- Так ты сначала заряди - места хватит, - хохотнув, канонир кивнул на стоявшую рядом с пушкой корзину с ядрами и порохом в специальных картузах. - Давай, давай, действуй.
Приспособления для зарядки и производства выстрела лежали рядом с другой пушкой, расположенной чуть поодаль, - парной к первой. Банник, пробойник, пыжовник, шуфла…
Что ж, уроки старого английского капрала в крепости Монтжуик не пропали даром! Прочистив канал ствола банником, Громов ловко затолкнул шуфлой в ствол картуз с порохом и взял из корзины чугунное пятикилограммовое ядро…
- Не очень-то худо, разрази тебя гром! - скупо похвалил боцман. - Подожди, выберем цель да поглядим, насколько ты меток.
Андрей поспешно спрятал усмешку: "меткость" применительно к корабельному орудию была понятием весьма относительным, более-менее прицельно можно было стрелять только шагов на пятьдесят, а попадания на расстоянии свыше ста пятидесяти метров вообще являлись чисто случайными, что и понятно - большие зазоры, низкое качество пороха, качка.
Интересно - где они тут собрались выбирать цель?
Со всех сторон идущее бакштагом - сорок пять градусов к ветру - судно окружало море с зеленовато-синими, чуть тронутыми белыми барашками разводами волн и кружащими над корабельными мачтами чайками, красноречиво свидетельствующими о близости берега.
Собственно, даже если б какая-то одиночная цель и появилась, так горизонтальная наводка все равно осуществлялась поворотом всего корпуса судна, так что…
- Гляди-ка! - уперев руки в бока, заржал, словно конь, поднявшийся на корму капитан. - Он и впрямь целиться куда-то собрался! Что, идиот, пушку-то будешь руками двигать? Ла-адно, пшел пока вон, в трюм!
Так вот, унизив и обидно посмеявшись, бывшему лейтенанту в очередной раз указали на его нынешний социальный статус. Крайне низкий, если быть откровенным. Что ж, иного молодой человек пока и не ждал.
С грохотом упал захлопнутый сверху люк. Погасло закатное солнце.
- Что, прогнали? - язвительно осведомился "Головешка" Сильвио Дайвиш. - Так и не дали выстрелить?
Громов усмехнулся:
- Не дали. Думаю, заряды берегут.
- Это понятно, что берегут, - махнул рукой Сильвио. - Только при встрече с каким-нибудь фрегатом лишние заряды "Эулалии" вряд ли так уж сильно помогут.
- Вообще не помогут, - согласился Андрей. - Это они на вшивость меня проверяли.
- На что?!
- Смотрели, не соврал ли, умею ли заряжать.
- Слушай, Висельник, - немного погодя, шепотом поинтересовался Головешка. - А ты и в самом деле изо всего стрелять можешь? Пистолет, мушкет… что там еще-то?
- Изо всего могу, - молодой человек утвердительно кивнул, хоть и понимал, что этот кивок его здесь, в почти полной тьме, вряд ли виден. - Я ж говорил, что - военный.
- Я тоже военный, - ухмыльнулся Сильвио. - Только не совсем.
- Как это - не совсем?
- Не по огневому бою, как ты, спец, а по всякому прочему - кастет, кинжал, сабелька.
Громов лишь хмыкнул про себя: вот уж послал Бог сотоварищей, один другого стоит. Впрочем, кроме Головешки Сильвио больше никто ни с кем особо не откровенничал, здоровяк Деревенщина, похоже, вообще не любил болтать попусту, а прозванный Пташкой Мартин, может, и поговорил бы, да побаивался, стеснялся. Что же касаемо Рамона - то тот вообще казался темной лошадкой, явно отправленный в ссылку не за просто так. Да тут все не запросто так, кроме, вероятно, мальчишки.
- Эй, парень, - в тишине трюма вновь послышался голос Сильвио, на этот раз именно к Мартину и обращавшегося. - А тебя-то за что в дальние страны спровадили?
- Ни за что, - вздохнув, отозвался подросток. - Право же, ни за что - даже и сам не знаю.
- Так ты сам-то из Барселоны? - не отставал настырный Головешка.
Парень отвечал односложно:
- Из Барселоны, да. Ну и в Жироне жил когда-то.
