- Нет. Кто-то останется здесь и будет ждать сыновей и дочерей, встречать люд из других родов. Стоять на страже Закона в этом мире. Но часть… часть уйдет и сможет помогать оставшимся. Сейчас мы отрезаны друг от друга, стоим перед угрозой раскола и вымирания. Этого не должно случиться Ран. Ты Кнеж рода Ра, а я Мать. Я не могу делить детей на своих и чужих, на тех, что рядом со мной и что в пути, вдали от меня. И я знаю, как спасти и тех и других. Пошли к Ма-Ре за советом, уверена, она встанет на мою сторону. Думайте мужи, крепко думайте да не времените. А бить зверя за мех начнете - мор будет. Зверь лесной тоже потери понес и ему тяжко крепче нашего, но он нас не предал, лес от нас не отвернулся, не гоже и нам заветы предков нарушать, вековую дружбу терять. Нет у нас на то прав и повод невелик. Ни на одного человека не напал волк, ни одного не помял бер, а дары леса и кормят нас и лечат в эту годину, как прежде. Все в беде - к чему ее множить и розниться? К чему то приведет? Думайте мужи.
Задумались и женщины и мужчины, переглянулись. Ран тихо молвил:
- Тут крепко сообразить надо. Поглядим. Пару дней терпит.
Ой, матушка, что ж ты задумала, - и восхитилась и встревожилась Дуса. Замерла на ступенях идущих вверх, задумчиво в темно-медовое варево уставилась.
‘До перехода пяток дён пути. В такую погоду и вдвое боле. Кто смельчак, что в заповедное место пойдет? Волох? Матушка? Нельзя им. Одному остаться надобно, но и одному идти не можно - мало ли что в пути случится. Нет, руну заговорную кинуть да заговорить - можно, но супротив буянной погоды ни одно заклятье не сдюжит. То не вчерашние времена, когда и с ветром и с дождем договориться можно было. Сейчас они не в себе - растревожили их, саму Мать Землю забидели, весь Асгарт лихорадит аки недужного. Знать на риск пойдут посыльные смельчаки к переходу’.
Дева зелья хлебнула, поморщилась - горьковато однако. Ан нет, сладко. Фу, ты, о чем она?
‘Если врата разрушены восстанавливать придется и то одному Волоху не по силе. Тут двоих разнополых ведунов надобно, да мужей крепких в подмогу. А матушку тятя не пустит да и нельзя ей - кто знахарить хворых будет, кто крепище прикроет еже ли что, кто за нарядом проследит да вести встретит, своим новости разошлет? Мне надо идти’, - решила, и сердце от страха сжалось. Однако хоть и боязно, а все ж и радостно. На благо рода послужить - не то ли счастье? Вот и сгодится Дуса, матушку не опорочит, род не подведет, все что ведает, чему научена, применит.
И поднялась в светлицу гордая и взволнованная. И идти страшно и, что не пустят боязно, а того боле, что не справится.
В сумятице мыслей меж двух соколов заметалась, на одного на другого: что матушка-то говорила, кому настой варила? И чуть ладью не выронила, встретившись с голубыми хмарыми очами. Рука господаря перехватила посуду, удержала от падения. Парень на девочку уставился, вздохнул:
- Благо тебе славная дочь славной матери. Мне ли светлое питье принесла?
Дуса бы прочь побежала да не по чести то, вот и замерла, не зная, что говорить, что делать. "Помощница"! - закручинилась, а взгляд то к парню, то в обрат. Пригож сокол, ладен и видно чинен да строг. Она же словно бером учена - неуклюжа да дика. Стыд-то! И просипела опоздало:
- Вам господарь. Матушкой варено на поправу, на здравие.
- Ишь ты, - усмехнулся. Приподнялся морщась, испил. Отер губы, на девочку опять уставился. - Как же звать тебя величать дева рода Рана?
- Дуса наречена.
- А меня Ван.
- Благое имя, чистое.
Парень улыбнулся, прищурился:
- "Чистое"… Годов-то сколь тебе, славница?
- Тринадцать сравнялось.
- Малица еще.
- Так и ты Ван, руссов сын, не стар. К чему года мои помянул, посчитал? Не пира ли свадебного захотел?
- А ты против? - засмеялся. Дуса внимательно посмотрела на него и серьезно ответила:
- Подумаю.
