И вновь, как накануне, Борух Бердичевский видел перед собой мрачное двухэтажное здание на пустыре. Но теперь с ним был спутник, вселявший уверенность и спокойствие. Поэтому он лишь на секунду замешкался, когда Сендер неторопливым, но решительным шагом поднялся по ступеням и распахнул перед собою дверь.
Против тайного опасения меламеда никто на них не набросился, едва они переступили порог. Дом казался по-настоящему пустым. Ветер гулял по помещению, и слабое завывание сквозняка да еще гулкое эхо шагов нищего и меламеда были единственными звуками здесь.
Сендер подошел к столу, размещавшемуся у окна, поставил на по краям стола две свечи и положил между ними толстую книгу. Зажегши свечи, он прочитал короткую молитву, смысл которой остался непонятен Боруху, как ни напрягал он слух, чтобы разобрать хоть слово в скороговорке каббалиста. После этого Сендер раскрыл книгу и принялся что-то искать в ней, водя указательным пальцем по строкам. Меламед на цыпочках приблизился к нищему и осторожно заглянул через его плечо.
Книга, которую читал Сендер, оказалась одним из томов Талмуда, и раскрыта она была на разделе, трактующим проблемы наследования имущество.
Это несколько удивило Бердичевского, он-то втайне ожидал, что книга, захваченная нищим, окажется каким-то магическим сборником заклятий и особых каббалистических молитв (Борух не знал о существовании таких молитв, но верил в то, что они, конечно же, существуют). Увидеть, как в таком месте и в такое время некто спокойно углубился в изучение столь прозаических вещей, было полной неожиданностью.
Закончив чтение интересовавшего его раздела, Сендер перевернул страницу и вдруг громко сказал:
- Итак, ты претендуешь на то, что осталось от смерти хозяина? В таком случае явись сюда и предъяви свои претензии!
Борух опешил, но тут же сообразил, что речь Сендера обращена была не к нему, а к кому-то невидимому.
Большая комната внезапно наполнилась звуками. Вначале они походили на невнятный говор множества людей, хотя ни единого слова нельзя было разобрать. Говор становился все громче и превратился в угрожающий гул.
Сендер досадливо прихлопнул рукой по книге:
- Я же сказал: предстань перед нами и перед Законом и выскажись!
Прямо в центр комнаты стянулась вдруг прятавшаяся по углам тьма. Она походила на абсолютно черный туманный столб, поднимавшийся от пола к потолку. И столб этот глухо и гулко вздыхал. От него тянуло влажным холодом, болотной сыростью.
Пламя свечей судорожно дернулось, словно от резкого порыва ветра. Сендер чуть прикрыл свечи рукой, подождал, пока пламя успокоилось, и собрался было вновь обратиться - к тьме, тяжело вздыхавшей в нескольких шагах от него.
Но не успел. Позади, у входа послышался звук тяжелых шагов. Борух оглянулся и тут же судорожно схватился за плечо Сендера.
В распахнутой двери, озаренный слабым призрачным светом стоял хозяин дома Шмуэль Пинскер. Он медленно поворачивал голову, словно оглядываясь по сторонам, потом зашагал внутрь.
Почти дойдя до стола, у которого находились Сендер и Борух, он вновь остановился.
- Бож-же м-мой… - трясущимися губами прошептал меламед. - Бож-же вс-семогущ-щий…
Мертвец стоял неподвижно. Его бледное, чуть зеленоватое лицо обращено было не к ним. Он смотрел в середину клочковатой тьмы, колыхавшейся в центре комнаты.
- Оставь нас, - звучным глубоким голосом произнес нищий. - Ты более не принадлежишь миру живых. Так уходи! Исчезни! Возвращайся в прах, из которого был создан!
Мертвое лицо исказила мучительная гримаса. Покойник покачнулся и медленно поднял руки, словно пытаясь защититься от слов Сендера.
- Исчезни! - повторил Сендер, повелительно. - Во имя Господа, Бога Израилева, великого и страшного, приказываю тебе - вернись в могилу!
Тело Шмуэля Пинскера содрогнулось. Меламед, затаив дыхание, ждал, чем закончиться поединок между живым словом и мертвой плотью.
