После трапезы настал черёд более тонких механизмов. Умелец возился с машинкой, раскладывая детали на газете, а клиент сидел рядом и, затаив дыхание, следил за священнодействием. Иногда позволял себе деликатно подать голос.
- Скажите, Андрон… Мы ведь сейчас, вы говорите, в аномальной зоне… и довольно близко к эпицентру…
- Умгу… - мычал Андрон, состыковывая нестыкуемое.
- То есть если всё окажется в порядке… я смогу отправиться прямо отсюда?
- Смочь-то сможешь, а куда? Ты сначала на цель её наведи, а тогда уж… Вот переберу, проверю - будешь опять эти хренотеньки крутить… пока не нашаришь, что там тебе нужно…
- А если не нашарю?
- Значит, на комод поставишь. Для красоты…
На бледном лице пассажира отображался испуг.
- А у других? Получалось?
- Бывало, что и получалось…
Уаров малость успокаивался и почтительно умолкал, не смея более отвлекать. Ненадолго, правда. Минуты на две.
- Скажите, Андрон… Это ко вчерашнему нашему разговору. Вот вы сказали, что любая попытка исправить прошлое ухудшает настоящее…
- Умгу…
- И, стало быть, по-вашему, возможно обратное? Скажем, я сознательно хочу исковеркать прошлое, а настоящее в итоге улучшается?
- Почему нет?..
- Но… это проверял кто-нибудь?
- Вот ты и проверишь.
- А вы сами? Неужели ни разу… в порядке эксперимента…
Андрон насупился, свинтил воедино запчасть от будильника с запчастью от кухонного комбайна и придирчиво осмотрел получившееся.
- Будя! - прогудел он. - Наэкспериментировался. Что я тебе, собака Павлова?..
Покосился на Уарова - и замер, увидев что-то за его плечом. Димитрий резко обернулся. Возле корявого ствола вербы неподвижно стоял и молча смотрел на них утрешний гость в дзюдогаме. Обоих снова ужаснула изуродованная половина лица незнакомца, похожая на схватившийся как попало гипс. Правый глаз напоминал червоточину.
Топорик и гвоздодёр, по уговору, лежали рядом. Но пока вскакивали на ноги, таинственный соглядатай, по-прежнему не говоря ни слова, отступил за древесный ствол.
Двинулись к вербе, обходя её с флангов, и никого за стволом не обнаружили. Может, в кроне засел? Вскинули головы. В белой робе среди зелени не спрячешься. Дупла вроде тоже нету…
- Клоун! - с отвращением подпел окончательный итог Андрон. - Нашёл место ниндзю из себя корчить… И время…
При слове "время" Уаров встрепенулся.
- Слушайте… А вдруг у него тоже машинка? Вдруг это за нами следят откуда-нибудь… оттуда…
- Да запросто, - безразлично согласился Андрон. - Вот почему я и не дёргаюсь. Какой смысл? Ну изменишь ты прошлое! Всё равно ведь потом из будущего придут и по-своему перекурочат…
Эйфелева башня свела с ума не только Мопассана - она ещё пыталась свести сума и нашего Льва Толстого.
"Без всякой, какой бы то ни было надобности, - сокрушался граф, - составляется общество, собираются капиталы, люди работают, вычисляют, составляют планы; миллионы рабочих дней, пудов железа тратятся на постройку башни; и миллионы людей считают своим долгом взлезть на эту башню, побыть на ней и слезть назад; и постройка, и посещение этой башни не вызывают в людях никакого другого суждения об этом, как желание и намерение ещё в других местах построить ещё более высокие башни. Разве трезвые люди могли бы это делать?"
Если не углубляться в тонкие материи, классик прав во всём, включая последнюю фразу. Но откуда ж ему было знать, что, считая себя созидателем, человек сильно переоценивает собственную роль. На самом деле мы ничего не изобретаем, это изобретения используют нас в качестве родовспомогательного средства. Ну как ещё, скажите, платоновская идея может воплотить себя в жизнь? Только пробравшись тихой сапой в наши извилины. В скандальном случае с Эйфелевой башней Мопассану было отчего сойти с ума, поскольку идея телевышки по недосмотру пустила корешки в мозгах раньше, чем идея передатчика.