- Что так? Аль не вышел чем?
Видно было не по нраву парню разумность девочки, иного он от нее ожидал, забавил деву да сам забавился, а та гляди, всерьез приняла да еще и осадила. По неволе Ван задумался, внимательней на Дусу посмотрел: хороша будет. Пару годов и женихи порог терема кнежу обобьют, сваты, что дождь по осени частить станут. И отчего по сердцу оттого словно резом царапнули?
Девочка заприметила хмурую складку на лбу господаря, смущение в лике и погладила парня по руке:
- Не кручинься, ты смеялся, вот и я посмеялась. Не в обиде оба.
- А если не смеялся? - спросил тихо то, что и не думал минуту назад. Что его за язык потянуло?
- Знать через пару годов обсудим, ежели не запамятуешь да другу невесту не сыщешь. Али она тебя, - улыбнулась озорно и светло, и парень в ответ не смог улыбки сдержать - взгляд-то у лебедицы теплый и ласковый, что у матери.
- Свезет кому-то с тобой, - прошептал. - Отчего не мне?
- А поглядим, - засмеялась неуклюжему сватовству. Что говорить - приятно, что за деву невестящуюся приняли. - Сперва на ноги встань, апосля женихайся.
- Не нужен хворый-то?
- Почто чернишь? - тут же потемнели глаза у девочки.
- Не серчай. Что говорю, не ведаю. Твоя правда славница Дуса, недужен я еще.
Девочка успокоено кивнула, ладью из рук забрала.
- Почивай. Спи-посапатко… - дунула ему в лицо. Ван только воспротивиться хотел, как заснул. - Ну, вот и ладно, - улыбнулась девочка, по голове сокола погладила. - А коль и вправду не забудешь, я подумаю.
Потом Хоша оглядела, пульс пощупала, дыхание послушала - ровное, только на полтона и лжет, отставая от нормального ритма. К завтра выровняется и проснется мужчина здравым.
И спокойно вниз пошла: чего ей тут? С хворыми щуры стараются, духи водяные огненные да травные. Разве ж крепче сыщешь знахарей?
В сенки нырнула пока взрослые за столом сидели и ее не видели. Кусочек хлебушка на лавку положила и прошептала:
- Выйдь друже, покажись хозяюшко.
Из тени в углу, недовольно шмыгая носом, появился маленький, с локоть, старичок в колпаке с помпоном, бухнулся на лавку сопя, ногами качать принялся.
- Мир твоему миру, Лелюшка, - молвила Дуса. Домовой шумно вздохнул, кивнул нехотя и цапнул тонкими длинными пальчиками хлебушек, жевать начал.
- А ничто, духмян, мягок. Балуешь ты меня девонька.
- Как не побаловать дружка верного. А скажи Леленька, все ли ладно в доме, вернутся ли братовья?
- И ты туды ж! Матушка Магия твоя о том трижды в день вопрошает и ты! Спасу нет о вас!
- Не серчай друже.
- А-а, - отмахнулся маленькой, как у младенца ладонью. Пожевал хлеб и качнулся к девочке, ухо вытянув. - Ну-кася, чего утаиваешь? Сердечко чего брыкается? А! Ведаю я тайну твою - Ван приглянулся.
- Вот еще, - плечиками повела. - А еже ли и так? Разве ж о том вопрошала? Хитер ты, Лелюшка. Давеча ты напроказил: Финне кудри заплел?
- Вздорная она, - сунул последний кусочек хлеба в рот домовой и строгости во взгляд напустил. А глазки-бусинки озорные, лукавые - смеются. Знать, не быть беды в доме.
И то ладно, - вздохнула девочка облегченно.
- Гляди матери не проговорись. Сам поведаю. Завтрева.
- Почто не сегодня?
- Хочу так.
- Норов у тебя, матушке подстать. Чего делитесь?
- С ней поделишься, - надул щеки. - Строга больно, не поозоруй, не попируй. Господарей полон дом навела, а мне вона даже с банником не посиди, лесовицу не побалуй. Что творится видала? А? Вота! Худо и вам и нам. Чую уходить придется, скрытничать.
- То-то ты не кажешься.
- Чужие в доме.
- Ой, "чужие"! То свои уже, Лелюшка. Ты бы приглядел, как у них со здоровьем сладится.
- А чего глядеть? На то другие твоей матерью приставлены. Все как она просила будет дадено.
