Андрей был заинтригован! Кто, кто этот таинственный незнакомец, вдруг озаботившийся спасением несчастного лейтенанта и имевший для этого все необходимые связи - иначе б с чего о нем говорил сам губернатор? Кто ж это мог быть-то? Педро Кавальиш? Нет, не того полета птица, тем более - сам в опалу попал. Тогда кто? Ну не кузнец же и не Жоакин Перепелка! Может, тот самый незнакомец? Нет… тот, похоже, все-таки и есть искомый иезуит - дон Теодоро.
От всех этих рассуждений впору было башку сломать, и Громов, махнув на все рукою, завалился до вечера спать, провалившись в сон, как в спасительное убежище, быть может, последнее в жизни.
Его разбудил стражник, потряс за плечо:
- Идемте, сеньор. К вам пришли.
Быстро поднявшись, молодой человек пригладил, как уж смог, волосы и, поправив воротник, зашагал вслед за тюремщиками. И снова темный, освещаемый лишь горящими факелами стражников коридор, лязгающие решетки - эксклюзивная работа кузнеца Жауме Бальоса - узкая лестница - дюжина ступенек вверх, к оранжевому закатному солнцу!
- Сюда, налево теперь.
Понятно. Комната для свиданий.
И на скамье - какая-то дама в шляпке с черной вуалью! Именно она - и есть таинственный посетитель?
- Добрый день, - галантно поклонился Громов.
- Здравствуй, Андреас.
Женщина подняла вуаль, и молодой человек едва не вскрикнул от удивления!
Амалия! Баронесса де Камбрес-и-Розандо. Та самая, во многом благодаря которой он и оказался здесь. Что ей надобно, интересно знать?
Красивое "кукольное" личико юной дамы казалось еще более бледным, нежели всегда, под глазами пролегли глубокие синие тени, тонкие, красиво очерченные губы подрагивали, как если бы баронесса собиралась вот-вот заплакать. Странно, вообще-то Амалия была девушкой веселой и даже в меру циничной. Что ж она сейчас-то строила из себя несчастную?
- Я пришла попросить у тебя прошения, Андреас, - опустив густые ресницы, тихо промолвила баронесса. - Нет, нет, не надо, не перебивай! - Амалия вскинула голову. - Я понимаю, что причинила тебе несчастье, но, поверь, в смерти Бьянки моей вины нет! А то, что я закричала… я была зла на тебя, Андреас, очень зла, за то, что ты… О, что я такое говорю, боже!
Юная дама вскочила со скамьи и, упав бывшему любовнику на грудь, разрыдалась, словно какая-нибудь простолюдинка, не приученная сдерживать свои чувства.
- О, Андреас, простишь ли ты меня хоть когда-нибудь?
Молодой человек машинально погладил плачущую красавицу по плечу, подумав, что, в конце концов, Амалия в чем-то права - не так уж она и виновата. Несчастную Бьянку казнили бы все равно, и вряд ли бы он, Громов - даже неузнанный - сумел бы хоть что-нибудь сделать.
- Не плачь, хватит, ну… - утешал девушку узник. - Ты же знаешь, сердиться на женщин - пустое и не достойное мужчины дело. А в смерти Бьянки я тебя не виню.
- Ах, милый Андреас… - крепко обняв Громова, Амалия подняла заплаканное лицо и шепотом попросила: - Поцелуй меня. Крепко-крепко. Как раньше…
Молодой человек молча поцеловал юную даму в губы - крепко, как она и просила, - почувствовав в ответ такой жар, такое страстное пламя, что на миг испугался - неужели баронесса де Камбрес вдруг сошла с ума? Или, скорее, просто вспыхнули старые чувства…
- Ты и в самом деле меня простил? - наконец, отпрянув, тихо спросила девушка.
- Простил, да.
- Тогда поцелуй еще!
И на этот раз Андрей исполнил просьбу с таким же пылом, и нельзя сказать, чтоб это было бы ему неприятно или вовсе не вызвало никаких чувств. Амалия, явно ощутив это, улыбнулась прежней своею улыбкою, немного кукольной, загадочной, озорной… А потом оглянулась и так же негромко произнесла, придав своему милому личику как можно более серьезное выражение:
- Завтра будет суд, знаешь?