Первый раз она пустила корешки еще в Вавилоне. Вот, кстати, где жуть была! Не то что о телевидении или там о радио - об электричестве народ понятия не имел. А они - башню строить! Глянешь на этот самый столп - чуть язык родной с перепугу не забудешь. Некоторые, кстати, забывали. Заговоришь с таким, а он лопочет в ответ не разберёшь по-каковски…
Так вот в отличие от яснополянского мудреца Андрон Дьяковатый никогда не пытался оценить целесообразность сооружения, над которым корпел в данный момент. Главное было уйти в работу и ни в коем случае не давать воли сомнению.
Димитрий же Уаров в этом плане представлял собой полную противоположность самородка из Колдобышей. Критикан. Опасный критикан. Отчаявшись найти смысл жизни, он теперь искал повсюду его отсутствие. Ну и, понятное дело, находил.
Конечно, по уму следовало бы начать не с машинки, однако отладка четырёх девальваторов - морока долгая, поэтому пассажира надлежало чем-нибудь занять, чтобы не болтался зря по лагерю и не отвлекал вопросами. Вот поди ж ты! Такой был скромный, молчаливый, когда отъезжали от Обума-Товарного, и таким оказался несносным говоруном…
Снова показав, за какие хреновинки крутить и в какую хренотень смотреть, Андрон полез под правый передний угол платформы. Димитрий же вновь припал к линзе и забыл обо всём на свете. Координаты, выданные ему по секрету знакомым палеонтологом Кирюшей, давно затвержены были назубок.
Потом его взяли за плечо.
- Погодите, Андрон… - забормотал он, продолжая лихорадочно наводить и подкручивать, как вдруг ощутил, что хватка у руки какая-то не совсем дружеская.
Вскинул голову, огляделся. Вокруг него стояли трое иноков, не иноков - так, не разбери-поймёшь. Все в чёрных рясах и столь же чёрных беретах. У двоих шеи охватывала собранная узлом на горле алая шёлковая косынка. ("Пионерский галстук", - содрогнувшись, вспомнил Уаров). У третьего кумач был повязан на бандитский манер и скрывал лицо до глаз. Двое держали наготове помповые ружья, у третьего в правой руке имелся пистолет с глушителем, а в левой - свежий номер газеты с портретом самого Димитрия.
- Уаров? - инквизиторским голосом осведомился тот, что с газетой.
- Я… - ощутив предсмертную дрожь, не стал запираться Димитрий.
Но тут зловещая торжественность момента была нарушена: со стороны платформы, подталкивая автоматным стволом в спину, доставили Андрона. Шкипер держался вызывающе и вообще вёл себя в лучших традициях революционной матросни, которую, если верить советскому кинематографу, хлебом не корми - дай мрачно побалагурить перед казнью.
- Что ж это вы, ребята, а? - глумливо увещевал Андрон. - С Президентом ряды смыкаете? Подполье называется…
- Иди…
- Иду… Слышь, а может, он вам ещё и приплачивает?
- Ты нас с этим ублюдком не равняй! - неожиданно пронзительным голосом завопил конвоир. - Он вас из шкурных соображений уничтожить хотел…
- А вы из каких?
- А мы ради идеи!
- Слышь, командир… - обратился Андрон к тому, чьё лицо скрывалось под алым шёлком. - Ошибка вышла. Не тех вы взяли. А тех ещё вчера вечером ликвидировали к едрене фене… Что ж вы, газет не читаете?
- Читаем, - гулким юношеским баском ответил замаскированный главарь и в доказательство шевельнул номером "Баклужинца". - Ни о какой ликвидации тут не сказано…
- Так газетка-то - вчерашняя!.. - истово округляя глаза, вскричал Андрон. - Конечно, не сказано ещё…
Вместо ответа предводитель посмотрел на Димитрия, потом на портрет. Спорить не имело смысла. Сходство было очевидным.
- Ну и что? - нашёлся Андрон. - Ну, захотел мужик человечество уничтожить! Так вы ж сами поёте: "Весь мир насилья мы разрушим…"
- Насилья, - многозначительно подчеркнул главарь.
