Дуса выпустила плеть из руки, с презрением уставившись на палача.
Тот в ответ глянул на своих и один из нагов опять схватил Афину за ногу, понес раскачивая к скале. Дева закричала:
- Дуса помоги!!.. Помоги сестра!!..
Что оставалось? И как поступить?
- Бери плеть и секи, - приказал наг.
- Не могу, не можно так!.. - заплакала дева. - Погибнуть лучше, чем так-то опуститься!..
- Будь по-твоему, но знай, ты худо творишь.
- Я?!
Странник внимания на возмущение не обратил, засвистел своим что-то. Афину отпустили рядом с Дусой, наг ей на плеть кивнул:
- Придется тебе за сестру поработать.
- Не надо, Финна! - рванулась та к ней, умоляя, но дева глянула на нее недовольно и обвиняюще и подняла плеть. Странник же Дусу схватил, сжал в объятьях:
- Сестра твоя умна, помирать не желает…
- Лучше уж умереть!..
- Да молкни ты! - прикрикнула на нее Афина. - Из-за тебя все!
Дуса сникла, растерявшись, а пока достойный ответ на неправое обвинение искала сестра сеч своего друга начала. Не жалела его. То ли от страха, то ли от не правильности творящегося из себя вышла, била и Дусу кляла. Хуже не было слушать то, видеть, но не избежать выпавшего - наг крепко сторожит, за подбородок держит, заставляет смотреть:
- Гляди, - зашептал. - Сестра то твоя. Узнаешь?
Не узнавала. С ней ли она по ягоды в лес ходила, с ней ли секретами детскими делилась, одной ложкой из мисы хлебала, песни пела да в провалуше тайнами девичьими делилась?
- Довольно, - прервал экзекуцию. - Отдай плеть Аресу, - приказал Афине.
Так и сделала глаза пряча. Арес качнулся, забирая плеть и дева вдруг обняла его, зашептала каясь:
- Не я это, прости. Прости! Она все это, она!
Парень уставился тяжело на Дусу, и ясно стало - ненавидит, винит, не забудет. Обида в душу вошла - не вытравить.
Отчего то, отчего Афине верит? - дева не понимала. Происходящее ввергло ее в немоту разума и речи. Хотелось сказать, да нечего, хотелось оправдаться, а не в чем. Каждый видел что произошло, каждый слышал слова нага и понимать должен был, что он в наказании виновен, он то устроил… Но люд будто оглох и ослеп.
Не на Афину - на Дусу смотрели с неприязнью и презрением, ее обвиняли, ее кляли.
Непонятно. Страшно.
- Обидели тебя Арес, оскорбили. По что? Надобно правду вернуть, так?
Парень неуверенно кивнул.
- Кто виновен, тот твой. Верни ему удары. Смелей.
Парень на Дусу посмотрел:
- Она.
- Она?
Наг засмеялся:
- Мое лишь мне наказывать. Мадуса не полонянка, подруга моя, хозяйка твоя. Коргоной увенчана, королевой через то сделана. Ей миром править, а с ним тобой.
Дева от этих слов дернулась, возмутившись разом и на хозяйку и на подругу, и на выбор Ареса и на то, что наг ее выше всех поставил, на пустяке возвеличил, и тем как черту провел, разделив с родом, кровью родной, миром всем. Он там, она здесь. Он слаб и нагам подвластен. Творят те неправое, а Дуса с ними, заодно, раз подруга, раз коргоной Рарог увенчана. И дивьи теперь ворогами в умах полонян станут вместе с Дусой. И докажи обратное. Хотя видят же все, понимают - полонянка она как все здесь присутствующие и вольна не более чем Арес тот же.
- Вот за то тебя и посекли что сразу то не понял, подругу мою взглядами забижаешь. Должно ли на хозяйку так глядеть? На колени встань и покайся, моли ее о прощении…
- Не надо!..
- Полно, Мадуса. Сказал - будет. Каждый место свое знать должен. Понял ли ты в чьей власти и что делать надобно?
Арес голову склонил, не решаясь на колени встать так же как противиться приказу.
Афина зло на сестру уставилась:
- Нагайна ты, не люд!