- Да, - шепотом отозвался Громов. - Я даже знаю состав трибунала.
Амалия скорбно вздохнула:
- Там многие хотят твоей смерти… Особенно - мой муж… и граф Антонио дель Каррахас, супруг Эжены. И еще - все те, кто был в нашем обществе…
- Понятно, - грустно усмехнулся Андрей. - Я слишком много знаю.
- Да, они хотят избавиться от тебя, - юная баронесса поправила кружевной воротник платья. - И не обязательно казнить. Думаю, согласятся и просто выслать тебя в Америку. Под строгий надзор, на вечное поселение в какую-нибудь забытую богом дыру. Нет, нет, милый Андреас, выслушай меня до конца!
- Да, я слушаю, слушаю.
Молодой человек нежно погладил девчонку по шее. Амалия вновь улыбнулась:
- Так я что хочу сказать-то… Да - ссылка, это почти та же смерь, но… из колоний всегда есть надежда вернуться, с того же света - нет. Я сделаю все, Андреас, чтобы тебе заменили казнь разжалованием и ссылкой, ты же молись, чтоб все вышло. Обещаешь?
- Ну да, помолюсь. Да! - вдруг озаботился молодой человек. - Мой верный слуга, Жоакин Перепелка… Ежели что - ты позаботишься о нем?
- Ну конечно же - обещаю! - юная дама пожала плечами и грустно вздохнула. - Прощай, милый… Не знаю, свидимся ли мы еще хоть когда-нибудь.
Не дойдя до двери, баронесса де Камбрес повернулась и снова бросилась Громову на шею, чередуя рыдания с поцелуями.
Сие трогательное прощание тактично прервал вежливо постучавший в дверь тюремщик:
- Пора, господа. Время закончилось.
Промокнув глаза носовым платком, Амалия через силу улыбнулась и вышла, а, чуть погодя, стражники увели и Андрея. Молодой человек провел ночь в задумчивости и - как и обещал Амалии - в молитвах. Ему почему-то не хотелось сейчас рассуждать здраво - удастся ли баронессе задуманное или нет, вполне может так статься, что и не удастся: смирятся ли оскорбленные мужья с тем, чтобы любовнику их молодых жен была оставлена жизнь? Впрочем, а вообще знают ли они об этом? Вполне могут и не знать, тогда… Тогда, определенно, есть шанс: ведь если не будет мотива личной мести, если просто заткнуть рот - так можно и выслать в колонии, туда, куда Макар телят не гонял. На мужа своего, старого барона де Камбрес, Амалия уж конечно повлияет, как и у каждой супруги, у нее на то есть средства. А вот что касаемо графа дель Каррахас, губернатора и всех прочих… хотя, наверное, средства припасены и для них… Громов сейчас не хотел даже думать - какие, вообще же, был уверен, что поступил правильно - некрасиво отталкивать плачущих женщин, даже если они и…
Как и ожидал Андрей, судебное заседание члены высокого трибунала провели при закрытых дверях и без лишних формальностей типа очных ставок, допросов свидетелей и всего такого прочего, что неминуемо затянуло бы дело и - самое главное - привлекло бы к нему излишнее внимание непосвященных лиц.
Предъявив узнику обвинение в шпионаже в пользу Филиппа Бурбона, верховный судья - в отличие от сеньора губернатора, жизнерадостный толстячок с толстыми жирными губами и масляными глазками - тут же огласил и приговор: казнь через повешение… милостью Его величества добрейшего короля Карла заменяемая лишением дворянского звания и высылкой под надзор в городок Чарльстон в английской колонии Южная Каролина. Южная Каролина - потому что все испанские колонии поддерживали Филиппа Бурбона - это первая причина, а вторая - завтра с утра из Барселоны в Чарльстон как раз отправлялось попутное судно под английским флагом. Получалось очень удобно - произвести гражданскую казнь да сплавить узника поскорее - практически одним днем обойтись.
Не было ни торжественного построения гарнизона крепости Монтжуик, ни зачитанного громовым голосом приговора, все прошло тихо, можно сказать - по-домашнему. Над головой Громова прямо в помещении караульной сломали шпагу да велели снять кафтан, в который и обрядили заранее подготовленный труп какого-то бродяги, живенько вздернутый на свободную виселицу. Далеко-о было видно, как раскачивался на ветру казненный предатель… почти все в Барселоне знали - кто, уж об этом-то позаботились, а уже ночью, тайком, в закрытой карете, отвезли узника в порт, посадив на борт "Святой Эулалии" - так называлось попутное судно.