- Ладно то.
- А вот ино неладно! - хлопнул ладошкой по скамье домовой. - Ты куды собралась, жалейка? Видано ли дело за живой дитю идти.
- Так не дитё уже - почти сватана, - улыбнулась ему Дуса.
- Ой, ты ж, надо ж, заневестилась! Само то время, ага!
- Не серчай, Леленька.
- А не серчаю, - надулся опять, ручки на коленочках сложил и вздохнул так, что ветерок по сенкам прошел. - Живую-то надо, это не спорю. Да-а. Была б в достатке, разве ж к щуром родовичи уходили?
- Матушка всю водицу в первые седмицы истратила.
- Знамо дело. Скольких подняла, голубушка… Токмо мал запас по этим временам.
- И ты это понимаешь. Видишь, Лелюшка, хоть как идти надобно. Врата поглядеть, живы набрать. Вы-то не собираетесь?
Домовой долго думал, ногами качал и поведал со знанием:
- Не торопимся. Чего нам покаместь? Мы-то завсегда укрыться успеем. Вам хуже. А врата чую худы. Лесовик даве баял - ихние с тех мест сюды идут. Кады да найгайны вовсю пируют, выживают исконцев-то. Повылазили. От беда! Чую запереть вас здесь хотят. Вот что, с тобой пойду. Чего вы без меня сможете?
- Да уж, Леленька, - засмеялась девочка.
- Смейся, смейся, вот защекочу ночкой-то, попомнишь.
- Нет, друже, ты не Веред.
- Ну-у, того еще помяни! Самый разгул ему таперича. Ладно-ть, спать пойду, - потянулся. - Разбудила ты меня.
Хитрец. Не спать он хотел, а исчезнуть до того как Финна появится - не любил он ее, а за что Дуса как не пыталась, выяснить так и не могла. Молчал домовой.
Финна в сенки влетела, сестру увидела и бока кулаками подперла:
- Ну и чего сидишь?
- А чего мне?
- Мама тебя кушать зовет, а ты бровью не ведешь.
- Сейчас приду.
Финна посопела и на лавку рядом с Дусой села:
- Как он?
Девочка улыбнулась:
- С того бы и начала. Чего тебе Ван?
- Люб, - отрезала.
- Ой! Когда успела?
- Не твово ума дело, - нахмурилась, пытаясь выглядеть грозной и взрослой.
- Тогда удачи, - хотела встать да уйти Дуса, но сестра ее за руку обратно на лавку потянула:
- Погодь. Сгадай, а?
- Чего гадать? Так скажу - не твой он, не тебе уготован.
Финна насупилась, переваривая информацию, и на Дусу уставилась пытливо:
- Кому же он назначен?
Способность Финны собираться и не растрачиваться на эмоции в нужный момент, и вовсю тратить силы, пылать, задираться, вести себя нервно и несдержанно когда покой да тишь, всегда удивляла Дусу.
- Воин бы из тебя славный вышел, - заметила сестре.
- Почему "бы"? Я и собираюсь воином стать. Только позже. Сейчас о другом пытаю, говори: кто Вана прибрать к себе решил? Кто соперница?
По стальному блеску голубых глаз нетрудно было определить мысли девочки, и Дуса головой качнула:
- Не скажу. Заклюешь ведь.
- Заклюю. Если не скажешь.
- Не твой он Финна, чего голову себе морочишь?
- Чай сама с головой, чтобы разобраться. Ты от ответа не уходи, говори: кто соперница моя.
Дуса улыбнулась:
- На год рознимся, а словно в век пропасть. Неуемная ты, страсть. Твою бы силу да энергию во благо роду, а ты все для себя. Как спишь так и живешь - во сне тоже все одеяльце на себя тянешь. А надобно оно тебе? Ты же не укрываешься, на пол его спинываешь.
- Голову не морочь. Прямо говори - кто мне дорогу перешел?
- А была дорога-то, Финна? Не-ет, не было ничего и нет, и быть не может. Друзьями вы крепкими стать можете, а о свадьбе забудь. Разные у вас пути.
- Тогда каков мой путь, кто моим будет, где его встречу, когда?
- Многих встретишь, а мужней не будешь. Семья тебе иная судьбой писана - братство воинское. Сколь жить будешь, столь сражаться. Нрав у тебя такой.
