Дева вниз глянула - обратно ей одной не спустится, если веревку не найти. Неужто теперь ей в темнице сидеть без выхода? Темница, во истину - полумрак округ. Оконцев раз, два и то узенькие под самым потолком, а он высок, как и в нижних комнатах. Но эти просторнее. Уж те насколько огромны, эти и того боле, и что злата, что мехов здесь - залежи. Пол весь мехами устелен, по стенам сундуки, какие закрыты и опять же, мехом застелены, какие открыты и доверху чеканными предметами из золота засыпаны, а то и каменьями. К чему столько и что творить с этим, Дуса не знала и не понимала.
Наг деву дальше потянул, за шкуру на стене висящую и золоченным узором исписанную. Дверь за ней как входная в дом, но низенькая и с задвижкой. Этого сроду девочка не видывала. Никогда раничи как любые из родов арьих, не закрывались так-то. Не от кого сторожиться было, а от своих срам-то, огораживаться. Всегда на распашку двери были в любом доме, а то и вовсе без них дома ставили, а вход полотном завешивали.
Наг двери распахнул, втолкнул туда Дусу.
- Здесь обождешь. Шимахана платье тебе достойное принесет.
Дева его не слушала - комнату оглядывала. Дивна была шибко: злато, бляхами чеканными по стенам висит, витые столбы позолочены, потолок сводом чешуйчатым, пол и то червлен да рисунком узорным витым - змеинным высечен. Мехов чуть - на сундуках только.
Крышку одного наг откинул, открывая взору самоцветы, поманил деву:
- Глянь, Мадуса. Тебе играться, - улыбнулся хитро. Зачерпнул полную ладонь каменьев, подкинул. Те гранями играя в стороны брызнули, покатились по полу с радужным светом. И лежат, как звезды в небе сверкают, светятся. - Что ж застыла, глупая? Любуйся.
- Чем? - удивилась.
- Аль блеск их не по нраву? Гляди, как хороши. Твои, моей милостью.
- К чему мне…
- Желаю так.
- Не надобно мне.
Наг глянул на нее недобро, второй сундук открыл. Этот украшений затейливых полон.
- Ну? - подтянул деву к сундуку. - Дивись.
- Чему ж? - спросила. А взгляд сокровище нага притянуло. Чего нет только: перстни, браслеты, обода, пояса и бляхи, серьги и бусы. - Куда столько и зачем?
Странник поднял тяжелую с виду цепь из круглых блях с узором спиральным, всю каменьями усыпанную.
- Хороша?
- Да, - не скрыла. Но что с того?
- Злато и самоцветы кады собирают, как пчелы мед. Иначе не могут. Завораживают они их, а теперь и людей морочить станут. То наше и нам послужит. За это убивать и покупать станут, воровать и хитрить. Омоют кровушкой, как потом. Крепче любых пут к себе привяжет, оморочит так, что морок тот не снять до скончания веку. Эти каменья что путы арьям будут. Его рабами станут, а кумекать будут что в них свобода, - усмехнулся, пытливо на деву глядя: поняла ли? А не глуп тебе муж достался - цени!
- За что ты людей так ненавидишь?
- Ненавидишь? - бровь выгнул. - Полно тебе, к чему мне оно? Мне иное любо: то, что вашей ненавистью рождается, а для того ее в вас возбудить надобно. Злато для того и будет дадено. Кто в золоте - тот и властвует, а где власть да злато об руку, там равных нет и благо с правдой не нужны. Кривда править станет, алчность и гордыня. А то мне сладко… как губы твои.
Схватил Дусу, в губы впился. Только когда Шимахана явилась, выпустил.
- А где рабыни мои? Желаю, чтобы моей Мадусе прислуживали.
Женщина двери открыла, впустила двух бледнолицых девиц в простых рубахах. Они взгляды потупив, застыли на пороге, у одной живот проглядывает - тяжела видать. И от кого ясно - наг подошел к ним, ладонь на живот сначала одной, потом второй положил:
- Ладно ли с сынами моими?
- Ладно, братец, - ответила за женщин Шимахана.
- Вот тебе служанки верные, чернявая да белявая, - довольно заявил наг полоненке.
Дусе хоть сквозь землю провались, до того тошно стало.
