- Делайте что нужно, а когда закончите – готовьте девчонку к операции.
- Пора готовить операцию, - сказал брат Симеон. Несколько бородатых людей в чёрных кожанках собрались в пустом кабинете руководства военной базы. Только руководители пятёрок.
- Неужели нашли? – радостно спросил брат Эммануил.
Брат Симеон спрятал улыбку в бороду, но в уголках глаз залучились морщинки.
- Нашли. Военный спутник засёк активность в краю, что определил наш погибший брат. Всё как он говорил. Небольшая гора, под которой должен находиться бункер. И озеро у подножья. Вокруг тайга. Несколько дней назад туда летал вертолёт. Влетел прямо в скалу, потом так же вылетел, через несколько часов. Пришлось выждать несколько дней, и не зря. Сегодня утром получено независимое подтверждение по линии ГРУ. Они провели собственное расследование. В этом вертолёте был человек президента. Наш брат министр поработал на славу.
На столе лежит военная топографическая карта. Сквозь стёкла проникает только серый свет, и брат Лука включил слепящую лампочку.
- Вот смотрите, - костлявый палец ткнул в точку обведённую красным. – Это база №46. Пробраться туда адски трудно, но с нами Бог.
- А с ними дьявол, - тихо сказал брат Марк.
Симеон вскинул голову.
- Мы знаем кто сильнее. И на чьей мы стороне. Бог дал нам эту информацию, эту миссию. И он не допустит провала. Мы сотрём эту базу с лица земли. Точнее подземли. Они зарылись под землю словно кроты, поближе к геенне. К своему воняющему серой хозяину. Но нет преграды для воина Господа.
- И как мы это сделаем? Наш брат министр даст роту десантников? – спросил Марк.
Брат Симеон покачал головой.
- Нет. У него связаны руки. Он не может помогать открыто. Иначе, его выкинут из кресла, и мы лишимся мощной поддержки. Но зачем нам эти пацаны? В нашем братстве довольно мужчин. И у этих доблестных мужей будет мощное оружие. Самое секретное, самое лучшее. Здесь, наш высокопоставленный брат проявил свойственную ему щедрость.
- Но секретное оружие не может пропасть просто так, – нахмурился Марк.
- Не будь так маловерен, брат, - сказал вожак. – В нашей стране, склады с оружием постоянно взрываются.
- Толково, - сказал брат Лука.
- Не терпится, - сказал тонкий брат Фома. – Что же это?
- О! – брат Симеон открыто улыбнулся, блеснув белыми зубами. – Вы будете приятно удивлены. А наши враги неприятно поражены. Вы всё увидите в своё время.
- А как мы туда доберёмся? – спросил Марк.
- Мы же на десантной базе. Здесь есть боевые вертолёты. А пока – наш долг тренироваться. Будем готовиться – никуда они не денутся. Собирайте группы, впереди большая работа. А военные пока обдумают план операции.
Прозрачная волна накрывает меня и почти смывает в песок. Но из песка выстроен замок, и он несокрушим. Волна отступает до одной ей ведомых границ. Сияние ласково касается Меня, но Я отстраняюсь.
- Оно хочет подружиться! – говорю я сухими губами.
Веки поднялись. Передо мной всё тот же серый потолок. Я протянул руку за стаканом воды на столике рядом с кроватью. Тело неловко повернулось, и я с грохотом падаю на пол. Так начинается мой новый день.
Я держусь за кровать и кое-как встаю на ноги. Несколько раз пытаюсь поймать стакан, но промахиваюсь. На столике красная кнопка вызова, но я принципиально не собираюсь просить помощи.
Наконец "ловлю" стакан, и вода стекает в пищевод. На этот раз у неё вкус мыла. Я даже не морщусь.
Я начинаю переступать с ноги на ногу в направлении туалета. Меня укачивает на ходу. С каждым шагом ступни всё твёрже и увереннее несут меня к цели, но я всё же почти падаю на полупрозрачную дверь. Упираюсь ладонями в мутное стекло. Или это такая пластмасса, так и не смог понять. На ощупь как тёплая бетонная плита. Дверь отъезжает в сторону и меня чуть не уносит вслед за ней.