Черты лица покойника вдруг начали стираться, словно у мягкой восковой куклы под нажимом пальцев. И сама его фигура обрела призрачные, размывающиеся очертания. Спустя какое-то время перед меламедом и нищим остался непонятным образом удерживающийся в вертикальном положении саван. Но вот он упал. Ткань съежилась, свернулась в крохотный комочек, стала прозрачной и провалилась сквозь пол.
Пока с несчастным покойником происходили превращения, вокруг царила полная тишина. Но едва исчез саван, со всех сторон послышался жуткий вой и визг. Тьма, поначалу собранная в колеблющийся туманный столб посередине помещения, вдруг словно развернулась и окружила стол, у которого стояли Сендер и Борух.
И из этой тьмы, под поистине дьявольскую, рвущую уши какофонию, то здесь, то там проступили странные, искореженные фигуры. Меламед понял, чьи следы отпечатались в пепле, рассыпанном Сендером: примерно до пояса чудовища были еще похожи на людей, но вместо ног они опирались на огромные когтистые лапы - вроде птичьих. Эти порождения темного тумана выглядели столь ужасающе, что Бердичевский невольно закрыл глаза. Раздался демонический хохот. Он вздрогнул. Смеялась женщина - если только это существо могло быть названо женщиной: ее фигуру окутывало холодное бело-голубое сияние, черные волосы застывшим вихрем окружали мертвенно-бледное лицо с горящими ослепительным красным огнем глазами. Ноги скрадывались клубами черного тумана, поднимавшиеся сквозь щели в полу. От этого тумана тянуло холодной болотной сыростью и запахом гниющих водорослей.
- Приходящая В Ночи… - пробормотал меламед. - Дьяволица Лилит… Чему ты смеешься?
- Я смеюсь тому отвращению, которое вызвал в тебе вид моих детей. - Она плавно повела тонкой полупрозрачной рукой в сторону окружавших ее чудовищ. - Но их вид - не более чем отражение греховных мыслей и желаний их отца, только что изгнанного вами в холодную могилу. Я посещала его ночами, я дарила ему свою любовь. А то, что плоды этой любви выглядят столь ужасающе для твоего, меламед, взгляда, - его вина… Как ты думаешь, меламед, окажись ты на его месте, как выглядели бы наши дети? Ты ведь мог оказаться на его месте, и совсем недавно - вчера. На его месте! - повторила она и торжествующе рассмеялась.
Борух непроизвольно облизнул пересохшие губы.
- Оставь его в покое, - сказал Сендер. Голос его звучал совсем как обычно - лишь очень чуткое ухо могло уловить тщательно скрываемое напряжение. - Он защищен от твоей власти. Давай лучше обсудим то, ради чего мы здесь. Я буду обращаться к тебе как к женщине, хотя ты даже не человек. И призвал я тебя на Дин-Тойрэ, на суд Закона. Итак, отвечай: для чего ты пришла сюда и по какому праву завладела пустым домом?
- По праву наследования, - гордо ответила Лилит. - Мои дети имеют право на имущество своего покойного отца. О, я знаю, ты можешь сказать: мы не были женаты, да к тому же есть у меня муж, и не один, а значит дети мои, - она повела призрачной полупрозрачной рукой в сторону молчащих отвратительных демонов, - незаконнорожденные, мамзеры. Но ты, знающий Закон, знающий Писание, - ты должен признать: еще со времен Рамбама мамзеры имеют право на ту же долю в имуществе умершего отца, что и законные дети. А других детей, кроме этих, у Шмуэля не было! Не любил он ни одну женщину, кроме меня, мудрец. И ты это знаешь!
Больше всего удивил меламеда тот факт, что дьяволица хорошо знает Писание и ссылается на него.
- Вот так! - заявила Лилит. - Так что - убирайтесь отсюда и не мешайте моим детям вступать во владение принадлежащим им имуществом! Ибо мы преступили свои границы и оказались здесь в согласии с теми самыми законами Торы, на которые ты ссылаешься.