- Имена-то у них есть?
- Может и есть, да я не спрашивал, а раз мне то ни к чему, то и тебе.
- Они же жены тебе, матери твоих детей…
- Полно, Мадуса, буду я всех рабынь своих женами звать, да и нет жен у нас - подруга. Одна. Ты мне подруга, нашим детям и править, а этими роженные им служить станут. От рабов рабы родяться, а кто как родится, тот так и живет.
Ужасны речи нага для Дусы и до того откровенно отвратны, что она и сказать, что не знала.
В голове у нее перемешалось с того дня, как наг ее из рода забрал и, все она сложить не могла, что слышала и видела, и чувствовала себя в другой мир попавшей, злой и чужой настолько, что и сородичи - марины дети, чужаками казались не то, что наги. И себя Дуса непонятно чувствовала: вроде человеком, а вроде существом иным, слепым, глухим, неразумным.
Масса вопросов ей покоя не давали и никак ответы на них в голову не приходили, даже догадок не возникало. А нужно было бы ответы найти, тогда бы она от Шахшимана спаслась, других вызволила и черноте по земле плодиться не дала. Но вот заковыка - как прознать ответы-то?
Хитер Шахшиман, верток, умом глубок, так что Дусе не совладать с каверзностью его. Отчего так?
Какой тайной владеют наги? Что известно им из того, что неизвестно арьям и дивьим племенам? Как случилось, что эолами действующий закон погиб в один момент и люди потеряли прежде себя, а с собой и мир привычный, связь с другими существами, населяющими планету. Что так быстро могло нарушить равновесие и связь меж природой каждого? Что настолько мощно воздействовало на человека и изменило его, превратив фактически в животное? Та же Афина, четырнадцать лет живущая по законам предков, чтящая их и пусть вредная, но достойная дочь своих родителей и рода, за несколько дней превратилась мало в изгоя - в совершенно иное, ничем кроме внешности, не напоминающие ту Финну, существо. А Ма-Ра и ее род? Что произошло с ними и отчего так быстро и кажется, безвозвратно они изменились?
Эти двое, которых наг осквернил, отчего молкнут рядом с ним, смирно ведут себя, неперечливо. А она сама почто его слушает? Запугал? Кто же она тогда раз ее запугать можно и кто он, что с такой легкостью это проделывает?
Не может быть, чтоб победить хитрость нагов нельзя. Не должно ей руки опускать и смиряться, а вот лукавить придется. Да простит Дусу Щур и предки с родичами, однако, чтобы победить, нужно, сперва понять ворога, а знать - где-то и душой покривить. То трудно, но необходимо.
Шахшиман одним движением рубаху с нее сдернул и всех мыслей разом лишил.
Дуса сжалась, руками наготу прикрывая и стояла ни жива, ни мертва, ожидая чего угодно. Наг же кругом ее обошел, любуясь и на сестру посмотрел свысока:
- Хороша.
- Хороша, - согласилась та, придирчиво оглядев ее. - По мне, немала. Достаточно развита.
- Нет, только в самый сок входит…
Дуса сквозь пол провалиться была готова, до того стыдно было, что ее как плод какой осматривают и судят.
- Мадуса Шиман, - прошептал змей, убирая ее руки от груди, прижал к себе. Дева вскрикнула, забилась в панике и даже силовую магию применила, о которой все дни будто не помнила. Шахшиман засмеялся, шутя парализующую волну остановил, развеял. - Полно, Мадуса, не трону.
И на сестру глянул. Та чуть лицом посветлела, кивнула:
- Что ж, нехудые задатки. В ведуньи прочили?
- Было, - самодовольно улыбнулся наг.
- А коргона лишняя.
- Не помеха. Сдает Рарог, из последнего держится. Ее дар против нее обернем, труда то не составит. Впредь не полезет. До того пусть тешится.
- Пусть. Мадуса Коргона Шахшиман - неплохо звучит. Своей сделаем, а Рарог в том замешана будет.
- Уже.
Наг и нагайна улыбнулись друг другу. Странник вышел, а Шимахана платье, что на руках держала, рабыням кинула:
- Госпожу одеть надобно. Да проворней, нерасторопные! Застыли тут, дармоедки!