Узенькая и тесная каморка, куда втолкнули "казненного", оказалась на носу судна, рядом с камбузом, откуда с раннего утра донесся вполне аппетитный запах гороховой похлебки. Слышно было, как свистел в свою дудку боцман, как бегали по палубе матросы… вот загремела цепь - выбрали якорь. Судно дернулось - видать, поставили блинд - повернулось и медленно покинуло гостеприимную гавань Барселоны, города, в котором российский предприниматель Андрей Андреевич Громов встретил свою любовь… и свою смерть. С борта корабля были хорошо видны виселицы на стене крепости Монтжуик. На одной из них и висел сейчас "Громов", бывший дворянин, бывший лейтенант, бывший любовник…
Все осталось в недавнем прошлом, нынче же начиналась новая жизнь, а что ждало Андрея в будущем, знал пока только один Господь Бог. Покинув гавань, на судне подняли все паруса и, пользуясь попутным ветром, "Санта Эулалия" белокрылою чайкой полетела на запад - к захваченному англичанами Гибралтару.
По мысли Громова, не прошло и часа после того, как судно вышло из гавани, как двое дюжих матросов без особых сантиментов выгнали его из каморки едва ль не пинками, да, на всякий случай связав за спиной руки, отвели на корму, к капитану - а кем еще был это вальяжно развалившийся в поставленном на палубе складном кресле рыжевато-небритый тип с лошадиным мосластым лицом и тяжелым взглядом.
- Меня зовут Якоб Пинеда, я на этом судне капитан и Господь Бог!
Сказав так, развалившийся в кресле тип загоготал, показав желтые и крупные, как у коня, зубы, затем же, резко оборвав хохот, спросил с явной угрозой в голосе:
- Понятно вам, свиньи?
Сие не слишком-то вежливое обращение несомненно относилось не только конкретно к Громову, но и еще к пятерым парням, судя по связанным рукам, таким же ссыльным преступникам.
- Денег на ваш прокорм не выделено, - сплюнув на палубу, продолжал капитан. - А бездельников на своем корабле я не потерплю - будете вкалывать, как черти в аду, иначе, клянусь всеми святыми - живо у меня пойдете на корм рыбам! Ясно?
Ссыльные разом кивнули, однако такой ответ мосластого мореплавателя явно не удовлетворил:
- Нужно отвечать - "да, сэр"! Понятно вам, ублюдки?
- Да, сэр, - нестройным хором отозвались бедолаги, искоса поглядывая на карабкающихся по вантам матросов - босых и одетых вполне живописно - в лохмотья и рвань.
Как тут же отметил опытный судомоделист Громов, "Святая Эулалия", судя по парусному вооружению и двум мачтам, являлась шхуной-бригом или бригантиной, как где называли. Передняя - фок-мачта несла прямые паруса, - задняя - грот-мачта - косые. Небольшое и весьма маневренное судно, не требующее большого количества команды - человек двадцать… ну тридцать - максимум. Правда, если на ней еще имелись пушки - а они, вне всякого сомнения - имелись, можно было накинуть еще с дюжину человек во главе с канониром…
- Итак, свиньи, - между тем продолжал капитан на смеси каталонского и английского, сдобренных изрядным количеством самых интернациональных ругательств. - Вам всем придется работать, отрабатывать свою жратву… в ближайшем порту я запру вас в трюме, и ежели кто думает, что ему вдруг удастся сбежать, то тот очень и очень об этом пожалеет, клянусь отрыжкою дьявола!
Сэр Якоб Пинеда погрозил внушительным кулаком и, оглянувшись на стоявшего у штурвала вахтенного - вполне обычного белобрысого парня - уже более миролюбиво добавил:
- Сейчас будете отвечать на мои вопросы, свиньи. Четко и по существу. Кого спрошу. Ну… - прищурившись, он внимательно оглядел ссыльных и указал пальцем на крайнего, хмурого здоровяка с бурыми волосами-космами до самых плеч. - Начнем с тебя, парень. Кто такой? Что можешь делать?