С душем управляться проще. После непродолжительной ловли ручки крана, я сажусь на пол и отмокаю. Через пять минут я почти в норме. Воду закрываю с первой попытки.
Вскоре привозят тележку с едой. По обе стороны двери два охранника. Для меня они фиолетовые на оранжевом фоне. На поясах давешние автоматы с плавными линиями и электрошокеры.
В тарелке синие куски мяса и кроваво-красные листы зелени. Есть приходится руками, люди потеряли ко мне доверие. Я завороженно смотрю на свои лиловые пальцы.
Ну, хоть салфетку сохранили. Она наждаком царапает руки и губы. Я даже смотрю на ладони, хотя знаю, что это всего лишь фокусы восприятия. Обычные чёрные ладони.
- Благодарю вас, господа. Можете быть свободны.
Они никак не реагируют. Забирают тележку с едой и выходят.
Появляется Адам Петрович. Он так быстро меняет цвет, что у меня рябит в глазах. Я тру глазные яблоки, не помогает. Всё заволакивает серостью. Он что-то говорит, но я не слышу. Моргаю на его слова, смотрю на его рот. Он словно рыба сквозь толстое стекло аквариума. С выключенным звуком он выглядит глупо. Я улыбаюсь ему. Неожиданно звуки врываются в уши, словно он говорит через мегафон.
- …сотрудничать.
- Да?
Я невольно потёр уши. Он вздохнул.
- Я говорю, как вы себя чувствуете?
- В смысле?
- Ваши цветовые иллюзии продолжаются?
- Снова и снова. И слуховые. Только что выключился звук, а теперь опять включился.
Доктор по старинке чертил линии в блокноте.
- Двигательные рефлексы?
- То же самое. Вам не надоело одно и то же спрашивать?
- За меня не волнуйтесь.
- Вы предлагаете волноваться за себя?
Он улыбнулся.
- Мы все беспокоимся о вас.
Его голос царапает мою кожу как наждак. Я поморщился.
- Что с девушкой?
- А что с девушкой! С ней всё нормально.
Его голос побелел, и звуки поплыли мимо меня белыми облачками. Я проводил их взглядом.
- У неё был фингал под глазом и повязка на руке. Вы её пытаете.
Доктор сложил руки перед собой.
- Никто её не пытает. Просто ваша невольная подружка крайне агрессивна и неуправляема. Возникают неприятные эксцессы, которых вполне можно было бы избежать…
- …если бы вы нас не похитили.
Его чёрные, как самая чёрная дыра, глаза, сверлят мой череп.
- Я поражаюсь вашему эгоизму. Ведь вы оказываете неоценимую помощь человечеству.
- Ценой своей жизни.
- А если бы на нашу родину напали, вы бы не пошли воевать? Отсиживались как трус? Бегали от военкомата?
- Я бы пошёл воевать. Но здесь у меня нет никакого выбора.
- А в армии у вас был бы очень большой выбор?
Теперь голос пропадает у меня. Я открываю и закрываю рот, но не могу сказать, ни слова.
Учёный закрыл блокнот и сунул в карман. Его глаза превращаются в чистый пурпур и начинают светиться. Я трогаю стол перед собой, он рассыпчатый как сахар, но я не могу зачерпнуть его.
- Подумайте над моими словами. Считайте, что вас призвали. Вы нужны своей родине.
Я хотел спросить, почему моей родине трудно спросить моего мнения. Но из моего рта не выскользнуло, ни звука.
Через пятнадцать минут я в лаборатории Инны Сергеевны. Рядом с моргом. Наверное, чтобы не ходить далеко. Но это помещение побольше. Я не знаю, как оно выглядит на самом деле. Сегодня оно зелёное с голубоватым оттенком. Серебристое сияние отражает стальные тела каких-то механизмов, в том числе для проверки работы мозга. Меня туда суют ежедневно.
- Как вы себя чувствуете?
- Лучше не бывает. Сегодня у вас лицо как у повешенной. Синее, а язык ярко-пурпурный.
Инна Сергеевна улыбнулась.
- Повешенные выглядят не так. А глаза какого?
- Чёрные. Сегодня у всех чёрные глаза. Сверлят череп. Проникают в мозг, как нож в свиное сало.
