- Да, верно… - В голосе его слышалось теперь некоторое смущение. - Правда… Понимаете, там тоже были тени… - Он тяжело вздохнул, провел рукой по лицу. - Не надо было Пинхасу покупать этот дом. У него другой хозяин, понимаете? Другой. - Это слово Алтер произнес с нажимом. И повторил еле слышно: - Другой хозяин…
Меламед теперь прекрасно понимал, что дело было не в болезни. И уже преодоленный, казалось, страх вновь зашевелился в его душе.
Алтер сказал:
- Извините, реб Борух, что вот так ворвался к вам среди ночи, я себя не помнил от страха… Мне показалось, что кто-то бродит под окнами. Выглянул - никого. Только шаги, шаги… - Он замолчал, потом добавил - другим тоном: - А сейчас вот с вами поговорил - и как-то легче. Извините, я пойду.
- Оставайтесь, Алтер, - сказал вдруг Борух, не обращая внимания на сердито поджатые губы матери. - У нас, конечно, тесновато. Но мы найдем, где вас уложить.
- Нет, что вы. - Алтер болезненно улыбнулся. - Я пойду. Завтра скажу Пинхасу. Спокойной ночи. - Он быстро направился к двери, словно боялся, что его остановят.
Борух посмотрел на мать. В ее глазах он увидел тщательно скрываемую тревогу. Меламед подошел к окну, выглянул наружу.
Ночь стояла лунная, ее ровный серебристый свет хорошо освещал дорогу. Борух некоторое время молча смотрел, как Алтер Гиршфельд неуверенной походкой шел по улице.
- Надо было оставить его до утра, - сказал он, все еще глядя в окно. - У меня такое чувство… - Он замолчал. Когда Борух снова заговорил, голос его чуть подрагивал.
- Как может человек отбрасывать две тени?.. - Он повернулся к матери. - Мама, подойди.
- Что ты еще выдумал? Какие две тени? - настороженно спросила Эстер, тоже наклоняясь к окну.
- Видишь, луна яркая, видишь? - произнес меламед странным голосом.
- Ну, вижу, ну и что?
- А вон столяр идет. По Бондарному, видишь? - снова спросил меламед.
- Вижу.
- Так от него падают две тени, - сказал Борух и зябко передернул плечами. - Но луна-то в небе одна! И другого света нет. Видишь?
- Ничего не вижу, - сдержанно ответила Эстер. - Тебе показалось.
Борух бросил последний взгляд в окно. Гиршфельд уже скрылся за ближайшими домами. Меламед покачал головой. Возможно, мать была права. Ему просто показалось.
Миновало еще несколько дней. Очередное утро принесло Боруху Бердичевскому два неприятных известия. Первым из них было сообщение о внезапной кончине столяра Алтера Гиршфельда.
Мендель Хайкин, привозивший вместе с утренним молоком все местечковые слухи, рассказал, что Алтер вчера вечером поздно задержался на работе. Утром его нашли лежащим у раскладной лестницы со свернутой шеей.
- Видно, полез потолок чинить, - сказал молочник. - Да и упал. Может, оступился, может, лестница сдвинулась, а он не удержался. Знаете, как бывает…
Что же до второго известия, то оно подействовало на меламеда куда сильнее, нежели первое, хотя не содержало ничего таинственного и тем более страшного. Просто все тот же Мендель рассказал, будто бы мясник Пинхас Коган собирается просватать Рейзел за своего сына Ицика, ровесника Бердичевского.
- Пинхас Коган? - переспросил меламед, мгновенно забыв о прочем. - Который выкупил у общины дом Пинскера?
- Он самый. Только, похоже, уже сам не рад. После того как Алтер сломал там шею, никто что-то не хочет там работать. А без ремонта его не сдашь - очень уж ветхий…
- И что? - спросил меламед нарочито безразличным тоном. - Он уже засылал сваху?
- Кто? Коган? - Молочник пожал плечами. - Даже если нет, то вот-вот зашлет. Дело-то решенное.
По этой причине Борух Бердичевский задержался в хедере гораздо позднее обычного. Ему не хотелось идти домой. Не хотелось слушать традиционный рассказ матери о том, что случилось за день. Такое иной раз случалось и ничего общего с истинным отношением меламеда к матери не имело. Просто причуда настроения.
