дурного беспокойства в моей Цитадели не надо. Да и что твоему сыну в синем капюшоне? Ни денег, ни славы.
- И то верно, - Кельну развёл руками, показывая, что вовсе не прячет оружия в кулаке. - Я, правда, подумал, что в Цитадели ему будет лучше...
- Не будет. Ученик или служка Святого Совета может быть повышен до Наставника, а то и до Наимудрейшего, как знать, а синий страж на всю жизнь - просто брат. И жизнь полна лишений, и смерть неизбежна и насильственна... зачем тебе и ему эта ноша?
Кельну кивал, а Дилсу, кажется, уже радовался отказу. Он отвернулся в сторону и принялся с преувеличенным вниманием разглядывать сложный орнамент на арке дверного проёма. Зато на Бэру, как на одного из Семи Пророков, глазел маленький раб, которого послали с каким-то поручением и который остановился в дверях на полушаге, опустив руки и забыв обо всём на свете.
Под взглядом Бэру раб, замирая от ужаса и восторга одновременно, опустился на колени. Кельну укоризненно качнул головой:
- Рабы Прайда распустились до непотребства. На него смотрят двое Львят и Наимудрейший - а он и ухом не ведёт, считает, что ты благословишь его, как Львёнка, Бэру. Такой раб вряд ли заживётся надолго...
- А он и есть Львёнок, - сказал Бэру тихо. - Дитя кого-то из младших Львят и общей рабыни Прайда, иначе его не обрезали бы в детстве. В его душе нет страха, зато есть та самая чистота, которую я ищу в будущих синих воинах. Цитадель заплатит за него Прайду.
Кельну нахмурился и дёрнул щекой - кажется, он, наконец, согласился с нелестным мнением всего Прайда о Синем Драконе. Он жестом приказал сыну следовать за ним и ушёл, не сочтя нужным проститься с Бэру. Маленький раб - никак не старше десяти-одиннадцати лет, худенькое глазастое создание, одетое в одни только штаны, слишком длинные и широкие, лохматое, босое, покрытое синяками с ног до головы - медленно встал с колен и подошёл с очарованной робкой улыбкой.
Протянул руку, чтобы дотронуться до одежды Бэру - и Бэру отстранился.
- Брат не касается брата без крайней нужды, - сказал он, улыбаясь.
- Наимудрейший, - осмелился маленький братец, - а правда, что у всех синих будут крылья?
- Обязательно, - серьёзно сказал Бэру. - Твоя душа воспарит на этих крыльях с поля последнего боя к самому престолу Творца - и из рук самого Творца ты получишь меч из чистого сияния. Однако, нам пора возвращаться домой, брат. Правда?
Маленький братец только и смог кивнуть, задыхаясь от счастья. А Бэру смотрел на него - и видел взором души сурового воина с ангельским ликом, которым это дитя станет лет через десять: лучшие стражи вырастали из детей, верящих в синие крылья.
***
Запись N145-01; Нги-Унг-Лян, Лянчин, местечко Радзок, приграничная деревня. что мы предаём веру - они вере некрепок.щей женщины.
Мы покидаем замок Хотуру не на рассвете, а гораздо позже.
Нас кормят.
Люди Хотуру вытаскивают из закромов вяленое мясо и засахаренные плоды, суют их нашим девочкам в седельные сумки. Где-то на задворках, где кухня, печи и прочие хозяйственные помещения, пекут хлеб - рабы тащат горячие лепёшки, овальные, коричневые, источающие восхитительный домашний запах. И даже рабы улыбаются, когда кто-нибудь из наших бойцов обжигается, пытаясь отщипнуть кусочек от горячего - все хохочут, все слегка на взводе и делают вид, что грядёт сплошное прекрасное будущее.
И уезжать тяжело.
У Мингу - синяки под глазами и физиономия заострилась. Он всю ночь решал со своим отцом принципиальный вопрос: ехать ли с нами или остаться дома - причём, присутствие Лекну рядом в качестве волка-телохранителя и любимой женщины уже не оговаривалось, а принялось само собой. Выяснение этого вопроса продолжается за завтраком; в конце концов, Хотуру настоял на своём - Мингу не едет. И Лекну остаётся. Зато к нашему отряду присоединяются несколько юных волков - главным образом из-за девочек, я подозреваю, а уж потом - за идею.
Наших лошадей чистят до солнечного блеска и кормят до отвала. Некоторых перековывают. Элсу улыбается, тихонько говорит: "Щедрость несказанная... как в старые времена, когда люди были братьями не только по имени", - а Ар-Нель задумчиво замечает: "Надежда - великая вещь".
Да, Хотуру смотрит на наших Львят печально и с надеждой.
- Всё должно быть очень хорошо, - говорит он. Вероятно, имеет в виду, что вся жизнь теперь будет похожа на вчерашний вечер: или праздник, или абсолютная искренность, срывание покровов и восстановление справедливости.
- Всё будет, как в старые времена, - откликается Анну. - Даже лучше.
И нам открывают ворота. Нас провожают, как настоящих братьев - как друзей, по крайней мере - и девочки часто оглядываются.
А в деревне, которую мы проезжаем, нас ждёт сюрприз.
У колодца, под цветущим деревом т-чень, нас встречает группа подростков. И они вовсе не кидаются врассыпную при виде отряда - правда, позы такие, что понятно: готовы удрать в любую минуту. Ар-Нель улыбается им и приветственно машет рукой; двое мальчишек переглядываются - и вдруг подбегают к нам, к его лошади, идущей шагом, и сдёргивают платки с голов.
Та самая парочка, которую Ар-Нель упросил отпустить домой. Ар-Нель придерживает коня - и шустрый парнишка, который говорил Хотуру всякие лестные вещи, наконец, говорит то, что хочет - и тому, кому хочет:
- Слушай, Львёнок с севера - ты ведь Львёнок, да? - ты хороший, храни тебя Творец, тебя мой отец благословил. Я так и думал, вы сейчас - на Чойгурский тракт ведь? Я хотел тебе отдать, - и суёт в руку Ар-Нелю какую-то маленькую вещицу. - Это тебя спасёт от любого зла, от любой беды - ты только не бросай и не теряй...
Анну нагибается с седла посмотреть, северяне подъезжают поближе - Ар-Нель разжимает ладонь. Вещица - два почерневших серебряных скорпиона, кованных тонко и точно. Широкая цепочка соединяет скорпионов головками - между клешней. Скорпионы здорово похожи на земных - а если сделать скидку на стилизацию изображения, то вообще вылитые, только лапок у них по шесть, а не по восемь.
Даритель заглядывает Ар-Нелю в лицо:
- Ты ведь не выбросишь, нет? Ты ведь не настолько язычник, правда, северный Львёнок?
Ар-Нель серьёзно качает головой.
- Что ты, как я могу выбросить подарок от чистого сердца... А не объяснишь ли ты, дорогой мой, что означает эта вещь? Всё же я пока чужой здесь...
Мальчик воодушевлённо рассказывает, расширив глаза:
- Когда злодей Лонни-Гдо приказал своим солдатам бросить Первого Пророка, Сунну, в кипящий источник за справедливые слова, Творец послал двух скорпионов - один гада в правую руку ужалил, а второй - в рот. И все поняли...
- Это - Божья Стража, Ар-Нель, - говорит Анну. - Небесные Стрелы. Своих даришь? - спрашивает он у мальчика. - Не боишься без защитников остаться?
- А как же он - без защитников? - говорит мальчик. - Он же - смотри, он говорил, как святой...
- Ты ошибаешься, друг мой, - говорит Ар-Нель с еле заметной улыбкой. - Я, конечно, не свят, мне всего лишь иногда нестерпимо хочется говорить справедливые слова - в память о Первом Пророке.
- Северянин, - говорит второй парень, видимо, более спокойный и флегматичный по натуре, - ты ведь не можешь взять нас с собой сражаться за справедливость?
- Нет, - говорит Ар-Нель. - Просто потому, что у вас нет лошадей. Вы не сумеете следовать за отрядом пешком. Мне жаль.
- Тогда возьми, - говорит второй, протягивая книгу, завёрнутую в синий платок. - Пожалуйста. Это - Книга Пути. Тебе хотела передать моя... - и я слышу от лянчинца слово, которого якобы не употребляют в Лянчине: "мать". Даже не удивляюсь - после ночи в доме Хотуру был морально готов к такому повороту. Это именно Львята не знают слов "мать" и "сестра", не лянчинцы вообще. - У неё болело в груди из-за меня... из-за нас с Хоглу... а из-за тебя прошло.
Ар-Нель принимает книгу, говорит:
- Передай своей матери мою благодарность - я давно хотел прочесть это. Мне очень жаль, мой дорогой, что ты и твой возлюбленный не можете следовать за нами. Я вижу: вы - честные и смелые люди. Я надеюсь, мы ещё увидимся.
А деревня тем временем меняется на глазах. Я наблюдаю, как открываются ворота и калитки, как на улице появляются и взрослые, и дети. Вижу подростков, скинувших платки с лиц, детей, которые потрясённо разглядывают наш отряд из зарослей цветущего кустарника, из-за приоткрытых дверей и из-за спин старших братьев - всё-таки не смея выйти открыто. Плебеи улыбаются нашим девочкам - несмело и напряжённо, но улыбаются.
Пожилой мужик пристально смотрит на Элсу - и Элсу спрыгивает с коня, подходит. Кору следует за ним, чуть сзади, слева.
- Что, - спрашивает Элсу весело, - невидаль, да? Львёнок Льва из Чанграна - невидаль?
- Львёнок - не невидаль, - говорит мужик, не опуская глаз. - Человечье лицо у Львёнка - невидаль.
Крохотное пухленькое дитя, научившееся ходить, наверное, только этой весной, в вышитой вишнёвой распашонке или платьице, ковыляет из приоткрытых ворот к нашему отряду, завороженное блеском оружия и заклёпок на сбруе. Кору присаживается на корточки, осторожно останавливает малыша:
- Не ходи туда, там - злые лошадки!
Малыш, округлив блестящие глаза и приоткрыв рот от восхищения, тянется к сердоликовому ожерелью на шее Кору растопыренной ладошкой. Она снимает ожерелье и подаёт:
- Только не бери в рот, - но дитя тут же упоённо запихивает в ротик бусины тёплого молочно-оранжевого цвета, похожие на карамельки. Кто бы удержался!
Худенький подросток подхватывает малыша на руки, бросает быстрый испуганный взгляд на Кору, пытается забрать ожерелье - малыш негодующе вопит. Кору качает головой:
- Оставь ему. Пусть играет, мне не надо - зачем солдату бусы?
И всё. В ближайший час мы никуда не едем. Потому что нас перестают бояться - и начинают расспрашивать.
У Эткуру и Анну снова и снова допытываются:
- Неужели вы вправду Львята? Из Чанграна? - и тянутся коснуться одежды. - Если в Чангране есть такие Львята, значит, поживём ещё...
- Львёнок, живи сто лет - тебя Творец благословил!
- Это - бывшие пленные, да? Вы наших пленных выкупили?! А говорят, волк себе сердце вырывает, когда идёт служить Прайду... собственного брата прикончит, если его... того...
Нашим сытым лошадям суют кусочки сушёных фруктов. У нас с северянами допытываются, во что мы верим, и угощают лепёшками, намазанными мёдом - как я успеваю понять, местный символ радости гостям, "хлеб-соль". Вроде бы, все знают, что надо торопиться - но мы будим что-то в здешнем плебсе, как и в людях Эткуру. "Золотые грамоты", мечты о свободе, добрые и мудрые принцы, которые, если им объяснить, помогут всем и устроят всё - вот как это выглядит.
Анну страстно рассказывает деревенским жителям о поиске истины и прочих своих идеях. Ар-Нель вполголоса разговаривает с мальчиками, которых отпустил вчера, и их неожиданно многочисленной роднёй. Эткуру в первые мгновения чуть-чуть растерян, но быстро берёт себя в руки и начинает слегка рисоваться:
- И не думайте, - говорит он очарованным мужикам, такой красивый и крутой до невозможности, - Прайд разве враг своим плебеям? Мы всё видели, всё знаем, теперь одно остаётся - поменять порядки...
Вот тут-то на него и сваливается весь неподъёмный груз беды за прорву последних лет - Эткуру не понял, какую страстную разбудил надежду. Волшебное слово сказал, намекнул, что справедливость существует - там, где уже разуверились - и его хватают за руки и за рукава, его гладят по плечам и говорят ужасные вещи.