- Что я сделала, Финна, за что клянешь?!..
Странник на одного нага глянул и тот хвостом по хребтине девы ударил, свалил на камни, шею обвил, сжимая. Захрипела та, пальцы о чешую царапая вырваться попыталась.
- Что ж вы делаете? - прошептала Дуса не в силах боле наблюдать, как тешатся навьи дети. Но кто б слышал ее.
- Забылась, Афина? - молвил Странник, в синеющие от удушья лицо девы поглядывая. - Разве ж сестра тебе Мадуса? Разве так тебе с ней обходиться должно?
- Нет! - захрипела та, сообразив, что от нее требуют.
- Говори, - милостиво кивнул.
- Прости меня Дуса…
- Не обижена я! Отпустите же ее!! - рванулась к сестре.
- Ну, ну, рано, - придержал ее наг. - Неправду Афина сказала - нет Дусы здесь. А кто перед тобой рабой стоит?
- Ма… Дуса… - захрипела.
- Кто она тебе?
- Хозяйка!..
- Помни о том крепко, - кивнул и головой качнул, приказывая отпустить деву. Хвост разжался и Афина уткнувшись от бессилия в камни и снег, застонала. Странник же на Ареса уставился выжидательно. Парень в снег на колено рухнул, как подкосило его и, голову склонил:
- Прости Мадуса, хозяйка, - прошептал, словами давясь.
Дуса зажмурилась, заплакала: как просто оказывается сломать человека, правь с кривдой смешать и последнюю за первую выдать. Али гордости нет у арьев, али законы предков забыли, страху и бесчестию подчинившись? Силу грубую навью почитая, себя и род свой позорят.
Да и она не лучше - игрушка в руках нага, воли и права лишенная, оскверненная и других сквернить позволившая. Как же выбраться из черноты нагами посеянной? Как не дать разрастись ей в умах и сердцах, не дать кровь, сердце, разум омрачить? Неужто перед силой навьей дух арий склонится? Али ослепли родовичи?
- Прощаешь? - улыбнулся хитро в лицо ей Странник.
- Не забижена, - буркнула отворачиваясь.
- То сейчас, - прошептал. - Срок дай, хлебнешь ты ненависти родичей и познаешь что они тебе, - и объявил Аресу. - Бери любого для ответа.
Парень, не глядя в сторону полоненных ткнул - палец на израненного мужчину указал. Того вывели под роптание и крики пленников.
- Верни ему обиду, - позволил Странник и, угадав возмущение Дусы, в губы ей впился, не давая вырваться наружу словам и крикам.
Целоваться со змеем на глазах всех и в то время когда невинного секут, то для девы худшим из испытаний пристало. В который раз умереть захотелось, и впервые обида шевельнулась: почто не убили ее родичи, почто отец с матушкой к бесчестью ее допустили, к чему растили и учили? Почто Волох молнией в грудь не ударил, Рарог к чему коргону свою вздевала? На то ли Дуса рожена, чтобы зрить как закон предков, мир Лады гибнет и переворачивается с ног на голову то, что ведала дева с детских лет? К чему жить поганого змея теша? Почто жива? Почто сестра родная на нее обижена, в чем винит и как может?
И кто подскажет, что делать, как остановить неправие? Как ржа железо уже ело оно души люда, как зараза распространялось и множилось. Глубока задумка навья, черна как их сердца, но и арий люд виновен не меньше нагов коль мрак со светом путать начал, силе грубой подчиняться, ломать себя и то что отцами и дедами взращено. Достойно радости переживали, почто в беде изменились?
И привиделась ей матушка жарким днем на поляне полной колокольцев веселых.
"Слушай меня дочь милая. Силой силу не поборешь. Тупик то: один силен, другой, и на кажного третий найдется боле крепкий. Победит кто умом и духом крепок, верой стоик. Не каждную битву выиграть можно, но не все проигрыши - проигрыши. Пока хоть один правый жив - правь жива и лада мирует. Крепись Дуса, помни былое, береги его и донеси до детей своих, каким мир наш был. Крутится колесо Сансары, вьет века и суть-и и приспеет время, вернет отжившее, возродит канувшее. Верь в то Дуса, не сдавайся, а коль сдашься, не только себя потеряешь, надежду других погубишь".