Мысли меламеда были сегодня целиком заняты Рейзел Белевской и ее предполагаемой свадьбой. Весь день он недвижно просидел на колченогом стуле посреди классной комнаты, невпопад отвечая на вопросы и никак не реагируя на проказы десятка разновозрастных учеников.
Мальчики постепенно разбрелись по домам, весьма разочарованные и удивленные странным поведением учителя. Бердичевский остался один в комнате с мутными окнами. На него накатило странное оцепенение, что-то вроде сомнамбулизма, при котором окружающая обстановка не имела никакого значения. Лишь когда свет дня в окнах погас окончательно и комната для занятий погрузилась в чернильную мглу, оцепенение оставило расстроенного меламеда, и он без всякого желания отправился домой.
Было холодно и темно. Луна пряталась за низкими облаками. Меламед шагал по узкой пустой улочке, погруженный в невеселые мысли.
Вдруг впереди послышался звук быстрых шагов. Борух поднял голову и увидел, что кто-то идет навстречу. Как раз в это время стало немного светлее - то ли от того, что луна наконец-то выглянула из-за туч, то ли просто глаза меламеда привыкли к полумраку ночной улицы. Так или иначе, но меламед узнал вдруг в приближающейся фигуре Рейзел, ту самую девушку, известия о возможной свадьбе которой погрузили Боруха в сегодняшнюю меланхолию. Рейзел замедлила шаги, ее непокрытые волосы вихрились подобно темному пламени.
- Ты? - пробормотал меламед, пораженный ее появлением здесь. - Рейзел?
- Здравствуй, Берл, - тихо сказала девушка, тоже останавливаясь. В ее глазах отражался странный голубоватый свет.
- Что ты делаешь на улице в такое время? - спросил Борух, приходя в полное смятение. - Уже поздно…
- Я искала тебя, - ответила Рейзел еще тише. В темноте Борух не столько увидел, сколько угадал появившуюся на ее лице слабую улыбку. В голове все спуталось окончательно.
- М-меня? - пролепетал он и непроизвольно облизнул разом пересохшие губы. - Ты? Искала меня? Но почему, Рейзел?
- Потому что я тебя люблю, - просто сказала Рейзел и подошла к нему почти вплотную. - Пойдем. Пойдем со мною, Берл.
Она положила руки ему на плечи и коснулась губами лба. Ее поведение было столь непривычным для скромной и молчаливой Рейзел, что Бердичевский невольно отступил назад и, словно ограждаясь, поднял руки.
- Ты не любишь меня? - удивленно спросила девушка. - Ты не желаешь меня, Берл?
- Ты говоришь странные вещи, - смущенно прошептал Борух. - Я люблю тебя, ты знаешь это. Но твой отец ни за что не позволит тебе выйти за меня замуж.
- Кто говорит о замужестве? - Рейзел рассмеялась резким неприятным смехом. - Я предлагаю тебе свою любовь, а не брак! Пойдем! - Она крепко взяла его за руку и повлекла за собой. Меламед подчинился, еще более пораженный последними словами девушки, считавшейся в Яворицах образцом скромности и послушания.
Они прошли около квартала и остановились у какого-то двухэтажного дома. Окна второго этажа слабо светились мертвенным белесым светом, и оттуда доносились слабые странные звуки - будто несколько человек часто дышат в унисон.
- Сюда, - сказала Рейзел. - Здесь хорошо. Не бойся, Береле, внутри никого нет, никто нам не помешает любить друг друга. Пойдем.
Борух почувствовал, как отчаянно заколотилось его сердце. Он узнал дом покойного Шмуэля Пинскера. Ноги словно налились свинцом.
- Ну же, - в голосе Рейзел появились нотки нетерпения, - ну же, дорогой мой, чего ты медлишь?
Вновь лишившийся дара речи меламед отчаянно замотал головой.
- Что? - брови девушки гневно изогнулись. - Не хочешь? Ты отказываешься от меня? Ничтожество! Ты должен войти! Ты должен меня взять!
Она вцепилась обеими руками в его рукав и потащила к входу.
Меламед в трудом высвободился и отбежал в сторону.