- Ну Санчес я, а звать - Гонсало, - угрюмо повел плечом здоровяк. - Крестьянин я, ну. Всю крестьянскую работу знаю, ну… пахать, сажать, жать…
Капитан переглянулся с подошедшим к нему юрким чернявым малым в грязноватом камзоле с оторванными пуговицами, как видно, помощником или шкипером. Оба разом захохотали.
- Ой, уморил, уморил, деревенщина! Тут нам все твои умения без надобности… А вот канаты тянуть - ты, я вижу, неслабый малый.
Детинушка горделиво хмыкнул:
- Да уж есть, ну.
- Будешь у нас теперь не Санчес, а Деревенщина. - Сэр Пинеда потер руки и перевел взгляд на следующего бродягу, миловидного, лет пятнадцати-шестнадцати, парня с испуганным лицом.
- Ладненько, теперь - ты!
- Меня зовут Мартин… сеньор… сэр…
- Мартин, вот как? - капитан как-то особенно мерзко ухмыльнулся и подмигнул помощнику. - А он красавчик, ага! Будешь у нас Пташка!
- Но… - не понял юноша. - Почему Пташка?
- А вот выйдем в океан - там и узнаешь, почему! - сэр Якоб снова расхохотался и уставил палец на Громова. - Ты у нас кто? Хотя… я и сам помню - Висельник! Так тебя и звать будем. Что умеешь делать?
- Убивать, - нагло усмехнулся Андрей.
Давно уже пора было поставить зарвавшегося нахала на место. Хоть так. Ишь, прищурился, сволочь!
Капитан "Эулалии" переглянулся со шкипером:
- Что-что?
- Что слышали, сэр, - охотно пояснил молодой человек. - Я, видите ли, был солдатом. Убивать наловчился по-разному - шпагой, кинжалом, дамской булавкой, а также - при помощи пистолета, мушкета, фузеи, пушки…
- Пушки? - сэр Якоб Пинеда заинтересованно подался вперед. - И впрямь - артиллерист? Не врешь?
- Могу управляться с двенадцатифунтовым орудием, также и с фальконетом, - вспомнив урок старого капрала, прихвастнул Громов. - Двадцатичетырехфунтовое один не потяну - тяжеловато будет.
- Ах, вон оно как, тяжеловато… - ухмыльнулся самозваный сэр. - Ладно, испытаем тебя в бою - моему канониру как раз не помешал бы толковый помощник. А пока будешь работать, как все… Как черти, я бы сказал - именно так у меня все и работают! Ха-ха-ха!
Канонир? Не обращая внимания на громкий смех капитана, Андрей задумчиво покусал губу. Зачем на небольшом торговом судне канонир? Неужели недостаточно обычных матросов? Или "Эулалия" еще и промышляет пиратством? Наверное, так - кто в это время не промышлял? Обычное дело.
Тем временем капитан живенько составил беседу и с другими ссыльными, коих оставалось двое. Чем-то похожих друг на друга - лет тридцати, среднего роста, худые, с неприметными лицами… один, правда, чернявый, как местный шкипер, другой - белобрысый, как вахтенный-рулевой. Белобрысого звали Рамон Кареда - ныне, по-корабельному, просто - Рамон, чернявого - Сильвио Дайвиш, отныне - Головешка. Неплохая компашка подобралась - Громов даже улыбнулся: не считая Рамона, Деревенщина, Головешка, Пташка… да еще и он сам - Висельник, вот уж прозвали так прозвали, не в бровь, а в глаз.
Немного погоняв на разных палубных работах - скатывание парусов, приборка и прочее - ссыльных всем скопом запихнули в трюм. Судно шло вдоль берега, и капитан не хотел рисковать.
- Так вот до Гибралтара и пойдем, в трюме, - ухмыльнулся "Головешка" Сильвио. - А уж потом - красота! Палуба, океан, свежий воздух… и работы - не продохнуть!
- А долго нам плыть? - шмыгнув носом, поинтересовался Мартин.
Головешка пожал плечами:
- Может, месяц, а, может, и два - как волна, как ветер. Хотя… - он вдруг внимательно присмотрелся к каким-то отверстиям в шпангоутах и балках и понизил голос: - Однако наше вынужденное путешествие может и затянуться.