- Много ты знаешь. То же, пифа нашлась!
- А коль нет, чего с вопросами лезешь?
- Знаешь боле моего, - и вздохнула. - И почему я как ты не могу?
- Не хочешь.
- Чего сидите, болтаете?! - зашипел из угла домовой. - А ну, кыш, балакалки! Спать не даете!
- Чего это ты голос подать решил? - озадачилась Финна и порадовалась. Рукава засучила и в сторону угла пошла. - Хорошо, что ты мне попался. Иди-ка сюда, за рукоделье с власами моими поквитаемся!
Домовой зашипел, как рассерженная кошка, а Дуса всполошилась:
- Окстись, сеструшка! Что удумала?! - поперек встать попыталась.
- Отедь, Дуса! - отпихнула ее Финна. И тут застыла, услышав скрип за спиной. Девочки повернулись и встретились с взглядом матери. Ма-Гея стояла на пороге в плаще и сурово поглядывала на дочерей. Обе притихли и взоры потупили, предчувствуя нагоняй, но женщина лишь молвила лениво:
- Кыш.
И пострелок сдуло в горницу. Дверь схлопала, разделяя дочерей и мать.
- Уф! - перевела дух Финна, прислоняясь к стене. - Кажись пронесло… Куда это матушка собралась? - на сестру посмотрела. Та нахмурилась, соображая, что не спроста Ма-Гея в ненастье во двор двинулась. Дела значит спешные да важные. Узнать бы, какие? О роде хлопоты, не иначе, а может?…
Девочка прижала палец к губам, показывая Финне: молчи. И осторожно, чтобы не увидел отец, сняла свой плащ с гвоздя.
Сестра смекнула, что Дуса задумала и еле заметно кивнула: я тебя прикрою, а ты потом мне, что было расскажешь.
Договорились, - заверила девочка и нырнула обратно в сени.
Снег хлопьями падал на землю, укрывал ее старательно, как аккуратная хозяйка стелила постель. Плотная снежная завеса, бесконечным густым потоком льющая с неба, не давала хорошо рассмотреть Ма-Гею. Дуса скорей шла по наитию, чем за силуэтом матери и боялась как заблудиться так и быть обнаруженной родительницей. Подгляд дело стыдное, но заманчивое для любопытных. Последнее и гнало Дусу вопреки страху перед наказанием.
Девочка с удивлением отметила, что мать стремиться за бор, прочь из крепища. Понятно, Ма-Гея не Дуса, заплутать не боится, а коль случись - лесовики подмогнут, к городищу выведут. А девочке кто поможет? Но и на полпути останавливаться, возвращаться негоже. Раз взялась за что - до конца довести надо, и неважно: кашу варить или за матерью родной следить.
Ма-Гея все дальше уходила от крепища, свернула налево и девочка мысленно ахнула: никак к Синь-Мере идет! Заповедное то место было мерой - точкой отсчета, на которой решали дела свои все дивьи жители здешних мест от закатной до рассветной стороны и посещалось оно в крайнем случае. Что же сейчас случилось? Узнает ли, Дуса не ведала, уверенная, что не допустят ее близко к нему и, права оказалась, но и ошиблась.
Выросли перед ней лесовички, цепью выстроились дорогу преграждая. Лесным жителям не объяснишь что такое любопытство, поступки свои им не оправдаешь, вот Дуса и затопталась на месте, приветливо улыбаясь и обдумывая, чтобы сказать. Но не пришлось: яркая оранжевая ящерка вынырнула прямо из-под земли за спинами лесовичков и те дружно обернулись, почуяв исходящее от нее тепло. Миг и разорвав цепь, ушли, словно их не было, ящерка же в обрат, то ли под снег, то ли в землю нырнула.
Девочка задумалась, замерла, не решаясь дальше идти. Странно ей показалось, что саламандра, верная дружка Ярой матери, ей на помощь пришла. С чего вдруг?