- Так а я о чём? Сам посмотри, что вокруг делается! Геноцид в натуре… Такое - да чтоб не разрушить? До основанья?..
- А затем? - процедил главарь.
- Что "затем"?
- Вы же никакого "затем" людям не оставляете!
- Нет, погоди. - Судя по всему, Андрон выкладывал последние козыри. - Вы ведь не просто коммунисты! Вы - коммунисты-выкресты! А как же "не убий"?
Рыжеватые брови презрительно шевельнулись в узкой щели между алым шёлком повязки и чёрным сукном берета.
- Ты меня ещё заповедям поучи! - надменно сказал главарь.
Действительно, соблюдение заповедей Христовых часто зависит от обстоятельств. Так, в военное время исполнение их сплошь и рядом оборачивается прямой изменой Родине: попробуй "возлюби ближнего", когда идёшь на него в атаку! Или "не укради", если приказано добыть "языка"! Или "не лжесвидетельствуй" - на допросе в плену! Или "чти отца и мать" - даже переметнувшихся к врагу! Единственный запрет, преступая который ты не приносишь Отечеству ровно никакой пользы, это, конечно, "не прелюбодействуй". Можем ли мы назвать героическим поступок разведчицы, отважно переспавшей с начальником неприятельского штаба, если попутно не были нарушены заповеди "не убий", "не укради" и "не лжесвидетельствуй"?
Так что последняя фраза шкипера скорее навредила, нежели помогла. Властный кивок - и путешественников подтолкнули стволами к той самой вербе, за которой час назад бесследно растаял урод в дзюдогаме.
- Иех!.. - отчаянно вскричал Андрон. Будь у него на голове шапка, он бы и шапкой оземь шмякнул. - Ну вот куда бедному крестьянину податься? Президент - бомбит, вы - расстреливаете… А ещё говорят: мы за народ, мы за народ…
- Кто они? - шепнул Димитрий, пока их прилаживали спинами к шершавой рубчатой коре.
- "Красные херувимы", - сквозь зубы пояснил Андрон. - Те, что на прошлой неделе Игната Фастунова грохнули… спикера…
- А за что они нас…
- Не во имя того мир разрушаем…
- Именем Пресвятой Революции… - вдохновенно завёл главарь.
Стволы поднялись, уставились.
- У, лодыри! - беспомощно выдохнул Андрон, не зная уже, чем уязвить напоследок. - Чужих заложников мочить! Стыдоба…
Дальнейшее даже трудно с чем-либо сопоставить. Ну, скажем, так: представьте, что в густое чёрное-красное варево плюхнули столовую ложку сметаны и быстро-быстро размешали. Некий белый смерчик прошёл меж монашьих ряс, взвихрив их и разметав. Чей-то истошный ор, шальной выстрел - и картина вновь замерла. Теперь она изображала группу размётанных тел, а композиционным центром её, несомненно, являлся давешний ужасный незнакомец. Весь в белом. Припавши на левое колено и упёршись в траву левым же кулаком, он явно выжидал, не шевельнётся ли кто из поверженных.
Никто не шевельнулся.
Тогда он сосредоточил внимание на прислонённых к вербе путешественниках. Странно: его изуродованное лицо показалось им на этот раз почти симпатичным. И не потому что похорошело, и даже не из благодарности - просто "Красные херувимы" в данный момент выглядели гораздо хуже.
- Прохор… - сипло назвался нежданный спаситель.
ГЛАВА 5
ОНИ СОШЛИСЬ
Первым, как и следовало ожидать, опомнился шкипер.
- А ты кто, земляк? - с интересом спросил он.
- Я же тебе только что сказал, - терпеливо напомнил тот - и как-то вдруг оказался на ногах.
Димитрий ахнул. Белые штаны Прохора были варварски разорваны в мотне и обильно смочены кровью. От одного предположения, что шальная пуля (выстрелить-то успели!) ударила бедолагу в пах, Уарову чуть не стало дурно.
- Вы… ранены?..
Назвавшийся Прохором наклонил голову и с неудовольствием осмотрел повреждение.
- Зашьём, застираем, - успокоил он.
У Димитрия отлегло от сердца. Надо полагать, кровь была чужая, а ткань просто не выдержала рывка в момент особо резкого удара ногой.