- Исчезни! - в отчаянии закричал он. - Ты не Рейзел! Ты не можешь быть ею… Ты не Рейзел! Не Рейзел! Всемогущий Боже, дай мне силы!.. - У него перехватило дыхание, и он замолчал.
Рейзел - или некто, принявший ее облик, - вдруг вспыхнула ослепительным белым светом.
И исчезла, рассыпав вокруг столь же ослепительные холодные искры.
Меламед в полном изнеможении доплелся до угла и привалился спиной к влажной стене, пытаясь успокоить рвущееся наружу сердце.
- Ты не Рейзел… - бормотал он непослушными губами. - Не Рейзел…
От страшного дома исходили волны духоты, наполненной отталкивающими, пугающими запахами и диссонирующими рычащими звуками. Борух понимал, что ему здесь нечего делать, нужно идти домой и постараться забыть сегодняшнюю напугавшую его встречу.
Но силы все не восстанавливались, дыхание оставалось прерывистым, и сердце продолжало колотиться как бешеное.
Внезапно призрачный свет, лившийся из распахнутых окон, погас - словно кто-то задул его источник. Одновременно с этим стихли звуки. Душные волны тоже мгновенно растворились в прохладном ночном воздухе, и разгоряченного лица Боруха Бердичевского коснулась освежающая прохлада.
В то же самое время он почувствовал, что уже не один на улице, что кто-то находится за его спиной. Меламед резко обернулся и не смог удержать облегченного вздоха: человеком, нарушившим его одиночество, оказался не кто иной, как Сендер-дурачок.
- Ты меня напугал, Сендер, - произнес Бердичевский. - Что это ты здесь делаешь, а?
Сендер подошел ближе и уселся на большой камень, лежавший на углу Бондарной улицы с незапамятных пор. Не отвечая на вопрос меламеда (Борух, впрочем, не ожидал ответа), он извлек из своих лохмотьев трубку, огниво и кисет с табаком. Неторопливо раскурив трубку и выпустив кольцо ароматного табачного дыма, Сендер негромко спросил:
- Ну что, реб Борух, страшно?
Речь была столь непохожа на привычную невнятную скороговорку дурачка, что Бердичевский на мгновение забыл обо всем, кроме внезапного изменения, происшедшего с Сендером. Он осторожно нащупал за спиной валун и тоже сел, удивленно разглядывая невозмутимое лицо, обрамленное клубами дыма.
Докурив трубку, Сендер выколотил из нее остатки табака - от черного дымящегося комочка брызнули в стороны мелкие искры, - спрятал трубку в карман и задумчиво сказал:
- Плохо дело, реб Борух, очень плохо. Давайте-ка я вас провожу домой, как бы несчастья не случилось. Она ведь и вернуться может, очень уж сильны ваши мысли об этой девушке, реб Борух.
- Вы… вы видели? - растерянно спросил Борух. От растерянности и от изменений, случившихся с нищим, он теперь обращался к Сендеру на "вы". - Вы понимаете, что это было?
- Что? - переспросил Сендер, поднимаясь с камня. - Или кто, реб Борух? Вам бы поостеречься. А то, знаете ли… - Лицо его вновь приняло настороженное выражение, он не договорил, схватил меламеда за плечо и спешно втащил в тень.
На пустырь перед домом Пинскера вышел человек, укутанный во что-то, поначалу показавшееся Бердичевскому длинным плащом. Но когда человек вышел на наиболее освещенное луной место, меламед понял, что прохожий завернулся в самый настоящий саван. Он непроизвольно ухватился за руку Сендера. Тот не пошевелился, только выдохнул еле слышно: "Тише, реб Борух, не дай вам Бог сейчас сказать хоть слово…"
Прохожий, между тем, остановился у крыльца дома, принялся медленно оглядываться по сторонам. Когда он повернулся в ту сторону, где прятались меламед и Сендер-дурачок, Бердичевский, понимая, что не должен подавать ни звука, тем не менее с трудом удержался от восклицания.
И было от чего.
На площади, обратив к ним затянутые мутной пленкой глаза, стоял бывший хозяин мрачного дома Шмуэль Пинскер. Сендер с силой надавил на плечи меламеда. Борух замер, стараясь даже не дышать.