Черноволосая дева, что платьем в лицо получила, поспешила приказ выполнить, и глаз не поднимая на Дусу, давай на нее одежу вздевать.
- Как зовут тебя? - тихо, чтобы нагайна не услышала, спросила девушка.
- Она не говорит - язык вырван, - усмехнулась Шимахана. Девочка обмерла: как же то можно?…
- Перечлива была больно, хозяина оскорбить вздумала, - пояснила. У Дусы горло перехватило: что же это творится? - Рабов метить надо, согласна?
- Нет!
Женщина прищурилась недобро:
- Гляжу, шибко въелось в тебя арье. А сестра твоя хлипче была.
- Афина?
- Она. Масурман ее в наложницы свои приглядел, так что, свидитесь еще.
Дуса от ужаса замерла, что сказать не знала и все больше себя куклой чувствовала. Служанки ей уже тесьму на платье завязывали, ворот да рукава широкие поправляли. Шимахана к сундуку подошла, украшения выбрала и возложила на запястья браслеты широкие, рукава ими зажала. А браслеты то хоть и хороши, глаз не отвесть, но весу в них, что в наковальне. Манисто чеканное, что на шею ей легло и того тяжелей. Дуса упасть под грузом забоялась.
Шимахана гребень узорный с каменьями светловолосой служанке кинула, Мадусу на сундук мехом укрытый усадила. Девушка чесать волосы начала - змеи коргоны проснулись и ну шипеть на нее, а одна и вовсе укусила, ожгла руку несчастной. Та отпрянула и выронила гребень. Он упал и камень один потерял. Дуса огорчилась за укус, утешить да залечить ранку деве хотела, но нагайна ту наотмашь по лицу ударила, собой от подруги брата закрыв:
- Так то ты за хозяйскую милость служишь? За пищу и крышу над головой вещи ломаешь?
- Не со зла она, - попыталась вступиться девочка, но Шимахана глянула на нее, как язык обрезала, и служанке на гребень кивнула:
- Поднимай и продолжай! А ты что встала? Другой гребень бери да красу волосам хозяйки наводи. Плохо сработаете, хозяин недоволен будет, - подогнала черноволосую.
Теперь обе волосы Дусе чесали и от шипящих змей уворачивалась. Дева уж кляла подарок Рарог и утихомирить пыталась, а все без толку. Шимахана ладонью повела, ребром ее повернула и те стихли, свернулись в ленту, будто не было их. Из сундука на голову украшение принесла - сетку чешуей, чеканную золотую с длинными спиралью до груди свисающими змейками с глазками изумрудными. Дивно украшение, но тяжело. И к чему столько на себя вздевать, дева понять не могла - лучше бы рез дали. На него она бы все эти сундуки поменяла.
- Вот теперь любому понятно, кто ты, - оглядев ее, с удовлетворением заметила Шимахана. - Идем. Здесь побудешь, - заявила, препроводив всех в соседнюю комнату с прорехой в поле. Рабынь в клетушку за шкурой на стене справа подтолкнула, на засов закрыла, и плавно опустилась в проем.
Дуса тут же с головы чешую сняла, с груди чеканы сдернула и вздохнула облегченно: почитай от пуда лишнего избавилась. К клетушке пробралась, сторожась, чтобы кто не увидел, дверь приоткрыла. В маленькой комнатушке без окон, на меху постеленном на пол рабыни сидели, деву увидели испуганно отпрянули.
- Не ворог я вам, сама полонянка как вы, - зашептала она. - Одной тяжко, да вместе сдюжим авось. Как выбраться ведомо ли вам?
Девы переглянулись. Черненькая головой мотнула, светленькая потупилась.
- Что ж, сама выведаю и путь найду. Со мной ли вы? Много ли еще полоненных?
- Все, почитай, - тихо светленькая сказала, пытливо на Дусу покосившись. - Но ты не полонянка.
- Кажется тебе то. Меня Дуса зовут, я из рода Рана и Ма-Геи, дочь их.
- Кнеженка? - видно это доверия прибавило, потому как лица дев разгладились, взгляды не так дики и насторожены стали. - Меня Свет зовут, я из рода Стригора, а это Избора, дочь Тана и Иренеи, тутошняя.
- Как же попались вы?