- Нет, ну всё-таки… - снова начал Андрон.
- Машинка цела? - бесцеремонно перебил его энергичный Прохор.
Андрон моргнул.
- Цела… если, конечно, ты по ней гачами своими не въехал.
- Не въехал. А девальваторы?
Ответил шкипер не сразу. Сначала, хитро прищурясь, ещё раз изучил исковерканное лицо собеседника, сообразил, видать, что Прохору ничего не стоило, целый день прячась где-нибудь поблизости, подслушать все их беседы с пассажиром, - и лишь после этого соизволил разжать уста.
- Левые - в порядке, - неспешно, с достоинством сообщил он. - Правый передний - вроде тоже. А задний я перебрал… почти. Отвлекли - сам, чай видел…
- Значит, платформа на ходу?
Вопрос остался без ответа.
- Кто ж ты всё-таки будешь, мил-человек? - задумчиво произнёс Андрон.
Прохор досадливо скривил неповреждённую часть лица. Однако шкипера эта гримаса ни в чём не убедила.
- Думаешь, если ты "херувимов" пятками закидал. - ласково продолжал он, - то мы так тебе сразу и поверим?
- Могу и вас закидать, - предложил Прохор.
- А закидай!.. - с придурковатой готовностью откликнулся Андрон. - Мы - люди привычные: то ракетами нас гвозданут, то к стенке поставят… То есть не к стенке - к вербе… Так что не стесняйся, милок, приступай.
- Хорошо, - процедил Прохор, уяснив, что иначе с мёртвой точки не слезешь. - Меня наняли следить, чтобы с вами не случилось ничего плохого. Достаточно?
- Кто нанял?
- "Ёксельбанк".
- Эк ты! - поразился Андрон. - А что это ты так легко заказчика сдаёшь?
- Есть на то причины, - уклончиво заверил незваный ангел-хранитель с кровавой дырой на штанах. - Ещё вопросы будут?
Члены экипажа переглянулись.
- Нету, - буркнул Андрон.
- Тогда грузимся, - скомандовал Прохор. - Мотать отсюда надо, и как можно быстрее. А то ещё и десантура нагрянет. - Приостановился, оглядел с тоской поле недавней битвы. - Уложил четверых мужиков ни за хрен собачий… - расстроенно произнёс он.
Последняя его фраза, признаться, озадачила Димитрия.
- Лучше, если бы это были женщины?
Прохор, стоявший к Уарову изуродованной половиной лица, свирепо покосился на любопытного червоточиной правого глаза.
- Ненавижу… - проскрежетал он.
В вопросах рукопашного смертоубийства Прохор, несомненно, был весьма искушён, и это давало повод предполагать, что грузчик из него никудышный. Так оно и оказалось. Даже хилый с виду Димитрий - и тот в смысле ухватистости представлял собой более серьёзную тягловую силу.
Собственно, пожитков было немного, прекрасно обошлись бы и без помощника, но, во-первых, совместное перетаскивание тяжестей вообще сплачивает коллектив, во-вторых, обнаружив первую свою слабость, Прохор сразу стал в глазах путешественников как-то привлекательнее.
Ветер во второй половине дня наладился бортовой, и это давало определённую свободу манёвра. План был намечен крайне рискованный, однако, по сути, единственно возможный: снова откатиться на дачные территории до развилки и едва ли не на глазах у "Экосистемы" устремиться в аномальную зону по соседней ветке.
Уарова с машинкой шкипер отправил на корму, ставшую теперь носом, сам же направился к стоящему у поручней новому члену экипажа. Из одежды на Прохоре были только белая куртка да набедренная повязка из подручного материала. Штаны с застиранной, но ещё не зашитой мотнёй трепались на вантах.
- А "Ёксельбанку"-то какая прибыль, что мы целы будем?
- Зачем тебе?
- Так, любопытно…
Правая половина лица Прохора ничего не выражала, поэтому Андрон счёл разумным сменить позицию и зайти слева.
- Кранты "Ёксельбанку", - помолчав, жёстко молвил бесштанный телохранитель. - Вот-вот лопнет.