Мертвец между тем обвел страшным взглядом всю улицу, после чего направился к входной двери. Он взбирался очень медленно, останавливался перед каждым шагом - пока наконец не скрылся внутри. Во втором этаже вновь призрачно засветились окна.
- Уйдем отсюда, Сендер, - прошептал Борух. - Скорее уйдем…
Вместо того чтобы так и поступить, Сендер-дурачок извлек из кармана какой-то мешочек, похожий на кисет, после чего, неслышно ступая, направился прямо к проклятому (иначе быть не могло) дому.
- Куда… - вскинулся было меламед, но вовремя прикусил язык.
Поднявшись на крыльцо, Сендер аккуратно высыпал содержимое мешочка у самой двери, после чего быстро вернулся к Бердичевскому.
- Что это вы делали? - спросил меламед изумленно. - Что вы там сыпали?
- Хочу знать, кто поселился в доме, - невразумительно ответил Сендер. - А теперь - пора. Утром посмотрим.
- Что посмотрим? - спросил Бердичевский. - И почему утром?
Но Сендер только нетерпеливо махнул рукой, и они спешно зашагали прочь от страшного места.
Меламед не спал всю ночь. Едва забрезжил тусклый осенний рассвет, он поспешил к проклятому дому. С трудом преодолев естественные опасения, Борух приблизился к крыльцу и наклонился над ступенями.
То, что накануне рассыпал на крыльце Сендер, оказалось порошком светло-серого цвета, похожим на пепел. Он покрывал ступени ровным слоем. На пепельном слое отпечатались странные трехпалые следы, напоминавшие птичьи. Но Борух с трудом представлял, какие птицы могли здесь бродить ночью. Во всяком случае, не куры и не гуси. Лапы, оставившие на пепле эти следы, размером никак не уступали человеческим ногам.
- Что же это за птички такие?.. - с понятной растерянностью пробормотал Борух, выпрямляясь и оглядываясь по сторонам. Улица была пуста: старики, имевшие обыкновение ходить в синагогу задолго до рассвета, давно уже прошли; прочие же горожане не привыкли выходить из домов в такую рань.
Дом тоже был пуст - судя по тишине, царившей внутри.
При всем пережитом вчера Боруха подмывало войти: видимо, кровь отца - старого солдата и отчаянного храбреца - по временам давала себя знать и в сыне-книжнике.
Сдержавшись, Борух решил прежде спросить у Сендера, что означали птичьи следы на крыльце. И что за таинственный пепел таскал он с собою в мешке. Вообще, весь день он думал над загадкой Сендера-дурачка, казавшейся ему куда более важной, чем страсти, разыгрывающиеся вокруг пустого дома.
В любом другом случае он непременно обратился бы к Леви-Исроэлу Галичеру, яворицкому раввину. Но, во-первых, тот, как назло, уехал по какой-то надобности аж в Полтаву и должен был вернуться не ранее, чем через неделю. А во-вторых, почему-то меламед был уверен в том, что старый Леви-Исроэл ничего не смог бы ему ни объяснить, ни посоветовать.
А вот в чем не был уверен Бердичевский, так это в том, что о загадке Сендера следует рассказывать кому бы то ни было, пусть даже раввину.
Так что, с трудом дождавшись окончания занятий, он чуть ли не бегом отправился в Чумацкую слободу, где жил Сендер-дурачок. Собственно говоря, он уже понял, что никаким дурачком этот человек не был, и называл его так просто по привычке.
Лачуга Сендера затаилась среди десятка подобных же трущоб, в которых обитали нищие и вконец опустившиеся обитатели Явориц. Шагая узкой немощеной улочкой, меламед то и дело переступал через кучи мусора, перебирался через огромные грязно-зеленые лужи. Несколько раз ему приходилось осторожно обходить растянувшихся поперек дороги пьяных - полуголых, в невообразимых лохмотьях.
Крохотный домик был сколочен из плохо оструганных и кое-как покрашенных досок, а поверху крыт полусгнившей соломой.
Контраст всему виду этого убогого жилища представляла укрепленная на дверном косяке большая мезуза, на которой тщательно вырезано было слово "Шаддай" - Всемогущий.