Сендер заговорил после очень продолжительной паузы. Голос его был ровным и спокойным:
- Сказано: места обитания демонов - пустоши и подземелья, но никак не человеческие жилища. Как же ты посмела появиться здесь, в нарушение закона, положенного тебе от века? - Он резко взмахнул рукой. - Заклинаю тебя Святым Именем, получающимся по стиху: "Да падут с твоей левой стороны тысячи, а с правой - десятки тысяч, к тебе пусть не доступятся"! Исчезни с глаз людских, ступай туда, где отведено место для тебя и таких как ты!
Прекрасное женское лицо вдруг исказилось яростью настолько, что у Боруха Бердичевского в который уже раз душа унеслась в пятки. Тотчас раздался жуткий вой - меламеду показалось, что он несся одновременно со всех сторон. В лицо ему ударил сильный порыв ледяного ветра, так что он с трудом удержался на ногах. Еще мгновение - и этот адский вихрь завертел бы его и унес Бог весть куда.
Неожиданно он услышал, как в вой и проклятия чудовищных порождений ночи вплелся новый звук. Он креп, становился громче. Вскоре меламед с удивлением услышал, что это человеческий голос, звучно читавший какую-то молитву. Он открыл глаза - это удалось ему с трудом - и обнаружил стоявшую рядом с ним высокую фигуру, простершую руку по направлению к черному вихрившемуся облаку.
- Сендер… - прошептал он. - Сендер…
Чтобы удержаться на ногах, меламед вцепился в крышку стола так, что сломал себе ногти. Но резкая боль не заставила его разжать пальцы.
Напор со стороны повелительницы ночи усилился. Борух чувствовал, что не в силах более противостоять ему. В ту самую минуту, когда сочившиеся кровью пальцы его уже отпускали спасительный стол, Сендер повысил голос и произнес три имени:
- Саной! Сансаной! Самнаглоф!
То были имена ангелов, когда-то пленивших Лилит и наложивших на нее заклятие. Борух читал об этом.
Все звуки исчезли, все замерло в полной неподвижности. И на фоне этой пронзительно звенящей тишины четко вырисовались следующие слова нищего:
- Летающая В Темных Покоях - ПОДИ ПРОЧЬ, ЛИЛИТ!
Тишину тотчас расколол пронзительный вой. Черное облако свилось в подобие смерча. Темный вихрь стремительно несся по дому, собирая прелые листья, мусор и пыль.
- Будь по-твоему! - вскричала невидимая дьяволица из сердцевины смерча. - Мы уйдем! Но только с тем, что принадлежит нам по праву!
Вой стал еще выше, несчастный меламед больше не мог вытерпеть. Он изо всех сил сжал голову руками и, не удержавшись, рухнул на пол.
- Ко мне! - воскликнул вдруг нищий. Голос его дрогнул. - Скорее, наружу! Наружу!
Борух Бердичевский плохо соображал. Он даже не сразу понял, чья рука ухватила его за шиворот и потащила к распахнутой двери. Влекомый Сендером, он скатился со ступенек крыльца и не останавливаясь побежал дальше - прочь от пустого дома.
Остановились они, преодолев не менее ста метров. С трудом восстановив дыхание, Борух вопросительно посмотрел на Сендера.
Лицо каббалиста обращено было к проклятому наследству Пинскера. Борух тоже посмотрел туда. Дом осветился изнутри таким ярким светом, что стены его показались остолбеневшему меламеду прозрачными. Сияние стало еще ярче. Борух Бердичевский на мгновение зажмурился, а когда раскрыл глаза, то увидел темный вихрь, спускавшийся от самых туч на дрожащую крышу.
Одновременно раздалось сильное гудение, под ногами задрожала земля. Гул становился все сильнее, в него вплетались бессвязные вопли и пронзительный визг, поднимавшийся до высоты, уже нестерпимой человеческому слуху.
Добравшись до высшей точки, дьявольская какофония вдруг прекратилась. Вращающийся столб тьмы укутал колеблющиеся стены. Сияние погасло.
На какое-то мгновение все замерло. Потом вновь раздался угрожающий гул, и чертов дом с оглушительным грохотом провалился под землю.
Сразу после этого тьма, укрывавшая перекресток Екатерининской и Торговой улиц, рассеялась. Вновь стало относительно светло, но это был вполне естественный и не очень яркий свет луны, выглянувшей из-за облаков, что медленно плыли по ночному небу.