Я лежу на ложе обнажённый, голову накрывает тесный шлем. Голова как будто обложена кирпичами. Над остальным телом что-то вроде решётки.
- Не могу больше. Устал. Я схожу с ума от всего этого.
- Потерпите. Всё наладится. Какой-то побочный эффект.
- Раньше было такое?
Она смотрит на экран монитора.
- Не знаю. Вы первый человек, а у животных не спросишь. Никто не додумался проводить у обезьян цветовые тесты. Но двигались они нормально. Даже лучше, чем раньше.
- Думаете, сознание мешает? Сознание – бич человечества.
- Не знаю. Фазиля, возьми кровь.
Медсестра тянет шприцом содержимое вены. Я смотрю на розовую жидкость, тягучую и склизкую как сопли.
- Скоро я совсем без крови останусь.
- Не волнуйтесь. Всё будет хорошо.
- Да, хорошо. Всё будет хорошо.
Я замолчал. Мысли приобрели объём и цвет. Я зачарованно смотрю на образы в мозгу. Я думаю "Всё будет хорошо". Эти слова похожи на пальму и песок на северном полюсе.
Чаграй не осматривает меня. Его лаборатория вся жужжит и мерцает от многочисленных приборов. Меня усаживают в кресло, накрывают стеклянным колпаком. Я по-прежнему обнажён. Когда я был подростком, мы с тёткой поехали на море. В небольшой бухте спрятался нудисткий пляж. Я подсматривал, но так и не решился раздеться и присоединиться к ним, чтобы посмотреть на голых женщин поближе. Подозревал, что с непривычки по мне сразу будет заметен живейший интерес к женским телам. Если бы я знал будущее, не был бы таким стеснительным. Но учёные даже не замечают мою наготу. Вряд ли они вообще подозревают, что я человек.
На меня струится невидимый свет. Но я его вижу. Он бесцветный, но с чёрным оттенком. Я приглядываюсь. Это маленькие чёрные точки в зелёном свете. Они пронзают меня. Рассыпаются по всему телу.
- Мне неприятно, - говорю я.
- Помолчите, - говорит Чаграй. Густые чёрные брови хмурятся. - Вы мне мешаете.
Он стоит перед дисплеем, жмёт на кнопки. Чёрные точки исчезают, свет становится сине-мёрзлым. Кожа синеет, потом краснеет, снова синеет. Свет обретает плотность, колючими иглами вонзается в кожу. Такими тонкими, что это даже незаметно. Но всё тело словно распыляется на тысячи кусочков. Я открываю рот в крике, но звук остаётся внутри. Меня никто не слышит.
Я лежу "дома" на кровати. Свет отключили, значит, ночь. Полная, непроглядная. Здесь нет дополнительных источников освещения. Если я спущу ноги на пол, стены начнут мерцать слабым сиянием. Но мне не нужен свет. Только отдых. Я даже рад темноте.
Усталость навалилась на меня тонной мягкого пуха. Не от опытов. От мельтешения чувств. Только так, с закрытыми глазами создаётся видимость покоя. Я отдыхаю от собственного тела, от собственной психики. Приятная чернота перед глазами. Начинаю засыпать.
Я вздрагиваю и застываю, словно меня обмотали простынями, пропитанными цементом. Натянутый, как струна. Перед глазами вспыхивает ярко-белый свет. Челюсти плотно сжимаются. Ещё немного и начнут крошиться зубы.
Тело сходит с ума и чувства бурным потоком текут через него. Все прикосновения, которые я испытывал в своей жизни. Как в реестре, вынь и разложи по полочкам. На меня попеременно обрушиваются ощущения человеческой кожи, прохладной простыни, соплей, бесчувственной пластмассы, мягких губ, холодного металла, горячего металла, гладкого полированного дерева, живого шероховатого, собачьей шерсти, кошачьей шерсти, женской груди, жирной земли, многотонное давление неуловимого воздуха, сухой земли, женских волос, прохладного зеркала, горячей мочи, ледяной воды, туалетной бумаги, женских гениталий, кирпича, давления на пол, слёзы, тетрадной бумаги и многие другие. Одновременно меня переполняют вкусы: солёный, горький, салата оливье, колбасы, борща, бутерброда, воды, яблока, чая, водки, перца и прочие, прочие, прочие. А перед закрытыми глазами, с оглушающей скоростью, проносятся бесчисленные образы. Очень длинный фильм решили перемотать как можно быстрее. Я не успеваю выхватить отдельные образы, только пёстрый ковёр перед глазами. Через уши текут звуки голосов, мужских и женских, громких и визгливых, печальных и тихих, музыка Бетховена, "Ария", "Король и шут", плач ребёнка за окном, включённого телевизора, капающей воды. Буря всевозможных эмоций переполняет меня. Безумный гнев и умиление, ощущение "я хороший" и любовь, стыд и страх разрывают меня на куски.
