По некоей понятной, но нечетко артикулируемой причине Готия именно теперь решила убедиться, что я и в самом деле стою своего избрания на пост, а мой слегка запятнанный оговором наследник - того, чтобы принять бразды правления вслед за мной и тащить готийскую повозку по этим бороздам и далее. И последнее, как сказали, было главным. Видите ли, я ведь был всего лишь владыка, избранный на древний сарматский манер. Против меня могли в случае и рокош объявить - законную войну подданных. Готийцы же давно подумывали о возрождении некогда урезанной на голову династии - с тем, однако, чтобы впредь никто не мог ее легко уязвить.
И вот в качестве посланника с высокими полномочиями, а еще вернее - нунция прибыл ко двору некий мессер кардинал-епископ ордена святого Езу Барбе Дарвильи.
Как ни странно, на руинах Супремы укоренились и наследовали ей не вездесущие братья-ассизцы, а некое ответвление галантных кавалеров, лощеных и равнодушных дамских любезников - духовные потомки кавалера Браммела и дамы Стайл. Тех самых, кого удостоились некогда видеть мой дорогой Торригаль и мой дед Арман. Жаль, второй не дожил до такого, а первого вместе с сынком, моим верным Бьярни, унесло по неким особо приватным делам.
Ибо мессер Дарвильи являл собой поистине редкостное зрелище.
Их монашеский орден славен своим одинаково уважительным отношением к дамам и простолюдинкам: безукоризненная любезность окрашена, тем не менее, легчайшим презрением. Орден не имеет своей собственной униформы и в некоторых случаях заимствует чужую, но по большей части употребляет цивильное. Так, мессер поверх темной сорочки с воротником-стойкой был облачен в жилет и панталоны, поверх этого развевался короткий плащ без рукавов - так называемая "крылатка", всё темно-синее. Густо-каштановые кудри до плеч покрывала шапочка совершенно кардинальского цвета - вишневого. Башмаки из мягкой кожи были безукоризненно вычищены. В довершение картины, его эбеновая пастырская трость была увенчана рогом из ископаемого мамонта, что изобличало давние и, видимо, крепкие связи с Рутеном, чётки с мелкими бусинами - вырезаны из черного гагата, а на среднем пальце правой руки сиял великолепный опал огненного цвета с какими-то чёрными искрами внутри. Щеки и подбородок были выскоблены так гладко, что, казалось, их никогда не касалась бритва, а ярко-синие глаза на смуглом лице, лишенном малейших признаков возраста, сияли насмешкой и тонким, безжалостным умом.
Впоследствии я не однажды удивлялся, как мессеру удается хранить свой блистательный вид посреди местных глин и навоза, но факт оставался фактом. Он был безупречен - сколько бы сил это не отнимало у него самого и окружающих.
А ко всему этому добавьте самые что ни на есть изысканные манеры и чувство равновесия, которым мог гордиться любой вертский бретер и поединщик, - и вы догадаетесь, что за чувство я к нему испытал.
При том, что мы не знали о нем ровным счетом ничего, а о его Супреме - ничего, кроме самого плохого.
После обмена любезностями и грамотами, что происходил в самом неуютном помещении дворца (стены, облицованные резным мореным дубом, для публики - жесткие стулья с угловатыми прямыми спинками в стиле мифических готов, а с потолочных перекрытий паутиной свисают трофейные стяги) Дарвильи вроде как собирался откланяться и удалиться в предоставленные ему апартаменты. Только я отчего-то понял, что он на самом деле хочет совершенно иного - и весьма недвусмысленно.
- Я бы хотел, господин нунций, приветствовать вас в несколько более приватной обстановке, - произнес я, ухватив его взгляд как клещами. Он как раз выходил из самой изысканной мертвой петли, которую только что описал своим прощальным реверансом.
- Рад быть вам полезен, - он снова поклонился, но это куда более походило на кивок. - Надеюсь, ваше величество, вы разрешите мне убедиться, что меня устроили по моему вкусу - не люблю неких кровососущих и ползающих тварей, знаете ли. Особенно тех, что появляются из давно забытых потайных ходов, чтобы подстеречь всякие твои приватности.
- Тогда я вас жду у себя - скажем, часа через два после повечерия. Мне кажется, что могу поручиться за чистоту своего личного кабинета.
И даже не сомневайтесь: о мессере доложили ровно без одной минуты двенадцать, когда все уже давно вернулись с последней в этих сутках церковной службы.
Я предложил этому странному попу мягкое сиденье рядом с моим, вазу с сухими бисквитами и бутылку доброго вина. Он не отказался ни от того, ни от другого, я последовал его примеру.
Следующие полчаса прошли в благоговейном молчании.
- Среди официальных бумаг, врученных мне сегодня, находилось некое рекомендательное письмо от отца Эригерона, приора обители святого Колумбана, - начал я с самого главного. - Я его прочел, однако и без того сам факт существования этого документа…
- Да, мы со святым отцом довольно близки, - ответил мессер, пригубливая свой бокал. - Не настолько, однако, чтобы он питал ко мне особенно теплые чувства. Видите ли, когда-то мой духовный отец отправил его в ссылку за вольнодумство.
- Тем не менее, он рекомендует вас королеве Зигрид как духовника, а мне - как советника.
- Это не так уж много значит. Каковы бы ни были мои воззрения и пристрастия, тайну исповеди я научился хранить в должной мере. А советы… Сам не понимаю, что на него нашло, если употребить вульгарный оборот речи.
- Почему вы так категоричны?
- У вас нет никакой причины мне доверять - и даже более того, если уж верить всем слухам, распространяемым о в Бозе почившей Супреме. Отец Эригерон - дряхлый старец, хотя пошли ему Всевышний и далее сохранять его поистине юношеский пыл. Его рекомендации, равно как и мои советы, не будут стоить в ваших глазах ни гроша.
- Это уж мне самому судить.
- Да? Неужели вы склонны, как немногие из людей, слушать голос чистого разума, а не низменных эмоций?
- Снова повторю - это мое личное дело. Скажем так: я собираю самые различные мнения и употребляю их в дело в зависимости от окраски. Кто, когда, после чего, ради чего и в какое время суток их высказал.
- Мудро. Данное время, место и обстоятельства создали вы сами. Теперь я спрошу: зачем?
- Я хочу, чтобы вы как должно рассудили о принцессе Фрейе, - ответил я прямо ему в лоб. - Не сомневаюсь, что такой ловкий интриган, как вы, знал обо всём еще на подступах к столице.
Он рассмеялся - от неожиданности.
- Вот как. Аналитический обзор.
Это прозвучало так чужеродно… и так по-рутенски, что я не нашелся, чем ответить.
- Что ж. Видите ли, подобное возмущение низов всегда бывает спровоцировано сверху. Причина? Девочка никак не могла нажить личных врагов и в достаточной мере безобидна в политическом смысле. Разве что некие знатные дамы хотят расчистить себе или дочери место около принца… Хотя самое надежное положение не у супруги, но как раз у метрессы. Никаких обязанностей, одни привилегии. Извечная женская вредность? Несерьёзно. Значит, некто хочет пешкой сместить ферзя. Принца? О нет. Он тут пострадавшая сторона. Королеву? Не думаю. По всеобщему мнению, она при вас ничто и звать никак, простите великодушно. Мать ваших детей. Нерассуждающее лоно. Вас самого? Вряд ли, однако вполне возможно. Но самая главная мишень, я так полагаю, - нерождённый. Именно за ним ведется охота.
- Почему вы так считаете?
- Это же совпадает с вашими личными выкладками.
- Слишком совпадает. Оттого и спрашиваю.
- Если бы хотели погубить всех, было бы предъявлено обвинение в тройном оргиастическом действе и вдобавок в скотоложестве. Если бы одну девочку… да нет, вряд ли, она ничего не значит сама по себе. Ну, к примеру, в колдовстве, живым свидетельством коего был некий сатанинский дружок.
И так, как некто повел дело, самым прямым следствием окажется вполне естественный abortus. Вот увидите - если это произойдет, все обвинения заглохнут сами собой.
- И что вы предложили бы для защиты?
- Тянуть процесс как можно долее. Допрашивать свидетелей бережно и без применения силы. Скрупулезно сопоставлять различные показания. Я так думаю, приговор всё же будет не в пользу нашей юной госпожи - иначе толпы восстанут.
Нужно было слышать, с каким презрением он произнес это "толпы".
- А ее на это время спрятать как можно надежнее.
- Это всё общее место. Что бы вы сказали о самом заговоре?
- Для такого нужно обоюдное и всецелое доверие - ибо сие отнюдь не общее место, как вы изволили выразиться, а самое болезненное изо всех. Но именно оттого, что я не могу полагаться на доверие, я никогда не стану лгать. Это всё моя склонность говорить парадоксами и так же действовать, как вы убедитесь в дальнейшем.
- Вот как. И что это означает?
Мессер Барбе налил себе еще вина, неторопливо вдохнул его аромат, поднял хрусталь к лицу и произнес, глядя на меня через темно-алую жидкость:
- Мы связаны тайной исповеди. Это своего рода условный рефлекс, как говорят в Рутене. Причем вбитый намертво. Однако никто и ничто не запрещает нам вести расследование на основе того, что мы узнали, а также сообщать данные, что получены законным путем.
- Я учту. И что вы имеете мне сказать на этих законных основаниях?
- О. пока ничего. Однако в ближайшем будущем я могу получить естественный доступ ко многим сердцам и душам. Разумеется, мы заранее предупреждаем, чтобы никто не называл нам имен и не отчитывался в чужих грехах. Но вы удивитесь, о скольких животрепещущих и вполне конкретных реалиях мы узнаём и на подобных - весьма стеснительных - условиях.
Я хотел спросить, получу ли я доступ если не к сим реалиям, то хотя бы к конкретным выводам из них. Но тотчас понял всю бестактность вопроса, потому что мессер Дарвильи поднялся с места и сказал:
- На сем разрешите откланяться. О нет, лобызать мой перстень не нужно ни теперь, ни впредь. А на прощание разрешите преподнести вам сомнительной чистоты афоризм. Толпа есть лишь безмозглое туловище - ей не обойтись без головы. Но всегда найдется шея, что вертит сей головой - вот по ней и приходится ударять, чтобы удалить саму голову.
И еще, - обернулся он ко мне от самого порога, - вы не задавали себе вопроса, куда и ради чего отъехали от вашего двора сьер Торригаль и его сын, а ваш названый брат?
- Я думаю, это дело их жены и матери.
- Вы так им троим доверяете?
- Снова о том же самом. Да - потому что если бы они хотели бы со мной покончить, меня бы не спасло вообще ничто.
Он величаво кивнул - и удалился восвояси.
Второе событие и второе же действие драмы происходило в тех самых глубинах, куда мы запрятали девочку. Явились трое: Эстрелья, Стелламарис - и я сам. В качестве заинтересованного свидетеля. Эстрелья вовсе не похожа на старуху - седина, кажется, лишь ее молодит, а морщинки около глаз придают шарма. Стелла известна именно тем, что никогда не меняется. Ну, а со мной вы уже ранее познакомились.
Фрейя вся сплошь зарёвана, однако вид у нее решительный. И, скажите на милость, этот негодник Бася тут же. На крыс охотится, не иначе.
- Самое главное теперь - тянуть время, - говорит Эстрелья. - Оттягивать развязку. Время дарует неисчислимые возможности и варианты - надо только суметь использовать его правильно. Есть разумное зерно в том, что эти скоты наверху потребовали твоего заточения, хотя того на самом деле не подразумевалось. Мы оказались для них слишком послушны - или проницательны.
- Почему? Не забывайте, что я тупая блондинка.
- Даю наводку, - фыркает Мария Марион. - Как проще уничтожить или затравить человека - в стенах или вне стен?
Фрейя всхлипывает, хотя вроде как не от чего и, главное, нечем.
- На самом деле положение у тебя не такое плохое, как кажется, - это снова Эстрелья. - Тебя защищает твой ребенок, а его храним мы. До его рождения никакого приговора не исполняют.
- Ждут, что младенчик сам его исполнит.
- Рада, что чувство юмора тебя в этой крайности не покинуло, - кивает наша Мария. - Только не настраивай себя так уж мрачно. Работа как работа. Все мы через нее прошли.
- Маме Зигги вообще это жуть как нравится, наверное, - Фрей пожимает плечами. - Только и делает, что блины печет на своей раскаленной сковородке.
- Ладно, оставим тему, - говорит ее собеседница. - Оставаться здесь тебе опасно. Так как твоего присутствия на суде не требуют ввиду опять-таки твоего положения, то мы тебя спрячем подальше. Назначим тебе для пребывания замок.
- Или "Вольный Дом".
- Если серьезно, не такая уж плохая идея. Мы уже давно не гильдия, а семья. Я имею в виду - клан. Но правильную осаду дедовской резиденции не выдержать. Не те фортификационные возможности.
- Старый добрый Вробург? - советую я. - Неплохое место. Скала в основании, стены в три человеческих роста вышиной и один толщиной, Сам бы там с удовольствием отсиделся.
- Велик, даже если принять во внимание одну цитадель. Полно народу. И близко отсюда.
- Ас-Сагр или Сентегир? Вот уж далеко так далеко.
- Полно, Кьярт. Крепости Братьев Чистоты могут оборонять только сами Братья Чистоты. Сплошные тайники, переходы, за которыми так просто не уследишь, близость иных земель с их непредсказуемыми пришельцами. В довершение там в подземных галереях обвалы случаются.
- Ма Эсти, ты ведь уже выбрала, на самом деле, - сказал я. - Говори.
- Шинуаз.
Это был богатейший, прекрасно укрепленный замок в одном дне конного пути от Ромалина. Игрушка моего отца и его любимой метрессы. Однако…
- Для смертницы такая резиденция слишком изысканна, - Фрейя соизволила встать и даже слегка поклониться.
- Не язви, - качнула головой Стелламарис. - В самом деле, как это мы не подумали сразу?
- Я подумала, - ответила Эстрелья. - Только хотела подвести к этому решению вас. Там уже ведутся работы. И мы получим по крайней мере десять лунных месяцев спокойной жизни.
- Для чего?
- Станем распутывать интригу. Ждать, что кое-кто уберется со сцены, а гнойник рассосется сам по себе. Или напротив - вспухнет людьми и назреет. Говорить с охотниками - теми, кто явится для обороны нашей цитадели и ее пленницы. Ты у нас еще не один раз замуж выйдешь, Фрей.
- Особенно если меня выставят на торги, не сходя с места.
- На помосте. И что? Тоже общее место, - сказала Эсти. Не Фрей, а нам двоим. - То бишь символ публичности. Всё на нём совершаем: и роды, и показушное зачатие, и расплачиваемся там же. Так что будем ждать. А заодно - искать исполнителя. Как бы то ни было, девочка - принцесса крови и оттого заслуживает самого лучшего из них. Мейстера из мейстеров. Не из рода Орта и Акселя: у них, чего доброго, рука на мече дрогнет. И не пришельца, о котором никто не может сказать ничего путного. Скажем, отдаленного потомка из боковой ветви.
- А если не будет ни ветра в другую сторону, ни дохлого осла, ни рыцаря на белом коне? - спросила Фрейя.
- Тогда у тебя буду я, - отверзла уста Стелламарис. - Я умею перекидываться клинком не хуже моего супруга. И уж лучше так, чем тебе быть растерзанной на клочки дикой чернью, что соберется ради пикантного зрелища.
Вот мы и отправили девочку восвояси: то ли в новое заточение, то ли в почетное изгнание, но скорее всего - в так называемый дородовой отпуск. Это на жаргоне наших друзей рутенов. Ее паланкин привязали к двум кровным иноходцам, славящимся мягкой поступью, - дабы не колыхать чрево лишний раз. На коленях она держала Басю и ту самую кошачью страхолюдину с основным ее партнером - мы побоялись, что уж их-то непременно ославят отродьями сатаны.
Фрейр напросился сопровождать кавалькаду, для которой с умыслом подбирались не столько мои гвардейцы, сколько молодые рекруты из хороших недворянских и, так сказать, малодворянских семейств. Особенно тех, кто плотью, кровью и конкретными делами доказал свою преданность Морскому Народу. Сам он сильно возмужал и почти достиг размеров того взрослого кавалера, каким собирался стать. Фрейя же, напротив, как бы слегка съежилась и сделалась тоньше: по всей видимости, дитя сосало из нее те сухие материи, что необходимы были для роста костяка.
- Я почти рад теперь, - сказал мне Фрейр. - Я буду защищать мою названую сестру не потому, что обязан, а по моей личной воле. Вовсе не оттого, что в ее лице защищаю личное имущество.
- Ну, у тебя будет хорошая сподвижница на сем пути, - ответил я. - Сама наша Стелламарис.
Так мы беседовали по дороге.
И вот после дня пути перед нами встал Шинуаз.
Его стены опоясывал широкий ров со свежей водой - старые мастера из Братьев Чистоты вывели из-под земли реку и сделали это так ловко и скрытно, что перекрыть источник было невозможно: да и не один он был, я думаю. Цель рва состояла в том, чтобы защитить крепость не столько от осады, сколько от трясений земли, нередких в этом месте. Вода должна была их гасить, не допуская до фундамента. Кстати сказать, горы находились в отдалении, мне когда-то докладывали, что речь идет о совсем иных вершинах: огнедышащих и в глуби морской, чье пробуждение насылает на северное побережье Готии высокие волны. Подъемного моста через ров не имелось: когда прибывал тяжелый обоз, из-под основания передней стены выдвигалась массивная платформа, а при иных оказиях обитатели прибывали на место в лодках и вплывали через несколько шлюзов, оснащенных решетками и наполовину скрытых в воде.
Как и Вробург, Шинуаз стоял на скале, однако ее гранит был спрятан в пышной зелени одичавших садов. Подкопы казались почти невозможными и были на самом деле невозможны практически абсолютно - пока мы не изобретем или не получим от рутенцев кой-чего покрепче пороха.
Но самым удивительным был сам замок. Не венец с зубцами и башнями - но пирамидальная гора, всем своим сложением указующая на своего главного архитектора и создателя. Ярусы, круто сужающиеся кверху. Химеры и чудища, не столь ужасные, сколько загадочные, что обступили кольцом каждую ступень. Черепичные крыши с загнутыми кверху концами - чешуи сказочного зверя, во много раз большего, чем те, что выглядывали из его складок. Блестящая башенка на самом верху, дань той боязни, которую питали местные насельники к рутенским летунам. Ибо верх покрывала черепица особо прочных и скользких сортов, оживленная тем же способом, что и плоть моей Белуши, моего побратима Бьярни фон Торригаля и его родителей. Живой кровью хозяев.
А внутри каменных стен были хрупкие с виду перегородки, составляющие целый лабиринт. Остроумно придуманные ловушки. Винтовые лестницы, закрученные так, чтобы защитники могли держать оружие в правой, а нападающие были вынуждены пользоваться одной левой. Поющие соловьем полы и комнаты, расположенные на разном уровне. Подъемники, что приводились в движение одним движением рычага, соединенного с целой системой шестерен и зубчатых валов.
Словом, это было самое совершенное из того, что могла предложить Вертдому гильдия зодчих-фортификаторов, осененных особым расположением Всевышнего. И в то же время чудо изысканности и простоты.
Ибо если тот же Вробург был неколебимым мужем, то Шинуаз - истинной женщиной, ее так нередко и называли - крепость, цитадель, "она". Гнётся, но не ломается, пошатнётся - однако устоит.