А та вновь появилась в паре шагов от Дусы, уставилась горящими глазками: идешь али нет? Пришлось путь продолжить - нельзя страх да робость выказывать, девочке еще не раз с дивьими общаться на правах Ма-Дусы, а будут ли ее уважать да слушать еже ли слабинку заприметят? Горды необычайно и лишь ровню признают. Зато дружат крепко, без обмана и сколь раз род выручали. Ни одного пожарища в округе за тысячу лет. Хотя было, повздорила шибко Рарог с Лешиком и пожгла урочище. Чего не поделили, может только Ма-Гея из людей и знает. Но вышла б та ссора боком раничам, если б Рарог в крепкой ссоре крепкую дружбу не забыла, и полыхнуло бы крепище, как дрова в очаге, встав на пути огня. Пировал тот знатно, всю округу выжег и утих у бора городища людского. В тот день последний раз на Синь - Мере и сбирался народ. Давно то было - Дуса в колыбельке еще лежала.
Может и ныне общий сбор? Тема-то есть. Ноне все задеты и виновных нет. Беда общая, судьба непонятная.
Саламандра на пригорок взобралась и давай вертеться, как кошка за хвостом. Мигом землю от снега освободила, только пар пошел.
Пристраивайся, - глянула на девочку и у самой макушки холма замерла, за него выглядывая. Дуса легла на теплую землю и тоже выглянула: чего там творится? И даже не удивилась, что матушка дочь родную не заприметила за всю дорогу - ясно теперь почему - саламандра следы замыла, мысли и догадки выжгла. Вопрос только, за что Дусе честь?
На небольшой полянке, в круге величавых сосен, стоял валун высокий, в синеватом покрытии которого можно было легко различить лик человеческий: нос, глаза губы, даже брови густые, хмарые. На лбу хранителя заповедного места сидела еще одна саламандра, довольно большая, не чета той, что рядом с девочкой пристроилась, и окраса иного: рудого. Свет от нее шел сильный, так что ночь в день превратилась.
Ма-Гея к валуну шагнула, поклон отвесила и замерла.
Саламандра вниз скользнула и как земли коснулась, превратилась в статную красавицу в одежде из червленых перьев и золотых пластин-чешуек, окруженную рудым светом. Ни дать не взять пламя от свечи, а фитилек дивая дева. Только вот глаза у той девы огненные.
Рукой взмахнула, обводя круг, и над заповедным местом невидимый купол образовался. Ни снежинки в него не проникает, а то что намело, растаяло. И свет мрак разорвал.
‘Благо тебе, Рарог’, - не страшась, посмотрела в горящие глаза девы женщина.
‘И тебе, Магия’.
‘Почто мне мысль свою послала? Почто в разум вмешалась, договор нарушив’?
- Давно поняла? - голос трескуч и шипуч, как пламя что водицей гасишь.
- Не сразу. Сначала сказала, потом подумала: с чего мне про переход вспоминать, к которому три поколения не хаживали? Опасности в нем сейчас поболе будет, чем здесь. Да и не бегали арьи от трудностей, за то бореями и прозваны.
- То не бег и не трусость, то разумный выход из положения.
- Знаешь что?
- Знаю, оттого и договор нарушила, свою мысль тебе послала. Только не моя она и не твоя. Сама ведаешь: что бы не рождалось - давно рожено. Та мысль ведунов Арты, что успели уйти, переместились в безопасное место. Вам они весть слали, да Мокша ее замыла, с братом Сурожем сговорилась и застудила, остановила ее. Рус не успел взять не успел передать и не уйти ему теперь, а во главе новых родов стоять. Здесь. Одни врата остались, Магия, одни, и путь к ним лишь дивьему братству ведом. Макоши радость, раздолье - глянь вокруг, ликует мокрица. А какого нам: тебе, мне, зверю лесному? Земляным-то ровно, они в любой случай в стороне оставались. Но мы не можем. Гибнут твои, гибнут мои.
- Слух идет, порушены врата, - в задумчивости тихо молвила Ма-Гея.
- Хуже - открыты. Кады и нагайны уже вовсю куражатся, тьмой меру заповедную полонят, а вы и не ведаете. А на страже врат ваши рода людские-явьи да наши дивьи. Мало, полюса поменялись, миры грозят перемешаться. Пожди и ничего ни от вас, ни от нас не останется - то ладно? Кто ж тогда род продлит и врата защитит? Мокша глупая, думает века ей отмеряны, ундин да найн распустила - кутят раздольные. А погибнем? Ринется завтра брат мой Яр и, мстя, все уничтожит, не бывать после миру меж народами, покою конец наступит. От Мокаши пар только и останется, земные да земляные тоже крепко притеснены будут. О вас, лесных да воздушных, вовсе молчу - праха и того не останется. Мало нашему братству беды?