- А чем занимался?
- Да так, работал… карманы пришивал.
- Карманы? - вступил в разговор Рамон. - А у какого портного?
- У дядюшки Жульерма, близ церкви Святой Марии Морской.
- А я на стройке работал, - Рамон со скрипом потянулся и смачно зевнул. - Каменщиком. Собор Святой Эулалии строил.
- Поди, цемент воровал да кирпичи? - ехидно подначил Сильвио. - Этот собор уж лет четыреста строят и еще столько же будут - с такими-то работниками.
Головешка был не так уж неправ - и в самом деле, тот еще долгострой был этот собор Святой Эулалии. Начали в конце тринадцатого века, а закончили аккурат к открытию Международной выставки 1888 года!
Рамон негромко заворчал про себя, видать, обиделся, Сильвио еще попытался было разговорить Мартина, да вмешался Деревенщина: жутко на всех рявкнул да сказал:
- Ша! Поспать дайте, ироды.
И впрямь, неплохо было бы сейчас и поспать - за день-то утомились изрядно.
Все уснули сразу - даже прикрикнувший на остальных Деревенщина Гонсало Санчес. Ни беготня да вопли на верхней палубе, ни гром якорной цепи никому вовсе не помешали, да и Гонсало-то выступал просто так, для порядку. Проснулись узники утром, не сами - разбудили.
- А ну вылазь, сволочье! Освобождай место.
Несколько обескураженных таким поворотом дела ссыльных вывели на палубу, поместив на их место в трюм человек тридцать черных эбонитово-блестящих рабов - по большей части крепких молодых мужчин, впрочем, попадались и тощие подростки, и испуганные, с глазами, как у газели, женщины.
Похожий на смесь бульдога и таксы боцман Гильермо, кроме того, что исполнял обязанности канонира, еще оказался и неплохим кузнецом, ловко перековав новоприобретенных узников - на этот раз уже черных.
- А вы что вылупились? - обернувшись прикрикнул он на ссыльных. - Работы нет? Сейчас я вам найду, потом не говорите, что не слышали.
В этот день Громова и его сотоварищей особо не гоняли - и сам капитан, и вся его команда, исключая вахтенных, напилась в стельку, празднуя удачную сделку. Конечно же, сделку, люди Якоба Пинеды вовсе не устраивали лихого набега на местные селения с целью захвата рабов, о нет - живой товар они по дешевке купили у какого-нибудь местного негритянского царька… купили или, скорей, обменяли на тот же ром или дешевые стеклянные бусы. И теперь праздновали, да так, что от лихих песен и ругани, казалось, трещали шпангоуты!
Резко изменив курс, "Святая Эулалия" пенила бурные воды Атлантики.
- Лай-ла-ла, лай-ла-ла, ла! - орали матросы во главе со своим капитаном.
Громов, нынче вместе со всеми переселенный на палубу, так и не смог сомкнуть глаз, всё чудилось, будто поют по-русски что-то наподобие "В флибустьерском темно-синем море бригантина поднимает паруса". И почему слово "бригантина" всегда ассоциировалось с романтикой? Вон, "Святую Эулалию" взять - да-а-а… Романтики хоть отбавляй, особенно - учитывая живой товар в трюме.
И начались нудные дни плавания, слава богу, без особых штормов - так, пару раз потрепало, но "сэр Якоб" при всех его гнусных недостатках оказался опытным капитаном. Во время шторма трудились как проклятые все, включая не только команду и ссыльных, но и пассажиров: тянули по команде боцмана разного рода веревки и тросы - бегучий такелаж, а наиболее шустрые - "висельник" Громов, Головешка, Мартин Пташка - уже и забирались на ванты, слава богу, не сорвались - Андрей как-то вовремя ухватил за шкрябень Мартина.
На протяжении недели ветра дули свежие и даже слишком, корабль швыряло, словно щепку, правда, морской болезнью почти никто не страдал - каторжный труд с легкостью лечил все. Бывший лейтенант много чему научился - вязать морские узлы, рифить паруса, птицей взмывая на казавшуюся такой высоченной мачту - работы хватало всем не только в шторм, но и в сильный ветер, который - даже попутный - вовсе не вызвал радости у опытных моряков "Святой Эулалии", - скорость судна все равно не увеличить - все паруса не поставишь - ветер сорвет либо сломает мачту. Самое хорошее - это средненький или даже слабый ветер, и не совсем попутный, а чуть сбоку - чтоб паруса друг друга не перекрывали. Такой, какой задул в пятницу, дня через три после шторма.