- Все кончилось, - усталым голосом сказал Сендер. - И, похоже, я проиграл. Они не вернутся в Яворицы, но дом Пинскера - свое наследство - они утащили с собой.
Борух еще плохо соображал и потому никак не отреагировал на эти слова.
Он растерянно озирался по сторонам. В домах, находившихся всего лишь на расстоянии полусотни шагов отсюда, свет был погашен.
- Неужели никто ничего не слышал? - прошептал Борух. - Ничего не слышали, ничего не видели… Странно, как это могло быть?
Сендер развел руками.
- А чего вы ждали, реб Борух? Кто-то что-то слышал, кто-то что-то заметил… Вы увидите: никто ничего не будет спрашивать. И главное - никто ничему не удивится. Все сделают вид, будто здесь всегда был пустырь. И поверьте - это к лучшему.
Борух немного помолчал, потом медленно кивнул.
- Кажется, я понимаю, - сказал он задумчиво. - Вы правы, реб Сендер. - Меламед снова замолчал. Спросил: - Что же… выходит, Шмуэль умер из-за нее?
- Я уже объяснял, - нехотя произнес Сендер. - Она всегда приходит к мужчинам, проводящим ночи в одиночестве. Будь то вдовец, бобыль или только еще взрослеющий юноша. Она делает так, что они видят в этой демонице свои самые сокровенные желания… - Сендер устало вздохнул. - А потом она рождает от них детей - таких же демонов, как она сама. Соблазняя мужчину, посещая его сны каждую ночь, она его истощает и в конце концов убивает. Так случилось с Шмуэлем - ах, не хотел он слушать Сендера-дурачка, а ведь я давно заметил все это и предупреждал его! - Сендер горестно покачал головой. - И как же велика была его страсть к дьяволице, если он даже из могилы стремился встретиться с нею снова и снова…
- Послушайте, реб Сендер, - сказал Борух, внимательно слушавший слова нищего. - А чем грозило для Явориц то, что эти отродья поселились бы в доме покойного Пинскера?
- Есть, есть у Летающей В Темных покоях милая привычка, - мрачным тоном ответил каббалист. - Крадет она по ночам чужих детей и подменяет их своими. Вот и вырастает в нормальной семье тот, кто разрушает чужие души, подтачивает веру и сбивает людей с пути праведности… - Он помолчал немного. - Давно уже не дает мне покоя одна история, которую я слышал от деда. Во времена "гзейрос тах", в страшные годы хмельнитчины, одна семья, бежавшая от погрома, столкнулась с казачьим разъездом. Пьяные от разбоев и грабежей казаки тут же зарубили отца семейства и двух его старших детей. А потом пришла одному из убийц в голову мысль, от которой холодеет сердце. Совсем уж было собрался он убить последнего из детей, младшего, а потом надругаться над женщиною, но вдруг сказал: "Ну-ка, хлопец, возьми рушницю да убей эту жидовку! Побачимо, чи будешь ты добрым казаком?" И тогда сын - ему еще десяти не исполнилось - выстрелил в собственную мать и убил ее. И казаки похвалили маленького убийцу, пощадили его. Накормили, напоили, взяли с собою. Я часто думаю - а не был ли этот сын подменышем, сыном Приходящей В Ночи? Не увидел ли в его лице пьяный казак какую-то особенную черту, отличающую его от прочих людей, и евреев, и гоев? Или особенное выражение, вдруг промелькнувшее в глазах? И кем был тот казак, подвергший мальчика жуткому испытанию?
Меламед содрогнулся, представив себе эту картину.
- Может быть, он выстрелил, чтобы избавить ее от мучений? - осторожно спросил Борух.
Сендер пожал плечами:
- Все возможно, - ответил он нехотя. - Все возможно. Даже и… - Он замолчал, хмуро глядя в угол.
Но Борух Бердичевский понял то, что именно нищий не договорил. И вновь коснулся души его холодный страх.
- Реб Сендер… - Меламед зябко поежился. - Реб Сендер, вы уверены, что она не успела этого сделать? Вы уверены, что нет в наших домах подменышей?
Сендер словно не услышал. Меламед понял, что на этот вопрос ответа у чудотворца не было. Медленно обвел он взглядом притихшие дома. Представил себе, как совсем недавно их обитатели со страхом прислушивались к странным звукам, доносившимся снаружи.
И еще предстали перед его мысленным взглядом детские колыбели. Кто спал в них сейчас, кого баюкали обитатели обычных яворицких домов?
- Эту ночь я, наверное, не скоро забуду, - сказал меламед после долгого-долгого молчания. Такого долгого, что, когда эта фраза прозвучала в холодном воздухе, ночь уже отступила и забрезжил на горизонте свет восходящего солнца. - А вы, реб Сендер? Что вы теперь будете делать? - Меламед уже давно понял, что Сендер-дурачок на самом деле вовсе не дурачок и не нищий, а тот, кого называют "нистер", "сокровенный", "скрытый" - тайный праведник, каббалист, защитник и чудотворец.
Нищий пожал плечами.
- Не знаю, - ответил он. - Куда-нибудь уйду. Местечек на Украине много… - Он вздохнул.
- Зачем вам уходить, Сендер? - горячо сказал Бердичевский. - Оставайтесь! Даю слово, я никому ничего не скажу! Ваша тайна останется с вами!
Сендер покачал головой.
- Скажете вы кому-нибудь или не скажете - это не имеет никакого значения, реб Борух. Люди должны видеть во мне нищего дурачка, а вовсе не знатока Каббалы.
- Но почему?
- Каждый человек должен рассчитывать на силы собственной души, а не на живущего рядом чудотворца. Да, конечно, я всегда приду на помощь, я всегда поддержу, но… Видите ли, реб Борух, человек должен знать, что помочь себе может он сам. Именно такое знание придает ему силы, направляет по истинному пути. Если же он в каждом случае будет втайне надеяться на помощь извне - его душа останется в состоянии сна. И как же легко в этом случае может он свернуть на пути зла… - Сендер вздохнул. - Нет, реб Борух, теперь мне предстоит дальняя дорога. Прощайте. - Он поднялся на ноги. - Мне пора. Скажите раввину, когда он вернется из Полтавы, что здесь, - Сендер указал на огромный чернеющий круг, оставшийся там, где еще недавно находился дом Пинскера, - скажите рабби Леви-Исроэлу, что здесь лучше всего построить синагогу. - Он кивнул меламеду, прощально поднял руку и неторопливо зашагал прочь.
- Стойте! - вскричал Борух. - Неужели вы не дадите мне на прощание ни одного совета, реб Сендер?
- Совета? - Сендер задумчиво посмотрел на меламеда и чуть усмехнулся. - Что ж… Женитесь, друг мой.
- Жениться?.. - растерянно переспросил меламед. - На… на ком?
- На той, которую любите. На Рейзел Белевской. Реб Борух, почему вы решили, что родители невесты вам непременно откажут?
ДВЕ ЖЕНЫ СОЛДАТА ХАИМА-ЛЕЙБА
Жили-были в Яворицах Аврум-Гирш и Лея-Двойра.
Оба молоды, красивы и, как водится, - бедны.
Не смогли устроить свадьбу накануне Симхэс-Тойра,
Отложить ее решили на полгода - до весны.
Почему - никто не знает, - но понадобилось Богу,
Чтоб ушел зимою Хаим на турецкую войну…
Постаревший, похудевший, он пришел к ее порогу
В бескозырке и шинели - лишь в десятую весну.И сказал он: "Я вернулся", - протянул невесте руки,
И качнуло Лею-Двойру будто огненной волной.
Показалась горькой встреча после долгой той разлуки,
Но они сыграли свадьбу, стали мужем и женой.
Год прошел, и вот однажды он с работы воротился,
Подошел к окну и молча обратил лицо к луне.
О заботах и печалях говорить не торопился -
Лишь когда пробило полночь, Хаим-Лейб сказал жене:"Я в Болгарии далекой быть солдатом научился.
И ружье казалось легким для привычных к бою рук,
И на Шипке, и под Плевной я в сраженьях отличился,
Но меня однажды метко подстрелил башибузук,
И сочли меня убитым. Было то в ночном дозоре.
И земле решили тело, как положено, предать.
Но, очнувшись, я увидел, что с тревогою во взоре
Надо мной склонилась дева, красоты - не описать…