В лачуге, несмотря на раннее время, горел свет. Подойдя ближе и заглянув в мутное окошко, Борух увидел, что хозяин сидит у колченогого стола, на котором стоят две зажженные свечи, и внимательно читает толстую книгу, переплетенную в кожу.
Как ни покажется странным, но представшая картина ничуть не удивила меламеда, он ожидал чего-то подобного. Преодолев внезапно овладевшую им робость, Бердичевский хотел было постучать в окно, но не успел. Сендер, дочитав страницу, закрыл книгу, после чего громко сказал:
- Входите, реб Борух, что ж на улице-то стоять?
При этом он не смотрел в окно. Бердичевский вошел в дом, коснувшись пальцами мезузы.
- Это действительно был пепел, - сказал Сендер, едва меламед прикрыл за собой дверь. - Знаете, реб Борух, если взять плаценту впервые окотившейся черной кошки, высушить ее, а потом сжечь, то пепел такой позволяет иной раз увидеть следы… следы тех, кто обычно следов не оставляет…
Меламед не удивился тому, что Сендер дал ответ на его вопрос прежде, чем вопрос прозвучал. Осторожно сев на предложенный табурет, он внимательно рассматривал лицо хозяина и удивлялся про себя, что раньше ничего не замечал. Сейчас меламед видел, каким пронзительным взглядом обладал Сендер, каким спокойным достоинством веяло от его бледного лица, обрамленного черной с проседью бородой.
Пауза затягивалась. Борух сообразил это и сказал:
- Сендер, - при этом голос его чуть дрогнул, - что происходит в том доме? Вы же знаете, правда? Кто там поселился, что им нужно?
- Кто там поселился? - задумчиво повторил нищий. Его высокий лоб прорезала глубокая поперечная морщина. - Вы хотите услышать от меня, реб Борух? Или увидеть своими глазами?
На мгновение Борух дрогнул. Но только на мгновение.
- Увидеть, - твердо ответил он. - Увидеть своими глазами.
Сендер-нищий кивнул.
- Это серьезное испытание, - произнес он тихо. - Но оно необходимо. Мы с вами, реб Борух, должны будем отправиться туда, в дом покойного Пинскера. И изгнать его нынешних обитателей. Иначе, боюсь, Яворицы ожидает весьма печальная участь.
- Кто же поселился в доме Пинскера?
- Приходящая В Ночи, - сурово ответил Сендер. - Лилит, первая жена Адама. Я предупреждал Шмуэля, я говорил ему: не гоже одинокому мужчине ночевать в пустом доме. Именно к таким и приходит Лилит, именно таких она соблазняет дьявольской своей красотой… - Он замолчал на мгновение. - Да вы и сами едва не стали ее жертвой. Вчера, реб Борух. Она всегда поначалу принимает облик той, которую мужчина более всего желает и считает недоступной. - Сендер покачал головой. - Да, реб Борух, это она, жена Ашмедая, царя чертей, повелителя всяческой нечисти. Это она, царица демонов ночи, Приходящая В Ночи, Летающая В Темных Покоях. Соблазняя одиноких мужчин, она рожает от них все новых и новых демонов. Они-то и захватили пустой дом. Если их не изгнать, очень скоро они распространят свою власть на весь город…
Только сейчас, услышав все то, что подтверждало его смутные страхи и тревожные догадки, - только сейчас Борух Бердичевский испытал подлинный ужас. Такой сильный, что руки его стали влажными, а сердце словно ухнуло вниз. Внимательно наблюдавший за ним Сендер сказал:
- Вам вовсе не обязательно идти туда вместе со мной, реб Борух.
Меламед проглотил комок, стоявший в горле, неверными движениями стер пот, выступивший внезапно на его лице.
- Нет-нет, - сказал, вернее выдавил он. И зажатость, неестественность голоса неожиданно разозлили его и одновременно успокоили. - Нет! - громко повторил Бердичевский. - Вовсе нет, я просто еще не совсем оправился после болезни. Конечно, я пойду с вами, реб Сендер. Не о чем говорить, это дело решенное!
Взгляд Сендера, казалось, проникал в самое его сердце. Каббалист долго молчал.
- Хорошо, - сказал он наконец. - Мы пойдем вместе. Ближе к полуночи, когда все они опять соберутся. Ждать осталось совсем недолго.