- А ты? …
- Выбора не было. Не ушла бы с Шахшиманом, он бы весь род положил. В том я виновна, сама нага в крепище пустила. Он под мужней личиной явился, а мы о том не ведали и Рарог не предупредила.
- Рарог давно с ними. Как Стынь с навьими сошлась так и у Рарог выбора не стало, иначе ей рабой, как нам быть.
- Откуда весть такая?
- Слух идет да ведун наш Маар, о том сразу прознал. Наше-то крепище на щепки волной разбило. Меня да еще пару родичей волной к хребту кинуло. Дале сами шли куда придется и как. Натерпелись. У Храмна сестра в роде Мары за мужа ушла, он нас сюда и вывел… на погибель.
Дуса рядом села, колени обхватив, как и девушки, затосковала.
- Черно здесь… Я сразу смекнула, лучше не перечить. Избора же поперек нагу встала, он на ее глазах отца задавил, а мать Мара убила. Страшен он, сил нет. Бежать не думай - пыталась одна, так ее поймали и при всех разорвали. Черно здесь, говорю. Ни воли, ни чести нет, а закон навий и ползет он по всей землице. Худо, не выбраться нам. Ихние шибко за приплодными глядят. Как на улицу выйдешь, по леву руку дом будет огороженный - там все наложницы от нагов затяжелевшие томятся. Ходят как опоенные - в радость им навьих детей вынашивать. Уж и кормят их и обихаживают. Нас тоже ни сегодня-завтра туда отправят. С нами еще одна была - Найна. Так все убиться хотела, только б змееныша не родить, а как туда ее свели - утицей величавой ходит. Морочат они люд. На дев Мариных погляди…
- Видала. То ли мужи, то ли девы - не разберешь.
- И люты, что нагайны. Как сведутся - одних от других не отличишь, а ведь арьи от навьих с начала времен рознились. Ты в бега, а тебя не наги, так Мары девы словят и кто хлеще кару придумает, не скажу.
- Хитростью надобно брать, - подумав, решила Дуса. - Как морочат люд наги сперва выведать.
- Чего тут ведать - поят.
- Чем?
- Водой.
Дуса нахмурилась, пытаясь сообразить, в чем суть - не выходило.
- Может, заклятья творят, может, травят, чем воду, только точно говорю - в ней дело. Колодцы вырыты, а на родник не пускают. Один в округе родник остался, хлипкий и водой худой, так его наоборот расчистили. Вот и думай. Что там - сама видала, как ваши же, ранские девы сюда придя, сперва дичились и, видно, не рады были, а как на пиру воды испили - будто подменили их. В ряд с другими девами встали, мясо яки волки едят, с пиками ходят, дерутся и неугодных задирают. Малы, а спесивы и злобны, как нагайны.
- У-у-у, - замычала Избора, рукой повела, бег ручья изображая.
- Есть такое! - спохватилась Свет, сообразив, на что подруга намекает. - Змеи округ кишмя кишат. Было, седмицу назад двое бежали из пригнанных, так только за ограду ринулись их и покусали. На месте умерли.
- Змей утихомирить можно, - заверила Дуса. На то она крепкое заклятье знала. Змеи мало не кинутся - головы в сторону идущих не поворотят.
- Ведаешь?
- Ведаю.
Свет обрадовалась, Избора к ней прижалась, всхлипнув.
- Неужто, вправду выберемся? - прошептала светленькая и веря и не веря.
- Надо. Врата видно открыты - закрыть их надо хоть умри.
А сердце сжалось: как там сородичи? Живы ли, целы? Пошли ли к вратам или замешкались, Рарог верят или сторожатся? Стоит крепище или уж наги его взяли?
Нет, нету у нее возможности у Мары сидеть, нага тешить. Хитростью ли боем, а вырываться надобно и бегом к своим.
Свет отпрянула, вскрикнув. Дуса понять ничего не успела, как ее за талию чьи-то руки из коморки вытянули, почти под потолок подняли.
- Говориш-шшь, змей утихомирить сможеш-шшь? - зашипело за спиной.
Шахшиман! - сжалась дева, а наложницы его вовсе дверь захлопнули.
- А меня, меня сдержать сможеш-шшь?