Я попал в безумный дикий балаган самого себя. Всего, чем я когда-либо являлся. Самое скверное, я не могу потерять сознание, потому что его нет. Оно погребено лавиной всего и длится вечно.
Спустя много лет или несколько секунд, оковы моего тела и разума падают, и я проваливаюсь в сон.
Но даже во сне нет покоя. Мне снится мерцающее сияние. И я сам – пустое сияние, которому снится, что оно пустое сияние.
Тьма давит многотонной тяжестью, оказывается, свет дарит лёгкость.
Я обращаю взор наружу. Дымка рассеивается, и я вижу белый потолок. Резко белый, новорожденный белый. Я открываю веки и не вижу ничего, глаза залеплены чёрной тьмой. Снова струится дымка и передо мной возникает белый потолок, но уже серо-белый, потасканный взглядами. Я открываю-закрываю глаза и теперь вижу в обоих состояниях, но с закрытыми глазами даже лучше. Чётче, сочнее.
Поднимаю ладонь. Она светится насыщенным светом. Приподнимаю голову и вижу, что моя матовая рука по-прежнему лежит на простыне, а на весу я держу свою вторую руку. Я улыбаюсь, а потом беззвучно смеюсь. Надо встать. В ту же секунду я распрямляюсь во весь рост. Смотрю вниз на своё распростёртое тело. Я одновременно там и здесь. Только моё естественное тело снова ослепло. Я смотрю глазами души и думаю мозгом тела. Впервые в жизни я чувствую такую двойственность и в то же время единство.
Я поднимаю свои новые руки и любуюсь их цветом. Я словно высечен из цельного белого сапфира. Поглаживаю себя по телу. Всё на месте. Даже мужские принадлежности, хотя я не могу представить для чего они мне в таком виде. У меня нет своей Евы, впрочем, рёбра тоже отсутствуют.
Мыслей нет. Я пустой. В душе нет никакого содержания. Я чистая сила, простое бытиё. Так, наверное, чувствовал бы себя ветер, если бы был заключён в человеческую оболочку. Я чувствую, всё понимаю, но без слов.
Ветер! Моё земное тело едва заметно улыбается.
Оглядываюсь. Я в герметичной коробке. Чувствую ступнями кровать. Осязание в норме. Спрыгиваю вниз, но зависаю в воздухе. Смотрю на пол и приземляюсь. Точно, ведь гораздо проще двигаться с помощью зрения. Что-то знакомое. Стоп! Моё лежащее Я потирает лоб. Это уже было. Я уже двигался без тела. Монитор с безголовой мышью, костлявый тип с шоколадкой на голове и со спиртом в руке. Я вздрагиваю. По бесцветному телу замерцала волна дрожи. Я щипаю себя, но душа ничего не чувствует. Я ничего не почувствовал. Точнее, почувствовал, но не я. Или, наоборот я. Мотаю головой. Той, что с волосами.
Нет, они вовсе не идентичны. Связаны, но могут реагировать по-разному.
Стены передо мной "чистые", без энергетической защиты. Значит, учёные не подозревают о том, что душа способна выходить из тела. Лаборатория врачихи была защищена от блудных душ, которые решатся прогуляться после физической смерти, но здесь всё чисто. Подозреваю, что путешествия вне тела доступны только разумным существам. А это значит…
Я улыбаюсь.
А это значит, что я свободен.
Психея впитала все мои ощущения, а ещё раньше все мои воспоминания, весь опыт. Я могу жить вне тела и всё равно это буду я. За исключением какой-то частицы меня, которая воспротивилась душе и осталась неохваченной. Самосознание или что-то в этом роде. Но я всё равно свободен.