Судно подняло все паруса, на мачтах радостно затрепетали красно-желтые полосатые вымпелы Каталонии, а на кормовом флагштоке гордо реял белый английский флаг с крестом Святого Георгия. В прозрачно-голубом безоблачном небе ярко сияло солнышко, ласковые изумрудные волны несли бригантину к ее цели - в городок Чарльстон, до которого - все в это верили - не так и много уже оставалось. Так бы вот плыть и плыть… Впрочем, капитан Пинеда вовсе не собирался давать отдых команде, а особенно - ссыльным: те драили палубу по нескольку раз в день. Все правильно - у хорошего командира солдаты никогда бездельем не маются.
С одной стороны, бывшие узники уставали, конечно, но с другой - никого не мутило от качки, как, к примеру, тех же переселенцев - ох, как бедняги страдали! Что уж говорить о живом товаре - черных невольниках, в страшной тесноте томившихся в душном трюме. Там уже умерло четверо - по приказу "сэра Якоба" Андрей "Висельник" Громов лично выбросил тела за борт с помощью Головешки Сильвио и Мартина Пташки. На последнего, кстати, и капитан, и его полууголовная команда уже не поглядывали с вожделением - поначалу не до того было: пьянки да потом шторм, а ныне… ныне на корабле хватало и женщин - негритянки, переселенцы…
Поначалу пользовали невольниц, выбирали к вечеру посимпатичнее, тащили в каюту капитана и шкипера, затем наступала очередь остальных. Естественно, сексуальный голод удовлетворяла только команда - о ссыльных речь не шла, да им и не до того было - ухайдакивались за день так, что к вечеру валились на палубу без задних ног.
По распоряжению капитана ссыльные ночевали у правого борта, переселенцы - у левого. Ночи стояли теплые, так что спать на свежем воздухе предпочитали и многие матросы. Бульдогоподобный боцман Гильермо даже снабдил переселенцев теплыми шерстяными одеялами - подстилать под себя на палубу - не за просто так, конечно, содрал - выжига! - по шесть песо! Ссыльным, кстати, тоже одеяла выдали - только самые прохудившиеся, дырявые, да бедолаги были рады и этому, все не на голых досках спать.
Иногда выдавались и свободные вечера, вполне подходящие для общения… впрочем, никто из бывших узников в подробностях о себе не рассказывал, даже неудержимый на язык Сильвио Головешка - тот больше предпочитал говорить "про баб", и даже как-то ночью пытался пробраться на левый борт, подкатить к какой-нибудь женщине - да был пойман бдительным вахтенным и едва не выброшен за борт, хорошо, капитан находился в относительно недурном расположении духа - несостоявшийся прелюбодей отделался лишь парой пинков и зуботычин. Повезло, могли ведь дать и плетей… или выбросить за борт - запросто.
- Эх, - переживал Головешка. - Такие там девки есть, ах! Особенно одна - кучерявенькая. Аньеза, я слышал, так ее зовут, кажется.
- Аньеза? Да ведь ей лет тринадцать, не больше, - Громов укоризненно покачал головой и стал смотреть в море.
- Так я и говорю! - Сильвио хлопнул себя по ляжкам. - В самом соку девочка! Ах, кто-то ее здесь опробует, клянусь всеми святыми… И этот кто-то, увы, явно буду не я. И не ты, Пташка! Сказать вам - кто?
- Не думаю, чтоб они вот так вот навалились на поселенцев, - покачал головой белобрысый Рамон. - Это мы почти каторжники, а за поселенцев могут и спросить.
Головешка неожиданно расхохотался:
- Ой, не смеши, Рамон! Спросят за них, как же. За эту-то нищету? Подожди-и-ите, сейчас наши черти наедятся негритяночками… И захотят девочек посветлее! Непременно захотят, попомните мои слова. Ну что ты так смотришь, Пташка?