Чтоб не попробовать-то? - мелькнуло у пленницы. Она зашептала еле слышно заветные слова, направляя энергию в сторону нага. Тот рассмеялся, к себе ее развернул:
- Громче пой, не робей.
И закачался в такт напевным словам, закружил по комнате так, что у Дусы голова кругом пошла. Смолкла дева, сникла расстроено - не берут Шахшимана заклятья, а то хуже некуда. Как же от него избавится, как перебороть и из плена вырваться? Коловратов здесь поди не сыщешь, а остальное без толку применять.
Наг опять засмеялся, в губы ей впился. Хуже нет, поцелуи его терпеть - умереть и то милее.
- Обвыкнешься, - прошипел ей в лицо. - Змеей - царицей величать станут.
Горько звание, а сглотить надобно коли выбраться желаешь - вот Дуса и потупилась смиренно, но все же молвила:
- Своей величаешь, а о себе и слова не молвишь.
Змей осел, в глаза деве заглянул пытливо:
- Неужто примирилась?
- С тобой не совладать.
- Есть такое, - порадовался и обернулся человеком, понимая, что в таком виде меньше ее пугает. - Ты ко мне ладом и я к тебе миром. Идем крепище покажу. Небось не была здесь?
- Была.
- Все едино изменился он, - потянул за собой, за руку схватив. В проем в поле нырнул как в воду, плавно опустился, Дусу обнимая. Как у него так получилось? Дева и охнуть с испуга не успела.
- Летать можешь?
- Могу. Недолго и невысоко.
- А что еще можешь?
Наг покосился на подругу: больно любопытна. Никак что задумала? Но лицо у Дусы непроницаемое в своей наивности - сподобилась уже и мысли и чувства спрятать, от них лишь эхо испуга от спуска да легкая тень неприязни. Ее как не пытайся - не спрячешь.
Но то ладно: все проходит и то пройдет. Привяжется, нос воротить перестанет - срок дай.
- Могу миловать, могу наказывать. Могу так одарить, что родичи твои как идолу поклоняться начнут. И то будет. По нраву ты мне все больше и больше.
- Не хочу быть идолицей…
- Твое дело меня слушать, а что твоим было - кануло. Теперь моя власть. Завтра на заре уйду - за тобой пригляд оставлю. В руках сестры моей ты в миг доброй нагайной станешь. Как вернусь, заживем весело и вольготно.
"Веселье" нага она знала и невольно плечиками передернула. Одно ее порадовало в речи: сказ, что уйдет. Значит, будет у Дусы возможность скрыться от него и кого получится из смрада навьего вывести.
Шахшиман мысли ее уловил и засмеялся:
- Со мной тебе воля, без меня иго. Вот уйду, сама поймешь кто тебе солнце красное. Ждать меня будешь, как братьев не ждала.
Откуда уверенности в нем столько? - подивилась и огорчилась, подозревая, что не зря наг спокоен. Неужто испытание его обществом цветочки, а как оставит ее, так и ягоды начнутся? Что же твориться-то в крепище? Что за морок наги пускают?
- Даже огорчение твое сладкое, - прошептал Шахшиман на деву глянув. - Копи. Заберу все до капельки. А бежать не думай - моя ты и пока жив - шагу от меня не ступишь, сохнуть без меня станешь, в тоске гибнуть.
Не бывать тому! - сжалась Дуса.
- Сама узришь, - усмехнулся. - Помни, Мадуса, что сказал - то и станется. Иначе не было еще.
- Всякое впервые случается.
- Смешна ты! Но потешься - чего б нет?
Дверь открыл, на крыльцо деву вытащил. Весь вечер жуть по крепищу показывал, Дусу выставлял, в пояс ей кланяться заставляя. А на пиру на вечере во главу стола усадил, Ма- Ру погнав. Бесчестье то женщине, что ком в горле, а стерпела. Дусе же хоть под землю провались от стыда.
- Почто так-то? - зашептала Шиману, голову в вине клоня, взгляд в сторону кинуть стыдясь.
- Я тебе честь оказал, ровней при всех показал. Уйду - тебе кланяться станут, ты кнежить будешь, а Ма-Ра ноги тебе мыть станет.
- Больно черна честь твоя.
- Полно, Дуса. Оглянись - любая дева на твое место с радостью кинулась.
- Марины дщери, что твои сестры.