- И что? - не понял Андрон. - Не он первый…
Прохор с сожалением покосился на него здоровым глазом.
- Устарелые у тебя понятия о бизнесе, - упрекнул он. - А имидж? А честь фирмы? Представь: люди доверили тебе свои деньги, а ты их, получается, растратил. Как после этого вкладчикам в глаза смотреть?
- Да, - признал Андрон. - Неловко…
- А тут как раз газета со статьёй вышла. Что этот твой Уаров нашёл способ отправиться в прошлое…
- Он нашёл! - фыркнул Андрон.
- …и намерен уничтожить всё человечество в зародыше, - невозмутимо закончил Прохор. - На корню.
- И что?
- И всё… И никаких проблем. Нет человечества - нет "Ёксельбанка". А значит, и банкротства не будет.
- Застрелиться не проще? - с интересом спросил Андрон.
- А толку? Всё равно совестно. Банк-то лопнул.
- Можно заранее…
- Какая разница? Хоть раньше застрелись, хоть позже, денег-то у вкладчиков от этого не появится! А так какой с тебя спрос? Раз человечества не было, то и банка не было…
- Да-а… - чуть ли не с уважением молвил шкипер, потирая двухдневную железную щетину на широком подбородке. - А тебе в этом во всём что за выгода?
- Заказ… - чуть ли не позёвывая, напомнил Прохор.
Искусства, как известно, делятся на боевые и небоевые. К боевым относятся различные виды восточных единоборств, к небоевым - всё прочее: литература, театр, ну и тому подобное. Бесполезность небоевых искусств очевидна. Попробуйте прочесть наехавшим на вас в темном переулке отморозкам что-нибудь из Иннокентия Анненского - и вы сами это поймёте.
Иное дело боевые искусства. К ним, кстати, в последнее время причисляют пулевую стрельбу и гранатометание, поскольку и то, и другое, согласитесь, тоже представляет собой разновидность диалога. Обмен мнениями, если хотите, причём зачастую на интернациональном уровне. Не зря же международный язык ударов по печени в последнее время решительно вытесняет эсперанто.
На Востоке принято считать, что невозможно по-настоящему зверски убить противника, не достигнув предварительно вершин духовности. Походить на солдафона по нашим временам вообще романтично, а уж на японского солдафона - тем паче. И когда славянин принимается изучать какое-либо экзотическое душегубство, неминуемо срабатывает обратная связь: скажем, стоит освоить проламывание переносицы согнутым пальцем, как на тебя нисходит просветление.
Меняется отношение к миру, да и к самому себе. Если для европейца жизнь - это подарок, то для самурая - это долг, который надлежит вернуть по первому требованию, неизвестно, правда, кому. С юного возраста самурай ищет своего таинственного кредитора и, не найдя, как правило, расплачивается с кем попало. Обычно со старшим по званию. "Устав Вооружённых Сил" читали? Так вот у японцев это называется бусидо.
Словом, безразличие Прохора к себе как к части рода людского нисколько не удивило Андрона. За свою долгую жизнь встречался он и с такими. Но тему всё же решил сменить.
- Что ж ты в белой робе по лесу шастаешь? Мог бы и что понеприметнее напялить…
- Понеприметнее - всякий дурак сможет, - с надменной ноткой откликнулся Прохор. Тут же, впрочем, сбавил тон, оглянулся на ванты, где сохла нижняя часть его амуниции. Опять мелькнула жуткая правая сторона лица. - Дурака свалял, - смущённо признался он. - Надо было что-нибудь на выброс, а я, видишь, новёхонькие загубил… А с другой стороны, не голым же бегать…
Отношения явно налаживались. Каждый почуял в собеседнике родственную душу: профессионала, мастера своего дела - и теперь исподволь проникался к нему уважением.
- Охотой не увлекаешься? - как бы невзначай поинтересовался Андрон.
- Охотой?
- Ну, там… на крупного зверя… На медведя, скажем.
- Нет.
- А кто ж тебе так физию свёз?
Андрон предчувствовал, что вопрос прозвучит несколько неделикатно, однако никак не предполагал, что до такой степени. Прохор дёрнулся и, по всему видать, с превеликим трудом заставил себя проглотить оскорбление.