Я задираю голову и смотрю на потолок. Взмываю вверх и тыкаюсь головой в твёрдую поверхность. Вот те раз! Я могу быть плотным. Разумеется, ведь я теперь энергия и могу воздействовать на окружающий мир. Но энергия должна уметь проходить сквозь стены.
Я опускаю глаза на пол и просто представляю, что взмываю вверх. Комната ушла вниз, и я вылетаю в серую монолитную поверхность. От неожиданности я застрял. Снова обрёл плотность и врос в камень. Тело внизу сжало кулаки. Кровь устроила дикую скачку по венам и артериям. Зато душа безмятежна, как снег.
Я заставил себя расслабиться и тут же вылетел как пробка из бутылки. Перед глазами мелькнула пещера, а в следующую секунду я вырвался на свободу.
Чёрный прозрачный воздух окружил меня, но я вижу в темноте не хуже чем при свете. Даже лучше. Я одновременно видел тьму и яркие цвета за ней. Подо мной сереет скальная порода. Вокруг простирается насыщенный зелёный лес. У подножья горы голубеет озеро, которое я могу видеть в глубину. Я задираю голову, и чёрно-синее небо обрушивается на меня, ослепляя яркими фарами звёзд. Я поспешно опускаю голову.
Как же я могу видеть! Явно не глазами. Но ведь человеческое тело тоже видит не глазами, а мозгом. Глаза всего лишь пропускают свет. Значит, энергия способна видеть, но, то, что я вижу именно глазами – дело привычки. Меня охватило чувство, что я могу видеть хоть пяткой при желании, но не хочется экспериментировать. Через призрачное тело прошла волна удовольствия. Я поднимаюсь выше, опускаюсь ниже, пролетел над озером. С берега набежал свежий ветерок, подхватил меня и понёс над водой. В глубине плывут какие-то тени. Прохладное дыхание воды обвевает моё бесплотное тело. Психея усвоила мои органы чувств и теперь наслаждалась ими как ребёнок. Пришло понимание, что до слияния Психея реагировала чисто на грубые физические характеристики. Но теперь ей нравится больше. Я завис в воздухе и стал пустотой, позволил ветру дуть сквозь меня.
Никакая сила не может удержать меня. Я даже не думал об этом. Тело само знает всё, что я хочу сказать. Я не мыслил словами. Понимание целыми кусками поднималось изнутри.
Я опустился к самой воде, и пальцами ног взболтал воду. Невдалеке громко плеснула рыба. Я взлетел. Обернулся к горе. Там громадное окно, замаскированное под отвесную стену. Но я видел его через стекло. Ощущал потоки энергии внутри скалы.
Поднялся над горой, лениво размышляя куда отправиться. Моё тело внизу улыбается. Вот она истинная свобода! Я могу отправиться куда захочу! Могу слетать домой! Могу хоть в космос улететь! Могу зарыться в океан!
Но вдруг улыбка увяла на моём лице. Всё это хорошо и прекрасно, но для чего мне свобода в нынешнем виде? Эта простая мысль вылила мне на голову ушат ледяной воды. Действительно, что мне делать дальше? Ну, хорошо, я полетаю, поныряю, попутешествую по космосу, а дальше что? странствовать среди людей как привидение? стать полтергейстом? анонимно трахать женщин как человек невидимка в одноимённом фильме, благо причиндалы позволяют? Но я не насильник, а любые путешествия рано или поздно надоедают. е что? лся из неё дрожащим и мокрым. м. ной проруби. ясь в сон.я закрыл ей доступю. периментировать.
Зачем мне жизнь и свобода без любимого тела! Не получится из меня высокодуховное существо. Мне нужно чувствовать поцелуи на губах, вкус курицы во рту, водки в желудке. Я даже не предполагал, что так завишу от простых физических радостей этого мира. Я растерянно смотрю на гору подо мной. И что мне делать? Определённо возвращаться, но разве есть уверенность, что я смогу сбежать целиком? А если провалюсь при попытке, то мою комнату тупо замкнут на периметры, как лабораторию врачихи.
Сзади меня пыхнул ветер. За плечами возникло ощущение тяжкого присутствия. Я обернулся.