И исчезла.
Что то было: морок ли, видение? Матушка ли к ней в за правду приходила. Если так, что не иначе беда с ней приключилась.
- Мать Гея?! - рванула из пут навьев, из объятий худых.
Наг внимательно огляделся, глаза замерцали, зрачки звездами наслоенными стали. Зашипел и каким бы обернулся, теряя обличье человечье. Засвистел так, что притихли все вокруг, Арес плеть выронил, наги пленника иссеченного выпустили, оглядываться стали и шипеть. Расползлись с десяток в разные стороны, остальные полоненных в пещеру и за камни загнали.
Как всполошились, так и успокоились.
Шахшиман к деве повернулся, схватил, в лицо зашипел:
- Всех забудешь. Моя ты. Ни о ком ином думать не станешь, ни одного более не приветишь. Всех из души, ума вымету!
Перечить? Бесполезно и к чему что говорить? Не поймет змей - иными законами он мыслит, иначе живет.
Дуса голову опустила, упрямый взгляд пряча: молвить не стану, а знай все же - род свой не забуду, отца, матушку родичей милых пока жива величать стану. И закон предков как стоял правилом жизни, так стоять станет. Не свернешь ты меня змей, не оморочишь.
Нага то рассердило шибко. Закричал так, что камни со скал сыпнули и смолк тут же, успокоился, целовать опять начал пленницу свою, будто не было ничего. Но груб поцелуй и руки, что Дусу сжали жестоки, не мнут, рвут тело. Помутилось у девы в голове от боли, тогда только наг ее выпустил, на снег кинул. Кольцо вокруг хвостом свил и навис прошептав Дусе:
- Ласкова со мной будешь - мою ласку узнаешь. Перечить вздумаешь - боли напьешься и своей и чужой.
Дева тяжело посмотрела на него: не сбороть тебе меня все равно!
Наг к полоненным метнулся, мужчину выхватил и вверх хвостом поднял на Дусу поглядывая свысока.
Та поняла, что он затеял и закричала в унисон с полоненными:
- Нет!!
Шахшиман качнул жертву в воздухе и откинул в скалу. Несчастный в скалу полетел, ударился о поверхность гранита и вниз мертвым рухнул под дикие крики какой-то женщины, видно суженной его.
- Еще поучить? - навис над Дусой наг. Та от горя сама не своя стала и все ж поняла, что слово поперек скажи, еще жертвы будут.
Как тут сдюжишь, матушка? - заплакала и голову склонила перед Шахшиманом.
А тому этого мало, пытать давай:
- Кто ты, ну?!
- Дуса… Мадуса.
- Чья?
- … Твоя, - с трудом выдавила и чуть тем словом не подавилась.
- Люб я тебе?
Дева застонала от омерзения и отчаянья.
- Говори?!
- Люб, - еле слышно бросила.
- То-то. А теперь обними меня и поцелуй.
Убить бы!
Но делать нечего, обняла, содрогаясь от ненависти и брезгливости, губ коснулась. И краем зрения увидела, с какой ненавистью на нее полоненные арьи смотрят, клятье в свою сторону услышала с рыданьями смешанные.
- Крепче обними, жарче поцелуй, - приказал наг, давя возражения и попытки бунта взглядом. - На родичей не смотри. Боле никто они тебе. Я один указ отныне. Доволен буду - лишний человечек уцелеет. Поняла ли то?
Уж некуда яснее. Пришлось и гордость и омерзение пересилить, себя за то презирая в губы нага поцеловать.
Тот успокоился, выпустил ее.
- Гуляй, да смотри, чтобы зрил я тебя.
Дуса на камень осела: куда пойдешь? Что для родичей, что для сестры она ворог заклятый теперь, бежать - мыслить глупо - кишмя кишат округ навьи дети. Чуть вздумай, и мало вобрат вернут, еще боле горя посеют ее же делом, изведут кого-нибудь.
Вскорости дальше пошли. Дуса на руках у Шахшимана ехала и глядела, как наги пленников по камням своим ходом гонят. Смотреть на то больно было, и горько осознавать, что помочь ничем не можешь.
За перевалом змей остановился ненадолго, оглядел местность. Лес впереди хлипкий и боле камня, чем растительности, куда не гляди. Дуса в небо посмотрела. Странное дело, здесь оно светлее казалось, и снег не шел, кончился, как обрезали.
Чем дальше продвигались путники, тем яснее Дусе становилось, куда жуткий отряд движется. Пролесок она узнала, хоть изменился значительно. За ним поле должно быть и крепище Ма-Ры. Дева приободрилась даже: если вправду наги ведут их туда, значит выбраться возможность есть. От родного городища то недалече и дорога известна.
Не ошиблась Дуса - к Ма-Ре их вели.
Однако радости у девы поубавилось как стены крепища увидела - черным черно показались они и само городище как силуэт во мраке. Головой мотнула и вновь глянула - нет, светло. Даже боле чем в родном поселении. Там ночь, а здесь, что утро раннее. Может, пейзаж ту темноту нагнал, что ей привиделась? Камни да лес округ и мертвым тянет от них, злым и холодным. Снега малость, а морозно до озноба, что прочитай, за всю дорогу по сугробам не изведала.
И чем ближе городище, тем тяжелей у девы на душе, и кажется не к родичам идет - в узилище, из которого как не тешь себя надеждой, хода ей не будет.
Тревожно у Дусы на сердце стало, так и хотелось в обрат бежать, дороги не разбирая.
Наги как один в людей обернулись. Странник деву за руку к вратам потащил, как та не упиралась. Вошел как хозяин, ни поклона хранителю городища, ни приветствия встречающим, никаких иных знаков уважения.
Дуса же дивиться не успевала: снега в крепище где нигде и тепло. Однако мараны дети в меха одеты. На кого не смотри - не признать, лебедица, сокол ли перед тобой не догадаться: меха от шеи до бедер, пики в руках, мечи за спинами у большинства. Взгляды опять же неласковые, въедливые и холодные, лица замкнутые, женской кротостью не смягченные.
Одну Мару Дуса признала, хоть и зрила раз в жизни своей давным-давно, когда ее матушка с посольством взяла дочерей ранских за мужей их рода сговаривать. Кнежа она почти не запомнила, а жену его хорошо: улыбчива та была и ликом светла, что солнышко, красива, как зорька. Сейчас же лицо Мары как и у остальных замкнутым было, отталкивающе-холодным, а вместо венка из цветов полевых, на голове обод золоченый с подвесками лежал. Богато была кнеженка одета да вычурно: в рубахе узорной и… в портах. Мех на плечах и груди, а поверх тяжелые анжилоны темной власти, браслеты с когтями на запястьях, перста перстнями унизаны, пояс широкий чеканный по бедрам, ножны с резом на боку. Не лебедица - соколица.
Ма-Ра Шахшиману молча поклонилась, Дусу исподлобья оглядела.
- Рабов примешь, ко мне придешь - поговорим, - бросил ей Странник таким тоном, что не каждый кнеж дома себе дозволял с непослушными. Такое не каждый стерпит и что кнеж не посмотрит - зубы посчитает. Ан нет, Мара будто нормальным сочла обращение, не то что поперек сказать, наоборот, еще и вновь поклон отвесила. И остальные взоры потупили власть нага выше власти Матери - хранительницы рода ставя.
Так и хотелось Дусе крикнуть: очнитесь вы!
Да забыла, другое увидев: костры и вертела с тушами животных и тушками птиц, котел с кипящей похлебкой и голодные глаза детишек чумазых что в стороне стайкой сбились.
Одного этого Дусе хватило, чтобы от жали и ужаса обмереть. Но дале - боле. У столба дева в мехах парня связанного сечет, еще трое, работных поторапливает древками пик в спины, деву в изодранной холщевой рубахе муж за волосы в избу тащит. Та кричит, упирается, но будто не слышат ее люди, не видят, хотя в паре шагов от нее у костра стоят воины, переговариваются, смеются. Смех грубый, но женский, однако ж по виду здоровы шибко для женщин, но опять же ни бород, ни усов на лицах нет: на кого хочешь думай.
Чуть поодаль воины то ли тешатся, то ли ссорятся - бьются на пиках. Мужи. То по оголенным торсам видно, а те, что рядом драку на земле затеяли - девы явно. Опять в мехах и с резами в ножнах на поясах, волосы в косы у висков собраны и на затылке связаны. Но дерутся мужей злее - без жали кулаками то по лицу, то по животу.
Наг Дусу мимо протащил, за избу завернули, а там муж деву тискает, к стене прижав. Та деться куда не знает и печаль в глазах, как у зверька что в капкан попал.
Дуса дрогнула невольно.
- Это рабыня, - бросил Странник, заметив, как девочку передернуло. - Тебя не тронут.
Щур помилуй! Правду говорили - черна Марина вотчина стала. Людей за людей не считают, разделили как нагам в ум пришло.
- Человек рожен свободным…
- То было, но боле не будет. Мы власть теперь. Моя воля над вами, арьями, и над дивьими.
- Нельзя рабом свободного сделать!..
- Сам станет, - бросил наг, как отмахнулся. К крыльцу высокого резного терема ее подтолкнул. - Вот дом наш. Станешь здесь пока жить со мной.
Дуса огляделась в панике: добрый дом, большой, новый, искусно срубленный. Крыльцо под навесом деревянным, резанным под чешую, столбы его держат в виде змей. Дверь в дом с виду тяжелая, железом окованная. Она открылась и вышли двое: женщина и парень безбородый. Взгляды острые, холодные - навьи. Дуса отпрянула невольно: одного ей нага хватает.
- Шимахана, сестра моя. Масурман - сын, - представил их Шахшиман. Оба с нескрываемым презрением деву оглядели и, видно, то нагу не понравилось. Бросил холодно, так что и Дусу озноб обуял. - Она наша. Моя подруга Мадуса.
- Подруга? - переспросила женщина. Взгляд слегка ехидным стал, повторно прошелся по деве, отмечая потрепанный вид. Парень улыбнулся хитро, покосился на деву с вниманием. Ноздри затрепетали, взгляд туманным стал и загадочным:
- К другим ее?
- Тебе ясно сказали - эта подруга, - пробурчала недовольно женщина.
Другие?
У Дусы ноги подкосились и в животе будто змея свернулась. Странник за талию деву перехватил, придерживая.
- Хлипка больно, - протянула Шимахана.
- Вот и укрепишь. Она мала еще и в том хороша. Воспитаешь, как сестру-нагайну, арье вытравишь - будет мне подруга славная.
- Попробовать можно, - неопределенно плечами повела женщина.
- Я помогу, - с загадочной улыбкой и томным взглядом сказал Масурман и дверь распахнул. - Вперед… сестрица.
В доме тепло и сумрачно было.
Дуса только по привычке поклон отвесить хотела на постой у домового попросившись, как увидела када и замерла. Нагой да малой, как тот же домовой, но безволос и гладок. Ножки худы и кривеньки. Голова вытянута, как луковица, глазка узки злы, губы - ниточки, носа почти нет - чудище да и только. Ни разу Дусе их видеть не доводилось, а что Волох да матушка описывали ни в какое сравнение с тем, что узрела, не шло. Страсть - едино слово. Наг и то краше. А может, обвыклась она уже со змеями оттого и переносит их вид спокойней?
- Хаш! - шикнул на него Странник и кад исчез. Вроде теперь можно и поклон домовому отвесить, да поздно - наг ее уже дальше тащил, и смысл, если ясно - нет в этом доме иных хозяев кроме кадов да нагов.
Богато убранство комнат, но больно злата много. Куда не глянь - оно. Стены и то червлены. Вместо лавок сундуки, столов, как и очагов вовсе нет и меха всюду. Комнаты странно сроблены - из одной в другую попадаешь и ходишь кругами по дому, а посередь него высоко в потолке дыра огромная, круглая. Странник Дусу поднял, вытянулся и туда ее подтолкнул, потом сам влез.
- Здесь место твое.