- Ты ведь укоротишь наставникам языки, правда, Львёнок? Чтоб не вязались к нашим детям - нельзя же по-ихнему жить, нельзя! Что ж нам хворые девчонки... Творец сказал: "Бой - святая истина", - а они талдычут, что это только про войну...
- Как всегда, забирают, что хотят - да и гуо бы с ними, лишь бы не трогали детей... Прайду рабыни нужны - так шли бы воевать!
- Львёнок, солнце наше, ты с Львом Льва можешь говорить - так и скажи: мужики, мол, больше дадут, если их дети здоровы будут. А кого родит увечная?
- Забрали лошадей - и мальчишек заодно...
- В позапрошлом году, когда красная муха уродилась да посевы сожрала, сборщики налогов только смеялись: "Зерна нет - детей отдай: всё равно с голоду передохнут!"
Эткуру потрясён. По натуре он совсем не злой, этот аристократический разгильдяй. Думать, правда, не любит - но когда выводы суют ему под нос, игнорировать их не может. Он не ожидал такого поворота событий - и только кивает, и руки не отталкивает. А они замечают бледную Ви-Э, которая так и держится рядом со своим Господином - улыбаются ей, суют в руки всякую всячину, кажется, печенье и сущёные ягоды:
- Краля-то у тебя какая, Львёнок! Видно же, что в бою взял...
- Северянка прижилась, надо же... Ну, язычники истину не знают, но бой понимают, это всем известно...
- На севере-то, небось, важная птица была... истинно Львица...
- Не закрываешь... доверяешь, значит? А раз доверяешь, значит, верно, в бою взял...
Ви-Э улыбается своей ослепительной театральной улыбкой, освещает народ сиянием невероятных зелёных очей, но я вижу, что это - игра, она ранена чужими бедами в самое сердце. И Элсу, на которого вытряхивают тот же ворох бед и невзгод, говорит: "Конечно, конечно... мы с братом для этого и... мы отправляемся домой, в Чангран, чтобы всё исправить..." А юный волк из свиты Хотуру, прибившийся к нашему отряду, мрачнеет, кусает губы - и выдаёт: "Львёнок, я вернусь, прости. Очень надо. Я скажу... там... дома. И тут... мы поправим тут... сразу".
А я вижу в доверчиво распахнутые ворота сады местных усадеб, цветы у домиков, насколько можно понять, глинобитных, совершенно игрушечных с виду, резные столбики с солнышками... и ещё я вижу женщин.
Я почему-то думал, что лянчинские женщины, как мусульманки, закрывают лица от всех мужчин, которые им не родственники. По обычаю или от избытка скромности. Я упустил из виду, что скромность, если она и есть в земном понимании, тут совсем другая - они же "бывшие мужчины". Ничего подобного, не от всех. От посторонних, от опасных. От Прайда?
Они сбрасывают покрывала с головы на плечи, как капюшоны, тропические красавицы с яркими очами, с нежным румянцем - и в их кудрях алые и синие ленты, а в ушах длинные серьги, тонко кованные из меди, с цветными стекляшками, и под чёрным покрывалом виднеются синие и вишнёвые рубахи с пёстрой вышивкой. И забитыми перепуганными зверушками, как рабыни Прайда, эти красавицы не выглядят. Совсем.
И когда немолодая матрона, гибкая, как девочка, бренча браслетами и ожерельем из фигурных медных пластинок в виде солнышек и птичек, забирает у нашей волчицы из рук абсолютно восхищённого волчицей ребёнка лет двух с половиной - вот тогда у меня в голове начинают появляться кое-какие проблески.
В богоспасаемом Лянчине существуют, как минимум, две малосмежных культуры: культура "мирных граждан", "обывателей" - и Прайд. И поскольку Прайд - хозяин положения и военная сила, его влияние распространяется на всё и всех... но "мирные граждане" стараются отгородиться покрывалами, платками и заборами, сохранить своё собственное от покушений и морали Прайда.
Мораль Прайда изначально была рассчитана на небольшое племя - кочевников, наверное, живших войной и боевым братством. Та большая страна, которую они объединили своими военными успехами, может существовать по законам Прайда, только воспитав в своих гражданах правильное двоемыслие.
Что я и наблюдаю.
Мы покидаем деревню, когда солнце переваливает за полдень.