- Думаю, - вздохнув, подросток грустно посмотрел в небо своими большими серовато-зелеными глазами, обрамленными такой густоты ресницами, от каких не отказалась бы ни одна дама.
Тонкий нос, приятное, чуть вытянутое лицо, каштановые волнистые волосы… действительно Пташка.
- О! - баламут Головешка со смехом хлопнул Мартина по плечу. - Да ты у нас и думать умеешь? И о чем же ты мыслишь, наш ученейший друг? О той девчонке? Что краснеешь? Ага! Угадал!
- Да нет, - смущенно потупился юноша. - Просто… Вот подумалось вдруг - а что нас в этом Чарльстоне ждет?
- Да ничего хорошего! - невесело рассмеялся прислушивавшийся к разговору Рамон. - Это тебе всякий скажет. Вот как здесь мы вкалываем, так и там будем. За просто так кормить не будут, ага.
Все замолчали - внезапно поднятая Пташкой тема волновала каждого, правда, вот обсудить ее пока не было времени…
- Я слышал, в колониях, таких, как мы, первым делом заковывают в колодки, - помолчав, тихо промолвил Сильвио. - И заставляют работать за миску похлебки, совсем как черных рабов.
- Правильно, - поковырявшись в носу, угрюмо согласился Рамон, которому остальные ссыльные тоже дали прозвище - Каменщик. - Потому что мы и есть рабы - только белые. Еще хорошо, что наш чертов капитан сэкономил на матросах, да за живым товаром зашел… Не было бы нужды в наших руках - где б мы сейчас были? Там же, где сейчас негры.
- Бедолаги, - покачал головой Мартин.
Головешка смачно сплюнул за борт:
- Нашел, кого пожалеть - обезьян черных. Себя лучше пожалей, чучело!
- Кто чучело? Я? - всегда скромный и даже какой-то забитый Пташка, похоже, обиделся - несдержанный на язык Сильвио достал и его.
- Чучело и есть - кто же еще-то? Негров пожалел, х-ха! И на девку ту, я видел, засматривался… что, понравилась? Моли Бога, чтоб после негритянок ее в капитанскую каюту пользовать повели, а не тебя, дурня!
- Что?!
Покраснев, юноша сжал кулаки и вскочил на ноги… что вызвало у Головешки лишь презрительную ухмылку… да он сбил бы с ног тщедушного паренька одним ударом, в чем сейчас ни капельки не сомневался.
Оп!
- А ну хватит! - Громов ловко перехватил занесенную для удара руку Сильвио. - Я сказал, хватит. Тоже мне еще, горячие эстонские парни.
- У-у-у, - скривился Головешка. - Пусти-и-и…
- Да отпущу - куда ж я денусь? Но только попробуйте мне, подеритесь! Всем ясно?
Повысив голос, Андрей по очереди посмотрел на каждого… и было в его взгляде что-то такое, что заставило обоих забияк притихнуть и усесться у борта.
- Вот и молодцы, - ухмыльнулся молодой человек.
Несостоявшиеся драчуны недовольно сопели, правда, даже Головешка говорить ничего не решался.
- Спите уже, - потянувшись и смачно зевнув, коротко бросил им Громов.
Смеркалось. В темно-синем небе повисла золотая луна, круглая, как сковородка. Над клотиком одна за другой вспыхивали звезды, вокруг стояла тишина, лишь время от времени гулко перекрикивались вахтенные, да с кормы доносились звуки очередной пьянки, впрочем, нынче на удивление быстро затихшие.
Андрей уже начинал засыпать, как вдруг почувствовал, как кто-то осторожно потряс его за плечо.
Громов распахнул веки, увидев рядом с собой Рамона Каменщика.
- Что тебе?
- Тсс! - Каменщик приложил палец к губам. - Поговорить бы… так, по-серьезному.
Андрей пожал плечами:
- Что ж - поговорим.
- Я вижу, ты умеешь держать людей в узде, точно - бывший вояка.
- Ну да, я этого и не скрывал.
Потянувшись, молодой человек несколько раз шумно выдохнул, прогоняя сон, - все же Рамон разбудил его не так просто. Что-то, как видно, хотел… поговорить… о чем?
Слава господу, Каменщик не стал ходить вокруг да около, а, понизив голос до шепота, сказал прямо:
- Думаю, нам в этом Чарльстоне совсем нечего делать. Как и в любых английских или голландских колониях.