- Почему? - тут же переспросил Андрей.
- Да так…
- Нет, вы ведь что-то здесь увидели… вот эти дыры… они зачем?
- Хм, - Сильвио хмыкнул и неожиданно подмигнул Мартину Пташке. - Ну раз вы все же хотите знать… Не хочу вас пугать, ребята, но, похоже - это работорговый корабль. И кажется мне, после Гибралтара наш бравый капитан обязательно повернет на юг, к западному побережью Африки - за рабами, да. Видите эти отверстия? Они для цепей, и в этот трюм можно натолкать немало живого товара.
- Рабы рабами, - меланхолично протянул Рамон. - Не понимаю, чем это плохо для нас?
- Абордажем, друг мой! - скорчив нарочито жуткую гримасу, Головешка похлопал Рамона по плечу. - Видите ли, парни, люди больше всего на свете любят завидовать чужому богатству. Завидовать и пытаться его отобрать. А на нашем пути промышляет немало лихих ребят на быстрых суденышках… да и военные фрегаты не прочь поживиться живым грузом. Можем не отбиться, не уйти.
После Гибралтара ссыльных ненадолго выпустили для палубных работ, что насидевшиеся в темном трюме бедолаги восприняли как праздник… быстро испорченный хамским поведением капитана и его гнусной команды, на взгляд Андрея, состоявшей из исключительного отребья, наверное, собранного по всем портовым притонам Европы. Большая часть матросов вовсе не походили на испанцев, общаясь меж собой на каком-то ином языке, голландском или немецком.
Громов заметил, что на судне появились и пассажиры - совсем нерадостные забитые мужики, женщины, дети, судя по штопаной одежонке и скромному скарбу, явно не относившиеся к благородному сословию… к коему, впрочем, ныне не относился и лишенный дворянства бывший сеньор лейтенант, вместе с остальными своими товарищами по несчастью истово драивший палубу на полубаке.
- Сильней трите, сильнее, твари! - помахивая палеткой, подгонял боцман - еще один до крайности неприятный тип, внешностью объединявший в себе бульдога, лису и таксу. Кривоногий, низенький, с вислыми брыластыми щеками и жирным, всегда готовым извергнуть самые гнусные ругательства ртом, боцман - звали его, кстати, очень даже красиво - Гильермо - держал в узде всю разношерстную команду "Святой Эулалии" не только плетью, но и здоровенными, поросшими рыжим волосом, кулаками.
А с каким видом он бросал плотоядные взгляды на женщин?!
- Кто эти люди? - улучив момент, поинтересовался Андрей.
- Переселенцы, - "Головешка" Сильвио Дайвиш пожал плечами и хмыкнул. - И что дуракам не сидится дома? Думают, в чужедальней стороне слаще?
- Быть может, они бегут от войны? - прячась от злобного взгляда боцмана за мачтой, несмело предположил Мартин.
Головешка тут же захохотал:
- Ага, убегут, как же!
Посмеялся и, взглянув на солнце, добавил уже гораздо тише:
- А мы все-таки повернули на юг. Значит, точно - идем за рабами.
Получив на обед миску пустой похлебки, бывшие узники уселись прямо здесь же, на палубе, усердно работая ложками, каждую из которых, как сказал "сэр Якоб", нужно было отработать до седьмого пота. Так ссыльные и не ленились, не щадили себя - все лучше, чем торчать в трюме!
Это их трудолюбие не осталось незамеченным, на следующий день бедолаги получили похлебку погуще, да и остальные матросы стали посматривать на своих вынужденных спутников куда более дружелюбно, показывая, как нужно обращаться с парусами… ну а Громов еще и тренировался с корабельными пушками. Кстати, канониром оказался боцман! Что и понятно - на небольшом корабле все должности совмещались.
- А ну-ка, Гильермо, проверь эту сволочь, - уже ближе к вечеру вспомнил, наконец, капитан. - Поглядим, какой он артиллерист.
- Давай заряжай, - подведя бывшего лейтенанта к расположенному на корме двенадцатифунтовому орудию, ухмыльнулся боцман.
- Ага, заряжай, - молодой человек без стеснения выругался. - Расчет - три человека, так где они? Я один такую махину не сдвину.