- Для офицера патриотизм - единственная религия. И честь офицера состоит в готовности отдать жизнь за Русь. А страна ждет, чтобы он выполнил свой долг. И офицер служит не человеку и не армии и не религии или идеологии. Он служит стране. Обманывая начальников или подчиненных, ты наносишь вред армии и государству.
Нарушение присяги - это бесчестье. И поэтому для нас закон: душу - Богу, жизнь - Отечеству, честь - никому!
Зал молчал, разговоры и смех прекратились.
- Офицером делает не диплом и не погоны. Офицер без способностей и авторитета - пустое место. Он должен быть лучшим в подразделении и иметь авторитет. Не должность красит человека, а желание подчиненных подражать ему. Все вы прекрасно знаете, как люди чувствуют командира. Ну как лошадь наездника. Неумелого и трусливого слушаться не будет. Никогда не прыгнет через препятствие. И будет выкладываться полностью, если дашь ей уверенность. Тогда солдат обязательно скажет: "С этим командиром не пропадешь! Он не подведет!" Ты постоянно у всех на виду. И ты - офицер. А значит, начальник всегда и везде. Твои слова - это приказ. Вот и помни, чем оборачиваются приказы. Ведь вам объяснять не требуется? В бой ведут, а не посылают. А уж если придется умереть, так с достоинством, чтобы вспоминали с уважением. А лучше не погибать, - сказал после паузы, - пусть наши враги погибают.
Он закончил, смущенно развел руками и спрыгнул с кафедры. Быстро пошел между расступающимися людьми, пожимая руки и улыбаясь на дружественные похлопывания по плечу. У дверей торчал, старательно махая на манер мельницы и подпрыгивая от нетерпения, один из его юнкеров. Спокойствие закончилось, опять что-то случилось.
- Я на Зеленой Горке был, - торопливо проглатывая слова, говорил Литвиненко. - В мечеть зашел. Там Али Ариф проповедь гонит. Он говорит: женщины притягивают к себе мужчин - это плохо, но мужчины не виноваты. Ведь заботиться о чести должны все. Женщина обязана одеваться скромно, тщательно закрывать волосы, следить, чтобы не оставаться в комнате наедине с мужчиной. А что делают эти с текстильных фабрик? Они ходят на работу в брюках, забыли традиции, нагло ведут себя и специально провоцируют мужчин. А потом кричат и возмущаются. Пора ставить их на место!
Так, сказал сам себе Ян, дождался. Не успели разрешить создание профессиональных союзов, как те моментально предъявили кучу требований. Хуже всего было на текстильных фабриках. Там и раньше работало много женщин, а в войну это превратилось в сплошное бабье царство. И платили им заметно ниже мужчин на тех же должностях. На Трехгорке объявили забастовку, и мириться с положением хозяин не желал. Уже были заходы с намеками и попытками договориться к Юнакову, но тот вмешиваться не захотел. Его тоже понять можно: формирование добровольческих подразделений только началось, полиция работает спустя рукава, а на весь город полтысячи человек, подчиняющихся комендатуре, при не слишком большой помощи окружающих. Большинство гражданских и военных начальников энтузиазм проявляют исключительно на словах. Хорошо еще, предупредил. Напрямую вмешиваться никто не хотел - толком непонятно, что разрешено, и ответственности на себя за разгон забастовщиков комендатура брать не хотела. Слишком бы это походило на поведение властей при Каганате. Теперь остается только думать, как выкрутиться и никому всерьез хвоста не прищемить.
Русские женщины никогда не были, как у других мусульман, особенно в Средней Азии, забитыми и числящимися на самой низшей ступени, уподобляясь домашней скотине. Да, она выполняла все домашние работы, следила за детьми, но мать (жена) имела солидный вес в обсуждении внутренних семейных дел. Нередко она управляла имуществом, хотя напрямую это никак не проявлялось и публично голос мужа (отца) всегда был громче и весомее. Даже развестись и взять себе другую жену было не так просто, как среди других мусульман. В результате массового призыва в армию очень многие получили возможность проявить себя открыто, что раньше было немыслимо. В деревне еще не так заметно, а в городах уже не засунешь под ковер горластых и готовых драться за вырванные привилегии вести себя так, как им хочется. Не всем это нравилось, и поставить нахалок на место просто напрашивалось.
Сейчас мулла накрутит толпу и поведет ее в бой. Надеялся ведь, что пронесет, - шиш. Додумались бабы тоже устраивать забастовку. Самое время для всех. Интересно, мулле Цирин заплатил или его и без того торкнуло? Вряд ли Цирин, он не настолько дурак. Как столкнутся они у фабрики, тут и веселье начнется. Одними пробитыми головами не ограничатся. Еще и цеха подожгут. А с кого потом спросят? А кому убытки и ремонт оплачивать? Фабриканту. Нет, при отсутствии твердых гарантий защиты от власти он бы не стал волну гнать.
- Скажи, а ты что думаешь об этом?
Литвиненко замер на полуслове.
- Он прав, - помотав головой, сказал, - но в той форме - это провокация, и не в наше время верующих возбуждать так явно. Мулла должен думать, а не призывать к крови. Погром будет.
- А он этого и хочет, - подтвердил Ян. - А потом окажется, что правоверные пострадали от рук христианина - меня. Это ведь я приказ обязан отдать.
- А мы исполним, - посмотрев ему в глаза, заявил Литвиненко. - Какая разница, кто убивать идет? Наше дело - наводить порядок. А религия - личное дело каждого. Она не имеет отношения к запретам и приказам. Молись в свободное время кому хочешь. Если бы я думал иначе, не пришел бы.
- Ну тогда бегом на вокзал сигнал подавать. Два гудка - сбор на площади. Рота, на построение! - заорал в полный голос. - Юнкера, собраться повзводно! Праздник для нас окончился.
Они успели. Два грузовика, числящиеся за вокзальной полицией и занимающиеся чем угодно, кроме своих прямых обязанностей, Ян забрал в личное пользование в первый же день. На фронте вечно на своих двоих передвигаешься, а здесь начальник левые грузы перевозил. По штату ему положено химичить и взятки получать. Теперь он отдыхал в тюрьме, как взяточник и вор, по слухам, там его очень "любили", а машины использовались, когда требовалась срочность. С бензином была напряженка, и ездили на дикой смеси, жутко воняя и пугая животных и людей на улицах выхлопами. Зато можно было набить в кузов и кабину не меньше взвода. Торчали они как сельди в бочке, но оперативность была важнее.
Юнкера поспешно посыпались на землю, выстраиваясь жидкой цепочкой перед наваленной из чего попало баррикадой, за которой с палками и ломами собралась еще одна толпа. Там были все больше женщины, но очень решительно настроенные. А куда им деваться? Если мужья в армии, а иные и не вернутся уже, как детей кормить? На текстильные фабрики в войну охотно брали женщин и детей, причем Цирин платил не больше половины мужского жалованья. Сдаваться без боя они не собирались. Не какие-нибудь школьницы из медресе. Там попадались те еще бой-бабы. Жизнь научила за себя постоять.
Только что на улице была всего пара прохожих - и вдруг выхлестнулось на тротуар и проезжую часть множество народа. В руках камни, палки, у некоторых даже винтовки. Толпа шла, возбужденно скандируя: "Аллах-у Акбар, Аллах-у Акбар, Аллах-у Акбар…" При виде вооруженных юнкеров передние ряды начали невольно притормаживать.
- Стоять! Всем стоять! На неповиновение открываю огонь!
- Он не посмеет, - закричал приплясывающий в первых рядах мужик с седой бородой и огромным ножом в руках.
Толпа нестройно взвыла и двинулась вперед. Неизвестно, хотели ли передние столкновения, но сзади давили люди.
- Любой, кто не остановится, - мертвец, - заорал Ян в мегафон. - Стоять!
Крик утонул в шуме толпы.
- Пали! - приказал Ян, вскидывая карабин и целясь в конкретного человека.
Грянул нестройный залп, и улица мгновенно превратилась в сплошной ужас. Люди заметались, сбивая с ног друг друга, толкались, стремясь оказаться подальше отсюда. Бежали, забыв, зачем они сюда пришли, от убийц.
- Вот и все, - сказал Ян, обнаружив опустевшую дорогу и десяток тел. - Ничего нет трусливее толпы…
- Мы же стреляли поверх голов, - неуверенно сказал чей-то голос.
- Им хватило, - отрезал он. Где-то там должен валяться седобородый. Одним вонючим козлом на свете меньше, и совесть совершенно не мучает. Туда мулле и дорога. До старости дожил, а ума не нажил. - Первое отделение, сходите проверьте, есть ли живые. Если потребуется, врача вызовем.
- А потом вылечим и расстреляем, - нервно хихикнул еще один голос.
- Остальным пока отдыхать, - проигнорировав реплику, приказал Ян. Он повесил карабин на плечо и направился к баррикаде.
- И кто тут старший? - рассматривая женские фигуры, закутанные в теплые одежки, поинтересовался.
- Я! - сообщил грубый голос.
Ага, как всем известно, волосы - очень важное дело. Борода - признак мужественности, распущенные волосы - сплошной соблазн. Особенно когда борода у реального психа, собирающегося шинковать баб мясницким ножом, потому что не умеет держать собственные желания в узде, а волосы жидкие и приделаны к вырубленной топором женской физиономии. Платок где потеряла, дура?
- А теперь нас разгонять будешь?
- Мы в своем праве!
- Даешь справедливость! - закричали сразу хором несколько женщин.
Перекрывая всех, еще один женский голос глумливо воскликнул:
- Да здравствует самое правильное военное правительство!
- Ша, - морщась, поднял руку Ян, - со всеми сразу объясняться не собираюсь. Здесь остаются трое, которым вы доверяете. Остальные идут куда угодно. Хоть в корпус, хоть домой. Нечего им зря языком мотать. Беседовать, как все уладить, буду с выборными. Кого не устраивает, могу и разогнать. Эти вон разбежались, теряя штаны и шапки, вам тоже недолго. Только тогда разговор будет другой.
- Так то мужики, - заорала глумливая, - а мы сами вас разгоним!
Бабы заржали, сопровождая смех репликами, от которых и у фронтовика могли уши покраснеть.
Ян протиснулся сквозь возбужденно замитинговавшую толпу, выясняющую, кто достоин всеобщего доверия, не очень понимая, о чем спорить во дворе, если уже существует стачечный комитет из двенадцати человек, и посмотрел на контору. Мощное здание на два этажа, и в окна выглядывают перепуганные лица. Прямо на ступеньках валялась куча мусора и куски дерева. Это что такое интересное творилось?
- Поджечь хотели, - без стеснения сообщила та, без платка, и протянула мозолистую ладонь. - Спалить сучьего сына с лизоблюдами вместе. Заперся, гад. Муравьева. Это, - показывая на субтильную девицу, - Зейнаб. А это, - на мужика с колуном за поясом, - Халилов Смаил. Вот мы и есть выборные. Что дальше?
- Требования в письменном виде есть?
- А как же, - обиженно воскликнул мужик, вручая ему несколько измятых листков, исписанных отвратительным почерком.
- И кто, - быстро просматривая, сказал Ян, - додумался все в кучу валить?
- Как обсуждали, так и записывали.
- А это что за слово? Ага, догадался. Грамотеи. Ну вообще, - восхитился, упершись в очередной пункт, - мечтатели. Я бы тоже не отказался от таких условий. Где это видано!
- Будешь указывать, как правильно? - с угрозой спросила Муравьева.
- Вместе потолкуем. Для начала вы дружненько вспомните Пророка, да будет его имя благословенно, положившего правила приличия меж друзьями и даже врагами. И пойдем договариваться с Цириным. Он там?
- Там, голубчик, только если бы могли, без тебя бы, красивого, обошлись. Не хочет он. Так и сказал: "Не пошли бы вы со своими требованиями в… и на… Уволю, других найму". Вот тогда каша и заварилась. Еле сбежать успел в контору.
- Вот и проверим, - поднимаясь по ступенькам и стуча сапогом в дверь, пообещал Ян.
Дверь открыли сразу: конторские недаром посматривали и прекрасно сообразили, чем пахнет, если военного не пустят. То, что он мог бы и обидеться, никого особо не волновало, однако уйдет - и тут недолго уже и до "красного петуха". Толпа во дворе расходиться не собиралась и с интересом ждала окончания переговоров. Им даже холод собачий был нипочем. Пойдут в атаку с тяжелым инструментом двери выламывать - согреются.
Цирин сидел в кабинете на втором этаже. На карикатуры, изображающие толстых буржуев, походил мало. Длинный, худой, и глаз нервно дергается. Приятного в происходящем для него было немного. Рядом пристроились два хорошо одетых господина. Их представили, но Ян тут же забыл имена. Важнее были должности. Главный счетовод и юрист. То, что требуется.
- Итак, - с грохотом отодвигая от стола стул и усаживаясь, сообщил Ян, - мы тут собрались для одной очень нужной вещи. - На стол он небрежно положил карабин. Чем нагляднее, тем быстрее дойдет. - Называется компромисс. Соглашение, если по-русски. Обычно если возникает спор и нормально разрешить его не удается, идут к судье. Сегодня в стране высшая властная и судебная инстанция - армия. Военный комендант сегодня вынужден решать множество вопросов, и трудовые конфликты совсем не случайно также будут решаться мной…
- Городской комендант, - быстро сказал юрист, - но…
- В мою компетенцию, - терпеливо сообщил Ян, - входит все левобережье. Я не напрашивался - назначили.
Правильней было бы сказать, сам себя назначил, но тонкости внутриведомственных и внутриармейских разборок он свалил на Юнакова, осуществляющего общее городское управление. Тот строил начальство, а он выступал в роли ужасного и карающего. А там уж так вышло. Никому не хотелось брать на себя лишнюю ответственность, да и возможности не было. Четкого разграничения функций разных ведомств так и не создали. Военный комендант в своем районе обладал сегодня неограниченными возможностями. В принципе он имел право вмешиваться во что угодно, и спорить с ним обычно желающих не находилось. Военно-полевых судов не отменяли, и Ян мог как освободить кого-то из тюрьмы, так и без проблем расстрелять. Было бы желание. Отвечать если придется - так как-нибудь потом. Или не придется никогда. В указе военного правительства очень обтекаемо говорилось: "Пресекать всякие выступления, независимо от повода, против спокойствия граждан или против постановлений государственных учреждений". Как хочешь, так и понимай!
- И нет у вас другого выхода, как принять мое посредничество и окончательное решение. Если потребуется, будем сидеть хоть до завтра. А если не сумеете договориться, я просто сам решу, кто прав. Уж постарайтесь. На сем речь считаю законченной, переходим к делу.
Он вытащил из кармана листки и положил их на стол.
- Первое и самое главное. Профсоюз официально разрешен правительством. Никто не имеет права идти поперек указа. - На каждое слово Халилов непроизвольно кивал, а Цирин столь же нервно сглатывал. - Поэтому никто из руководителей или членов союза не должен пострадать за участие, членство в нем. Это понятно?
Цирин нехотя мотнул головой.
- С другой стороны, профсоюз должен быть выборным, на каждой фабрике свой и отдельный комитет из всех представителей для решения общих вопросов. До отраслевых объединений нам пока дела нет, но коллективный договор, согласованный сегодня, обязателен на всех предприятиях уважаемого господина Цирина. Однако заниматься профессиональный союз работников обязан фабрикой, а не играть в политику. Карандаш есть?
- Есть, - недоумевающе сказал юрист, протягивая.
- Вот этой всей мути - свобода слова, отсутствие цензуры, демократия, выборы - чтобы я больше не слышал. - Ян старательно перечеркнул два пункта в списке. - Ваша задача - облегчение жизни и условий труда на фабрике, а не указания властям. Вам тоже понятно?
- Пусть так, - согласилась Зейнаб, - не наше это дело. А вот Горячев с Прискиным - наше!
- А кто это, собственно? За что их увольнять?
- Это мои лучшие мастера, - возмутился Цирин.
- Пусть появятся - непременно пришибу, - прогудела Муравьева.
- Стоп! Конкретно. В чем проблема?
- Руки распускают. Пользуются, что начальству по морде не съездишь, - моментально с работы выкинут.
- А где они? Здесь, в конторе?
- Сбежали, - с непередаваемым злорадством сообщила Муравьева. - Слишком у многих на них зуб.
- М-да, - удивился Ян. - Лучшие сбежали, бросив хозяина. Странное отношение. Стоит ли таких работников защищать? Они ведь пакостят и портят репутацию не только работниц, но и своего прямого начальства. Нет, я женщин тоже люблю и совсем не прочь пощупать…
- Козел, - не понижая голоса, припечатала Муравьева.
- И даже не обижаюсь на такие ругательные слова. Потому что нормальный мужчина должен восхищаться женской красотой, и если она не прочь… Хм… Но ведь не пользоваться положением! Вернутся мужья из армии - и что подумают? Я вот скажу что, - навалившись локтями на стол и уставившись Цирину в глаза, пообещал: - На их месте я и скотов этих убил бы, и хозяина, защищающего псов, не пожалел. Вам это надо? Вы дома у себя держать их будете или за своих дочерей опаску поимеете?
Юрист, наклонившись к уху Цирина, что-то быстро шептал.
- Так что здесь, - тыча в бумагу, приказным тоном заявил Ян, - я ставлю отметку "согласовано". Этот пункт требований принимается. Идем дальше… "По первому требованию больного должна явиться медицинская помощь. Болезнь рабочего по вине администрации Трехгорки оплачивается поденною платой до дня выздоровления", - зачитал вслух очередной пункт. - Простите меня, но это опять в кучу намешано. Если вина администрации, то даже до войны обязаны были компенсировать ущерб. Тут нет никаких сомнений. Вы соответствующий закон помните? - глядя на юриста, спросил. - Вот и замечательно, его никто не отменял, и нарушение является уголовным делом.
- Административным, - неожиданно пискло возразил юрист.
- Но я прав?
- Да, но…
- Без всяких "но". Это, - ставя галочку, сообщил, - принимается. Совсем другое дело врач. Что за бред? Откуда явиться? По чьему требованию? На фабрике есть больница? Врачи принимают бесплатно? У меня простое предложение. Имеется профсоюз. Работники каждый месяц отдают в общую кассу определенную сумму. Эти деньги идут специально нанятому доктору, обязанному по первому зову прибегать и имеющему свои приемные часы. Сколько на ваших фабриках рабочих? - спросил, поворачиваясь к хозяйской стороне.
- Почти одиннадцать тысяч, - послушно доложил счетовод. - Точно не помню, необходимо посмотреть. Понятно, и тех считаю, что в области…
- Не суть. С каждого четверть дирхема в месяц…
- Двести семьдесят пять.
- И на зарплату доктору хватит по договору, и на лекарства. Но чтобы было совсем справедливо, на каждый дирхем хозяин положит свой.
- Чего? - изумленно воскликнул Цирин.
- Меньше заплатите вы - меньше даст он, - невозмутимо продолжил Ян. - Да и помещение для медпункта предоставит. А делами этими он заниматься не обязан. За деньги выборный отвечать будет от профсоюза. И за ремонт, покупки и прочее тоже. Как сами сделаете, так и будет. С него только деньги и помещение. Я видел, в конторе места на первом этаже много. На сем и фиксирую запись.
- Так не пойдет, - вскакивая, завопил Цирин, цветом лица напоминая помидор.
- А деньги, затраченные на благое дело, идут по графе "производственные расходы". Потом налоги меньше.
Юрист кивнул и открыто подмигнул Яну. Кажись, хоть этот понял, чего он добивается.
- Или мне позвать Тиренко?