- Согласен, - уловив мысль сотоварища, тут же кивнул бывший лейтенант. - Но… что ты предлагаешь? Захватить корабль? А ты умеешь им управлять?
- Нет… Но я полагаю, шкипера мы можем заставить. Просто пусть приведет судно в какую-нибудь спокойную гавань… испанскую или французскую. В общем, туда, где король Испании - Филипп, а не Карл.
- А-а-а, - Громов задумчиво почесал заросший щетиною подбородок. - Вот ты к чему… Мысль интересная. Только вот вопрос - как ее реализовать?
- Не спеша, - ухмыльнулся ночной собеседник. - Когда до Чарльстона останется не так уж и много… там же рядом - Флорида. А Флорида - испанская земля. Земля короля Филиппа. Там-то мы никакие не преступники, а наоборот - люди, пострадавшие от подлых прихвостней самозваного короля Карла!
Бывший лейтенант хмыкнул:
- Понимаю тебя. На каждого из нас у капитана Пинеды, вероятно, имеются бумаги… их следует сохранить.
- Не все! - поспешно возразил Каменщик. - Твои - да, Деревенщины Санчеса - тоже можно, а вот нас троих… я имею в виду себя да Головешку с Пташкой… Ты бы мог потом за нас поручиться - и все.
- Поня-атно!
В принципе, Громов давно уже догадывался, что среди его спутников "политических" нет. Обычные уголовники, приговоренные судом к ссылке и каторжным работам. Что ж - друзей по несчастью не выбирают, а Рамон говорил дело. О творившихся в колониях ужасах Андрей был наслышан немало, еще от приятеля своего капитана Педро, да и старый капрал Джонс тоже много чего порассказывал. Неведомый пока Чарльстон грозил ссыльным как минимум самым беспросветным рабством, а то и каторгой, непосильным для европейцев трудом на хлопковых плантациях Южной Каролины! Так что Каменщик все говорил верно.
- Но нас только пятеро, - напомнил Андрей. - А команда "Эулалии" - человек тридцать самых отъявленных негодяев, готовых на все.
- Двадцать семь, если точно.
Бывший лейтенант поднял вверх указательный палец:
- Вот видишь - двадцать семь!
- Да ведь и нас не пятеро, - неожиданно хохотнул собеседник. - Ты забыл о переселенцах! По крайней мере, десяток крепких мужчин, да еще женщины, подростки - они ведь тоже чего-то стоят. Тем более большую часть команды можно будет просто запереть в каютах - останутся только вахтенные.
Громов задумался - слишком уж рисковое дело предлагал сейчас Каменщик, однако альтернативы, похоже, не было: одно дело - горбиться на хлопковых полях в статусе осужденных на каторгу преступников, и совсем другое - поселиться в каком-нибудь тихом испанском городке на правах свободных людей, пострадавших от узурпатора Карла! В этом смысле Рамон абсолютно прав, тут и думать нечего, однако… слишком уж неравны силы. А поселенцы вряд ли станут помогать ссыльным, даже точно не станут - зачем им это надо-то?
- Вот и я об этом! - в широко распахнутых глазах Каменщика сверкнула луна. - Надо устроить все так, чтобы поселенцы сами поднялись против команды и капитана!
- Интересно, как их на это поднять?
Рамон азартно потер ладони:
- Если достать кафтаны, мы с тобою сойдем за вахтенных… Схватим каких-нибудь девок, потащим… ну дальше ты понял.
- Авантюра! - поежился молодой человек. - Знаешь, я все ждал, что команда в конце концов набросится на женщин, однако… однако капитан Пинеда не такой дурак, каким кажется, и держит своих людей в узде. Одно дело - негритянки, живой товар, и совсем другое - поселенцы. Да и те все прекрасно понимают… Тут нужен весомый повод. Нет!
- Тогда - можно будет попробовать просто украсть баркас в виду какого-нибудь берега.
- Нагонят, - отмахнулся Громов. - У них пушки и - на носу - фальконет. А вообще, свалить бы в каком-нибудь порту - неплохая мысль, боюсь только, что перед входом в гавань нас закуют в цепи.
Каменщик грустно вздохнул: